Евгений Черносвитов
Сиреневые сумерки
Редактор Екатерина Александровна Самойлова
Дизайнер обложки Марина Альфредовна Черносвитова
© Евгений Черносвитов, 2020
© Марина Альфредовна Черносвитова, дизайн обложки, 2020
ISBN 978-5-4498-0080-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Посвящается леди Детердинг
Фото на обложке – Евгения Черносвитова. «Лесовозы капитана-директора Хонго в Татарском проливе». 1969 год.
«И сам я сон, который снится
Кому-то, где-то в Вышине»
(Михаил Михайлович Достоевский)
«Что видим мы и что видят в нас
есть только сон и сон внутри другого сна»
(Эдгар По)
Предисловие
В сиреневых сумерках бытия…
Евгений Черносвитов, человек науки, дал своей книге стихотворений название лёгкое и поэтичное «Сиреневые сумерки». И сразу возникает образ деревянного загородного дома, в котором он живёт, весь устремлённый в творчество, научное и литературное. Рядом с ним его Музы: жена Марина и дочь Катя. Они тоже пишут стихи, которые щедро представлены в этой книге.
Марина занимается историей, а Екатерина пошла в какой-то степени по стопам отца и посвятила свою жизнь психологии и психиатрии. В клинических больницах ей удалось собрать удивительные афоризмы пациентов и даже опубликовать их, поскольку они того заслуживают.
Человек внимательный к людям обладает способностью внимать другим. Анна Ахматова задавалась вопросом: «Из чего возникают стихи?» Оказывается, нередко из внимания солнцу, ветру, небосводу, почве и людям, ныне живущим и оставившим свой след на земле.
Марина Черносвитова вместе с дочерью Екатериной Самойловой собрала книгу этюдов «К истокам русской духовности». Не удивительно, что многие страницы этой глубокой книги посвящены Есенину и Шукшину, самым преданным сынам России, чей жизненный и творческий путь ещё мало осмыслен.
Однако особо хотелось бы остановиться на книге, которая объединила трёх авторов: Марину Черносвитову, Екатерину Самойлову и отца талантливого семейства Евгения Черносвитова. В том, что они счастливые люди, мы не сомневаемся. Для счастья нужны соучастники.
Евгений и Марина давно нашли друг друга. А потом у них появилась дочь, как заявка на бессмертие. Все было бы отлично, однако совместная книга прозы жизни называется «…в этом мире несчастливы…». Оказывается, у других людей бывает и так. В книге собраны документальные истории, художественно осмысленные. Эта книга стала бестселлером. Куда идти дальше?
Думается, от прозы жизни путь лежит к поэзии жизни. И такой решительный и смелый шаг в непредсказуемую область сиреневых сумерек бесконечного и вместе с тем трудно уловимого мира поэзии они сделали. Перед нами их совместная книга стихотворений, возникшая из какой-то первозданной стихии бытия.
Видимо, вдумчивый психолог Евгений Черносвитов догадался, что в сиреневых сумерках три поэтичных фигуры в проёме окна деревянного дома, вросшего в землю, это, несомненно, больше, чем один задумчивый профессор с его научными и литературными текстами, которые с течением времени превращаются в неумолимые тесты для себя и окружающих. Как сказал один современный поэт «Поэзия – мерило бытия». Поэтому, прекрасно, если человек науки может предложить миру и свои стихи.
Наталья Сидорина
Сиреневые сумерки
Одинок – ни друзей, ни подруги…
Одинок – ни друзей, ни подруги.
Лишь тоска неразлучна со мной.
День за днем и все меньше досуга.
Длится день, страшен призрак ночной.
Так, шатаясь, завидуя нищим,
И не можешь ни встретить, найти…
Столько лиц промелькнет – тыща тысяч.
Все не тот, и не та, и не те!
Вот уже и боишься, готовый изменить,
Но кому? Сам себе!
Только тени, лишь тени опорой
Служат в этой не равной борьбе.
