Гаснет заря в забытьи, в полусне. Что-то неясное шепчешь ты мне; Ласки твои я расслушать хочу, — «Знаю, ах, знаю», – тебе я шепчу.
В блеске, в румяном разливе огня, Ты потонула, ушла от меня; Я же, напрасной истомой горя, — Летняя вслед за тобою заря.
Сладко сегодня тобой мне сгорать, Сладко, летя за тобой, замирать… Завтра, когда ты очнешься иной, Свет не допустит меня за тобой.
29 декабря 1888
«Чуя внушенный другими ответ…»
Чуя внушенный другими ответ, Тихий в глазах прочитал я запрет, Но мне понятней еще говорит Этот правдивый румянец ланит, Этот цветов обмирающих зов, Этот теней набегающий кров, Этот предательский шепот ручья, Этот рассыпчатый клич соловья.
30 января 1890
Во сне
Как вешний день, твой лик приснился снова, — Знакомую приветствую красу, И по волнам ласкающего слова Я образ твой прелестный понесу.
Сомнений нет, неясной нет печали, Все высказать во сне умею я, И мчит да мчит все далее и дале С тобою нас воздушная ладья.
Перед тобой с коленопреклоненьем Стою, пленен волшебною игрой, А за тобой – колеблемый движеньем, Неясных звуков отстающий рой.
26 апреля 1890
«Запретили тебе выходить…»
Запретили тебе выходить, Запретили и мне приближаться, Запретили, должны мы признаться, Нам с тобою друг друга любить.
Но чего нам нельзя запретить, Что́ с запретом всего несовместней — Это песня: с крылатою песней Будем вечно и явно любить.
7 июля 1890
«Я не знаю, не скажу я…»
Я не знаю, не скажу я, Оттого ли, что гляжу я На тебя, я все пою, И задорное веселье Ты, как легкое похмелье, Проливаешь в песнь мою,
Иль – еще того чудесней — За моей дрожащей песней Тает дум невольных мгла, И за то ли, оттого ли До томления, до боли Ты приветливо светла?
11 декабря 1890
«Только месяц взошел…»
Только месяц взошел После жаркого дня, — Распустился, расцвел Цвет в груди у меня.
Что за счастье – любя, Этот цвет охранять! Как я рад, что тебя Никому не видать!
Погляди, как спешу Я в померкнувший сад — И повсюду ношу Я цветка аромат.
11 февраля 1891
«Мы встретились вновь после долгой разлуки…»
Мы встретились вновь после долгой разлуки, Очнувшись от тяжкой зимы; Мы жали друг другу холодные руки И плакали, плакали мы.
Но в крепких незримых оковах сумели Держать нас людские умы; Как часто в глаза мы друг другу глядели И плакали, плакали мы!
Но вот засветилось над черною тучей И глянуло солнце из тьмы; Весна, – мы сидели под ивой плакучей И плакали, плакали мы!
30 марта 1891
«Люби меня! Как только твой покорный…»
Люби меня! Как только твой покорный Я встречу взор, У ног твоих раскину я узорный Живой ковер.
Окрылены неведомым стремленьем, Над всем земным В каком огне, с каким самозабвеньем Мы полетим!
И, просияв в лазури сновиденья, Предстанешь ты Царить навек в дыханьи песнопенья И красоты.
13 апреля 1891
Romanzero
1
Знаю, зачем ты, ребенок больной, Так неотступно все смотришь за мной, Знаю, с чего на большие глаза Из-под ресниц наплывает слеза.
Там у вас душно, там жаркая грудь Разу не может прохладой дохнуть, Да, нагоняя на слабого страх, Плавает коршун на темных кругах.
Только вот здесь, средь заветных цветов, Тень распростерла таинственный кров, Только в сердечке поникнувших роз Капли застыли младенческих слез.
22 июля 1882
2
Встречу ль яркую в небе зарю, Ей про тайну мою говорю, Подойду ли к лесному ключу, И ему я про тайну шепчу.
А как звезды в ночи задрожат, Я всю ночь им рассказывать рад; Лишь когда на тебя я гляжу, Ни за что ничего не скажу.
13 июля 1882
3
В страданьи блаженства стою пред тобою, И смотрит мне в очи душа молодая. Стою я, овеянный жизнью иною, Я с речью нездешней, я с вестью из рая.
Слетел этот миг, не земной, не случайный, Над ним так бессильны житейские грозы, Но вечной уснет он сердечною тайной, Как вижу тебя я сквозь яркие слезы.
