Грейди Хендрикс
Изгнание дьявола из моей лучшей подруги

Тусить круглые сутки ^[4]

– Хотите оторваться как следует? – спросила Маргарет Миддлтон.

Лодка «Бостон Уэйлер» покачивалась на крошечных волнах, температура которых совпадала с температурой человеческой крови. Четыре подруги уже почти целый час стояли на воде в тишине, прикрыв глаза, задрав ноги, греясь на солнце и кивая головами в такт Бобу Марли, негромко подпевавшему через бумбокс. Сначала они отправились к Уодмало кататься на водных лыжах, а когда Гретхен полностью выдохлась, Маргарет завезла их в бухту, приглушила мотор, бросила якорь и оставила лодку качаться на воде. За последний час самыми громкими звуками были редкие щелчки зажигалки, когда одной из подруг надо было зажечь сигарету «Мерит Ментол», и аппетитные хлопки открытой банки холодного «Буша», раздававшиеся на фоне непрекращающегося шелеста камышей.

Первым, что увидела Эбби, очнувшись от дремоты, была Гли, с грохотом достававшая из холодильника банку пива. Гли скорчила гримасу, спрашивавшую «Хочешь?». Эбби протянула руку, хрустя солью, засохшей на коже, и сделала большой глоток «Буша» – теплого, освежающего, превосходного «Буша», их любимого напитка (главным образом потому, что старушка, заправлявшая «Митчелс», продавала им целый ящик этого пива за сорок долларов, не спрашивая удостоверений личности).

Эбби переполняло ощущение единства с остальными тремя. Здесь не было никаких забот, не надо было говорить или пускать пыль в глаза, тут можно было заснуть прямо друг перед другом. Настоящий мир остался далеко-далеко.

Эти четверо были лучшими подругами. Кое-кто называл их «мокрощелками», «барахольщицами» или «поющими трусами», но подругам было совершенно насрать. Гретхен была второй лучшей ученицей в своем классе, а остальные трое не выходили из верхней десятки. Они были отличницами, выделялись идеальным поведением, состояли в Национальном почетном обществе и волейбольной команде, занимались волонтерством – словом, как однажды сказал Хью Хортон в знак величайшего почета, какали конфетками.

Давалось это нелегко – девочкам приходилось о многом думать: о нарядах, прическах, косметике (особенно много об этом думала Эбби) и оценках. Впереди у Эбби, Гретхен, Гли и Маргарет было блестящее будущее.

Маргарет сидела на месте рулевого, закинув ноги на водные лыжи и испуская облака дыма с ароматом мяты. Маргарет Максимум – богатая до тошноты, из чарльстонских «старых денег», рожденная американкой и сотворенная южанкой по милости Господней. Километровые руки и ноги этого блондинистого качка с женским телом занимали половину лодки. Маргарет вся была «слишком» – слишком яркие губы, слишком светлые волосы, слишком кривой нос, слишком громкий голос.

Гли, что сейчас зевала и потягивалась, была ее прямой противоположностью. Она представляла собой женскую версию Майкла Джея Фокса – крошечная, загорелая девочка, до сих пор покупавшая обувь в детском отделе. Летом ее кожа становилась темной, как каштан, а пупок и вовсе черным. Волосы Гли были мелированы в семь разных оттенков каштанового; глаза у нее были печальными, как у щеночка, а носик – как у коалы, но при этом Гли всю жизнь привлекала излишнее мужское внимание, так как начала развиваться рано, не соответствуя и своему росту. Кроме того, Гли была страшно умной – маленькой яппи до мозга костей. У Гли был красный «Сааб», и подарил его не папа: деньги на первый взнос она заработала на фондовой бирже. Все, что сделал папа – вывел на биржу ее акции.

Лежавшая на носу Гретхен, подняв лицо с полотенца, тоже отпила «Буша». Гретхен – казначей школьного церковного совета, основательница Клуба по переработке мусора и школьного филиала «Эмнести Интернешнл», а также, если верить надписям в туалете, самая горячая штучка в десятых классах. Высокая, стройная, гибкая, светловолосая, она была словно создана для своих платьев в цветочек от Лоры Эшли и топиков «Эспри». Принцесса Гретхен представляла собой прямую противоположность Эбби – та еле доставала подруге до плеч, очень ярко красилась и носила «химию», будто официантка в забегаловке для дальнобойщиков. Эбби прилагала все усилия, чтобы не задумываться о своей внешности, и, как правило, особенно в такие дни, ей это удавалось.

