Евгений Черносвитов
Руководство по социальной медицине и психологии. Часть четвёртая. Частная социальная медицина и психология

Глава 3. «Романтический» терроризм

Повторяем, что терроризм ХIХ-го века, как и героизм с самопожертвованием в то же время, был романтическим явлением. Мутация этих двух, слившихся в одно целое социально-медицинских феноменов, превратила их сущность и формы в сугубо негативные явления. Как с социальной, так и с медицинской точек зрения. Нет ничего общего между терроризмом и самопожертвованием прошлыми и настоящими. Романтизм живуч, особенно в русской душе. Вряд ли бы Есенин, зная деяния современных террористов, написал бы такие строки: «И идут по той дороге люди, Люди в кандалах. Все они убийцы или воры, Как судил им рок. Полюбил я грустные их взоры, С впадинами щек. Много зла от радости в убийцах, Их сердца просты. Но кривятся в почернелых лицах Голубые рты. Я одну мечту, скрывая, нежу, Что я сердцем чист. Но и я кого-нибудь зарежу Под осенний свист». Точно также, вряд ли бы он «понял» киллера. Есенин не романтизировал «убийц и воров», а отправлял их в кандалах на каторгу. Но они были ему близки не по своим деяниям, а по своей романтической сути. По этому же мотиву оправдал Веру Ивановну Засулич, сначала боевика- террориста, потом – антитеррористку (одну из пропагандисток «Черного передела») затем – меньшевичку) Анатолий Федорович Кони (1878 г.). Вере Засулич на радикальную перемену своей идеологии понадобилось несколько месяцев!

«Процесс Веры Засулич

1 апреля 1878 г. все газеты поместили информацию о суде над Верой Засулич. Ни один процесс не привлекал в залы суда такой многочисленной и такой избранной публики. В числе посетителей был и канцлер князь Горчаков. Заседание открылось в 11 часов утра под председательством А. Ф. Кони при участии судей Сербиновича и Дена. В состав присяжных вошли 9 чиновников, 1 дворянин, 1 купец, 1 свободный художник; старшиной присяжных был избран надворный советник А. И. Лохов. Газета «Русские ведомости» (№85) отмечала, что в зал окружного суда публики собралось столько, сколько могло вместиться, причем зал начал заполняться еще до 10 часов утра. В местах для публики сидели преимущественно, дамы, принадлежавшие к высшему обществу; за судьями, на стульях, поставленных в два ряда, помещались должностные лица судебного ведомства, представители высшей администрации. Особые места были отведены для представителей литературы. Сообщалось о присутствии на процессе писателя Ф. М. Достоевского.

Что же предопределило такой интерес к этому процессу? Впоследствии А. Ф. Кони ответил на этот вопрос в своих «Воспоминаниях о деле Веры Засулич».

Дело Веры Засулич тесно связано с тремя событиями: 6 декабря 1876 г. состоялась демонстрация молодежи на площади у Казанского собора в Петербурге, где был арестован и затем приговорен к каторжным работам студент А. С. Боголюбов; 13 июля 1877 г. по распоряжению петербургского градоначальника генерала Трепова арестант Боголюбов был избит розгами в доме предварительного заключения: 24 января 1878 г. Вера Засулич выстрелила в генерала Трепова.

13 июля 1877 г. в дом предварительного заключения в Петербурге приехал градоначальник Трепов. Здесь находились люди, многие из которых уже отсидели за решеткой по три и четыре года и были больны.