И в трепете сердце, и трепетны руки, В восторге склоняюсь пред чуждою властью, И мукой блаженства исполнены звуки, В которых сказаться так хочется счастью.
2 августа 1882
4
Вчерашний вечер помню живо: Синели глубью небеса, Лист трепетал, красноречиво Глядели звезды нам в глаза.
Светились зори издалека, Фонтан сверкал так горячо, И Млечный Путь бежал широко И звал: смотри! еще! еще!
Сегодня все вокруг заснуло, Как дымкой твердь заволокло, И в полумраке затонуло Воды игривое стекло.
Но не томлюсь среди тумана, Меня не давит мрак лесной, — Я слышу плеск живой фонтана И чую звезды над собой.
5 августа 1882
Вечера и ночи
«Право, от полной души я благодарен соседу…»
Право, от полной души я благодарен соседу: Славная вещь – под окном в клетке держать соловья. Грустно в неволе певцу, но чары сильны у природы: Только прощальным огнем озлатятся кресты на церквах И в расцветающий сад за высоким, ревнивым забором Вечера свежесть вдыхать выйдет соседка одна, — Тени ночные в певце пробудят желание воли, И под окном соловей громко засвищет любовь. Что за головка у ней, за белые плечи и руки! Что за янтарный отлив на роскошных извивах волос! Стан – загляденье! притом какая лукавая ножка! Будто бы дразнит, мелькая… Но вечер давно уж настал… Что ж не поет соловей или что ж не выходит соседка?.. Может, сегодня мы все трое друг друга поймем.
<1842>
«Вдали огонек за рекою…»
Вдали огонек за рекою, Вся в блестках струится река, На лодке весло удалое, На цепи не видно замка.
Никто мне не скажет: «Куда ты Поехал, куда загадал?» Шевелись же, весло, шевелися! А берег во мраке пропал.
Да что же? Зачем бы не ехать? Дождешься ль вечерней порой Опять и желанья, и лодки, Весла, и огня за рекой?..
<1842>
«Я люблю многое, близкое сердцу…»
Я люблю многое, близкое сердцу, Только редко люблю я…
Чаще всего мне приятно скользить по заливу Так – забываясь Под звучную меру весла, Омочённого пеной шипучей, — Да смотреть, много ль отъехал И много ль осталось, Да не видать ли зарницы…
Изо всех островков, На которых редко мерцают Огни рыбаков запоздалых, Мил мне один предпочтительно… Красноглазый кролик Любит его; Гордый лебедь каждой весною С протянутой шеей летает вокруг И садится с размаха На тихие воды.
Над обрывом утеса Растет, помавая ветвями, Широколиственный дуб. Сколько уж лет тут живет соловей! Он поет по зарям, Да и позднею ночью, когда Месяц обманчивым светом Серебрит и волны и листья, Он не молкнет, поет Все громче и громче.
Странные мысли Приходят тогда мне на ум: Что это – жизнь или сон? Счастлив я или только обманут?
Нет ответа… Мелкие волны что-то шепчут с кормою, Весло недвижимо, И на́ небе ясном высоко сверкает зарница.
<1842>
«Скучно мне вечно болтать о том, что высоко, прекрасно…»
Скучно мне вечно болтать о том, что высоко, прекрасно; Все эти толки меня только к зевоте ведут… Бросив педантов, бегу с тобой побеседовать, друг мой; Знаю, что в этих глазах, черных и умных глазах, Больше прекрасного, чем в нескольких стах фолиантах, Знаю, что сладкую жизнь пью с этих розовых губ. Только пчела узнает в цветке затаенную сладость, Только художник на всем чует прекрасного след.
<1842>
«Долго еще прогорит Веспера скромная лампа…»
Долго еще прогорит Веспера скромная лампа, Но уже светит с небес девы изменчивый лик. Тонкие змейки сребра блещут на влаге уснувшей. Звездное небо во мгле дальнего облака ждет. Вот потянулось оно, легкому ветру послушно, Скрыло богиню, и мрак сладостный землю покрыл.
<1842>
«Я жду… Соловьиное эхо…»
Я жду… Соловьиное эхо Несется с блестящей реки, Трава при луне в бриллиантах, На тмине горят светляки.
Я жду… Темно-синее небо И в мелких, и в крупных звездах, Я слышу биение сердца И трепет в руках и в ногах.
