Игорь Ривер
Байки у железной бочки
Вагончик тронется…
Лис, задыхаясь, опёрся руками на колени. Рядом тяжело дышали Щуплый и один из учёных группы Круглова. К счастью – последний. Остальных вывели без проблем, а вот с этим пришлось повозиться. В результате бандиты Борова отрезали их от тоннеля, ведущего к бункеру. А поскольку они спешили, то из оружия у них было: граната, два пистолетика и одна древняя двустволка. Ботаник вообще свой пистолет потерял, а его оранжевый костюмчик буквально орал на всю Зону: «Поймайте меня!» Да в придачу ещё выяснилось, что он был самым натуральным немцем и по-русски знал только «водка» и «давай». В итоге они устроили с бандитами гонки по пересечённой местности по территории железнодорожной сортировки, и исход этих соревнований был ещё далеко не ясен.
– Идеи есть? – Лис слегка отдышался и откинулся спиной на мешки, на которых они сидели.
Щуплый помотал головой.
– Умных – нету.
– Можно сныкаться и отсидеться, но здесь же самые кровососьи места. Днём они прячутся, ночью выйдут на охоту. Если в подвал залезть – им и идти не придётся. А к бункеру не прорвёмся.
– Я и говорю: умных идей нет. Может, в кабину электровоза залезть и там запереться?
– Кровосос не дурак. Окошко выбьет и войдёт.
– На «Росток» прорываться тогда.
– Больше некуда. Надо идти и искать укрытие на ночь по дороге.
– Люди Борова тоже не дураки. Первым делом ворота перекроют. Если бы не этот…
Щуплый кивнул. Учёный за последние два часа вымотал все нервы, то храбро влезая в аномалии, то что-то горячо доказывая им по-немецки и помогая себе жестами. Но раз взялись сопровождать – куда деваться? Не бросишь же его теперь в Зоне.
– Ладно. Вроде пока мы от них оторвались. Пошли к «Ростоку», в темпе. Там долговцы окопались недавно, ботанику они помочь не откажутся.
– Пошли.
Лис поднялся. Глядя на него, немец тоже встал.
– Was willst du tun?[2]
Сталкер покачал головой.
– Как же ты надоел-то… Гейт! Гейт!
Учёный дисциплинированно кивнул головой.
– Во! Понял. Если бы ты ещё пугач свой не потерял – цены бы тебе не было.
– Как ты его назвал? – удивлённо спросил его Лис.
– Что – «как»?
– Геем?
– Да не геем, а «гейт». По ихнему – «идти надо».
– А-а-а. А я было подумал, что он и правда того.
– Задрал ты своим юмором.
Они не успели. Щуплый, выглянув из дверей вагона, заметил на двадцатиметровой прожекторной вышке часового бандитов в чёрных дождевиках и с автоматами. Вся станция просматривалась с неё как на ладони. Вылезать было глупо.
– Возвращаемся? – предложил Щуплый. – Запрёмся в тепловозе и дрожим от страха.
– Придётся.
Между тем немец был явно чем-то обеспокоен.
– Freunde! Hören Sie! Ich versuche zu erklären…[3]
– Чего он разбушевался? – спросил Лис.
– Откуда мне знать. Вас? («Что?») – спросил Щуплый немца. Тот в ответ затарахтел по-немецки, как MG-43.
– Нихт ферштейн.
Немец начал надувать щёки и замахал руками.
– Ну дура-а-ак! Кто ему сюда вертолёт пришлёт?.. Нихт геликоптер, понял?
– Погоди… – Лис прислушивался к немцу. – Он не про вертолёт вроде лопочет. Всё про какой-то Спрингхоф вспоминает.
– Да? Как это по-ихнему?
– Ja! Der Sprengstoff. Ich sage…[4]
– Ну и кто это такой?
– Я тебе что, переводчик?
– Может, он родом из этого Спрингштоффа?
Немец тем временем продолжал махать руками, показывая то на мешки, на которых они сидели, то на небо.
– От мешков вроде что-то ему надо. Может, там что-то нужное?
Лис наклонился, пытаясь в полутьме разобрать надписи.
– Не по-русски написано… аммониум… нитрат. Нитраты какие-то. А вот и по-русски! Удобрения это.
– Как-как? – Щуплый подскочил, глядя на мешок, на котором сидел.
– Чего вскочил-то?
Щуплый подошёл к двери и осторожно выглянул, определяя, как далеко тянется состав. Немец наконец-то выдохся и замолк.
«Ленту меняет», – подумал Лис.