Один из арестантов вспоминал: по тюрьме разнеслась весть, что приехал петербургский градоначальник Трепов. В окнах и во дворе появились заключенные. Войдя во двор, Трепов повстречался с заключенными. Неожиданно он закричал на одного заключенного, не снявшего перед Треповым шапку: «В карцер! Шапку долой!» – и сделал движение, намереваясь сбить с его головы фуражку. Тот машинально отшатнулся, и от быстрого движения фуражка свалилась с его головы. Большинство смотревших на это решили, что Тренов его ударил. Начались крики, стук в окна, вспыхнул тюремный бунт. Трепов, потрясая кулаками, что-то кричал. После этого появился майор Курнеев, призывая всех замолчать, и сказал при этом: «Из-за вас теперь Боголюбова (так звали провинившегося заключенного) приказано сечь». Боголюбову дали 25 розог. Тюремный бунт продолжался несколько дней. Весть об этом быстро облетела весь Петербург. Поползли даже слухи, что Боголюбову дали не 25 розог, а секли до потери сознания и что в тюрьме было целое побоище. О событиях 13 июля появились сообщения в газетах.

Один известный террорист, некто Н. А. Морозов, вспоминая о «несправедливом» наказанием Боголюбова, писал: «За это надо отомстить, решил я… Если никто другой не отомстит до тех пор, то отомщу я, когда меня выпустят, и отомщу не как собака, кусающая палку, которой ее бьют. Я отомщу не Трепову, а назначающим таких людей».

В разных местах и разными людьми готовилось покушение на Трепова, как потом выяснилось.

13 июля А. Ф. Кони был в Петергофе. «…В Нижнем саду, – вспоминал он, – было так заманчиво хорошо… а день был воскресный, что я решился остаться до часа… Когда я вернулся домой, в здание Министерства юстиции, мне сказали, что у меня два раза был Трепов, поджидал довольно подолгу и, наконец, уехал, оставив записку: «Жду вас, ежели возможно, сегодня в пять часов откушать ко мне». Трепов, несомненно, представлял себе, что инцидент с Боголюбовым может иметь серьезные последствия, и решил посоветоваться с авторитетным юристом. Известие о причинах тюремного бунта произвело на А. Ф. Кони подавляющее впечатление. «Я ясно сознавал, – писал он позднее, – что все это вызовет бесконечное ожесточение в молодежи, что сечение Боголюбова будет эксплуатироваться различными агитаторами в их целях с необыкновенным успехом и что в политических процессах с 13 июля начинает выступать на сцену новый ингредиент: между судом и политическими преступниками резко вторгается грубая рука административного произвола… Я пережил в этот печальный день тяжкие минуты, перечувствовал те ощущения отчаяния и бессильного негодования, которые должны были овладеть невольными свидетелями истязания Боголюбова при виде грубого надругательства силы и власти над беззащитным человеком…»

С этими мыслями Анатолий Федорович отправился к министру юстиции графу Палену. Но не нашол понимания в оценке причин тюремного бунта.

Высеченный по приказу Трепова заключенный Боголюбов через два года умер в госпитале центральной тюрьмы в Ново-Белгороде в состоянии мрачного помешательства».

Обстановка в России и без того была крайне напряженной, а шедшая тогда русско-турецкая война (1877- 1878), первые неудачи русских войск под Плевной вызывали еще большую неуверенность в своих силах военных; вместе с тем в России росли оппозиционные настроения. «Осень 1877 года, – писал А. Ф. Кони, – застала общество в самом удрученном состоянии. Хвастливые надежды, возлагавшиеся на нашу боевую силу… не осуществились… Политический кредит России за границей падал, а во внутренней ее жизни все замолкло, как будто всякая общественная деятельность прекратилась».

Время шло. В конце 1877 г. А. Ф. Кони был назначен председателем Петербургского окружного суда и 24 января 1878 г. вступил в должность. Судьбе было угодно сложиться так, что именно в этот день, т. е. в день вступления на новую должность, 24 января, произошло событие, в связи с которым имя А. Ф. Кони прочно вошло в историю России: утром выстрелом из пистолета ранен градоначальник Трепов. «Я, – вспоминал он позднее, – нашел у него в приемной массу чиновного и военного народа, разных сановников и полицейских, врачей. Старику только что произвели опыт извлечения пули, но опыт неудачный, так как, несмотря на повторение его затем, пуля осталась неизвлеченной. Тут же, в приемной, за длинным столом, против следователя и начальника сыскной полиции… сидела девушка среднего роста, с продолговатым бледным, нездоровым лицом и гладко зачесанными волосами… Это была Вера Засулич…

