Гайрат Нуритдинович Махмудходжаев
Сумасшедшая парадигма делает СССР газовой супердержавой
16.30 секунд…
Мы возвращаемся на профиль глубокой ночью. Несколько часов глубокого сна и начинается новый полевой день. И неожиданно с базы приходит распоряжение В.Т. о досрочном выезде отряда на базу – на отдых. Несмотря на ритм обычного рабочего дня в отряде тут же начинается сдержанный ажиотаж – кто в предвкушении просто нехитрого недельного отдыха с баней и прочими нехитрыми житейскими радостями, а кто в предвкушении очередного недельного загула с мордобоем и прочими тоже нехитрыми человеческими слабостями. Сборы затянулись допоздна, и мы заняли свои места для заветного старта только около 23 часов по местному времени. Я – в кабине трактора вместе с трактористом и ещё двумя девушками из сейсмобригады, а весь отряд – в прицепленном сзади балке с сейсмостанцией. Я обычно в таких случаях сам любил сидеть за рычагами С-100, но на этот раз после предыдущей бессонной ночи я так умотался за день, что у меня не было никаких сил и желаний садиться за рычаги. Я сел около левой дверцы рядом с трактористом, а две девушки, одна из которых была его зазнобой – с другой стороны, зазноба, понятно, рядом с трактористом. Мне было только 24 и у меня, разумеется, тоже была девочка в Хантах, Нина Колесникова, которая ждала меня. Дорога была, естественно, та же, по которой мы только что с Василием проехали накануне, да и вообще, по ней мы ездили всю зиму, так что я мог с чистой совестью спокойно расслабиться. Убаюкивающее работает мощный дизель трактора, время от времени нас подбрасывает на кочках, и мы на полной тракторной скорости -15км в час мчимся в Ханты, но я уже не в тракторе. Я уже со своей девочкой – десятиклассницей, если даже пока еще не очень любимой, но уже, уж точно, очень и очень желанной.
Потопление трактора.
Казалось, прошли мгновения. “Но что это!?.. Страшный холод! Страшный реальный сон! Я в тракторе, заполненном ледяной водой. Скорей! Скорей проснуться! Ну, скорей же! В тёплую кабину трактора! …Но нет! Нет!? Это не сон… Мы провалились! Мы провалились в протоку, через которую проезжали вчера ночью! Мы на дне протоки!” Вся кабина трактора доверху заполнена водой. Еще мерно работает дизель трактора, еще светят фары и их отраженным светом наполнена кабина трактора. “Воздух! Мне нужен воздух! Я не набрал воздуха! У меня нет воздуха!” Глохнет дизель. Гаснет свет. “Ничего страшного! Это не конец! Нужно только открыть дверцу трактора и выскочить наверх! Быстрей к дверце! Вот она! Нужно только нажать на ручку вниз и чуть-чуть толкнуть наружу, я это делал сотни раз, и дверца откроется, ещё секунда, и я снова буду на свободе., Я снова буду дышать и жить!” Ручка послушно идет вниз. “Теперь нужно только толкнуть её наружу!” Я слегка толкаю дверцу наружу… потом сильнее… ещё сильнее…и еще сильнее… “Но что это?! Что это?! Дверца не открывается. Ещё раз вниз и наружу.! И ещё раз! И ещё раз! И ещё раз! И ещё раз! … Но она не шевелится… Как будто она наглухо приварена… Как будто она никогда не открывалась…Бесполезно! Я в клетке! В железной клетке! В железной клетке, заполненной ледяной водой на дне протоки! Это конец! У меня нет запаса воздуха…Я выдержу не больше 30 секунд! Уже идет обратный отсчет времени.” – 25, 24- , “ Мне только – 24… Я ничего не сделал! Я ещё ничего не сделал