Я жду… Вот повеяло с юга; Тепло мне стоять и идти; Звезда покатилась на запад… Прости, золотая, прости!
<1842>
«Здравствуй! тысячу раз мой привет тебе, ночь…»
Здравствуй! тысячу раз мой привет тебе, ночь! Опять и опять я люблю тебя, Тихая, теплая, Серебром окаймленная! Робко, свечу потушив, подхожу я к окну… Меня не видать, зато сам я все вижу… Дождусь, непременно дождусь: Калитка вздрогнёт, растворяясь, Цветы, закачавшись, сильнее запахнут, и долго, Долго при месяце будет мелькать покрывало.
<1842>
«Друг мой, бессильны слова, – одни поцелуи…»
Друг мой, бессильны слова, – одни поцелуи всесильны… Правда, в записках твоих весело мне наблюдать, Как прилив и отлив мыслей и чувства мешают Ручке твоей поверять то и другое листку;
Правда, и сам я пишу стихи, покоряясь богине, — Много и рифм у меня, много размеров живых… Но меж ними люблю я рифмы взаимных лобзаний, С нежной цезурою уст, с вольным размером любви.
<1842>
«Ночью как-то вольнее дышать мне…»
Ночью как-то вольнее дышать мне, Как-то просторней… Даже в столице не тесно! Окна растворишь: Тихо и чутко Плывет прохладительный воздух. А небо? А месяц? О, этот месяц-волшебник! Как будто бы кровли Покрыты зеркальным стеклом, Шпили́ и кресты – бриллианты; А там, за луной, небосклон Чем дальше – светлей и прозрачней. Смотришь – и дышишь, И слышишь дыханье свое, И бой отдаленных часов, Да крик часового, Да изредка стук колеса Или пение вестника утра. Вместе с зарею и сон налетает на вежды, Светел, как призрак. Голову клонит, – а жаль от окна оторваться!
<1842>
«Рад я дождю… От него тучнеет мягкое поле…»
Рад я дождю… От него тучнеет мягкое поле, Лист зеленеет на ветке и воздух становится чище; Зелени запах одну за одной из ульёв многошумных
Пчел вызывает. Но что для меня еще лучше, Это – когда он ее на дороге ко мне орошает! Мокрые волосы, гладко к челу прилегая, Так и сияют у ней, – а губки и бледные ручки Так холодны, что нельзя не согреть их своими устами. Но нестерпим ты мне ночью бессонною, Плювий Юпитер! Лучше согласен я крыс и мышей в моей комнате слушать, Лучше колеса пускай гремят непрестанно у окон, Чем этот шум и удары глупых, бессмысленных капель; Точно как будто бы птиц проклятое стадо Сотнями ног и носов терзают железную кровлю. Юпитер Плювий, помилуй! Расти сколько хочешь цветов ты Для прекрасной и лавров юных на кудри поэта, Только помилуй – не бей по ночам мне в железную кровлю!
<1842>
«Слышишь ли ты, как шумит вверху угловатое стадо…»
Слышишь ли ты, как шумит вверху угловатое стадо? С криком летят через дом к теплым полям журавли, Желтые листья шумят, в березнике свищет синица. Ты говоришь, что опять теплой дождемся весны… Друг мой! могу ль при тебе дожидаться блаженства в грядущем? Разве зимой у тебя меньше ланиты цветут?.. В зеркале часто себя ты видишь, с детской улыбкой Свой поправляя венок; так разреши мне сама, Где у тебя на лице более жизни и страсти: Вешним ли утром в саду, в полном сияньи зари, Иль у огня моего, когда я боюсь, чтобы искра, С треском прыгнув, не сожгла ножки-малютки твоей?
<1842>
«Каждое чувство бывает понятней мне ночью, и каждый…»
Каждое чувство бывает понятней мне ночью, и каждый Образ пугливо-немой дольше трепещет во мгле; Самые звуки доступней, даже когда, неподвижен, Книгу держу я в руках, сам пробегая в уме Все невозможно-возможное, странно-бывалое… Лампа Томно у ложа горит, месяц смеется в окно, А в отдалении колокол вдруг запоет – и тихонько В комнату звуки плывут; я предаюсь им вполне. Сердце в них находило всегда какую-то влагу, Точно как будто росой ночи омыты они. Звук все тот же поет, но с каждым порывом иначе: То в нем меди тугой более, то серебра. Странно, что ухо в ту пору как будто не слушая слышит; В мыслях иное совсем, думы – волна за волной… А между тем еще глубже сокрытая сила объемлет Лампу, и звуки, и ночь, их сочетавши в одно. Так между влажно-махровых цветов снотворного маку Полночь роняет порой тайные сны наяву.
