Георгий Алексеевич Серов
Крайний Восток
Умные вопросы
Орокана Шицумон утверждал, что, задавая себе 5 вопросов «Зачем?», можно добраться до сути вещей.
Он, в частности, озадачивал честолюбцев, с лёгкостью наглядно доказывая им, что все их потуги бессмысленны.
Так, Орокана предложил одному хозяину чайного домика, расположенного в весёлом квартале «Ёсивара», по прозвищу Химо сообщить о своём самом сокровенном желании.
Химо, задумчиво покрутив пальцами кончик своей заострённой бородки, поведал Орокане, что, несмотря на изобилие у него железных колесниц, самым сокровенным его желанием является приобретение новой железной колесницы, произведённой либо в Тоёте, либо в Йокогаме.
– Хорошо же. – Сказал Орокана Шицумон. – Зачем ты хочешь приобрести новую железную колесницу?
– Я хочу всех поразить. – Ответил Химо.
– Зачем?
– Хочу, чтобы на меня все обращали внимание.
– Зачем? – Последовал вопрос Шицумона. – Только честно.
– Ну-у, я чувствую себя неуверенно. – Сказал Химо.
– Зачем тебе чувствовать себя уверенно?
– Неуверенность создаёт у меня чувство дискомфорта.
– Зачем устранять чувство дискомфорта таким дорогим способом? – Спросил тогда Шицумон. – Ты думаешь, если у тебя не будет денег, которые уёдут у тебя на железную колесницу, ты будешь чувствовать себя комфортно?
Химо впал в тяжкие раздумья.
Доходчивое объяснение
Князь Асахи Бирува любил посвящать свой досуг не праздным развлечениям, но занятиям, достойным восхищения и полезным для души. Каждый месяц он приглашал настоятелей храмов и учёных монахов для разъяснения ему принципов Дхармы.
К его великому сожалению, настоятель храма Хэй-дзи Канкэцу, который разъяснял ему сложные моменты в сутрах, отправился в паломничество к Пику Грифов, что находится в Стране Небесной Обители.
Прослышал он, что очень толково разъясняет сутры монах по имени Нанкай и решил пригласить его в свой дворец, чтобы попросить его разъяснить некоторые положения «Алмазной сутры».
Явившись во дворец, Нанкай уселся за стол и достал из своей дорожной сумы длинные свитки толкований и комментариев к «Ваджраччхеддике Праджняпарамите сутре». Разложив в одному ему известном порядке свитки, он спросил у князя Асахи:
– Наслышан я, князь, что до меня вам разъяснял тонкости «Алмазной сутры» настоятель Канкэцу. До какого места в сутре вы добрались?
– Э-э-э. – Князь беспомощно оглянулся по сторонам, переводя взгляд с монаха на собравшихся вокруг, пока самый смышленый из служек не воскликнул: «О мудрейший! По-моему, мы прошли абзац, начинающийся так: «Будда сказал Субхути: «Через пять сотен лет после ухода Так Приходящего появятся люди, придерживающиеся благих обетов…».
Монах пошелестел свитками и, найдя интересовавший его абзац, спросил у Асахи:
– И вам всё понятно?
Князь вновь оглянулся на окружавших его членов семьи и прислужников:
– Ну-у да-а… Конечно.
– Значит, нам следует продолжать со следующих слов: «Субхути, как ты думаешь, достиг ли Так Приходящий аннутара самьяк самбодхи и проповедовал ли Так Приходящий какую-нибудь Дхарму?».
Князь радостно закивал головой, предвкушая доходчивое объяснение сложного места «Алмазной сутры»:
– Да, да! Объясняйте уже!