Событие 24 января произвело большое впечатление на всю Россию. Различные слои общества по-разному отнеслись к Засулич и Трепову. Большинство не любивших Трепова и обвинявших его в продажности, в подавлении городского самоуправления радовались покушению: «Поделом досталось!» А другие еще прибавляли: «Старому вору». Даже многие чины полиции затаенно злорадствовали против «Федьки», как они называли Трепова между собой. Сочувствия к Трепову было мало, а злорадства и насмешек – сколько угодно.

В статье «Процесс первой русской террористки» писали: «Впечатление от этого первого террористического акта было в Петербурге необычайно сильно, по крайней мере в либеральной его части. Все чувствовали, что этот выстрел кладет начало целой новой полосе революционной деятельности подпольных партий, и много надежд повсюду возлагалось на эту полосу».

На второй день после покушения Лопухину вручили телеграмму прокурора Одесской палаты, в которой сообщалось, что, по агентурным данным, «преступницу», стрелявшую в Трепова, зовут Усулич, а не Козловой, из чего следовало, что одесским революционным кружкам уже заранее было известно, кто должен был совершить покушение на Трепова. Но телеграмма была скрыта от следствия и суда. Министерство юстиции и органы следствия были настолько уверены в осуждении Засулич, что не приобщили к делу материалы о ее прошлом, в том числе о ее десятилетнем участии в тайных обществах.

А. Ф. Кони писал: «Всякий намек на политический характер из дела Засулич устранялся… с настойчивостью, просто странною со стороны министерства, которое еще недавно раздувало политические дела по ничтожнейшим поводам. Я думаю, что Пален первоначально был искренне убежден в том, что тут нет политической окраски, и в этом смысле говорил с государем, но что потом, связанный этим разговором и, быть может, обманываемый Лопухиным, он уже затруднялся дать делу другое направление… из следствия было тщательно вытравлено все имевшее какой-либо политический оттенок… Лопухин кричал всюду, что министр юстиции столь уверен в суде присяжных, что смело передает ему такое дело, хотя мог бы изъять его путем особого высочайшего повеления… с легковесною поспешностью подготовлялся процесс, который должен был иметь во многих отношениях роковое значение для дальнейшего развития судебных учреждений».

Большинство одобряло передаваемые тогда из рук в руки стихи, тем самым выражая свои симпатии к Вере Засулич:

«Грянул выстрел-отомститель,

Опустился божий бич,

И упал градоправитель,

Как подстреленная дичь!»

«Мнения, – писал А. Ф. Кони, – горячо дебатируемые, разделялись: одни рукоплескали, другие сочувствовали, третьи не одобряли, но никто не видел в Засулич „мерзавку“, и, рассуждая разно о ее преступлении, никто, однако, не швырял грязью в преступницу и не обдавал ее злобной пеной всевозможных измышлений об ее отношениях к Боголюбову. Сечение его, принятое в свое время довольно индифферентно, было вновь вызвано к жизни пред равнодушным вообще, но впечатлительным в частностях обществом. Оно – это сечение – оживало со всеми подробностями, комментировалось как грубейшее проявление произвола, стояло перед глазами втайне пристыженного общества, как вчера совершенное, и горело на многих слабых, но честных сердцах, как свеженанесенная рана».

А. Ф. Кони получил распоряжение министра юстиции назначить дело к рассмотрению на 31 марта с участием присяжных заседателей. В кругах, близких к самодержавию, были и другие суждения, в частности высказывалось опасение, что присяжные очень чувствительны к отголоскам общественного мнения и что поспешное проведение процесса, вся нетвердость и переменчивость действий властей отразятся на присяжных. Верный столп русского самодержавия, наставник и воспитатель будущего императора Александра III К. П. Победоносцов писал наследнику: «Идти на суд присяжных с таким делом, в такую минуту, посреди такого общества, как петербургское, – это не шуточное дело».