<1843>
«Любо мне в комнате ночью стоять у окошка в потемках…»
Любо мне в комнате ночью стоять у окошка в потемках, Если луна с высоты прямо глядит на меня И, проникая стекло, нарисует квадраты лучами По́ полу, комнату всю дымом прозрачным поя, А за окошком в саду, между листьев сирени и липы, Черные группы деля, зыбким проходит лучом Между ветвями – и вниз ее золоченые стрелы Ярким стремятся дождем, иль одинокий листок Лунному свету мешает рассыпаться по́ земи, сам же, Светом осыпанный весь, черен дрожит на тени. Я восклицаю: блажен, трижды блажен, о Диана, Кто всемогущей судьбой в тайны твои посвящен!
<1847>
«Летний вечер тих и ясен…»
Летний вечер тих и ясен; Посмотри, как дремлют ивы; Запад неба бледно-красен, И реки блестят извивы.
От вершин скользя к вершинам, Ветр ползет лесною высью. Слышишь ржанье по долинам? То табун несется рысью.
<1847>
«Что за вечер! А ручей…»
Что за вечер! А ручей Так и рвется. Ка́к зарей-то соловей Раздается!
Месяц светом с высоты Обдал нивы, А в овраге блеск воды, Тень да ивы.
Знать, давно в плотине течь: Доски гнилы, — А нельзя здесь не прилечь На перилы.
Так-то все весной живет! В роще, в поле Все трепещет и поет Поневоле.
Мы замолкнем, что в кустах Хоры эти, — Придут с песнью на устах Наши дети;
А не дети, так пройдут С песнью внуки: К ним с весною низойдут Те же звуки.
<1847>
«Шепот, робкое дыханье…»
Шепот, робкое дыханье, Трели соловья, Серебро и колыханье Сонного ручья,
Свет ночной, ночные тени, Тени без конца, Ряд волшебных изменений Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы, Отблеск янтаря, И лобзания, и слезы, И заря, заря!..
<1850>
Степь вечером
Клубятся тучи, млея в блеске алом, Хотят в росе понежиться поля, В последний раз, за третьим перевалом, Пропал ямщик, звеня и не пыля.
Нигде жилья не видно на просторе. Вдали огня иль песни – и не ждешь! Все степь да степь. Безбрежная, как море, Волнуется и наливает рожь.
За облаком до половины скрыта, Луна светить еще не смеет днем. Вот жук взлетел и прожужжал сердито, Вот лунь проплыл, не шевеля крылом.
Покрылись нивы сетью золотистой, Там перепел откликнулся вдали, И слышу я, в изложине росистой Вполголоса скрыпят коростели.
Уж сумраком пытливый взор обманут. Среди тепла прохладой стало дуть. Луна чиста. Вот с неба звезды глянут, И как река засветит Млечный Путь.
<1854>
Вечер
Прозвучало над ясной рекою, Прозвенело в померкшем лугу, Прокатилось над рощей немою, Засветилось на том берегу.
Далеко, в полумраке, луками Убегает на запад река. Погорев золотыми каймами, Разлетелись, как дым, облака.
На пригорке то сыро, то жарко, Вздохи дня есть в дыханьи ночном, — Но зарница уж теплится ярко Голубым и зеленым огнем.
<1855>
«На стоге сена ночью южной…»
На стоге сена ночью южной Лицом ко тверди я лежал, И хор светил, живой и дружный, Кругом раскинувшись, дрожал.
Земля, как смутный сон немая, Безвестно уносилась прочь, И я, как первый житель рая, Один в лицо увидел ночь.
Я ль несся к бездне полуночной, Иль сонмы звезд ко мне неслись? Казалось, будто в длани мощной Над этой бездной я повис.
И с замираньем и смятеньем Я взором мерил глубину, В которой с каждым я мгновеньем Все невозвратнее тону.
<1857>
«Заря прощается с землею…»
Заря прощается с землею, Ложится пар на дне долин, Смотрю на лес, покрытый мглою, И на огни его вершин.
Как незаметно потухают Лучи и гаснут под конец! С какою негой в них купают Деревья пышный свой венец!