в жизни!” … Отчаяние и обида заполнили меня… “Я – молод… Я – здоров… Я – полон сил…Я готов покорить мир… Я ещё никого не любил…” И я жму, и жму на ручку дверцы, и я понимаю, что это мой единственный и последний шанс, и я буду жать до конца. – 19.18-… И опять. “Я – молод… Я – полон сил… Я хочу жить…”. Но дверца не открывается… “Её заклинило или еще что-то…Всё! Воздуха нет! Страшная боль! Я погибаю… Это последние секунды…” 14,13… Дверца не шевелится несмотря ни на что. “ Я в запертой наглухо клетке на дне реки… Я погибаю, так и не успев ничего совершить …” 9,8. Воздуха нет… Наваливается страшная боль. Последние секунды… Мыслей уже никаких нет, и только всё сильнее звучит предательский голос. “ Открой рот! Прекрати борьбу! Прекрати страдания! Всё бесполезно! … Сознание слабеет и на меня наваливается чудовищная боль. Голова разрывается на части… Легкие сводят судорогой от сумасшедшей боли…Живот режет болью… Я – весь кусок боли… Наступают последние секунды отчаянной борьбы. Мускулы рта готовятся впустить ледяную воду, чтобы только прекратить эту чудовищную сумасшедшую боль и всё сильнее команды – “ Прекрати борьбу! Прекрати страдания! Всё бесполезно! Открой рот!”. Но я молод! Я хочу жить! Отчаянно хочу жить! Любые страдания – но только не смерть! И я прилагаю безумные усилия – чтобы только не открыть рот и продолжаю жать ручку дверцы. – 4,3-… Но вот уже агония…“Всё! Всё! Это конец! Конец всему! Всё бесполезно… Всё конец…Нет! Нет!” Но Боль рвёт меня…Боль раздирает меня… “Открой рот… Прекрати борьбу. Прекрати страдания. Открой рот! – Нет! – Нет! Это конец! – Нет!“ 3,2… “Открой рот! Всё бесполезно! – Нет! – Нет! Всё кончено! – Нет! “ Жму – ещё и ещё, и ещё! Боль везде… Только боль… Чудовищная боль… “Прошло, наверное, 40 секунд, как я в затопленном тракторе. И я всё цепляюсь за секунды – секунды адских бессмысленных страданий. Идёт отчаянная, но бессмысленная борьба. Я знаю, что я обречён, но…”. Жить! Только жить! Ещё секунду жизни! Ещё! И ещё! Жить! Только жить! “ “Рот! Открой рот! Нет! Открой рот! Нет! Открой рот! Нет! Конец! Нет! Нет! Но вот, остатками сознания сквозь чудовищную боль я понимаю бессмысленность всего, что всё, что – это конец, что мне остались секунда… или две, и я уже сдаюсь… Я уже сдался… И мне уже без разницы – жизнь или смерть, но только без этой чудовищной боли! Я говорю всё…– “в последний раз” и снова всё – “в последний раз”. Ручка дверцы как обычно идёт вниз… доходит до упора … и вдруг дверца… чуть-чуть поддалась… Я нажимаю и толкаю сильнее! Ещё сильнее! Щель! Я протискиваюсь в щель и наверх! Глоток бесценного воздуха! Меня подхватывают, и я уже стою на льду. Я ничего не соображаю, но я –живой. “ Я – живой! Я – снова живой! Я продолжаю жить…” Я стою на льду и разрываюсь от любви и благодарности. Я готов целовать все вокруг – своих рабочих, сосны, ели, снег под ногами… В благодарности за жизнь, которую я снова получил, которую мне только что даровали. И я знаю – “теперь я буду любить все вокруг и всех до самых последних дней своей жизни. Я буду любить всех без разбора… кривых, косых, убогих, горбатых…, всех без разбора, потому что теперь я знаю стоимость жизни, я знаю смысл жизни! Жить – это значит любить! Любить и благодарить! Любить всё вокруг! И благодарить за всё, что тебе даруют! “
17. Сейчас только я отвечаю за всё и за всех!