В русском обществе в то время все больше и больше развивался скептицизм, особенно по поводу русско-турецкой войны. На окраинах России росло революционное движение. Уже к началу 1878 г. внутреннее положение России стало напряженным. Война усугубила бедствия и недовольство трудящихся. Участились крестьянские волнения и рабочие забастовки (с конца февраля до 20 марта в Петербурге продолжалась небывало крупная стачка на Новой Бумагопрядильне с участием 2 тыс. рабочих). В ответ царское правительство значительно увеличило полицейские силы, во всех губерниях специально для «политических» учреждалась сыскная часть, возрастали ассигнования на содержание жандармского корпуса. В этих условиях шла ускоренная подготовка к судебному процессу В. Засулич.

Уголовное дело поступило в суд. Был определен состав суда, обвинителем был назначен некто В. И. Жуковский, товарищ прокурора окружного суда, которого А. Ф. Кони характеризовал как работника умного, образованного и талантливого – «Мефистофеля петербургской прокуратуры», очень сильного и опасного обвинителя. Ему принадлежала фраза о различии между прокуратурой и администрацией, которая стала крылатой: «Мы всегда бьем стоячего, а она всегда – лежачего…». И. Жуковскому не понравилось предложение быть обвинителем на этом процессе, и он, ссылаясь на то, что преступление Засулич имеет политический характер и что, обвиняя ее, он, Жуковский, поставит в трудное и неприятное положение своего брата – эмигранта, живущего в Женеве, наотрез отказался от этой роли…»

«…В. Засулич отказывается от последнего слова. С согласия сторон А. Ф. Кони поставил перед присяжными три вопроса:

«Первый вопрос поставлен так: виновна ли Засулич в том, что, решившись отмстить градоначальнику Трепову за наказание Боголюбова и приобретя с этой целью револьвер, нанесла 24 января с обдуманным заранее намерением генерал-адъютанту Трепову рану в полости таза пулею большого калибра; второй вопрос о том, что если Засулич совершила это деяние, то имела ли она заранее обдуманное намерение лишить жизни градоначальника Трепова; и третий вопрос о том, что если Засулич имела целью лишить жизни градоначальника Трепова, то сделала ли она все, что от нее зависело, для достижения этой цели, причем смерть не последовала от обстоятельств, от Засулич не зависевших».

В резюме А. Ф. Кони сказал:

«Вам была предоставлена возможность всесторонне рассмотреть настоящее дело, пред вами были открыты все обстоятельства, которые, по мнению сторон, должны были разъяснить сущность деяния подсудимой, – и суд имеет основание ожидать от вас приговора обдуманного и основанного на серьезной оценке имеющегося у вас материала».

И завершил так:

«Указания, которые я вам делал теперь, есть не что иное, как советы, могущие облегчить вам разбор данных дела и приведение их в систему. Они для вас нисколько не обязательны. Вы можете их забыть, вы можете их принять во внимание. Вы произнесете решительное и окончательное слово поэтому важному, без сомнения, делу. Вы произнесете это слово по убеждению вашему, глубокому, основанному на всем, что вы видели и слышали, и ничем не стесняемому, кроме голоса вашей совести.

Если вы признаете подсудимую виновною по первому или по всем трем вопросам, то вы можете признать ее заслуживающею снисхождения по обстоятельствам дела. Эти обстоятельства вы можете понимать в широком смысле. К ним относится все то, что обрисовывает перед вами личность виновного. Эти обстоятельства всегда имеют значение, так как вы судите не отвлеченный предмет, а живого человека, настоящее которого всегда прямо или косвенно слагается под влиянием его прошлого. Обсуждая основания для снисхождения, вы припомните раскрытую перед вами жизнь Засулич».

Выступление председателя нацеливало присяжных на те выводы, которые вытекали из речи защитника.