– Что ж. – Начал Нанкай. – Субхути сказал: «Если я уяснил смысл проповеданного Буддой, то нет никакой установленной дхармы, которая называлась бы «аннутара самьяк самбодхи» и также нет никакой установленной Дхармы, которую мог бы проповедовать Так Приходящий. Ту Дхарму, которую проповедовал Так Приходящий, нельзя взять, нельзя проповедовать. Она не есть ни Дхарма, ни не-Дхарма. И почему это так? Все мудрые личности разнятся от всех прочих тем, что опираются на недеятельные дхармы».
Монах прокашлялся, пошуршал свитками, перекладывая их, и продолжил:
– Исходя из толкований, данных мудрецами древности, Субхути в данном случае показывает свое понимание того, что Буцу Готама не проповедует какого-либо мировоззрения или какую бы то ни было картину мира. В том, что проповедует Сакиа-Муни, нет ничего, что могло бы иметь ум в качестве своей основы, сути, так сказать.
Асанги или же младший брат его, Васубандху, размышлял по поводу сутры и, в частности, по поводу рассматриваемого нами места сутры следующим образом: Дхармы не имеют сущностной природы.
Другие же мудрецы…
Тут Асахи сделал нетерпеливый жест и спросил у Нанкая:
– Стоп-стоп-стоп! Простите, милейший, а как же удары посохом по столу? Их не будет?
Нанкай, оторвавшись от манускриптов, сказал задумчиво:
– Нет, Асахи-сан, ударов посохом не планируется.
– И что, даже ударов кулаком, хлопков ладонями, разбрасывания свитков и тому подобного не планируется?
– Нет, князь, ничего такого я не собирался делать. – Озадаченно ответил монах.
Князь растеряно обвёл глазами присутствующих и спросил:
– А что же тогда будет?
– Вы позвали меня к себе, чтобы я разъяснил явный и скрытый смысл «Алмазной сутры». Вот я и…
Тут внезапно взвыла маленькая дочка Асахи – Мико:
– Папа, я хочу, чтобы дядя стукнул посохо-о-ом!
Асахи перевёл вопрошающий взор на Нанкая и увидев, что монах сидит, склонившись над одним из многочисленных свитков, которыми он себя окружил, и не намеревается предпринимать каких-либо активных действий, спросил:
– Ну что же вы, любезнейший? Видите, ребёнок на грани слёз? Вы что, не собираетесь ничего делать?
Монах, помешкав немного, произнёс:
– Видите ли, князь, я пришёл разъяснять вам суть учения, а не выполнять капризы вашей дочери.
– Э-э, уважаемый. – Обратился тогда Асахи к монаху. – А вы, собственно, какую школу представляете? Вы что, не относитесь к дзенской школе?
– Не отношусь. – Ответил монах. – Я, знаете ли, отношусь к школе тэндай-сю.
– Милейший, – князь очнулся от растерянности взял себя в руки, – знаете что? Спасибо вам, конечно, но нам уже достаточно ваших разъяснений.
Когда монах скрылся в смятении за воротами дворца, Асахи обратился к находившимся с ним во дворе:
– Нет, лучше дождёмся Канкэцу. Этот Нанкай меня только больше запутал. Вот Канкэцу – как шарахнет посохом по столу, так, вроде, сразу всё проясняется: что трипитака3, что палийский канон4; а то «Ум сути Будды, Будда сути ума, бхакти-практи, самбодхи to love». Чёрт-те что!
Отражение
Монах подошёл к наставнику и спросил:
– Что есть отражение Кинкаку-дзи на ровной глади озера Кёкоти?
1 вариант.
Наставник ответил:
– Это отражение Кинкаку-дзи на ровной глади озера Кёкоти.
2 вариант.
Наставник ответил:
– Это не отражение Кинкаку-дзи на ровной глади озера Кёкоти.
3 вариант.
Наставник ответил:
– Это разум Будды.
4 вариант.
Наставник ответил:
– Это не разум Будды.
5 вариант.
Наставник ответил:
– Это вечное.
6 вариант.
Наставник ответил:
– Это преходящее.
7 вариант.