Я стою на льду и вдруг вижу рядом своего тракториста Василия и его подругу. И я мгновенно вспомнил, что в тракторе не было лобового стекла, которое мы разбили чуть ли не накануне, и понимаю, что тракторист вместе с подругой успели выскочить из трактора через эту пустую раму либо в момент погружения трактора на дно реки, либо сразу после его погружения. “ Я точно так же мог бы выскочить с ними через этот проем, и что вся моя отчаянная борьба была бессмысленной. Но, нет! Вряд ли, мы все четверо в кромешной темноте затопленного трактора успели бы из него выбраться. Но где вторая девушка? Где Эллочка? “ И тут же я слышу позади себя шёпот: “ Эх, Элла, Элла – бедная девочка…” Все! Все ясно! Она не выбралась из трактора! Она оказалась крайней в той безжалостной борьбе, которая развернулась в тракторе за жизнь. И сейчас она там” Проходит мгновенно радостная хмель. Я снова оператор отряда. “…и здесь, и сейчас только Я отвечаю за все и за всех.” Весь наш отряд стоит на льду у затонувшего трактора в полном молчании. Но я знаю, что все они мыслями в тракторе, где осталась восемнадцатилетняя девочка. Все молчат и в морозном воздухе висит напряженная тишина. Прошло от силы 3 минуты с момента утопления трактора, и все понимают, что девочку ещё можно спасти и вернуть в жизнь. Но нет никакого движения к проруби и ясно, что ещё немного и будет уже поздно… Мозг в мгновение проигрывает ситуацию. “Неужели мне снова лезть в эту ледяную клетку, из которой я выкарабкался только чудом? Ведь у меня уже нет сил после этой отчаянной борьбы. Я обледенел – на мне ледяная корка. Я весь трясусь как параноик от ледяного холода на пронизывающем 20-ти градусном морозе. И мне нужно протащить бездыханное тело девушки через все тракторные рычаги, и вытащить её из трактора. Нет, нет! У меня нет никаких шансов! На этот раз я не выкарабкаюсь…. Но все стоят и молчат… А ведь среди моих мужиков есть такие, которые одной левой притормозят 15-ти тонную махину трактора… А девочку ещё можно спасти… ” Но все стоят и молчат, и никто не идет к майне, из которой безжалостно торчит выхлопная труба С-100 … И снова …. “Я – оператор и здесь, и сейчас только Я отвечаю за все и за всех… А если я не залезу за девочкой – это будет крест…крест всей моей жизни… я не вынесу его…“Прыжок! Я снова в тракторе. Я снова в этой ледяной клетке. И мне кажется, что я из неё так и не вылезал. На мне тонкая рубашка, ватные брюки, напитанные водой и валенки, тоже наполненные водой. Полушубок я где-то потерял, но, впрочем, мне сейчас не до полушубка. Здесь он – только помеха. Расплывается сознание. – Сказывается усталость и холод. Мысли перескакивают с одной на другую. Бегут бесценные секунды. “Нужно собраться.” В голове проговариваю намерения и действия. “ Главное – не совершить ошибки. Не суетиться. Мне нужно найти девушку, вернее, её тело. Если оно, конечно, ещё здесь, в тракторе. Я знаю, где оно! Вернее, где оно может быть! Она сидела у противоположной дверцы, и оно должна быть там. И это значит, что мне нужно пробраться через весь трактор и через все рычаги к противоположной стенке трактора. Но вряд ли она там осталась. Ведь она, наверное, тоже пыталась выбраться из этой западни. И почему она не выскочила через разбитое лобовое стекло, тоже задремала!? Нет вряд ли. Я уснул, потому что у меня была бессонная ночь накануне. А она – молодая, вряд ли дремала в тракторе, в котором, того и глядишь, на кочках голову прошибёшь о крышу кабинки“ В тракторе – ледяная темень. Свет луны не попадает сюда. На ощупь нахожу первый рычаг. “Это рычаг сцепления далее следует выжимной рычаг левой гусеницы. Вот стойка с ручкой газа. Теперь идет рычаг управления правой гусеницей и стояночный тормозной рычаг. Это значит, что я приближаюсь к правой стенке кабины трактора. Прошло уже секунд пять” … Я – в середине кабины… Девушки, вернее, её тела пока нет. “Но где она? Бедная девочка. Из местных. Хотела заработать на туфельки или помочь матери… а оно вон как получилось…, да кто оно знал, что так оно выйдет? Надо быстрее найти её! Уже секунд 10, наверное, прошло… Надо спешить! Но где она? Если она в тракторе, то