Понемногу подруги начали зажигать сигареты, открывать пиво и возвращаться в миг, хлопая глазами. Маргарет вынула из сумки черный цилиндр из-под фотопленки и, подняв, чтобы всем было видно, спросила:

– Хотите оторваться как следует?

– Что это? – спросила Эбби.

– Кислота! – ответила Маргарет. Боб Марли из бумбокса внезапно показался совсем невинным.

– Где взяла? – Гретхен заворочалась на полотенце.

– Украла у Райли! – соврала Гли.

В своей огромной семье Маргарет была единственной дочкой. Райли был ее старшим братом, вторым по старшинству среди всех, и знаменитым торчком: когда он не учился в чарльстонской Сокровищнице Знаний, то лежал на реабилитации в Фенвик-Холле, мирном пристанище для богатейших алкоголиков округа. Прославился Райли тем, что в клубе «Уиндджеммер» подсыпал девушкам в напитки вещества и, дождавшись потери сознания, трахал их на заднем сиденье своей машины. Но, когда очередная девушка вдруг пришла в себя, сломала Райли нос и побежала по Оушен-Бульвар с голой грудью, вопя во весь голос, веселью пришел конец. Поскольку Райли происходил из хорошей семьи и у него вся жизнь была впереди, судья посоветовал родителям девушки не возбуждать дело, и в конечном итоге братец Маргарет отделался годовым домашним арестом. Теперь Райли переезжал из одного дома Миддлтонов в другой, из Уодмало в Сибрук, потом в Салливанс-Айленд, потом в центр Чарльстона, чтобы не попадаться папе на глаза. Предполагалось, что он ходит на собрания анонимных алкоголиков, но в основном Райли торговал наркотиками.

В свете всего вышесказанного, Райли был величиной известной – если бы Маргарет и Гли сказали Гретхен правду о том, где взяли кислоту, она никогда бы ее не приняла. А если уж подруги собирались упарываться, то либо они делали это все вместе, либо вообще не делали – так они поступали во всем.

– Не знаю… не хочу закончить, как Сид Барретт, – засомневалась Гретхен. Сид Барретт был первым фронтменом Pink Floyd и в шестидесятых так упарывался кислотой, что в конце концов расплавил себе мозг. Теперь, двадцать лет спустя, он жил у мамы в подвале и собирал почтовые марки. Иногда, когда ему становилось получше, Сиду удавалось доехать на велосипеде до здания почты. Гретхен была уверена: если один раз принять кислоту, то со стопроцентной вероятностью закончишь, как Сид Барретт, и никогда не вернешься к нормальной жизни.

– Брат говорил, что в прошлом году Сид выпустил новый альбом, где все песни были про почтовые марки, – сказала Гли.

– Представь, если то же будет со мной! – воскликнула Гретхен.

– Ты даже марки не собираешь! – Маргарет выпустила очередное облако дыма с драматическим видом. – Тебе даже петь будет не о чем.

– Я приму кислоту, если ты пообещаешь отвезти весь мусор из клуба в центр для переработки! – Гретхен попыталась договориться с Маргарет. В ответ та кинула окурок в ручей:

– На, перерабатывай, хиппарка недоделанная!

– Гли? – Гретхен обернулась к ней.

– Мусорные пакеты протекут, и мне в машину слетятся осы!

Тогда Гретхен выпрямилась, вытянула руки над головой, касаясь пальцами неба, и ответила:

– Спасибо за поддержку! Все, как обычно.

С этим она подняла длинную ногу, сошла с носа, беззвучно упала в воду и не всплыла. Ничего страшного, впрочем, – Гретхен могла задерживать дыхание на сколько угодно, а ледяная вода у дна реки была ей приятна. Как бы Гретхен не желала спасти планету, она никогда не занудствовала насчет этого – за это ее и любили.

– Скажешь ей, где мы взяли кислоту – морду набью, – пообещала Маргарет Эбби.