Обращаясь к старшине присяжных заседателей, А. Ф. Кони сказал:

«Получите опросный лист. Обсудите дело спокойно и внимательно, и пусть в приговоре вашем скажется тот „дух правды“, которым должны быть проникнуты все действия людей, исполняющих священные обязанности судьи». (Полностью это историческое обращение будет приведено ниже. – Е.С., Е.Ч.)

Крики несдержанной радости, истерические рыдания, отчаянные аплодисменты, топот ног, возгласы «Браво! Ура! Молодцы!» – все слилось в один треск, и стоп, и вопль, все было возбуждено, все отдавалось какому-то бессознательному чувству радости. – так отреагировала публика на оправдательный приговор присяжных В. И. Засулич.

Многие обнимали друг друга, целовались, лезли через перила к Александрову и Засулич и поздравляли их. Адвоката качали, а затем на руках вынесли из зала суда и пронесли до Литейной улицы.

Вскоре Засулич выпустили из дома предварительного заключения. Она попала прямо в объятия толпы. Раздавались радостные крики, освобожденную подбрасывали вверх. В толпу вклинилась полиция, началась перестрелка… Засулич успела скрыться на конспиративной квартире и вскоре, чтобы избежать повторного ареста, была переправлена к своим друзьям в Швецию.

Весть об оправдании В. Засулич с большим интересом была встречена не только в стране, но и за рубежом. Газеты Франции, Германии, Англии, США, Италии и многих других стран дали подробную информацию о процессе. Во всех этих сообщениях наряду с Верой Засулич неизменно упоминались имена адвоката П. А. Александрова и председательствовавшего в процессе А. Ф. Кони.

Энергично реагировало на оправдание Засулич русское революционное народничество. Союз «Земля и воля» опубликовал прокламацию «К русскому обществу по поводу оправдания В. И. Засулич». В прокламации говорилось:

«31 марта 1878 г. для России начался пролог той великой исторической драмы, которая называется судом народа над правительством. Обвинительный акт – это вся русская история, на страницах не представляющая ничего, кроме батожья, палок, плетей и шпицрутенов, с одной стороны, и „ради государственных доходов“ – с другой… В этот день разрыв русского общества с правительством выразился de facto в здании окружного суда оправдательным приговором присяжных и поведением публики, аплодировавшей приговору. Присяжные отказались обвинить ту, которая решилась противопоставить насилию насилие, они отказались подписаться под политикою душения всякого самостоятельного проявления общественной мысли и жизни, – они открыто признали невиновность врагов существовавшего порядка. Этим ознаменовалось пробуждение нашей общественной жизни, а полиция и жандармерия не думали изменять своего обращения с публикой».

В статье «Два заседания комитета министров», опубликованной 8 апреля 1878 г., отмечалось: «31 марта проснулась и заговорила совесть в русском обществе, пробудилось в нем чувство человеческого достоинства». В этой же связи Н. К. Михайловский писал: «Историческое движение задержать нельзя. Общественные дела должны быть переданы в общественные руки».

(Подробнее смотри: Николай Троицкий «Безумство храбрых. Русские революционеры и карательная политика царизма. 1866—1882»)

Справка и литература

1. Вера Ивановна Засулич (1849—1919) – деятель русского революционного движения. Родилась в дворянской семье. В I867 г. в Москве закончила пансион и выдержала экзамен на учительницу. В 1868 г. переехала в Петербург и принимала участие в деятельности революционных кружков. В 1869—1871 гг. находилась в заключении в связи с нечаевским делом, а затем была в ссылке. С 1875 г. находилась на нелегальном положении. Член народнической группы киевских «бунтарей», после разгрома которой переехала в Петербург (1877).

24 января стреляла в петербургского градоначальника Трепова. После оправдательного приговора 31 марта эмигрировала. В 1879 г. возвратилась в Россию, примкнула к «Черному переделу», в 1886 г. вновь эмигрировала, была заграничным представителем «Красного Креста», «Народной воли». В 1883 г. перешла на позиции марксизма и вошла в состав группы «Освобождение труда», переводила произведения К. Маркса и Ф. Энгельса. В 1899 г. нелегально приезжала в Россию для установления связи с с. -д. группами. В 1900 г. вошла в состав редакции. «Искры» и «Зари».