14.VII.65
Я печалям скребущим подобен…
Я печалям скребущим подобен —
Вверх мгновенье и снова внизу.
Хорошо, что еще неспокоен.
Хорошо, что чего-то хочу.
Ничего, что тоска сердце гложет.
И грустит, чуть насмешливый взгляд…
Через чур уж тонка эта кожа!
Да и сердце сменить был бы рад.
Но широк и могуч ум природный
От рожденья зачем-то же дан…
Пусть качелям скрипучим подобен…
Этот скрип повторять векам!
16.VII.65
На рыбалке
Костром провоняли брюки.
Свежей рыбой не пахнут руки.
Мы скулили, как старые суки
И терпели ужасные муки!
20.VII.65
Не знаю, почему так тяжко…
Не знаю, почему так тяжко —
За шагом шаг по этой странной жизни.
Встречая, с убеждениями страстно
В своем невежестве погрязших «ближних»!
Не обойти, не убежать, не скрыться…
Они везде и даже сны кошмарны.
Мелькают, кружатся, язвят пустые лица,
И мельтешат в скоплении базарном.
И горечь, и обида, и жестоко
В толпе снующих быть лицом печальным.
Не понятым и просто одиноким,
Трепещущим пред синей, синей далью!
Зеленое, горько-кислое, Ветром сбитое.
Дождем омытое, землей покрытое,
В руках случайное, в глазах печальное…
Кисло-горькое у губ маешься!
…Сочное, уже крупное —
Дней бы несколько солнцу радоваться,
Если б пожалел тебя ветр непрошенный.
Горько-кислое, дважды брошенное.
Песок в глазах и льдинки в груди —
Слезинкам на воле тесно…
Строка за строкою ложится в ночи —
Диктует больное сердце.
Глухо пульсирует кровью висок —
Губы твои – предо мною.
И, кажется, что безразличный листок
Готов разрыдаться со мною.
Давно уже известно – коварна судьба,
Несчастье нагрянет нежданно.
Но сколько б отдал, чтоб лишь не тебя —
Избрало своею желанной!
Упрямо пульсирует кровью висок
И льется слеза за строкою…
О, чтоб я ни отдал, если бы мог
Долю развеять с тобою!
30.VII.65
Черта плешивого к тому же вонючего…
Черта плешивого к тому же вонючего
В объятьях другого не мною замучена…
Томит, ковыряет, гнетет суета —
Тоска иль другая, не лучше судьба.
С спросонья уж клонит ко сну, плохо спится.
От жизни такой не пора ль удавиться.
Не пьется, не льется противной струей
В шершавую глотку на радость желудка.
Уж полно, уж хватит…
Еще раз до дна.
Забыв, что на утро получишь сполна.
Окутал дурманом дешевый настой —
Роешься в складках какой-то юбчонки…
Сам по себе со своею тоской
В ритмах потеешь и млеешь с девчонкой.
Разбитый, икая, ползешь под кровать…
Зачем я родился? Едрить твою мать!
4.IХ.65
Дождливый, холодный, гонящий домой…
Дождливый, холодный, гонящий домой —
Воскресный сентябрьский день.
Там, за окном, вой ветер, вой.
Крепко затворена дверь.
Здесь у меня, уютно, тепло —
Музыка льется, царит.
Но каплей холодной упрямо и зло
Дождик в окошко стучит.
Звуков в пучину, с лихвой погружен —
Утонул и исчезла печаль…
Грежу, окутанный синим сном —
Жаль мне себя, ох как жаль!
19.IХ.65
Алле Ч. (Что за сволочь, что за сука…)
Что за сволочь, что за сука —
От тоски рыдает брюхо.
Часть его, пупка пониже,
Что желало ее ближе.
Не пришла она, каналья.
И к чему теперь, рыданья?
Вот бы вместе с ней поплакать!
И, как следует, покакать.