Лето 88-го выдалось лучшим летом истории. В том году вышли песни «Pour Some Sugar on Me» и «Sweet Child O’ Mine», и все деньги Эбби уходили на топливо – она наконец-то получила права и могла водить машину даже затемно. Каждый вечер в 23:06 они с Гретхен опускали стекла, высовывались из окон и бездумно кружили по Чарльстону – плавали на пляже, тусовались на рынке в старом городе с ребятами из Джеймс-Айленда, курили на парковке у парка и стрелкового клуба и смотрели, как «солдатики» из военного училища «Цитадель» дерутся, словно петухи. Как-то раз Эбби и Гретхен всю ночь просто ехали по 17-му безо всякой цели, скурили целую пачку «Парламента» под «Fast Car» и «Talkin’ Bout a Revolution» Трейси Чепмен, проигрывая песни снова и снова, и только перед самым рассветом повернули домой.

Маргарет и Гли тем временем почти все лето провели, сидя в машине Гли и дожидаясь, пока драгдилеры материализуются из воздуха. В их классе еще никто не употреблял кислоту, кроме самых оторванных, и Маргарет обязательно надо было, чтобы она и ее подруги стали первыми «нормальными» среди упарывающихся. Точно так же, как они стали первыми девочками, что принесли на физкультуру справку о месячных и не пошли, первыми в классе, сходившими на чей-либо живой концерт (Синди Лопер) и получившими водительские права (не считая Гретхен – та не всегда помнила, где право, где лево).

Своему проекту по добыче кислоты Маргарет и Гли посвятили несколько месяцев, но ни одна сделка не удалась. Эбби, начинавшая жалеть Гли, предложила подвезти их на своем Пыльном Катышке в следующий раз, когда Маргарет задумает предпринять длинную поездку в никуда за наркотой, но это предложение привело и Гли, и Маргарет в ярость:

– Ага, сейчас! Я не пущу тебя за руль! Наша с тобой прошлая школа располагалась в здании, названном в честь моего деда! – возмущалась Маргарет.

– А фирма моего папы владеет акциями нашей школы, – добавила Гли.

– Если засекут нас, то временно отстранят от занятий – считай, отправят на внеочередные каникулы. Если засекут тебя, ты вылетишь из школы навсегда, не доучишься и будешь работать консультантом в магазине электроники. Такие подруги мне не нужны!

С точки зрения Эбби, совершенно незачем было так нагнетать ситуацию. Да, Эбби держалась в школе только потому, что ей удалось получить стипендию с кучей условий и оговорок, но оценки у нее были первый сорт, и академия Олбемарл не стала бы избавляться от нее при первом же поводе. Однако спорить с Маргарет было невозможно, и тогда Эбби просто предложила заплатить Гли за бензин, обрадовавшись про себя, когда та отказалась.

Последнее наркосафари привело Гли и Маргарет на парковку перед рыболовным магазином на Фолли-Бич. Там они два часа просидели в машине Гли, пока шел ливень. Когда Маргарет, наконец, добралась до телефона-автомата, выяснилось, что их контакт засекли (а не он почему-то очень долго тянул с сигналом). Тогда подруги отправились в его номер в «Холидей-Инн» (а что еще было делать?), где обнаружили, что копы не просто оставили дверь нараспашку, но и не заметили товар, спрятанный под матрасом. Маргарет и Гли такой ошибки не совершили.

Конечно, когда вы находите заначку с ЛСД под матрасом в «Холидей-Инн», где ее спрятали двое незнакомых чуваков, которые теперь в тюрьме, всегда есть вероятность, что в нее подмешан стрихнин или что похуже. С другой стороны, есть вероятность, что в нее не подмешан стрихнин или что похуже, и Эбби всегда предпочитала надеяться на лучшее.

Вынырнув на поверхность, Гретхен выплюнула окурок на палубу, и он пристал к огромному бедру Маргарет.

– О господи! – завопила та. – Откуда ты знаешь, может, это не мое?! Может, там СПИД?!

Гретхен набрала в рот воды, выпустила ее фонтанчиком на палубу и ответила:

– Спидом так не заразишься. Все знают, что СПИДом можно заразиться, только если будешь сосаться с Уоллесом Стоуни.

– У него нет СПИДа! – возразила Маргарет.

– Естественно, зато есть герпес, – заметила Гли. Маргарет выглядела очень недовольной.

– Как он на вкус? – поинтересовалась Гретхен, подтянувшись за край лодки и глядя прямо Маргарет в глаза. – Как на вкус эти язвы на губах? Как вечная любовь?..