она должна быть где-то здесь. Тракторист, конечно, сначала протолкнул в выбитое окно свою подругу, а потом полез сам. Конечно, он не стал дожидаться пока она вылезет. Тогда бы он рисковал сам остаться в тракторе. Она, конечно, не дождалась своей очереди на выход – растерялась и захлебнулась. Вообще, нас всех спасло только это разбитое лобовое стекло. Если бы не оно, то мы, вряд ли бы вылезли…” Я протягиваю руки, шарю кругом руками. Но кругом пустота, вернее ледяная вода, и руки, в конце концов, упираются в железную стенку кабины трактора. “А может, она, всё таки, последовала за трактористом с его подругой и потерялась на полпути, на выходе из трактора и теперь её тело стремительно несется в полноводную Обь, покрытую льдом. Все пора возвращаться!” Я – в тракторе уже секунд 15 и воздух уже на исходе. Болевые спазмы ещё не подкралась, но медлить нельзя. Я уже ослабел, а у меня ещё путь назад. Я разворачиваюсь к выходу и, на всякий случай, тычу ногой по ходу в нижний правый угол кабины. Нога упирается во что-то мягкое, и я протягиваю туда руку. “Вот она! Вот она! Вот её бездыханное тело. Вот ее сложенное девичье тело, забившееся в нижний угол тракторной кабины. Теперь мне только бы выбраться с ней на поверхность и, может быть, еще удастся ее спасти. А у меня уже нет воздуха. Воздуха уже нет, но, если мы застрянем здесь, это уже ясно, никто не придет к нам на помощь.” На девушке – полушубок. Он – расстегнут и болтается. Он мне очень мешает, но у меня нет ни времени, ни сил снять его с тела. Я одной рукой обхватил тело девушки, а другой нащупываю опять те же самые рычаги, через которые я продирался, всего лишь несколько секунд назад. Я волоку тело девушки вдоль тракторного сидения, свободное от рычагов управления, сам продираюсь рядом. “Только бы не зацепиться! Только бы не зацепиться! Ведь нас никто не вытащит отсюда. Вернее, вытащат с трактором… через неделю. Только бы не зацепиться! Только бы не зацепиться! И опять эта адская боль в висках! “ Но мы уже у выхода. Я проталкиваю тело в дверцу и толкаю его наверх. Его тут же подхватывают. Под девушку тут же бросают кучу всяких теплых тряпок и бросаются её откачивать. Я стою в стороне и меня всего бьёт дрожь, но не от холода, а от ожидания и напряжения… “А что, если всё было напрасно?” И вдруг! И вдруг я слышу голос – “Что вы со мной делаете?” Сердце выпрыгивает из моей груди. “Это Победа! Это наша общая Победа! И это моя самая великая Победа в жизни, которую я не променяю ни на что – ведь я спас человека!” Мы все стоим вокруг девочки Глухая тайга… Морозная полночь. Дует пронзительный ветер. Над нами светит полная луна. Под нами поскрипывает и серебрится снег. Кругом безмолвные и величавые в своей красоте ели и сосны. Рядом в майне виднеется выхлопная труба утопленного С-100. А мы стоим все вместе – плечом к плечу в едином порыве – в едином братстве. И мы… И мы все – самые счастливые люди на земле… потому что мы спасли человека… Спаси человека на своём пути, и ты тоже станешь самым счастливым на земле! Но вот уже страсти по утопленникам, то есть по мне и Эллочке улеглись. Раскочегарена печка в балке, который, к счастью, застрял на льду и не позволил трактору уйти дальше на глубину в протоку. Согрета и приведена в чувство наша девочка. И все нестройной толпой отправляются по домам – кто в Самарово, кто в Ханты. Я немного задерживаюсь в балке. А потом… А потом я полетел на крыльях в свою камералку… Я был так полон сил и энергии, что мне казалось – стоит мне только посильней взмахнуть руками как я птицей взовьюсь в небо. Я был наполнен счастьем… Я звенел от счастья… Я просто разрывался от счастья…, и я чуть не сошёл с ума от счастья. Ведь мне подарили жизнь…. Ведь я подарил жизнь… И мне нужно было что-то делать – кричать, махать руками… и бежать… и бежать. И я бежал до самого своего закутка – закутка с занавесками вместо дверей. И это ощущение счастья у меня сохранилось до сих пор. И когда я вдруг начинаю “киснуть”, я говорю себе:”. Эй, Парень! Чего ты нос повесил? Ведь, Ты же – самый счастливый человек на земле. Ведь, ты спас Человека!“
18. Подводное сальто-мортале.