С 1 на 2.Х.65
Он шел один, задумчивый мечтатель…
Он шел один, задумчивый мечтатель.
Без цели, просто шел, куда вела тропа.
Незрячий взгляд пугал холодной сталью.
В глазах немых застыла робкая слеза.
Он шел один, влача устало ноги.
А мир кругом загадочный, большой.
Но этим миром обделили его боги!
Мир для него – не познанный, чужой.
Ушел. Никто негде и даже не заметил.
Насмешкой – прожитая жизнь была…
Да, мы всегда от жизни ждем ответа,
И, не дождавшись, мы виним себя.
3.Х.65
Алле Ч. (Ты наконец пришла…)
Ты наконец пришла. Я ждал, надеждою согретый.
Пусть лишь мгновенье, но ты была со мной.
Ко мне пришла… Но ждал тебя Он где-то.
Совсем не я – Он был твоей судьбой.
Просить прошенье робко можно.
Не думая, где правда, а где нет.
Не напугав мгновенье этой ложью
И – ничего не требовать в ответ.
Извинилась, робко опустила
С выпавшей ресничкою глаза…
Лучше бы все это мне приснилось —
Ты и ночь, и глупые слова!
Мы с тобой – бежит жестоко время…
Ты украдкой смотришь на часы…
Быть со мною – так уж тяжко бремя?
Я и Он —ну брось нас на весы!
Не обижусь, знаю, все случайно —
Встреча вечер, взгляды, поцелуй.
Счастлив я, я счастлив до отчаянья —
Вот моя рука, возьми, я протянул.
Ты ушла во тьму и вмиг исчезла
Ты ушла совсем, ушла легко.
Мое сердце примирится с раной свежей
И не дрогнет гордое чело!
5.Х.65
Поэту Соболю и не только ему. Еще и Яни
«Поэту»
Тебе за сорок пять – другие жили меньше.
Поэтом называешь ты себя —
Скуля, гнусавя, лжешь, кропая верши —
Уж прожил жизнь поэтов – зря не зря.
Волос твоих лишилась голова, устало
И хищный ряд зубов уж поредел…
И твердость строк, как твердость рук, пропала —
Но зги не видно – где ее предел.
Тобой испорчен лес густой – бумаги.
Лес стройных сосен и невест-берез.
Тебе б одной хватило для отваги…
О, шелудивый, гнусный, не отважный пес!
Но весь ты не умрешь —, растраченный годами.
Дрожит рука, марая белый лист.
Что хочешь ты сказать, коверкая словами?..
Ты не поэт, прямой кишки ты глист!
9.Х.65
Наташе
Этот вечер из сотни других,
Проходящих бесследно, без боли —
Строкой за строкою ложится в стих —
Поневоле!
Зачем я проник в туманы глаз?
Бездонных, как ночное море…
Лгут руки, лгут губы, жжет тело подчас —
До боли!
О, женщина – будь же ты проклята вся!
Я в смятении, я в отчаянии!
Зря, зря, зря, все зря!
Случайно!
18.Х.65.
Зое Ф.
Сидишь ты, онемевшая статуя —
Мечтательно томление в глазах.
А, вот возьму тебя и поцелую —
Ты не успеешь даже отказать!
22.Х.65
Часы
Один, этим вечером тихим,
Сменившим усталые дни,
Гляжу на кукушку, что лихо
Кукует, сорвавшись с цепи.
Да, быстро проходит время —
—
Кукушка здесь не причём.
Почему моя жизнь – бремя?
Спокойные дни почем?
Растет гора дней —
Пространство жизни моей.
Где конец, предел?
Частокол дней поредел!
Как прогнать туманную муть?
Умереть и не икнуть?
Как бы себя не слышать,
Коль правды нет и выше!
В лазури растаять
Росой насладится, лучами?
Обман и беду понять?
Едрить твою мать!
23.Х.65
В этом мире нужно верить в Бога…
В этом мире нужно верить в Бога.