Они очень долго смотрели друг на друга, потом Маргарет ответила:

– Это не язвы, а прыщи, чтоб ты знала. На вкус, как Клерасил.

Обе рассмеялись. Гретхен оттолкнулась от лодки и, плавая на спине, пообещала небу:

– Хорошо, буду торчать с вами. Только обещай, что у меня не будет мозговой травмы.

– Куда уж еще травмы, – ответила Маргарет, прыгнула на Гретхен, чуть не перевернув лодку, и, обхватив подругу за шею, затащила ее под воду. Обе тут же вынырнули, плюясь, хватая друг друга, со смехом и криками: «Убивают!»

Подруги поплыли обратно к Маргарет на причал. Солнце садилось, становилось холодно, и Эбби обернула плечи полотенцем, развевавшимся на ветру. Гретхен же ловила ветер в щеки, и он раздувал их, будто воздушный шар. К лодке пристали три дельфина, следовавшие за ней пару сотен метров, затем отстали и вернулись в море. Маргарет сделала вид, что стреляет по дельфинам из пальцев, Гретхен и Эбби, обернувшись, смотрели, как звери, серые, как асфальт, ныряют и выныривают, мелькая среди волн и удаляясь прочь.

Привязав лодку у причала Маргарет, подруги стали складировать лыжи на заднем дворе. Гретхен осталась у лодки рядом с Эбби, обхватив себя руками.

– Ты тоже будешь? – спросила она Эбби.

– А то!

– Боишься?

– А то!

– Зачем тогда?

– Мне интересно – вдруг в «Dark Side of the Moon» есть какой-то скрытый смысл?

Гретхен даже не засмеялась:

– Вдруг у меня откроется шестое чувство и больше не закроется? Вдруг я увижу и услышу всю энергию на планете… а приход никогда не кончится?

– Я буду тебя навещать в дурке в Саутерн-Пайнс. Твои родители, наверно, добьются, чтобы в твою честь назвали… я не знаю, крыло для лоботомии.

– Да, было бы круто, – согласилась Гретхен.

– Очень круто! Мы всегда будем вместе, как пловцы из одной команды… торчки из одной команды.

– Обязательно напомни мне, чтобы я сегодня позвонила маме, – попросила Гретхен, высасывая соленую воду из кончиков своих прядей. – Мне нужно отметиться в десять.

– Я посвящу этой благородной задаче всю свою жизнь!

– Топчик. Тогда пойдем убивать мой мозг.

Побросав снаряжение в кучу на заднем дворе, все четверо стали мыть его из шланга.

– Очистительные клизмы! – крикнула Эбби, направляя струю Маргарет в зад.

– Не путай меня с мамой! – откликнулась та, спасаясь бегством в направлении дома.

Эбби повернулась в сторону Гли, но Гретхен начала обжимать шланг. Началась неразбериха, но тут на веранду выплыла Маргарет с маминым серебряным подносом для чая и пропела:

– Леди, вечерний чай!

Подруги собрались вокруг подноса под вечнозеленым дубом. На подносе было четыре фарфоровых блюдца, и на каждом – маленькая марка из белой бумаги с синим единорогом.

– Это и есть кислота? – переспросила Гретхен.

– Нет, я просто принесла бумаги пожевать! – парировала Маргарет. – Конечно, кислота!

Гретхен хотела осторожно потрогать марку пальцем, но тут же отдернула, даже не прикоснувшись – все знали, что ЛСД впитывается через кожу. Наверно, надо было более торжественно к этому отнестись – принять душ или перекусить перед делом… Может, не надо было весь день дуть пиво под жарким солнцем?.. Они все делали неправильно! Эбби чувствовала, как у всех, включая ее саму, трещат нервы, и поэтому, стоило только Гретхен совершить вдох, готовясь изложить какую-нибудь отговорку, Эбби мигом схватила марку и сунула в рот.

– Как на вкус? – спросила Гретхен.

– Как дырка от бублика, – ответила Эбби. Маргарет и Гли тоже сунули марки в рот, и только потом, наконец, Гретхен.

– Ее надо жевать? – промямлила она, пытаясь не шевелить языком.

– Сосать, – промямлила Маргарет в ответ.