На II съезде РСДРП (1903) примыкала к искровцам меньшинства; после съезда – один из лидеров меньшевизма. В годы реакции (1907—1910) – «ликвидатор». Во время первой мировой войны – социал-шовинист. В 1917 г. – член меньшевистской группы «Единство». В. И. Ленин резко критиковал меньшевистскую позицию В. Засулич, но высоко ценил ее прежние революционные заслуги, – См.: БСЭ, 1972, т.9, с. 1134—1135.

2. Первый вариант произведения А. Ф. Кони подготовил сразу же после процесса, в 1878 г., а переписано оно было для печати только в 1904—1906 гг. В 1920 г. Кони закончил «Вступление», в котором говорилось: «Нельзя не согласиться с французским историком… в том, что миссия истории состоит в собирании плодов с векового опыта и в передаче достижений человечества из поколения в поколение. Вот почему, смотря с этой точки зрения на мемуары и записи прошлого, я печатаю то, что написано мною 45 лет назад, не изменяя ни одного слова… Это – подлинные переживания тогдашнего председателя окружного суда… Этот документ был передан мною в Академию наук для опубликования через 50 лет после моей смерти. Но шаги истории в дни моей старости стали поспешнее, чем можно было это предвидеть, и в лихорадочном стремлении сломать старое ее деятели, быть может, скорее, чем я мог предполагать, будут нуждаться в справках о прошлом ради знакомства с опытом или ради понятной любознательности… Я не меняю ни одного слова, написанного 45 лет назад…» (Собр. соч., т. 2, с. 25). В 1913 г. Анатолий Федорович читал свои «Воспоминания…» в узком кругу друзей и юристов. (Первоначальный вариант этого произведения назывался «История дела Засулич») В печати произведение появилось лишь в 1933 г.

3. «Дело 193-х» рассматривалось в 1877—1878 гг. Особым присутствием Правительствующего сената. Оно началось в конце 1873 г. как дело о пропаганде и вскоре разрослось в ряд искусственно связанных между собой отдельных дел, возникших в 37 губерниях и в войске Донским¹⁹. По данным Н. А. Троицкого, это был наиболее крупный политический процесс в царской России. Главные обвиняемые – Мышкин, Рогачев, Войнаральский, Ковалик. По процессу проходили также Желябов, Перовская, Морозов, Сажин и др. Среди подсудимых было 39 женщин. Число арестованных по «делу 193-х» превышало 4 тыс. Многие из них отбыли по нескольку лет предварительного одиночного заключения. К началу процесса 97 человек умерли или сошли с ума²⁰. Подсудимые были участниками не менее 30 разных пропагандистских кружков. Но все они обвинялись в организации единого «преступного общества» с целью государственного переворота и «перерезания всех чиновников и зажиточных людей». Чтобы облегчить расправу над обвиняемыми, суд разбил их на 17 групп для раздельного разбирательства. Защита на «процессе 193-х» была представлена блестящей по составу группой прогрессивных адвокатов: В. Д. Спасович, Д. В. Стасов. П. А. Александров, Г. В. Бардовский, В. Л. Боровиковский, В. Н. Герард, Е. И. Утин и др. Для поддержания обвинения были вызваны 472 свидетеля. Но суд оказался не в силах выполнить волю царя и вынес мягкий приговор: из 190 подсудимых многие умерли или сошли с ума до суда и во время суда, 90 человек были оправданы и только 28 приговорены к каторге. Но Александр II санкционировал административную высылку 80 человек из числа оправданных.²¹

4. Федор Федорович Трепов (1803—1889), побочный сын Николая I, друг Александра II, отец двух сатрапов Николая II – Дмитрия Трепова (1855—1906), диктатора России в 1905 г., и Алексея Трепова (1862—1928), председателя Совета министров империи в 1915—1916 гг.

5. Голос минувшего, 1918, №7/9, с. 148, 149.