Оставляя дьяволу неверье.
Для себя оставить то, не много —
Земляничное варенье.
О. не дай Бог пагубных желаний!
Тот ведь счастлив, кто узреть сумеет
Фокус жизни пусть вчера, пораньше —
Правая рука две щеки бреет…
Не румяню щек.
Мне не нужен лифчик.
Все придет в свой срок —
И не лишне!
Свеж и сладок сон спелой вишни.
Ты же костью гремишь.
Кожа в лохмотья.
Не идешь и не стоишь. Вишь.
Обормотья!
30.Х.65
Пеленою серой зло окутано…
Пеленою серой зло окутано.
Небо с землею перепутано.
Хлещут холодом тучи яростно.
Брюхо голодом опоясано.
Думы пенятся злой усмешкою.
И не верится в разум вечного!
Черной молнией ленты хлещутся.
Лица гордые, флаги плещутся.
Кровью залито в небе зарево
Чеканю тяжелый шаг —
Будет сломлен враг!
Все повергну низ —
Это мой каприз
4.ХI.65
(32 комната, 30724 Таня)
Голубые, печальные, далекие, странные…
Голубые, печальные, далекие, странные —
Глаза твои, милые, где вы, желанные?
Нежная, ласковая,
Сказки прекраснее.
Заглядение ночи —
Синие очи.
Тоскою жгучею
Не изволь мучать!
Зову и желаю я
Тебя одну, лучшую.
Страстью безмерной —
Измучен, истерзан —
Брожу одиноко
Под бременем Рока
12.ХI.65
Не жди не проси, и не моли…
Не жди не проси, и не моли —
Нас оборвет холодное «прости»!
Вьюга стонет зловеще и дико —
Неприветлив конец ноября!
Спят деревья и реки накрыты
Толстой шубой звенящего льда.
Не слышны пестрых птиц переливы.
Растворился цветов аромат.
Пусть зима, но у нас именины —
Бал цветов, майский сад!
Вот гвоздики, вот розы, левкои —
Сплетены вместе в чудный букет —
И ласкающей, нежной рукою
Лепестками усыпан паркет.
Вон, не спят, загадочно, две звезды в ночи
Я шепчу, любимому: «Только не молчи!»
Милому достаточно помнить обо мне…
Воет вьюга злющая в кромешной тьме.
Лишь на миг забытые
Слезы брызжут вновь.
И вино пролитое
Словно кровь!
Вот волной нахлынуло сладкое томленье.
Миг желанный близится…
Чтоб исчезнуть тенью!
5.ХII.65
Кирину М.
С Новым, морозным
На чужой стороне —
Годом серьезным
В твоей судьбе.
Поздравляю теплом твердой руки —
Живи, Миша, дальше, и мне пиши!
12.ХII.65
Мне бы женщину, ласкающую вечером…
Мне бы женщину, ласкающую вечером.
Мне бы женщину, горячую, ночью.
Мне бы женщину, исчезающую утром.
Мне бы женщину невидимую днем.
Когда я один – а бывает так часто,
Шумный день, затихая, уходит ко сну —
За окном пустота, там снежинки искрятся,
Улетая в морозную тьму.
На душе так тоскливо, что хочется плакать…
Вот когда ты нужна, как калоши в слякоть.
(как теплый сортир, когда хочется какать)
Вошла, полновластной хозяйкою ночь
В город вступила, уснувший в истоме, —
Члены раскинувший, в подушку – нос,
Похрапывающий в неоновой дреме.
Быстро прикрою властный зевок,
Слабеющей рукою —
Ты ко мне прыгнула – скок, скок
Ну и черт – с тобою!..
Еще хоть минутку, но надо вставать —
А на улице сонные, злые лица…
Мне, по правде, на тебя наплевать.
И хочется удавиться.
В девять – там. А к обеду опять опоздал!
В шесть – поскорее б автобус!