– Сколько?

– Успокойся уже, зануда! – рявкнула Маргарет неподвижным языком.

Над болотом догорал ярко-оранжевый закат. Эбби смотрела на него и ощущала, что в ее жизни произошло нечто необратимое. Она приняла ЛСД. Теперь он навсегда в ее организме, окончательно и бесповоротно. Что бы ни произошло дальше, придется с этим жить. Заходящее солнце пылало и пульсировало над горизонтом. Интересно, подумала Эбби, казалось бы оно таким же ярким без кислоты? Она рефлекторно проглотила бумажку… и пришла в ужас. Все. Теперь Эбби пересекла черту, из-за которой не возвращались. Сделанного было не разделать.

– Никто ничего не слышит? – спросила Гли.

– Дура, прихода надо часами ждать! – ответила Маргарет.

– А, то есть у тебя всегда был свиной пятачок на роже? – переспросила Гли.

– Не надо так говорить, – попросила Гретхен. – Мне совсем, совсем не нужен бэд-трип.

– Слышьте, все помнят миссис Грейвз в шестом классе? – опять Гли. – Про наклейки с Микки Маусом?

– О-о-о-о, это было что-то! Все помнят, да? Как она нам читала проповеди про сатанистов, которые в Хэллоуин раздают детям наклейки с Микки Маусом, пропитанные ЛСД, и если их лизнуть, у тебя будет бэд-трип и ты убьешь своих родителей… – но тут Гретхен обеими руками зажала Маргарет рот:

– Замолчи… замолчи…

Темнело. Подруги легли на заднем дворе, стали курить и говорить о хорошем: почему у Максимилиана Баскирка такая странная задница, какое в этом году расписание тренировок и игр по волейболу, стоит ли подарить тренерше Грин женский станок, чтобы та брила верхнюю губу, и на каком уровне привлекательности находился отец Морган – уровень Ральфа из «Поющих в терновнике», средний уровень или уровень «школьный учитель ниже среднего»? Гли рассказала им о новом венерическом заболевании, о котором она где-то вычитала и которым почти стопудово страдала Лэйни Отт, и все это время каждая тайком ожидала, когда дым сигареты превратится в дракона или деревья начнут танцевать. Ни одной не хотелось словить приход в последнюю очередь.

В конце концов повисла уютная тишина. Только Маргарет мурлыкала какую-то песню, услышанную по радио, и хрустела суставами на пальцах ног.

– Пойдем поглядим на светлячков! – предложила Гретхен.

– Без базара, – ответила Эбби, отталкиваясь от земли.

– Пипец вы сладкая парочка… – сказала Маргарет. Эбби и Гретхен пересекли двор и выбежали на просторы между домом и лесом. Зеленые светлячки с горящими хвостами летали над высокой травой, а небо приобретало лавандовый оттенок – обычный цвет неба в сумерках на природе.

– Покружи меня! – Гретхен подбежала к Эбби. Они взялись за руки и закружились, откинув головы назад, пытаясь вызвать приход, но, в конце концов, упали в траву всего лишь с кружащейся головой.

– Я не хочу, чтобы Маргарет отрывала у светлячков хвосты! Надо купить этот участок земли и сделать тут заповедник, чтобы никто не испортил ручей! – сказала Гретхен.

– Надо, – согласилась Эбби.

– Смотри – звезды! – Гретхен указала на первые звездочки, появившиеся на темно-синем небе. – Обещай, что никогда не бросишь меня.

– И ты меня не бросай. А я буду твоим верным ЛСД-носцем – куда ты, туда и я.

Они взялись за руки в траве. Эбби и Гретхен никогда не стеснялись трогать друг друга, и их не останавливало даже то, что в пятом классе Хантер Приоле обзывал их лесбухами. Его просто никто никогда не любил.

– Хочу тебе сказать… – начала Гретхен, но тут из темноты вырос огромный силуэт Маргарет. Она нарисовала себе под глазами две светящиеся полоски, используя оторванные хвосты светлячков как краску.

– Пойдем – приход начинается! – заявила Маргарет.

Число Зверя ^[5]

Четыре часа спустя на глазах у Эбби цифры 11:59 на радио-часах сменились на 12:00. Приход определенно не начинался. Подруги, разбросавшиеся по обширной спальне Маргарет, не ощущали ничего, кроме скуки.