– Валить надо отсюда, – сказал Щуплый. – Это аммиачная селитра. Она в гранулах и должна быть безопасной, но она здесь давно и сильно слежалась.
– И что?
– Взорваться может – вот что! А её тут целый состав. Вот чего немец нам махал – улететь можем!
– Взрывча-а-атка? – мечтательно протянул Лис.
* * *
– Ну вот… конец лески вяжем сюда. Отпускаем платформы, тут хороший уклон, они бьют по вагонам, вагоны катятся прямо к бандитам, чека выдёргивается и…
Щуплый скептически покачал головой.
– Сколько там лески?
– Сто метров.
– Чё-то я очкую. Пять вагонов. Полсотни тонн.
– Да не волнуйся так! Успеем сделать ноги, пока не взорвётся. Верно, фриц?
– Ich bin nicht Fritz. Ich bin Helmut.[5]
– Да какая разница! Давай, сбивай её.
Щуплый поднял ТОЗовку, прицелился и выстрелил. Взвизгнула рикошетом пуля. Второй выстрел вышиб башмак из-под колеса. Две сцепленных платформы тронулись, дробя ржавчину на рельсах. Снаружи послышался крик кого-то из бандитов. Платформы, всё ускоряя ход, докатились до вагонов и с громким лязгом сбили их с тормоза.
– Валим!
Они развернулись и со всех ног кинулись к выходу. Из-под ног Щуплого с визгом шарахнулся слепой пёс. Сталкер дёрнулся, пытаясь достать из кобуры «Макаров», но стая не напала. Наоборот, видя паническое бегство людей, она последовала их примеру и собаки мгновенно исчезли между вагонами. Земля под ногами вздрогнула. Щуплый, обернувшись на бегу, увидел, как в небо летят обломки вагонов и куски бетона. Затем взрывная волна, пройдя сквозь депо, подняла его в воздух, как следует крутанула и швырнула на землю.
«Где я?.. Где немец? Ага, вот и он! Живой…»
Голова болела. Щуплый дотронулся до виска, посмотрел на пальцы. Кровь. Лису пришлось ещё хуже – он лежал на рельсах без сознания.
«Говорил же балбесу…»
Он с трудом поднялся, показал учёному на лежавшее ружьё.
– Эй, Гельмут! Биттэ…
Тот кивнул, поднял оружие и вопросительно уставился на Щуплого.
– Сейчас…
Сталкер порылся в кармане, отдал ему последние три патрона, затем взвалил Лиса к себе на плечи и пошёл в сторону поднимающегося за депо дыма. До «Долга» было меньше километра, и надо было успеть, пока бандиты не прислали кого-то взглянуть, что это тут так шарахнуло. Учёный немного повозился с ружьём, перезарядил его и пошёл следом, думая:
«Rasenden Russen. Großvater erzählte mir, dass er Sie Panzerangriff. Ich habe doch nur gebeten, vorsichtig zu sein!»[6]
Подарок
– Лис, просыпайся.
– Уйди, не мешай спать.
– Лис! У меня в руке – бутылка водки. Угадаешь в какой – выпьем. Не угадаешь – разобью.
– Блиииин! – Лис открыл один глаз и посмотрел на Щуплого. – Ну, в правой.
– Нет, ты подумай хорошенько!
– Ну, в левой.
– Не угадал. У меня бутылки в обеих руках.
Щуплый поставил водку на стол.
– С утра – бухать? – Лис поморщился.
– Шутка. Ты знаешь, что у Стоматолога день рождения послезавтра?
– Да? Нет. Точно?
– Гарантия. Я его паспорт видел.
– Угу. Ну и что предлагаешь?
– Я уже предложил.
– Нет, надо подарок какой-то придумать.
– Придумай. Ты на эти дела талантлив. Думаешь, я не помню, как ты наврал Склису, что щупальца кровососа потенцию повышают? И потом подарил одно, сушёное.
– Ага. Он его так и таскал на шее, пока его долговский снайпер не подстрелил. Но это всё дела давно минувших дней.
Лис наконец окончательно продрал глаза, сел на топчане и сделал задумчивое выражение лица.
– А сколько ему вообще? – спросил он Щуплого.
– Двадцать один.
– Щенок совсем. Не знаю я, что ему подарить можно. Это думать надо, а щупалец у меня сейчас нету.
– Я тоже не знаю. Последний подарок, который я подарил, уже в школу пошёл.
Лис недоумённо уставился на Щуплого, потом рассмеялся.