Куча дел, где концов еще больше начал —
Закрутился совсем – как глобус.
В суете сует мысль одну ласкаю:
Как хорошо, когда не мешают!
19.ХII.65
Абакумовой Е.
Как долго, как странно я жил без тебя —
Задумчиво грезы лаская.
Бродил одиноко, небо смоля —
Бога, себя проклиная!
В толпе масок искал твои глаза —
Оттолкнувшись от сотни улыбок.
Случай слепой иль моя звезда —
Все же тебя увидел!
Как тесно стало сердцу в груди —
Избившись – сжалось в комочек!
Стоишь предо мною – мечта моя ты!
К тебе сердце выпрыгнуть хочет!
Стонал, извивался, рыдал саксофон.
Елка кружилась беспечно.
А я, пораженный, не знал – это со?
Если сон, пусть продолжится вечно!
Властной силой – вот я рядом с тобой…
Электрический ток пронзил тело…
Поплыл, исчезая, надо мной потолок —
Хохотом бездна взревела!
3.I.66
Если бы музу Петрарки…
Если бы музу Петрарки
Любовью моей обласкать.
Если бы силу Данте
На чувство мое поменять —
Адама был бы счастливей —
А Евы – счастливее ты:
Блаженствуя в этом мире
Аркадии детьми!
Куда-то исчезли бы все муки,
Умчались бы беды все прочь —
Молил, целуя руки:
О, дай мне свою любовь!
Вечность бы стала слугою,
А ты – моею судьбою!
4.I.66
Е.А. (Минуты, минуты, часы – без тебя…)
Минуты, минуты, часы – без тебя…
Летите, быстрее, мгновенья!
Чтоб будущий вечер встречу суля —
Тобой утолил нетерпенье!
Промчались часы и вот я снова с тобой —
Замри, не тревожь нас время!
Мечта моя будто бы стала судьбой —
Откуда же прохладою веет?
Не страшно расстаться? Какая ложь!
Каждый метр от тебя – ужасен!
От одной только мысли стынет кровь —
Быть с тобою не властен!
От разлуки с любимой любовь сильней…
Но моя, ведь, не знает границы!
Верую в встречу, но жить только верой, поверь —
Ну лучше ль пойти, утопиться?!
6.I.66
Е.А. (Тик-тик и только ходики…)
Тик-тик и только ходики
Поют, рифмуя время.
Сердятся, злятся, скоро ли
Усну, замру, злодеи!
А впереди холодная
Ночь пугает душу.
Одинокая и долга
Тоскою мучит.
Мне б, дрожа, прижаться,
Твоим согреться телом.
Всю ночку целоваться —
Милуясь, между делом.
Что время? Лишь мгновение,
Когда в твоих объятьях…
Но нет тебя – лишь тенью
Маячишь ненаглядной!
14.I.66 (час ночи)
Е.А. (Опять пурга снежная…)
Опять пурга снежная
Воет ветер жгучий.
Утро болью свежею
Опять мучает!
Нет, не страшны, тоскливые,
Подушкою помятые
Лица мои милые.
Заботой чьей объят я.
Нет, не коробят речи их,
Совсем не замечаемы…
Но нет, о нет, опять твоих
Писем так желаемых!
Не допускаю мысли я:
«Они все не отправлены»
И, почтарей кляну, моля:
«Несите же их, коварные!»
Будь проклята та станция,
Где люди так неловкие,
Задерживают счастье мне,
Несомое строчками.
Я даже знаю, как оно,
Письмо ее начато мне:
Люблю тебя, люблю еще —
Где письма, где, проклятый?
Не допускаю мысли я – еще все неотправлены —
И, поскорей, кляну, моля,
«Несите же их, коварные!»
Будь проклята та станция, где люди так неловкие!
Задерживают счастье мне,
Несомое строчками.
Так, утро днем сменяется,
Пугает вечер ночью,
Которую все маешься
Не получив ни строчки!