И все таинственней, безмерней Их тень растет, растет, как сон; Как тонко по заре вечерней Их легкий очерк вознесен!
Как будто, чуя жизнь двойную И ей овеяны вдвойне, — И землю чувствуют родную И в небо просятся оне.
<1858>
Колокольчик
Ночь нема, как дух бесплотный, Теплый воздух онемел; Но как будто мимолетный Колокольчик прозвенел.
Тот ли это, что мешает Вдалеке лесному сну И, качаясь, набегает На ночную тишину?
Или этот, чуть заметный В цветнике моем и днем, Узкодонный, разноцветный, На тычинке под окном?
1859
«Молятся звезды, мерцают и рдеют…»
Молятся звезды, мерцают и рдеют, Молится месяц, плывя по лазури, Легкие тучки, свиваясь, не смеют С темной земли к ним притягивать бури.
Видны им наши томленья и горе, Видны страстей неподсильные битвы, Слезы в алмазном трепещут их взоре — Все же безмолвно горят их молитвы.
1883
«Благовонная ночь, благодатная ночь…»
Благовонная ночь, благодатная ночь, Раздраженье недужной души! Все бы слушал тебя – и молчать мне невмочь В говорящей так ясно тиши.
Широко раскидалась лазурная высь, И огни золотые горят; Эти звезды кругом точно все собрались, Не мигая, смотреть в этот сад.
А уж месяц, что всплыл над зубцами аллей И в лицо прямо смотрит, – он жгуч; В недалекой тени непроглядных ветвей И сверкает, и плещется ключ.
И меняется звуков отдельный удар; Так ласкательно шепчут струи, Словно робкие струны воркуют гитар, Напевая призывы любви.
Словно все и горит и звенит заодно, Чтоб мечте невозможной помочь; Словно, дрогнув слегка, распахнется окно Поглядеть в серебристую ночь.
28 апреля 1887
«Сегодня все звезды так пышно…»
Сегодня все звезды так пышно Огнем голубым разгорались, А ты промелькнула неслышно, И взоры твои преклонялись.
Зачем же так сердце нестройно И робко в груди застучало? Зачем под прохладой так знойно В лицо мне заря задышала?
Всю ночь прогляжу на мерцанье, Что светит и мощно и нежно, И яркое это молчанье Разгадывать стану прилежно.
27 октября 1888
«От огней, от толпы беспощадной…»
От огней, от толпы беспощадной Незаметно бежали мы прочь; Лишь вдвоем мы в тени здесь прохладной, Третья с нами лазурная ночь.
Сердце робкое бьется тревожно, Жаждет счастье и дать и хранить; От людей утаиться возможно, Но от звезд ничего не сокрыть.
И безмолвна, кротка, серебриста, Эта полночь за дымкой сквозной Видит только что́ вечно и чисто, Что́ навеяно ею самой.
7 февраля 1889
Море
«Ночь весенней негой дышит…»
Ночь весенней негой дышит, Ветер взморья не колышет, Весь залив блестит, как сталь, И над морем облаками, Как ползущими горами, Разукрасилася даль.
Долго будет утомленный Спать с Фетидой Феб влюбленный, Но Аврора уж не спит И, смутясь блаженством бога, Из подводного чертога С ярким факелом бежит.
1854
«Жди ясного на завтра дня…»
Жди ясного на завтра дня. Стрижи мелькают и звенят. Пурпурной полосой огня Прозрачный озарен закат.
В заливе дремлют корабли, — Едва трепещут вымпела. Далёко небеса ушли — И к ним морская даль ушла.
Так робко набегает тень, Так тайно свет уходит прочь, Что ты не скажешь: минул день, Не говоришь: настала ночь.
1854
Морской залив
Третью уж ночь вот на этом холме за оврагом Конь мой по звонкой дороге пускается шагом. Третью уж ночь, миновав эту старую иву, Сам я невольно лицом обращаюсь к заливу. Только вдали, потухая за дымкою сизой, Весь в ширину он серебряной светится ризой. Спит он так тихо, что ухо, исполнясь вниманья, Даже средь камней его не уловит дыханья. В блеск этот душу уносит волшебная сила… Что за слова мне она в эту ночь говорила! Сколько в веселых речах прозвучало привета! Сколько в них сердце почуяло неги и света! Ах, что за ночь! Тише, конь мой! Куда торопиться? Рад и сегодня я сном до зари не забыться!