– Короче. Надо что то необычное, да? Я знаю, куда идти.
– Ну, и куда?
– В Чернобыль.
Щуплый скептически покачал головой и сказал:
– Там довольно сильно фонит по всему городу. И куда – там?
– В краеведческий музей.
– Придумай что полегче, а?
– Да не ссы! Я сто раз туда ходил. Проходы знаю. В том-то и дело, что город фонит. Туда не ходит никто и он не разграблен. Зато там почти нет аномалий. А в музее мы точно что-нибудь интересное найдём.
– Дорога туда проходима, – раздумывал Щуплый. – И Студент говорил, что он со своими людьми как-то через него проходил. А в чём там секрет?
– Какой секрет? – не понял Лис.
– С радиацией. Как определить, где пройти можно?
– А! Это просто. Город неровный. Когда дождевая вода стекает, она смывает нуклиды. В низины не лезем, держимся поверху – и свинцовые трусы не нужны. Был я там, давно уже. А сейчас, наверное, ещё меньше фонит.
– Действительно, просто. Тогда собираемся?
– Вопрос риторический. Лося только предупредить надо.
* * *
Золото букв на табличке под стеклом потемнело, но всё ещё без труда можно было прочитать слова: «Чернобыльский краеведческий музей. Время работы: 9:00–19:00».
– Заперто, – сказал Щуплый. – А дверь стальная, дробью не выбить. На решётках «жгучий пух» разросся, тоже не пролезть.
– Предусмотрено. Айда за мной.
Лис, держа дробовик наперевес, пошёл вдоль стены и остановился напротив заросшей «пухом» ниши. Осмотрелся.
– Ага, вот они!
Он поднял два обрезка трубы, метра по два в длину. Один отдал Щуплому, а вторым зацепил лохмы «пуха» и отвёл их в сторону. «Пух» недовольно затрещал.
– Чего это он? – спросил Щуплый.
– Не обращай внимания. Так-то он практически безвредный, только рвать его не нужно. Иначе к тебе же прирастёт.
– А я думал, он как крапива действует.
– И это тоже. Короче, не трогай его, и он тебя не тронет.
В нише обнаружился узкий проход, а за ним – приоткрытая дверь.
– Вуаля! Судя по пыли, здесь давненько никто не ходил. Пойдём?
Щуплый кивнул.
– Раз уж пришли – глупо будет уйти ни с чем.
Он закинул СВД за спину и вытащил из кобуры «Стечкина».
В музее царил сумрак. «Пух» на окнах, как плотные шторы, почти не пропускал света. Сталкеры остановились, давая глазам привыкнуть к темноте. Потревоженная пыль щекотала Щуплому нос. Он почесался тыльной стороной ладони. В полутьме вырисовывались неясные очертания накрытых марлей экспонатов, как будто их с Лисом обступили огромные привидения. Он сделал шаг вперёд и потянул ткань с ближайшей витрины. Та рассыпалась на лоскутки у него в руках. В витрине лежали старые монеты.
– Как думаешь, ценные? – спросил он Лиса.
– Не думаю. Ценные вещи в таких музеях не хранили.
Лис прошёл вдоль витрин, сметая марлю на пол. Каменные наконечники стрел, ещё какие-то кости, камни.
– Зуб мамонта. Пойдёт на подарок?
– Разве что тебе.
– Зачем он мне?
– А Стоматологу зачем? Лучше монеты возьмём, если нет ничего лучше.
– Когда ты прав – ты прав.
К крупным экспонатам они не стали даже приближаться и, пройдя через зал, поднялись на второй этаж. Здесь было уже интереснее. Экспозиция была посвящена военной истории. Под марлей угадывались очертания копий и стрел. Лис поднял лук, попробовал согнуть. Лук хрустнул.
– Рассохся. О! Ножики!
В вертикальной витрине стояли сабли и тесаки.
– Жаль, что ржавые.
Лис кивнул и пошёл дальше вдоль витрин. Потом остановился и сказал:
– То, что нужно!
– Где? – Щуплый, разглядывавший ордена на витрине, подошёл к нему. – Согласен. Красотка!
В витрине лежала польская сабля карабела. Длинная, лёгкая, с хищным изгибом и совершенно не тронутая ржавчиной. Под ней лежали украшенные серебряными накладками ножны. Лис стукнул прикладом по нижнему стеклу. Посыпались осколки. Щуплый вытащил саблю, вложил её в ножны.
– Не зря ходили. Пошарим ещё? Постой. Ты слышишь?