16.I.66
Е.А. (Милая Ленка где ты сейчас?..)
Милая Ленка где ты сейчас?
От твоей фотографии не оторву глаз!
Как дорога мне каждая строчка,
Каждая складка твоей кофточки!
Губы, подобные луку Амура —
Приблизь же скорей —я расцелую!
Упрямый и гордый, маленький носик…
О, милая Ленка, я люблю тебя очень!
Брови взметнулись чайкой свободной
И, задумчиво-нежный взгляд глаз огромных.
Что ж ты, надулась, упрямо молчишь
Разве не слышишь, как сердце стучит?
Школьница милая, где твои косы?
Где ты, любимая, мучусь вопросом?!
16.I.66
Е.А. (Как ждал я тебя, тетрадный листок…)
Как ждал я тебя, тетрадный листок,
Исписанный аккуратным почерком!
Торопился, волнуясь: принес не принес?
Почтальон долгожданные строчки.
Вот ящик почтовый, мгновенье, замри…
Одно лишь движенье – узнаю!
А сердцу вдруг стало тесно в груди,
Душой уж в раю обитаю!
А, вдруг он холодный, он просто пустой —
Снег лишь белеет, случайный.
Довольно! – Движение быстрой рукой
О, небо! За что все страданья?
В моих ты руках, тепло ее рук —
Причина сладкой истомы…
Забыты тревоги, испытанных мук —
А сердце для новых готово!
Е.А. (Кто мир поделил на города?..)
Кто мир поделил на города?
Кто выдумал эти самолеты?
Почем я в городе А.
А ты – в Б, далеком!
Как он смел унести тебя?
Без тебя – город мой, пустыня!
Здесь так холодно, ледяная земля…
Здесь деревья совсем седые!
Ветры воют долгую ночь,
Завывая, морозят душу.
Сил уже нет, тоску превозмочь,
Устоять, не замлеть пред стужей!
От города А до Б
Сколько дней, километры какие,
Прошагать нужно мне,
Чтоб согрели глаза дороги?
Чтоб замерзшие руки мои,
Побелевшие, сжатые губы
Отогрелись дыханьем твоим?
…
Жди меня в Б, далеком.
Я – буду!
17.I.66
Страшнее всего – успокоиться!..
Страшнее всего – успокоиться!
Замереть, распластавшись, в истоме.
Ты, Она, Благополучье – святая троица.
И жизнь прожить в сладкой дреме.
Шарахаться от малейшей тревоги.
Бежать от мысли – задуматься.
Влачить, убаюканно, годы —
От прямых лучей света – жмуриться.
Утонуть в пуховой перине…
Сюсюкаться, облизываться, с детками…
Страна Аркадия в одной квартире.
В степи раздольной – золотая клетка!
А Я – движенье. Всегда в тревоги —
Каждым мускулом, каждым нервом —
Отвечаю любым невзгодам
И в иное счастье не верю!
(когда я вижу вас, мне все в мире кажется отвратительным… чай пила, а пуп холодный)
18.I.66
Е.А. (Здравствуй, любимая, твое письмо я получил…)
Здравствуй, любимая, твое письмо я получил
Двадцатого, с вечерней почтой.
Не скрою, с нетерпением конверт открыл,
Но прочитал ночью.
«Люблю, скучаю, жду, твоя» —
Взаправду глаз не оторвать от этих строк —
Терзаюсь!
Тебя напрасно проклинаю…
Знаю…
Но, не могу прожить и дня —
Вот мой порок!
Боль моя!
Душа в разлуке,
Сука!
Ты помнишь, томящий…
Ты помнишь, томящий
Вечер в дремучем лесу?
Деревья угрюмо, печально
Хранили в листве тишину.
Пруд заросший, уснувший
Страшной тайной на тебя,
Глядел и мучил —
Тина влекла, маня.
А я, сквозь корявые сучья
Руки тянул к тебе,
А, может быть лучше
Смириться, и кануть во мгле?
