«Дедушка, это звезда не такая, Знаю свою я звезду: Всех-то добрее моя золотая, Я ее тотчас найду!
Эта – гляди-ка, вон там, за рекою — С огненным длинным пером, Пишет она, что ни ночь, над землею, Страшным пугает судом.
Как засветилася в небе пожаром, Только и слышно с тех пор: Будут у нас – появилась недаром — Голод, война или мор».
«Полно, голубчик, напрасная смута; Жили мы, будешь ты жить, Будешь звезду, как и мы же, свою-то, Видеть и вечно любить.
Этой недолго вон так красоваться, Ей не сродниться ни с кем: Будут покуда глядеть и бояться — И позабудут совсем».
Между 1874 и 1886
«Целый мир от красоты…»
Целый мир от красоты, От велика и до мала, И напрасно ищешь ты Отыскать ее начало.
Что такое день иль век Перед тем, что бесконечно? Хоть не вечен человек, То, что вечно, – человечно.
Между 1874 и 1886
«Чем доле я живу, чем больше пережил…»
Чем доле я живу, чем больше пережил, Чем повелительней стесняю сердца пыл, — Тем для меня ясней, что не было от века Слов, озаряющих светлее человека: Всеобщий наш Отец, который в небесах, Да свято имя мы Твое блюдем в сердцах, Да прийдет Царствие Твое, да будет воля Твоя, как в небесах, так и в земной юдоли, Пошли и ныне хлеб обычный от трудов, Прости нам долг, – и мы прощаем должников, И не введи Ты нас, бессильных, в искушенье, И от лукавого избави самомненья.
Между 1874 и 1886
«На зеленых уступах лесов…»
На зеленых уступах лесов Неизменной своей белизной Вознеслась ты под свод голубой Над бродячей толпой облаков.
И земному в небесный чертог Не дано ничему достигать: Соберется туманная рать — И растает у царственных ног.
23 июля 1886
«Погляди мне в глаза хоть на миг…»
Погляди мне в глаза хоть на миг, Не таись, будь душой откровенней: Чем яснее безумство в твоих, Тем блаженство мое несомненней.
Не дано мне витийство: не мне Связных слов преднамеренный лепет! — А больного безумца вдвойне Выдают не реченья, а трепет.
Не стыжусь заиканий своих: Что доступнее, то многоценней. Погляди ж мне в глаза хоть на миг, Не таись, будь душой откровенней.
3 апреля 1890
Из раздела «Послания»
Ответ Тургеневу
Поэт! ты хочешь знать, за что такой любовью Мы любим родину с тобой? Зачем в разлуке с ней, наперекор злословью, Готово сердце в нас истечь до капли кровью По красоте ее родной?
Что ж! пусть весна у нас позднее и короче, Но вот дождались наконец: Синей, мечтательней божественные очи, И раздражительней немеркнущие ночи, И зеленей ее венец.
Вчера я шел в ночи и помню очертанье Багряно-золотистых туч. Не мог я разгадать: то яркое сиянье — Вечерней ли зари последнее прощанье Иль утра пламенного луч?
Как будто среди дня, замолкнувши мгновенно, Столица севера спала, Под обаяньем сна горда и неизменна, И над громадой ночь, бледна и вдохновенна, Как ясновидящая шла.
Не верилося мне, а взоры различали, Скользя по ясной синеве, Чьи корабли вдали на рейде отдыхали, — А воды, не струясь, под ними отражали Все флаги пестрые в Неве.
Заныла грудь моя – но в думах окрыленных С тобой мы встретилися, друг! О, верь, что никогда в объятьях раскаленных Не мог таких ночей, вполне разоблаченных, Лелеять сладострастный юг!
1856
Тургеневу
Прошла зима, затихла вьюга, — Давно тебе, любовник юга, Готовим тучного тельца; В снегу, в колючих искрах пыли В тебе мы друга не забыли И заждались обнять певца.
Ты наш. Напрасно утром рано Ты будишь стражей Ватикана, Вот за решетку ты шагнул, Вот улыбнулися анти́ки, И долго слышат мозаи́ки Твоих шагов бегущий гул.
Ты наш. Чужда и молчалива Перед тобой стоит олива Иль зонтик пинны молодой; Но вечно радужные грезы Тебя несут под тень березы, К ручьям земли твоей родной.
Там все тебя встречает другом: Черней бразда бежит за плугом, Там бархат степи зеленей, И, верно, чуя, что просторней, — Смелей, и слаще, и задорней Весенний свищет соловей.
Начало 1858
А. Л. Бржеской
Далекий друг, пойми мои рыданья, Ты мне прости болезненный мой крик. С тобой цветут в душе воспоминанья, И дорожить тобой я не отвык.
Кто скажет нам, что жить мы не умели, Бездушные и праздные умы, Что в нас добро и нежность не горели И красоте не жертвовали мы?
Где ж это все? Еще душа пылает, По-прежнему готова мир объять. Напрасный жар! Никто не отвечает, Воскреснут звуки – и замрут опять.
Лишь ты одна! Высокое волненье Издалека мне голос твой принес. В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье. — Прочь этот сон, – в нем слишком много слез!
Не жизни жаль с томительным дыханьем, Что́ жизнь и смерть? А жаль того огня, Что просиял над целым мирозданьем, И в ночь идет, и плачет, уходя.
28 января 1879
Графу Л. Н. Толстому
Как ястребу, который просидел На жердочке суконной зиму в клетке, Питаяся настрелянною птицей, Весной охотник голубя несет С надломленным крылом – и, оглядев Живую пищу, старый ловчий щурит Зрачок прилежный, поджимает перья И вдруг нежданно, быстро, как стрела, Вонзается в трепещущую жертву, Кривым и острым клювом ей взрезает Мгновенно грудь и, весело раскинув На воздух перья, с алчностью забытой Рвет и глотает трепетное мясо, — Так бросил мне кавказские ты песни, В которых бьется и кипит та кровь, Что мы зовем поэзией. – Спасибо, Полакомил ты старого ловца!
Конец октября или начало ноября 1875
Ф. И. Тютчеву
Мой обожаемый поэт, К тебе я с просьбой и с поклоном: Пришли в письме мне твой портрет, Что нарисован Аполлоном.
Давно мечты твоей полет Меня увлек волшебной силой, Давно в груди моей живет Твое чело, твой облик милый.
Твоей камене – повторять Прося стихи – я докучаю, А все заветную тетрадь Из жадных рук не выпускаю.
Поклонник вечной красоты, Давно смиренный пред судьбою, Я одного прошу – чтоб ты Во всех был видах предо мною.
Вот почему спешу, поэт, К тебе я с просьбой и поклоном: Пришли в письме мне твой портрет, Что нарисован Аполлоном.