Наставник произнёс:
– Ты недостаточно усердно медитируешь.
8 вариант.
Наставник спросил:
– Что сегодня на ужин?
9 вариант.
Наставник достал из складок одежды флейту и извлёк одну ноту.
10 вариант.
Наставник ответил:
– Дохлая саранча.
11 вариант.
Наставник ответил:
– Чепуха.
12 вариант.
Наставник промолчал, не обратив на ученика ни малейшего внимания.
13 вариант.
Наставник улыбнулся.
14 вариант.
Наставник ударил ученика посохом по голове.
15 вариант.
Наставник ударил ученика посохом по ноге.
16 вариант.
Наставник ударил ученика посохом по руке.
Комментарий Котэ: любой из вариантов ответа является правильным и одновременно может быть раскритикован как попытка наставника продать гнилую рыбью требуху подороже.
Фиолетовые слоны бегут на север
Монах Хито Йоцу, завидев собравшихся в монастырском дворике собратьев, подошёл к ним и обратился со следующей речью:
– О высокочтимые монахи, наставник вчера от души отходил меня своим посохом по лопаткам. Теперь моя спина болит неимоверно, не могли бы вы посмотреть, что у меня такое и не слишком ли обширны следы от ударов?
Дзёцо Гайкан, смотря поверх головы Хито, молвил:
– С южного берега Тюдзенцзи открывается прекрасный вид на вершину Нантай.
Мэйсо Тэки сказал задумчиво, глядя вдаль:
– У черепахи настоятеля на макушке пробились тоненькие волосы.
Сэки Токанава же пробормотал, смотря на плавающую в небольшом монастырском пруду водяную лилию:
– Подобно жизни кувшинки скоротечна и наша жизнь. Поторопись!
Хито Йоцу, проявляя признаки нетерпения, воскликнул:
– Ребята! Я всё понимаю, фиолетовые слоны бегут на север, но у меня спина нешуточно болит. Будьте добры, посмотрите, что у меня там!
Дзёцо Гайкан, переведя взгляд свой на ближайшую криптомерию, сказал мечтательно:
– При посещении храма Рюдзо-дзи можно услышать далёкий грохот океанского прибоя.
Мэйсо Тэки, не обращая ни малейшего внимания на маячившего перед его носом Хито, изрёк:
– Ицубэру Масумоцу панически боялся коршунов.
Сэки Токанава, не сводя глаз с цветка «розового фарфора» в пруду, произнёс с видом знатока:
– Лето второго года эры Дзинго-кэйун в провинции Нагато выдалось дождливым.
Поняв, что помощи от монахов он не дождётся, Хито Йоцу убежал, раздосадованно махнув рукой.
Комментарий Котэ: Собратья наглядно показали Хито, что он слишком привязан с сиюминутному. Мне, в связи с этим вспоминается история отличавшегося своей уравновешенностью настоятеля храма Тэнко-дзи, Соэна, являвшегося прямой противоположностью Хито, столь зависимого от пустотности.
Так, когда во время процедуры омовения, монах Ё Миё по ошибке стал обливать настоятеля кипятком вместо прохладной воды, тот, сохраняя величавое спокойствие, обратился к монаху со следующей речью: «Послушайте, милейший Ё Миё! Не могли бы вы… ради Будды Амиды, не лить мне кипяток на голову?». Пока он произносил эту тираду, кипяток в ковшике монаха закончился.
Палец
Когда у учителя Накаюби спрашивали о чём-нибудь, начиная с того, не желает ли он трапезничать, и заканчивая предложением разъяснить трудные моменты Учения, в ответ он неизменно поднимал кверху один палец, причём средний.
Комментарий Котэ: Грубовато, но в целом по сути.
Умный ученик
Мэцумото Цумэтомо приехал издалека к своему приятелю – наставнику храма Исюдзу Накотэми Миядзуки, чтобы свидеться с ним, пообщаться на темы передачи Дхармы, испить чашу-другую веселящего чая.