– Кажется, они оставляют в воздухе химтрейлы! – радостно воскликнула Эбби, шевеля пальцами в воздухе и глядя на них.

– Я уже девять миллионов раз тебе говорила – нет у тебя глюков, – вздохнула Маргарет. Пожав плечами, Эбби снова начала копаться в коробке из-под обуви, где Маргарет хранила музыку, в поисках что бы поставить.

– Ты че, серьезно делаешь домашку?! – рявкнула Маргарет.

– Мне скучно, – ответила Гли. Они сидела на полу, прислонившись к кровати, и серьезно делала домашку.

– Хочешь The Proclaimers? – спросила Эбби.

– Нет!!! – заорала Маргарет.

– Ну одна-то хорошая песня у них есть? – не отставала Эбби.

– Тоска… Я вообще ничего не чувствую, – застонала Маргарет, откидываясь обратно на спинку кресла. – Давайте, что ли, побухаем… Гли, бросай домашку, или сейчас получишь!

Эбби поглядела на другой конец комнаты – там у окна стояла Гретхен, заплетая себе косички и расплетая их обратно. Эбби подошла к ней:

– На что смотришь?

– На светлячков, – ответила Гретхен. Эбби выглянула в задний двор. В спальне не было света, кроме пары свечей, так что темнота была достаточно плотной, чтобы можно было разглядеть двор, за которым начинались черные контуры деревьев.

– На каких светлячков? – переспросила Эбби.

– Они спрятались, – сказала Гретхен.

– Хотите, поговорим с дьяволом? У меня есть спиритическая доска, – предложила Маргарет.

– Ты знаешь, что зубная паста «Крест» – это орудие сатаны? – спросила Гли, оторвавшись от своего файла с домашней работой.

– Гли!..

– Это правда! Если сбоку посмотреть на тюбик, там есть изображение старика с рогами и бородой, завитой, как три шестерки, а вокруг него – тринадцать звезд. А твои спиритические доски делаются у «Паркер-Бразерс» – того же производителя, что выпускает «Монополию» и прочие настолки для детей.

– Ну и что? – вздохнула Маргарет.

– Ну и то, что если хочешь вызвать дьявола, легче почистить зубы, а не устраивать сеанс.

– Спасибо, зануда.

В темной комнате стало тихо. Гретхен зевнула, спрятав лицо в локоть. Кому-то нужно было спасти положение, и, как обычно, этим человеком оказалась Эбби.

– Пойдемте устроим нудистское купание! – предложила она.

– Ну нафиг, холодно, – отказалась Маргарет, но Эбби настаивала:

– Ненадолго!

Предложение выйти на воздух было соблазнительным.

– Пойдем! – Гретхен оттолкнулась от подоконника и направилась к выходу.

– Сейчас, доделаю тригонометрию… – сказала Гли, но Маргарет подошла к ней и захлопнула тетрадь:

– Пойдем, лохушка, не порти мне кайф!

Четверо подруг пронеслись вниз по трем лестничным пролетам, включили фонари в саду и высыпали наружу.

– Давайте выключим фонари, чтобы было видно звезды! – предложила Гретхен.

– Эбби, выключатель у черного хода! – скомандовала Маргарет. Эбби потопала вверх по лестнице, нашла за микроволновкой выключатель, и в саду снова стало темно. Небо тут же стало светлее, а пение сверчков – громче. Над горизонтом, прямо над верхушками деревьев, висела толстая оранжевая луна. Ночь как будто прислушивалась к подругам.

– Так красиво… – Гретхен говорила это как раз, когда Эбби тихонько спустилась обратно. Некоторое время подруги молча смотрели на луну, стараясь вызвать у себя приход, но луна оставалась на своем месте, не проявляя нестандартного поведения. Затем Гретхен стянула футболку и с криком «Берегитесь моих великолепных сисек!» бросилась к причалу, сбрасывая одежду и расстегивая лифчик на ходу. Со своими длинными ногами она скрылась во тьме чуть ли не в два широких шага.

– Стой! Сейчас отлив! – крикнула Маргарет, но Гретхен не остановилась. До подруг донесся стук ее ног по деревянному причалу.