Но ты подошла,
Прижалась, ко мне, дрожа…
…Это было вчера,
Это было во сне!
19.I.66
А.Е. (Ты – плод воображения…)
Ты – плод воображения.
Тоска бедного, больного рассудка.
Огромный, раскаленный солнца диск в брожении
Спутал часы и сутки!
Черной, сплошной стеной ели
На спящее сердце давят.
Мы с тобою прозрели —
Валя!
Звезды в безмолвном небе —
Как холоден неба ужас!
Не был, я не был…
Жил-не жил, мучась!
Где-то там, за грядою,
Где-то там, за лесною
Одиноко в избе печальной,
Ждешь меня ты – я твой, желанный!
Суженный, не ряженный —
Твой!
Извивается лентой без тени —
А кругом молчаливые ели —
Речка, в тиски зажата —
Это за любовь расплата!
Ты – большая моя утрата!
И ты сама во всем виновата!
Эхо в морозном воздухе
Каждым словом звенит —
Мать твою итит!
Лес тяжелыми вздохами
Про тебя молчит.
Уж совсем темно, жутко, холодно.
Охает филин, глупая птица.
Может ведьма голодная
Там, за пнем обгорелым, томится?!
Косогор – ох как сердце забилось!
Небо багрово-кровавое.
Иду, пробираюсь, где-то что-то случилось,
Растворяюсь заревом.
Темная, тихая ночь —
Мир уснул, может даже на вечно!
Я иду, я бреду в ночь прочь!
До того, что иду беспечно…
Как я люблю тебя, о, боже!
Так любить нельзя, негоже!
23.II.66
Е.А. (Был дождливый…)
Был дождливый, с сильным ветром сентябрьский вечер.
Грязные, опавшие листья покрыли сплошным ковром набережную Амура. Волны с какой-то необъяснимой тупой злобой, пенясь, разбивались о скалу «Ласточкино гнездо». Брызги волн смешивались с крупными каплями дождя река рыдала, река кипела.
Было безлюдно. Лишь двое, казалось, ничего, что делается вокруг и кругом, не замечали. Бледное лицо юноши светилось неоновым светом. Ветер рвал, расстёгивая его плащ. Ветер лохматил волосы. А юноша хохотал, дергая головой на встречу каждому порыву ветра, хлеставшего лицо ураганным дождем. Глаза юноши блестели, как зеркала Юпитера. Хохот прерывали гортанные выкрики:
«Рви волны ветер, хлещи дождь. Горбаться река дикой усмешкою! Сильнее вас я, я ваш, я – с вами!»
Тонкие, трепетные ноздри юноши алчно втягивали воздух. Тело дрожало. Левой рукой юноша крепко прижимал к себе совсем юную подругу. Ее руки в кольцо обвили шею юноши. Голова была запрокинута, скрытая копной густой развеянных черных волос. В общем, пара эта была безумна, прекрасна в своем отчаянно счастлива.
…Они познакомились недавно – совсем давно! Она хорошо помнит тот летний, теплый вечер, вечер отдыха в городском Парке Морских Офицеров. Сергея она увидела сразу, как только он вошел, остановившись на миг в просвете ворот: волнистые, светлые волосы и глаза большие, синие, печальные. Взгляды их сомкнулись. Сердца у обоих сжались в комочек. Потом забились, как воробьишки, попавшие в силки. Звуки духового оркестра, исполняющего вальс «Амурские волны», гуляющие пары, и одинокие мужчины в мундирах морских офицеров, гибкие девушки в туфельках белых, в ситцевых платьицах, – все поплыло куда-то, исчезая в прозрачном воздухе.
Какое-то остановившееся мгновение девушке казалось, что Он ее не видит (а, может быть, не хочет замечать?). То же самое казалось ему (ах, я не в мундире, она меня не замечает!)