Двери храма открыл молодой монах, окинувший Цумэтомо печальным взором с ног до головы.
– Дома ли твой учитель? – Спросил Мэцумото Цумэтомо.
– Да, дома, но он никого не желает видеть. – Ответил ученик Миядзуки.
– Вы глубоко проникли в его мысли, юноша.
– Не исключено. – Молвил ученик. – Однако это не имеет значения. Даже если бы сюда явился сам Будда, мой учитель вряд ли захотел бы его увидеть.
– Ты хороший ученик и твой учитель наверняка может гордиться тобой. – Сказал Цумэтомо и ушёл, а ученик печально вздохнул и, вернувшись в храм, продолжил обряд омовения тела своего почившего учителя.
Отсутствие ума
Монах Шибэцу обратился к своим собратьям с гневной речью:
– Братья мои! Побывав не так давно в Киото, я услышал от одного горожанина насмешливую речь о том, что, мол, мы, монахи, работаем в поте лица, медитируя, чтобы достигнуть состояния «отсутствия ума». Между тем, сказал он мне, с развитием техники, достигнуть такого состояния стало элементарно просто: достаточно включить телевизор или компьютер и уставиться в экран. Можно также включить музыку, желательно погромче, и, пытаясь перекричать её звуки, общаться с друзьями или женой или ездить по улицам в своей машине под её оглушительный рёв.
И вот я спрашиваю у вас, братья: зная истину о столь простом достижении «отсутствия ума», сможете ли вы продолжать обучение?
Комментарий Котэ: Похоже, состояние «отсутствия ума» распространяется подобно смертоносному вирусу. У монаха развилось состояние «отсутствия ума» именно в том смысле, в котором понимал его горожанин, заразивший его таким состоянием.
Под состоянием «отсутствия ума» следует понимать пробуждение, то есть сатори, а не отсутствие ума.
Суть дзен
Новичок подошёл к мастеру с просьбой разъяснить ему суть дзен.
Мастер, начертав посохом в промежутке между собой и монахом единственную черту на песке, бросил посох оземь и удалился, оставив озадаченного монаха в одиночестве.
Комментарий Таниндзабуро Котэ: Никто не смог бы объяснить суть дзен доходчивей. Проведя линию между собой, он обозначил разницу между наставничеством и послушанием, а также недвусмысленно дал понять, что линия – горизонтальная.
Такой прямой линией обозначается единица. Это фундаментальный, основной символ.
Прямая линия – линия земной поверхности, линия горизонта, где смыкаются земля и небо.
Прямая линия также означает гладкую, ничем не возмущённую водную поверхность. По аналогии под прямой линией следует понимать уравновешенное, ничем не замутнённое сознание.
Прямая линия – символ пассивного, созерцательного мировосприятия.
Прямая линия – символ пути, включающий его начало и конец.
Сострадание
Монах Карю Накоси обратился к своему учителю Окюйями со следующим вопросом:
– О мудрейший, слышал я, что один наставник из Страны утренней свежести сказал такие слова:
Как вам не нравится вид извивающихся насекомых,
Так и святые испытывают неприязнь к тем,
Кто не может отличить загрязнённость от чистоты5.
Что это может значить? Прошу вас, разъясните мне, несведущему.
Окюйями в ответ усмехнулся и произнёс следующую тираду:
– Разве может быть святым тот, кто испытывает неприязнь? – Ибо не с презрением, но с состраданием надлежит относиться не только к не умеющим отличить загрязнённость от чистоты, погрязшим в своих желаниях, но также и ко всему живому.
Родился в этом мире ребёнок – соболезнуй ему, ибо через жизнь, полную страхов и страданий предстоит ему пройти. Жизнь его – это переплетение и взаимное проникновение страданий и страхов, страхов и страданий.