– Гретхен, не прыгай! – закричала Эбби, и они с Маргарет бросились к воде, Гли позади, по дороге наступая на шорты и белье Гретхен, валявшиеся в траве. Впереди раздался «Плюх!» в мелкой воде.

– Сука, – сказала Маргарет.

Добравшись до воды, они убедились, что действительно был отлив – лишь тонкая грязная серебристая водная нить пробегала между двумя высокими отмелями. Эбби так и видела, как Гретхен разбивает себе колени о землю или падает в лужу, рассекая себе все лицо об устричную банку, которой не видно под водой глубиною в метр.

– Гретхен! – позвала она, добежав вместе с Маргарет до перил у конца причала, но ответа не было.

– Где Гретхен? – спросила Гли, догнав их.

– Прыгнула, – ответила Эбби.

– Дерьмо… Она жива?

Они несколько раз позвали Гретхен и посмотрели в обе стороны ручья, над которым разносилось эхо, но ее нигде не было. Эбби спрыгнула с причала на понтон.

– Здесь водятся аллигаторы! – предупредила Маргарет. Эбби снова позвала:

– Гретхен!

Тишина. Эбби поняла, что ей придется искать.

– У тебя есть фонарик? – обратилась она к Маргарет. – Надо вытаскивать лодку.

– Чтобы наехать этой лодкой ей на голову? Гениально!

– А что тогда делать?

– Она может на сто лет дыхание задержать. Подожди, пока вылезет!

Понтон покачивался на волнах.

– А вдруг она ударилась головой? – спросила Эбби.

– А тут правда водятся аллигаторы? – спросила Гли.

Камыши зашевелились, и Эбби дернулась – может, это аллигатор?! Какие звуки издают аллигаторы? Это ночные животные? Эбби не знала. Почему в школе не учат ничему полезному?!

Эбби очень не хотелось прыгать в воду, и она снова заскользила глазами вдоль ручья в поисках Гретхен. На другой стороне камыши тоже зашевелились – приглядевшись как следует, Эбби различила тень, вышедшую из темноты и направившуюся к воде. Продолжая вглядываться во тьму, она увидела не похожий на человека силуэт – он прополз по отмели к черному потоку, несущемуся в море, и с глухим плюхом упал в воду. С воды подул резкий ветер – стало холодно. Лето вдруг закончилось.

– Гретхен!!! – крикнула Гли.

– Где? – воскликнула Эбби.

– Вон там, куда я показываю!

– Темно, я не вижу, куда ты показываешь!

– Налево, на излучину!

Эбби посмотрела, куда показывала Гли, закрывая глаза рукой от ярко-оранжевой луны. Далеко внизу по течению, где ручей исчезал за покрытым камышом берегом, поворачивая к океану, она увидела бледную высокую фигуру ростом с Гретхен, пробиравшуюся по чернозему к деревьям.

– Гретхен! – крикнула Эбби, сложив руки рупором, но фигура не остановилась. Эбби окликнула Маргарет:

– Как туда спуститься?

Над Эбби раздался щелчок зажигалки, за которым последовал запах мяты и ответ Маргарет:

– Видишь, с Гретхен все хорошо.

Но Эбби знала, что не хорошо – Гретхен страдала топографическим кретинизмом и, скорее всего, не смогла бы найти дорогу к дому. А вся ее одежда осталась у Эбби, кроме, разве что, кроссовок.

– У тебя есть фонарь? – повторила Эбби.

– Не разводи кипиш, она через пять минут будет здесь!

– Пойду за ней, – сказала Эбби, поднимаясь по трапу. – Дай-ка мне сигарету.

Маргарет протянула ей сигарету и сверкнула Эбби в глаза оранжевым огнем. В следующий миг Эбби втягивала мятный дым, глядя на световые зайчики перед глазами. Ее сердце колотилось, как бешеное, хотя она ни за что не призналась бы в этом подругам.

– Скоро буду.

– Смотри, тут змеи! – крикнула Маргарет ей вслед. Очень вовремя.

Эбби пересекла луг, заросший высокой травой, и скрылась среди деревьев, мгновенно потеряв дом, звезды и небо – над головой была только черная масса веток. Единственными звуками были крики цикад, листья, хрустевшие под ногами, и иногда свист комаров над ухом. Эбби казалось, будто кто-то подслушивает ее шаги – она старалась ступать как можно тише и держаться речки. Слева от нее начиналась совершенная тьма.