Лис обернулся и прислушался.
– Да… что за…
Из коридора, ведущего в следующий зал, слышался тихий детский плач.
– Ребёнок.
– Сдурел? Здесь? Валим отсюда! – Лис передёрнул цевьё «Ремингтона», досылая патрон.
Щуплый перекинул саблю в левую руку и снова обнажил «Стечкин». Лис уже шёл к лестнице, выставив ствол дробовика и целясь вдоль лестницы. Щуплый отступал за ним, направив пистолет в полутьму коридора.
БАХ! БАХ!
Дважды нажав на курок, он отскочил в сторону, а затем прыгнул к лестнице.
– Валим, Лис! Бюреры!
Лис уже бежал вниз, в одной руке держа дробовик, а второй хватаясь за перила. Одна из стоявших у стены алебард поднялась, разрывая ветхую марлю, наклонилась и полетела в Щуплого. Тот увернулся, ещё раз выстрелил в сторону коридора и тоже кинулся к лестнице. На то место, где он только что стоял, со всех сторон посыпалось острое железо.
На лестничной площадке Щуплый обернулся и увидел, как из коридора выплыла тёмная фигура. Ещё выстрел. Пуля выбила искру на границе невидимого силового барьера, который бюрер удерживал вокруг себя. Мутант вскинул руки. Щуплый почувствовал, как пистолет тянет из руки, и снова выстрелил. Тот взревел и отскочил обратно в коридор. Рёв плавно превратился в детский плач. Сабли и копья снова начали подниматься в воздух. Щуплый, прыгая через три ступеньки, сбежал на первый этаж и выскочил на улицу.
– Лис!
– Я здесь! Беги прямо!
– Что?
– Беги прямо, отвлеки его!
Плач раздался прямо за спиной. Щуплый рванул поперёк улицы, но не пробежал и двадцати шагов, как его мягко ударило в спину и протащило пару метров по земле. Перевернувшись, он выставил пистолет, но его вырвало из рук. Бюрер, стоявший у входа, поднял лапы. Уродливая морда глядела прямо на Щуплого.
Сбоку дважды рявкнул дробовик Лиса. Тот целился не в мутанта, а в космы «пуха» над ним. Перебитая пулей прядь упала бюреру на голову. Раздался дикий визг. Мутант крутился на месте, махая лапами, и орал как сумасшедший. Лис выстрелил в третий раз. Бесполезно. Бюрер, всё ещё окружённый мерцающим куполом своей защиты, скрылся в коридоре. Его визг доносился из глубины здания.
– Валим! Валим, быстро! Он наверняка не один.
Лис, успевший подобрать упавший рядом с ним «Стечкин» Щуплого, подхватил его под руку и поволок прочь.
– Сто раз так делал, говоришь? – отдышавшись, спросил Щуплый.
Лис, тоже тяжело дыша, ответил:
– Ну, не сто… Но в музей этот заглядывали. Чисто было.
– Они не попрутся за нами?
– Нет. Не любят света. Днём редко выходят.
– А здорово ты его!
– Со страху чего только не придумаешь. Бедняга сейчас реально страдает. Эта штука прирастает к той поверхности, за которую зацепится, а действует… ну, как крапива и действует. Жжёт постоянно. Огнём выжигать с кожи приходится.
– Сомневаюсь я, что у бюрера зажигалка найдётся.
– И я о том же. Дай-ка подарок глянуть ещё разок, – Лис обнажил саблю. – Красота!
Он пару раз рубанул воздух. Цепочка, висевшая между гардой и рукоятью, тихонько зазвенела.[7]
– А это кто, как думаешь?
На клинке было золотом вытравлено изображение усатого мужчины.
– Написано же, читай.
Лис прищурился.
– Ян… Советский? Чего?
– Собеский, грамотей! Король такой был в Польше.
– Это его, что ли?
– Не знаю. Может и его.
– Стоматолог получит королевскую саблю! Круто.
– Ладно, убирай её. Нам ещё до стоянки дойти надо.
* * *
День рождения Лёхи прошёл довольно буднично. Посидели, выпили, потрепались о разном и пошли вместе в «лазарет», писать очередной отчёт для учёных, а сабля осталась лежать на столе рядом с ножнами.
В темпе вальса
Ну, слушайте, пацаны, что расскажу сегодня. Ночь длинная, присядем до утра, а раз спать нельзя, то развешивайте лантухи. Чурик, не три ботву – чесаться будет, лучше чифирку завари. Питер, встань у амбразуры. Что – «куда?» В окно зырь, говорю. В прошлый раз Лось к ночи припёрся, вы его прощёлкали, бакланы. А он, что характерно, и из трещотки может ввалить по воротам, если караул дрыхнет. Ничего ему за это не будет.