Страхами его жизнь наполнится, когда к нему придёт сознание конечности жизни людской. Так, страшиться он будет и за себя, и за своё окружение, и каждодневные известия о гибели от войн и насилия, голода и катастроф будут напоминать ему и укоренять его в ужасе перед лицом неизбежного.
Соболезнуй ему, ибо если это мальчик, то, вступив в возраст, который природа предназначила ему стать временем, когда он становится способен к продолжению рода, обречён он на извечную маету от похоти своей, не дающую покоя ни днём, ни ночью, обрекающую его не только на совершение безумных действий, но и зачастую приводящую к погибели.
Если же это девочка, то ещё большего сострадания заслуживает дитя, ибо вступление в пору цветения означает для существа женского пола необходимость отваживать похотливцев, выбирать достойнейшего для продолжения рода, да притом не ошибиться, мучиться, вынашивая и рожая детей, в общем, претерпевать все те ужасы, которым подвержена женщина в связи с принадлежностью к своему полу.
Для обоих полов бедность и лишения, и связанные с ними вечные мысли о прокорме себя и своих детей – страшнейшие бедствия, поэтому вечный страх утратить хотя бы и нищенский заработок, страх болезней и бедствий, влекущих разорение семьи, преследуют бедняков всю их жизнь, поэтому сострадай им, соболезнуй им и уповай на их спасение.
Богатство же, хотя оно и избавляет от страха голодной смерти и позволяет не замечать множество проблем, становящимися непреодолимыми препятствиями на пути бедняков, однако же зачастую служит основанием для страха за свою жизнь, ибо немало находится людей, охочих до чужого богатства, да и просто завистников.
Итак, если бедняк жаждет богатство приобрести и жизнь его превращается в бесконечную гонку за звонкой монетой, то главная задача богача – это богатство не растерять и, по возможности, приумножить, и жизнь его тоже превращается в бесконечную гонку за звонкой монетой.
Далее, генная память, доставшаяся человеку от предков, живших постоянно впроголодь, превратившаяся в своего рода инстинкт, заставляет человека при достижении определённого уровня благосостояния жрать, жрать бесконечно, пухнуть от жира, лезущего из глаз, из ушей, из ноздрей, тратить бездумно на гурманские излишества целые состояния, на которые можно было бы прокормить в течение двух месяцев горную провинцию То-сандо.
Инстинкт обжорства превалирует и над инстинктом размножения, и над инстинктом самосохранения и превращает постепенно и без того-то далёкое от совершенства человеческое тело во всё более и более уродливую бесформенную массу, ведёт, в конце концов, к гибели его носителя.
Так, между желанием и удовлетворением его, не приносящим ожидаемой радости, проходит жизнь людская, и над всем этим довлеет неотвратимая старость, с её немощью и болезнями, и смерть.
Сострадай им и вознеси молитвы за их спасение. Зачастую ведь не по злому умыслу своему не стремятся они найти Путь, просто не знают они о нём. Так сострадай же им.
Заслуживает также сострадания и понимания, но отнюдь не презрения, и тот, кто знает о Пути, но страшится вступить на него, поскольку и труден этот Путь, и долог, и вступление на него не означает достижения даже средины его, не говоря уж и о достижении состояния просветлённого.
Настоятель, словно очнувшись, поднял голову и проводил взглядом пролетевшую над монастырскими воротами пустельгу, а затем продолжил:
– Вот и я тебе сейчас толкую о том, что целью Пути является просветление, а откуда нам вообще известно, что таковое достижимо, откуда нам известно о том, что, уходя, просветлённый погружается в нирвану, откуда нам известно, что дзен не является величайшим надувательством, а?
Карю Накоси остолбенело уставился на учителя с немым вопрошанием во взоре.
Окюйями вновь усмехнулся:
– Иди, медитируй, болван, а то как бы и тебе не дождаться моих соболезнований.
***
Конец серии «Несколько дзенских притч…»