Когда Эбби достигла небольшой поляны у излучины, сигарета уже сгорела до самого фильтра. Эбби бросила окурок в воду, надеясь, что Гретхен тут же появится с требованиями не обижать мать-природу, но тщетно.

– Гретхен? – прошептала Эбби во тьму. Нет ответа.

– Гретхен? – повторила она чуть громче.

Эбби увидела дорожку, где камыш был притоптан, а ил покрыт следами – наверно, это Гретхен выбиралась из воды. Эбби встала на верху берега, куда вела дорожка, и вгляделась в рощу. Листья шелестели на сильном ветру, а цикады все так же кричали, но тут где-то послушался одинокий гулкий стук, от которого у Эбби сжалось сердце.

– Гретхен! – воскликнула она нормальным голосом, но деревья по-прежнему не отвечали. Эбби поскорее шагнула в рощу, чтобы не струсить и не передумать. Она шагала прямо, стараясь думать, как Гретхен: куда бы она пошла? Куда бы повернула? Пара секунд, и Эбби со всех сторон окружила тьма, так что взгляду было не за что зацепиться. Ее глаза расфокусировались, беспомощно скользя по мраку и пытаясь выявить в нем очертания предметов, но Эбби продолжала углубляться в рощу, держа перед лицом руку, чтобы не сломать нос о дерево.

Наконец, деревья стали реже, и тускло-серая луна осветила нечто черное и прямоугольное, возвышавшееся над землей – Эбби вышла на опушку. Замедлив шаг, она поняла, что перед ней разрушенный блокгауз в одну комнату: крыша обрушилась, толстые бетонные стены обгорели до черноты. С простого здания на Эбби смотрело одинокое слепое окно – невозможно было отделаться от ощущения, что за ней оттуда наблюдали. Вдруг Эбби увидела, что в темноте внутри здания что-то шевелится, и поняла, что цикады перестали кричать.

Сердце Эбби работало на четвертой передаче. Она не знала, где находится. Она никогда не слышала, что в роще есть здания. Внутри не должно было ничего быть – и все же, что-то внутри башни двигалось, и Эбби не могла отвести взгляда. Темнота внутри была гуще, чем снаружи, и через окно Эбби видела, как мрак извивается, перекатывается, идет волнами. Из-под земли доносилось зловещее гудение, вибрации которого она чувствовала ногами. Вдалеке послышался звук охотничьего рога. Эбби крепче сжала шорты и футболку Гретхен, которые держала в руках.

Конечно же, это кислота! Просто приход наконец-то наступил, и все. Эбби могла просто развернуться и уйти – ничего плохого с ней не будет. ЛСД – тяжелый наркотик, но от него никому еще не было плохо, кроме, может, Сида Барретта. Нужно было просто развернуться и уйти. Бояться было нечего – все это было не по-настоящему.

И тут из дома раздался мужской голос:

– Эбби!

Кто-то назвал ее имя в темноте. Обычный мужской голос, позвавший ее по имени обычным тоном – никаких звуковых модуляций, ничего пугающего.

Руки Эбби стали ледяными. В ее мозгу что-то перещелкнуло, и она бросилась бежать, спотыкаясь, паникуя и натыкаясь на деревья. Кто-то гнался за ней! Вот-вот он схватит ее за футболку и затащит обратно в темную хижину, и Эбби убегала от него.

Она держалась более светлой части рощи и бежала, наталкиваясь на стволы, спотыкаясь о бревна, вбегая в кусты; шипы царапали ей голени, ветки били по глазам, волосы зацепились за что-то и дернулись назад, но Эбби продолжала бежать, вырывая волосы с корнем. Впереди становилось светлее – роща заканчивалась. Эбби была почти у цели! Ей хотелось кричать, и тут в лицо ей ударил свет.

– Воу! – сказала Маргарет. Вылетев из леса, Эбби упала на четвереньки. Перед ней среди травы, достававшей им до пояса, стояли Маргарет и Гли. Они были вдали от берега – дальше, чем Эбби думала. Она оттолкнулась от холодной травы, поднимаясь на ноги, с криком:

– Сзади меня!

Отведя луч фонаря от лица Эбби, Маргарет пробежала им по деревьям. В искусственном свете стволы были маленькими, грязными и совсем не страшными.