Она не помнит, как он к ней подошел, что сказал, как взял ее за руку. Так и он, был в неведении целое мгновение! Она откуда-то узнала (сверху?), что его зовут Сергей. А он, таким же образом постиг, что ее имя Елена. Так, крепко держа друг друга за руку, они прошли на танцплощадку. Конечно же танцевали, но музыку не слышали. Ничего не видели… Только глаза, напротив. Все кругом кружилось, и они плыли в вихре кружения вместе со всем и всеми. В круговороте они целовались так, как целуются возлюбленные.
…Они стали встречаться. Да, каждый день. Он учился в медицинском институте. Она только что окончила школу, У него, каждый день занятия по 6 часов – в институте, и 2 часа практики в городской больнице. А Лена еще не выбрала свою стезю. Короче, она была ото всего свобода. Все эти 8 часов она ждала его на набережной: вдруг сбежит с лекций или подменится в больнице?
Она сразу почувствовала, что Сергей – натура романтическая, обуреваемая страстями… Однажды, он повел ее ночью на кладбище, и бросил там, среди могил, откуда и днем трудно выбраться из лабиринта оград… Ну, да ладно! Это легко забывается. А, вот лунные светлые ночи на песчаной косе среди амурских волн, куда они приплыли на утлой лодке, она не забудет никогда! Пламя костра в ночи освещала их лица, превращая в прекрасные красные маски. Булькало в воде. Тихо переговаривались волны, лаская песок. Разноцветные бабочки вели хороводы в воздухе. Ей казалось, что она среди ундид и сильфид…
Сергей хотел много чувствовать и чувствовать спешил. А ей нужен был только он, заполнивший все ее чувства. Она шептала Сергею, прильнув к его крепкой груди: «Я хочу быть похожей на тебя!» Она, правда, не понимала, что это значит на самом деле?
Год, как у Лены умер папа. И появился Сергей. Она строила планы будущей жизни «втроем: мама, Серже и я» (мама у Лены была детским врачом в маленьком дальневосточном городе). Сергей отца Лене сразу заменил. Пора было с мамой его познакомить. Лена начала строит планы. Даже решила в следующий год поступать в медицинский институт. Сергея ее планы ничуть не интересовали. Он жил наудачу и своих планов конкретных не имел. Она решил, что с ней он образумится, соберется, и, по-хорошему успокоится. Что она решила – Сергея не волновало. О разлуке ни она, ни он не думали. Но – каждый «не думал» по-своему…
…Дождь усилился до штормовых порывов. Ветер завихрял опавшие листья в копны. Стало холодно даже в объятьях. Ленка промокла, замерзла, дрожала, руки ее, засунутые под плащ Сергея все равно окаменели от холода. А Сергей продолжа состязаться со стихиями ветра, воды и вихрями грязных опавших листьев. Наконец Ленка подтянулась к уху Сергея и закричала, стараясь перекричать вселенский гул непогоды:
«Милый, пойдем ко мне! Там тепло. Тап тихо. Сбросим мокрую одежду. Наденем толстые халаты. Я посажу тебя в глубокое кресло у камина. Буду поить тебя крепким горячим чаем с малиновым вареньем…» Он, казалось, ее не слышал! И, вдруг лицо его исказилось зловеще в неоновом свете гремящих фонарей. Да, это он прокричал в ответ ее предложению уйти к ней домой, в теплую квартиру с крепким чаем и малиновым вареньем;
– Ленка шла бы ты… домой! Сейчас же! Я больше не хочу тебя видеть!» Он грубо оттолкнул себя от нее. И повернулся к ней спиной… Лена опешила, зарыдала бесслезно, и быстро пошла прочь, не обходя лужи. Больше они не встречались.
P.S. Лена вышла замуж вскоре за хорошего знакомого Сергея. К сорока годам, когда они случайно встретились в медицинском институте, где она преподавала, Сергей ее не узнал: так сильно она потолстела и так сильно поредели ее смоляные кудри!
24.II.66