Какой же это год-то был? Я как раз в десятом откинулся, значит на следующее лето.
* * *
– Ну, и что теперь?
– Ты сегодня уже раз десять это спрашивал.
– Кастет, Пиво! Засохните! Достали уже.
– Сява, да я…
– Засохните. Хватит сиськи мять друг дружке. Хуже нет при таком раскладе рамсить.
– А чё ты басишь? – окрысился Пиво, но сразу же махнул рукой. – Эх, ладно!
Трое бандитов, запертые аномалиями на небольшом пятачке рядом с «Янтарём», уныло замолчали. Шли с поручением в депо на Свалке. Пошёл дождик, зашли под крышу переждать – ну, и дождались. Карыч почуял выброс. Залезли в подвал, отсиделись, а когда вылезли – мама дорогая! Домик обложило аномалиями, как амбар охраной. Такое часто бывало: вокруг высотки – аномалии сплошняком, а на самом верху или снизу – ни одной. Так и называли, «корона», или говорили: «в короне завис». И главное – помощи ждать неоткуда было. Ну кто бы их вытаскивать полез? Нет таких лохов! Все трое это прекрасно понимали, оттого и не было настроения.
Куковали они уже вторые сутки. Вода была (дождик не переставал, и она текла прямо в подставленную бочку), сухарями тоже запаслись. Карыч время от времени обходил окружившие их аномалии, но прохода найти не мог. Остальным он запретил даже приближаться. Те, не имея опыта, на аут особо и не рвались.
Последний раз он обошёл домик час назад. Покидал камешки, полюбовался на вспышки, переставил отметки, сделанные из обструганных палок, и вернулся. «Карусели» переползали с места на место, но незаметно, чтобы среди них можно было пройти.
– Карыч, ты-то хоть сам как думаешь, проход откроется? – спросил Пиво.
Тот пожал плечами.
– Ползают. Никто не угадает.
– Ну, хоть надежда есть? Или всё, отбацались?
– Не загадывай. В Зоне загадывать – лишнее и бесполезное дело.
– Что, Пиво, поджимается? – спросил Кастет.
Пиво молчал, прислонившись к стене. Жевал травинку и смотрел в потолок. Карыч подбодрил его:
– Это ещё что! На ростовской пересылке мне ещё страшнее было. «Воронок» был с нами, и когда меня туда привезли, надзиратели летом на два часа оставили на солнце. Внутри – печка. Вроде даже варёным запахло. Мы начали орать, раскачали машину, и нам снаружи пообещали «встречу». Страх – это когда за стенкой человека лупят, а он даже не кричит. Потом дверь открывается, и выдёргивают тебя, да ещё смеются: «То сидеть тут не хотели, а теперь не хотят выходить!» Собаки на поводках аж захлёбываются, слюна летит на три метра. Вот тогда – страшно. А сейчас? Да ерунда сейчас. Выкарабкаемся.
Пиво продолжал сидеть молча.
– А у меня ведь кубы есть, – сказал Кастет, рывшийся в своём рюкзаке.
– И ты молчал?!
– Да я сам забыл. Давно в кармашке валяются. Сейчас вот начал рыться – нашлись. Может, покерка кинем?
Карыч потёр руки. Спросил:
– Пиво, будешь? Да не хандри ты! Айда партейку, потом ещё обойду разок.
Бандит вздохнул и пересел к ним поближе.
– Ладно. Писать кто будет? И главное – на чём?
– Ну на эту тему ты можешь не беспокоиться. В соседней комнате на полу тетрадка старая валяется, и карандашик у меня в наличии.
– Владелец карандаша и пишет.
– Да покера на троих я тебе и так запомню, – Карыч усмехнулся. – Тоже мне фокус. Спорим, запомню? Вон Кастет будет записывать молча, а я буду говорить, что у людей осталось.
– На что спорим? – у Пива на лице даже улыбка появилась.
– Проигравший поит остальных, когда выберемся.
– Кастет, разбей!
Пиво нашёл в соседней комнате тетрадку, отдал её Кастету. Тот вооружился карандашом и расчертил табличку. Карыч сказал:
– Приступим. Бумага чистая, ход от писаря, – и кинул кубики.