Утром я уже был в экспедиции. В.Т. встретил меня спокойно. Он уже был в курсе ЧП и занимался организацией спас. работ по вытаскиванию трактора-утопленника. Спас. работы начались на следующее утро. Я не был задействован в этих работах, а присутствовал только формально. А вот В.Т. и вовсе не присутствовал. На своем веку он, наверное, столько насмотрелся на таких утопленников… Но для меня это было захватывающее зрелище. На берегу выстроилась кавалькада из четырех сцепленных С-100 с грохочущими дизелями, а в огромной полынье одиноко торчал кончик выхлопной трубы утопленного трактора. Недалеко собрались, невесть откуда-то взявшиеся зеваки и зрители. А двое трактористов стояли по обоим сторонам полыньи и безуспешно пытались на длинных веревочных растяжках надеть петлю из негнущегося стального 25-ти миллиметрового троса на крюк расположенный под днищем утопленного трактора. Шло время и скоро всем стало ясно, что эту задачу смогут решить только водолазы из ДОКа. Это стало ясно и мне. Но я понимал, что в экспедиции меня будут полоскать до тех пор, пока этот трактор торчит в этой полынье Я останавливаю работы и прошу приготовить мне трос. Я сам буду накидывать петлю на крюк. Это был отчаянное решение – залезть в ледяную воду на глубину почти в три метра и попытаться накинуть голыми руками на крюк под днищем огромную петлю из 25-ти миллиметрового стального негнущегося троса. Я понимал, что если я допущу малейшую оплошность, то я из спасателя трактора-утопленника превращусь в его напарники. Я был ещё молод… Но я уже умел рисковать в жизни, и я уже умел побеждать, и здесь я был старшим, и за себя отвечал я сам. Первое погружение было рекогносцировочным. Нужно было освоиться с подводной топографией днища трактора. И нужно было приноровиться к тросу и оценить его вес в воде. Наконец, нужно было оценить свои физические возможности. Во второй попытке я уже попробовал накинуть петлю, но мне выдали слишком большую слабину, и петля не легла на крюк. Я отогрелся в балке и начал готовиться к третьей попытке. Я понимал, что это будет моя последняя попытка – на большее у меня просто не хватит сил. Я собираюсь. Я собран. Я весь – пружина Я должен накинуть этот трос. Я раздеваюсь догола, прыгаю в ледяную воду и подплываю к утопленнику, где для меня на весу на растяжках с обеих сторон полыньи держат стальную 25-ти миллиметровую петлю. Я контролирую каждое свое движение, каждый свой вдох, выдох Счет идет на секунды. Ледяная вода буквально высасывает из меня всё тепло и энергию. Я осторожно, чтобы не пораниться берусь левой рукой за трос, ногами нащупываю радиатор трактора и фиксирую с помощью трактористов на растяжках положение петли в пространстве относительно кромки радиатора. Далее я слегка погружаюсь вниз, нащупываю правой рукой радиатор, переворачиваю свое тело головой вниз и цепляясь правой рукой за ячейки радиатора, а левой рукой держа петлю, медленно, медленно погружаюсь вниз. Всем моим маневрам мешают растяжки с обеих сторон. Я продолжаю идти вниз, и вот моя голова уже на уровне днища трактора. Здесь я обратно переворачиваюсь и принимаю вертикальное положение. Я в воде уже около минуты, а под водой – секунд 15, тело мое начинает коченеть, уходят силы и уходит воздух из моих легких, а главное всё впереди. Теперь я слегка просовываю голову под днище, правой рукой нащупываю крюк и начинаю левой рукой подтягивать петлю и заводить её на крюк. Вот петля троса уже над крюком. Наступает самый ответственный момент – фиксация петли на шейку крюка. Прошло уже порядка 30 секунд под водой и у меня остались считанные секунды. Я работаю в полной темноте и восстанавливаю топографию днища с крюком только на ощупь с помощью правой руки. Теперь я медленно с трудом завожу петлю, фиксирую её на шейке крюка и даю ей немножко слабины, чтобы она хоть немного повисла на крюке. Петля 25-ти миллиметрового несгибаемого стального троса отчаянно сопротивляется моим усилиям, а я отчаянно сопротивляюсь инстинкту самосохранения. Сознание слабеет. Но в голове только одна железная мысль – подцепить петлю. Идут последние секунды. Я сдаю назад. Вытаскиваю голову из-под днища трактора. Разворачиваюсь на 180 от трактора. Руками нащупываю положение растяжек и троса и рвусь наверх. Наверх к жизни! И к выглянувшему из-за облаков зимнему сибирскому солнцу. Как же прекрасен этот мир и как же прекрасна Ты – жизнь! Прошло ещё пару дней нашего трудового отпуска, и мы уже снова едем на профиль – достреливать оставшиеся зимние проектные профиля. А в экспедиции на доске приказов и объявлений уже красуется длиннющий приказ с многократным упоминанием моей фамилии в неприглядном свете и с коротким резюме в виде объявления мне строгого выговора за подписью начальника экспедиции – Евгения Сутормина. “Ну что ж! “ – подумал я -” За одного битого двух небитых дают!». И пошёл дальше по своим рабочим делам. А Сутормин через год сгорает в самолёте при посадке в Хантах. Сгорает в самолете, в котором он, был, как и я, пассажиром транспортного средства…