6. Морозов Н. А. Повести моей жизни. М.: Политиздат, 1962, т. 2, с. 196.

7. Голос минувшего, 1918, №7/9, с. 150.

8. Письма К. П. Победоносцева к Александру III. М., 1925, т. 1

9. Троицкий Н. А. Царизм под судом прогрессивной общественности, 1866—1895 гг. М.: Мысль, 1979, с. 152.

10. П. А. Александров, сын священника Орловской губернии, по прокурорской линии дослужился до должности товарища обер-прокурора уголовного кассационного департамента Сената; в знак протеста против гонений на печать в 1876 г. вышел в отставку и перешел в адвокатуру; вскоре на «процессе 193-х» приобрел известность как крупный адвокат. Александров обладал глубиной логического анализа и силой ядовитого сарказма. Внешними данными он не отличался: щуплая фигура, усеченное лицо, угловатый жест, гнусавый голос – все это не помешало ему стать оратором-громовержцем, который не знал себе равных среди русских судебных ораторов в умении пригвоздить своего противника на том самом месте, в котором застигал его на «нехорошем деле».²²

11. Цит. по: Бух Н. К. Воспоминания. М., 1928, с. 162.

12. Письма Победоносцева к Александру III, т. 1, с. 120.

13. А. Л. Боровиковский (1844—1905) – юрист, поэт, товарищ прокурора Петербургского окружного суда, присяжный поверенный, обер-прокурор в Сенате.

14. См.: Гелаголь С. Процесс первой русской террористки. Голос минувшего, 1918, №7/9, с. 151.

15. В своих воспоминаниях Вера Засулич так описывает событие 24 января:

«Вдруг все задвигалось… Чины полиции бросились ко мне, схватили с двух сторон. Предо мной очутилось существо (Курнеев, как я потом узнала): глаза совершенно круглы, из широко раскрытого рта раздается не крик, а рычание, и две огромные руки со скрученными пальцами направляются мне прямо в глаза… Посыпались удары, меня повалили и продолжали бить… Слышны были крики полицейских: «Вы убьете ее!»

– Уже убили, кажется.

– Так нельзя, оставьте, оставьте, нужно же произвести следствие!»

(Засулич В. Воспоминания. М. 1931, с. 67).

Трепов знал, кого брать в свое окружение: Курнеев имел немалый опыт избиения заключенных. Не отставали от него и его коллеги.

16. Полный текст речи П. А. Александрова поместили все газеты, называя ее «блестящей», «неподражаемой». Известный русский юрист, коллега Александрова Н. И. Карабчевский писал: «Защита Веры Засулич сделала адвоката Александрова всемирно знаменитым. Речь его переводилась на иностранные языки…»²³

17. Революционное народничество семидесятых годов XIX века..: Наука, 1965.

18. Кудоли П. Финал дела о Вере Засулич – Красная летопись 1926, №2.

17. Гессе И. В. Судебная реформа. СПб., 1904, с. 167.

19. ЦГАОР, ф. III, отд. 3 эксп. 1878, д. 68, ч. 1, л. 95.

20. Дневник Е. А. Перетца (1880—1883). М.; Л., 1927.

Терроризм ХIХ века не был сугубо русским явлением, как пытаются это представить некоторые «историки» и «военные теоретики» сейчас.²⁴ Не эту ли идею та красиво показывает Сергей Бодров-младший в образе уж очень «русского» «киллера» Данилы Багрова в художественных фильмах «Брат». «Брат-2», «Сестры»? «Не в деньгах сила, а в правде!», – говорит русский профессиональный убийца конца 2-го тысячелетия, во времена всевластия «золотого тельца». Так по-русски, и романтично, так загадочно это звучит в наше время! Но, как показала жизнь, Данила Багров трагически ошибался в своих постулатах и жизненном кредо…