Выпало три пятёрки. Ещё двумя бросками Карыч записал в «школу» «+5» и передал кубы Пиву. Тот, с первого же захода, с руки накидал пять троек.
– Сто сорок. Заявка.
Партия быстро кончилась. После неё Карыч подсчитал в уме очки и озвучил их. Кастет сверился с тетрадкой.
– Всё верно.
Пиво покачал головой.
– Ну, ты мастер! Память работает.
– А как ты думал? Бывает, играют люди – и два-три человека такой же счёт ведут. Иные помнят даже, в каких местах в каждый ход кубы лежали. Конечно, имеют с этого. В шахматы кто давно играет – тоже некоторые могут вспомнить, как неделю назад на доске фигуры стояли. Катнём ещё по одной в «тыщу»?
Свет в окошке на секунду заслонила чья-то тень. Бандиты подскочили. Пиво подхватил стоявшую рядом с ним двустволку и направил на дверь.
– Кто? Засветись!
В дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, в домик вошёл средних лет мужик. Ничем не примечательный с виду, в обычной штормовке, в джинсах, кирзовых сапогах и с кобурой на поясе. На спине – рюкзак, на голове – кепочка. Одиночка как одиночка. Шёл мимо, решил заглянуть на огонёк.
«Вот только как же ты прошёл-то? – подумал Карыч. – Не было проходов, зуб даю! Как???»
– Заняты, пацаны? – спросил вошедший. – Тогда я пойду дальше, с Богом.
Он повернулся. Карыч взглянул на Пиво и Кастета. Те тоже недоумённо глазели то на сталкера, то на Карыча. Карыч понимал не больше них, но поднялся, сунул кубики в карман и подхватил лежавший рядом рюкзак.
Выйдя из дома, он увидел, как сталкер не торопясь идёт к аномалиям, а из руки у него свисает… сначала показалось – что праща, но позже он понял, что это гайка на верёвочке. Эту гайку сталкер начал раскручивать восьмёркой перед собой. Покрутил немного, отодвинулся в сторону, потом в другую и шагнул вперёд. Как показалось Карычу, прямо в аномалию. Рядом тихо охнул Кастет.
Однако мужика не порвало, только пола штормовки мотнулась, попав в зону переменной гравитации. Гайка продолжала крутиться, мужик шёл.
– Пиво, запоминай, где идёт! Кастет, ты тоже. Слышите!?
Они кивнули в ответ. Между тем мужик начал почему-то кружиться на ходу. Карыч даже считать начал: «Раз-два-три, раз-два-три… Зачем это он?» Только успел подумать, «зачем» – тот перестал кружиться и спокойно пошёл прямо в сторону солнца, а потом присел на подвернувшуюся кочку, глянул в их сторону и закурил.
«Ну ни… ничего себе! Могут же люди!» – Карыч ощущал примерно то же, что и Пиво, когда они играли – восхищение чужим мастерством. Он переглянулся с остальными. Где прошёл сталкер – было видно чётко – трава примята, с неё сбиты дождевые капли.
– Что скажешь? – спросил его Кастет.
– Что тут сказать?
Карыч пошёл вперёд, стараясь держать ту же скорость. Аномалии прекрасно ощущались с обеих сторон. По спине тёк холодный пот, а на голове шевелились волосы, и он не был уверен, что их шевелит аномалией. Вполне могли и сами. «Мясорубка» потянула его в сторону, он повернулся и тоже закрутился в темпе вальса между аномалиями. «Раз-два-три… Протиснулся! Ещё одна! Раз-два-три…» Отпустило. Карыч сделал ещё несколько шагов, и аномалии остались позади.
– Спасибо, мужик! – сказал он, пытаясь трясущимися руками вытащить сигарету из пачки. – Ты кто хоть?
– Мельником кличут.
– Ну, будем живы – пересечёмся.
– Ага.
Как проходят через аномалии Кастет и Пиво, он смотреть не стал. Поднялся и потопал вниз по склону. Бандит молча смотрел ему в спину.
* * *
– Вот такая история, пацаны. Подтвердить, конечно, некому. Пиво в том же месяце снорки порвали. Кастет потом ходил под Султаном и на Затоне сгинул. Говорили люди, что он хотел подняться по-быстрому и его кто-то сдал. Мельника с тех пор не видал. А я с вами сижу тут и байки вспоминаю. Вот только кубы с тех пор эти так с собой и таскаю. Как там чифирок-то? Поспел? Ну, давайте отхлебнём, пока ночь тянется, да потом катнём на них партеечку. Примета хорошая, если без интереса играешь.