19. Групповуха
Сибирская холодная весна в полном разгаре. Но солнце светит всё сильнее. Снег теряет свою первозданную белизну. Постепенно оседают снежные сугробы. Я со своим отрядом достреливаем последние километры профилей и возвращаемся на базу в Ханты на межсезонье до летних работ. Но проходит пару дней и мне предлагают срочно выехать в удаленный второй отряд, который покинул заболевший В.Т., работавший там последнее время оператором и оставивший вместо себя малоопытного оператора-практика – Ваню Плахина. Выехать, чтобы курировать работы и оказывать ему методическую помощь. Проходит пять дней работы отряда и нашего операторского тандема. Но вот, наступает резкое потепление и по неизвестной причине обрывается связь с базой, а до Хантов 50 км. и все по зимним болотам. В отряде много женщин и в отряде начинается настоящая паника. Отрядные паникеры непрерывно твердят:” Нас бросили! О нас забыли! Нам не выбраться отсюда!” Безвольный и малоопытный Плахин не слушает мои отчаянные убеждения и сам подается панике, а я здесь – всего лишь консультант. И вот уже отряд сворачивает работы и стартует в Ханты. Я еду вместе с Плахиным в балке сейсмостанции не в самом лучшем своем настроении. Я понимаю, что в Хантах я буду крайним во всей этой истории. Конечно, я могу остановить отряд. Вернее попробовать. Надо просто встать на пути головного трактора. Но я понимаю, что есть только fifty-fifty, что трактор, за рычагами которого сидит тракторист, разгоряченный невесть откуда взявшимся в отряде горячительным, затормозит свой путь. А мне… А мне, только что подаренная жизнь еще не настолько опостылела, чтобы её вот так бездумно, не за понюшку табака, бросить под широкополосные гусеницы болотного трактора. Балок неожиданно останавливается. Я неохотно вылезаю из теплого балка, и мои глаза лезут на лоб. Дорогу нашему отряду преграждает встречный трактор, и из него вылезает до боли знакомая мне фигура В.Т… Он передает нам письма, новые батареи для радиостанции и прочее, а затем в наступающих сумерках прямо здесь на болоте устраивает импровизированный митинг о геологической важности последних оставшихся километров профилей. Митинг заканчивается. Трактор В.Т. скрывается в ближайшем мелколесье. А мы, сломленные и растерянные, уже глубокой ночью возвращаемся на профиль, с которого сбежали всего лишь несколько часов назад. Но работы уже нет никакой. Отряд полностью деморализован. Кое-как мы отстреливаем еще с десяток км. Потепление продолжается. И вот уже по рации приходит столь желанное сообщение о прекращении работ и выезде на базу. А вот, и итоговое собрание партии, посвященное окончанию сезона. В общем, – необязательный формат полевых партий. Нет представителей экспедиции и присутствуют только рабочие из второго отряда. Начинается собрание и В.Т. сообщает, что партия выполнила свое проектное задание. А потом – а потом начинается моя групповая прилюдная порка. Похоже, В.Т. серьезно решил показать, кто в доме, вернее, в партии – хозяин. Меня обвиняют во всех смертных грехах, сотворенных мною в обоих отрядах. Ну, разве только, не в изнасиловании поочередно всех девочек из обоих сейсмоотрядов. Пока речь шла о моем утоплении трактора я по наивности полагал, что это просто необходимый ритуал итогового собрания. Но когда речь зашла о втором отряде, я понял, что меня здесь просто опускают. Вставали рабочие второго отряда и во всеуслышание и мне в глаза заявляли, что это я вывез их с профиля, что это я отдал приказ о выезде. Конечно, я их понимал – все они были навеселе. Но иначе здесь и не могло быть. Это были настоящие работяги-сибиряки, и только градусы могли превратить их в Цицеронов. И так никто и не поднялся, и не сказал: “ Ребята! Побойтесь Бога. Ну, зачем Вы его так?” Нет вру. У меня нашелся защитник. За меня заступился Аркадий Краев, мой ровесник, выпускник Свердловского Горного, только что назначенный в нашу партию интерпретатором и сидевший за моей спиной. Правда, заступился он… сорок лет спустя, уже став культовой фигурой Ямала, обладателем Лен-премии и прочих титулов и наград. Заступился он в своих интернет мемуарах “К сокровищам стылой земли”. Возможно, тогда он был ещё просто молод и осторожен, чтобы рисковать и плыть против течения.