Внутренний романтизм терроризма ХIХ века изначально принадлежал времени, а не какой-либо национальности. 10 сентября 1898 года на берегу Женевского озера террорист-итальянец (папа – итальянец, мама – еврейка) 22-х летний Луиджи Лучини вонзил под левую лопатку стилет последней императрице Австрии, правящей 50 лет, загадочной красавице Сиси (Елизабет). Как показало следствие, Лучини «не принадлежал никакой организации и не имел подлинных мотивов для убийства Сиси». По его же призванию, ему «сердце приказало убить кого-нибудь из правящих династий Европы. Сиси ему случайно подвернулась…».²⁵ Вскоре после суда и заключения, он «повесился» в одной из тюрем Венгрии. Сейчас доподлинно известно, кто направил руку «романтика» – террориста Луиджи Лучини. Как и то, что убийство императрицы не было «случайным». В ее лице убивали могущественную Австрийскую империю, первый сильный удар которой был нанесен 30 января 1889 года в Майерлинге.

«…Как будто заснувший, лежит общий друг, И на пол стекают из крови озера. А в углу близ стены – вся упрек и испуг Мария Вечера». «…О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! Я сказал: Долой Габсбургов! Узду Гогенцоллернам!». В этих строках Велимир Хлебников в 1909 году сказал правду о «романтической трагедии Майерлинга».²⁶

Террористов 24 января 1878 г. в Петербурге, 30 января 1889 в Майерлинге и 10 сентября 1898 г. в Женеве, повторяем, направляла одна и та же «рука». Она же привела на трон Гитлера (рекомендуем внимательно прочитать книгу Бриджит Гаман, представляющую собой глубокое научное исследование и блестящий бестселлер одновременно). Эти три террористических акта, несмотря на систематические покушения на русского императора Александра 2 и убийство в Сараево, имеют знаковый характер, как для понимания «механизмов» процесса истории, так и для – социально-медицинских оценок, общих и частных этих «механизмов». То есть, для выводов о тенденциях в сфере общественного здоровья: физического, нравственного, генетического. Ведь только знание данных «параметров» истории может быть основанием для любых прогнозов, как и для осмысления ныне происходящего в обществе. В нашем случае – терроризма.

На уголовном «Деле» «самоубийства» эрцгерцога Рудольфа и его возлюбленной Марии Вечора, возбужденном по приказу императора Франца Иосифа I, «Дело» включало и акты судебно-медицинской экспертизы сиятельных трупов, были наложены три грифа «СС»: первый – императором Францем Иосифом I, второй – канцелярией Гитлера, и третий – особым отделом ЦРУ. Со смертью Эрцгерцога Рудольфа было покончено с династией Габсбургов, правящей в Европе с 1282 года. И с одной из могущественных мировых империй – Австро-Венгерской. Младшая сестра Рудольфа Валерия вышла замуж за итальянского фашиста и стала пламенной пропагандистской германского тоталитаризма.

Выше дана справка о главных биографических вехах Веры Засулич, которая словно олицетворяет собой романтический терроризм ХIХ-го века. Ниже приводим основные биографические вехи ее заступника Анатолия Федоровича Кони.

А. Ф. Кони – 1844—1927 гг., сын русского драматурга – мастера водевильного жанра Федора Александровича Кони. Юрист, общественный и политический деятель, почетный академик Петербургской Академии наук (1900 г.) Оправдал террористку В. Засулич, когда ему было 34 года. Его напутственная речь присяжным заседателям перед вынесением вердикта о виновности или невиновности, стала образцом судебного красноречия, сравнимого лишь с красноречием древних греков и римлян. Именно эта речь принесла Кони и мировую известность, и все, выше названные прижизненные социальные привилегии, и историческое бессмертие. Без колебаний, по зову сердца, принял Октябрьскую революцию и власть большевиков. С 1918 года по 1922 год – профессор Петроградского университета. Написал мемуары «На жизненном пути», которые начали издавать в Санкт-Петербурге, 1912 году, продолжили в Петербурге, затем в Петрограде, а закончили в Ленинграде, 1929. 5 толстых томов. Ниже приводим речь А. Ф. Кони.