Ева Ночь
Тот, кто меня купил
Глава 22
Тая
Это было необычное место. Не фешенебельный ресторан, не вычурное кафе, а ресторанчик, больше похожий на старинную таверну из фэнтезийных книг. «Дон Кихот» и рядом не стоял с этим заведением.
Что-то было в нём притягательное и взрывное. Как любовь с первого взгляда. Да почему «как»? Именно любовь с того момента, как я переступила порог этого домика под черепичной крышей.
Бодро играла музыка. Что-то такое неуловимо знакомое, но забытое за ненадобностью. Гинц ловит моё замешательство, вглядываясь в напряжённо сведённые брови.
– Это «Тарантелла» – итальянский народный танец.
– И название ресторанчика, – вспоминаю я вывеску. Иностранные, смешно раскоряченные буквы. Дай им волю, отплясывали бы лихо, как девушки в красных косынках на небольшой сцене.
– Кого я вижу! – подкатывает к нам невысокий плотный толстячок. У него красное лицо, опрятная борода и пивное брюшко. Будь в нём поменьше роста – сошёл бы за гнома. А улыбка – на миллион долларов. Совершенно чудесный солнечный толстячок с мягкими карими глазами под изящно загнутыми ресницами и копной тугих завитков на большой голове. – Неужели это ты, Гинц? Пожаловал наконец-то в мою обитель? И девушку с собой привёл? Не иначе Архимед нашёл рычаг и перевернул землю!
– Да ладно тебе, Игнасио, сарказм твой не уместен. Познакомься лучше с моей женой. Тая, это Игнат, мой старый друг и компаньон. Большой оригинал и ярый поклонник всего итальянского.
– Женился! – всплеснул ручищами Игнат и, склонив голову, приложился поцелуем к моей руке.
Признаться, я сконфузилась. Не знала, куда себя деть.
– Где ты нашёл такой нежный и невинный цветок, Гинц? – старинный друг, не отпуская мою руку, ведёт за собой, ловко лавируя между столиками. Ещё не вечер, но ресторанчик забит под завязку, как тугой кошелёк с золотом у рачительного хозяина. – Я, наверное, могу сказать, что удивлён.
Он заводит нас в крохотный закуток, отрезанный от общего зала выпуклой перегородкой. Здесь всё по-настоящему: деревянный стол без скатерти, деревянные стулья-кресла с подлокотниками. Не вычурный ресторан «в стиле», где искусственно, тщательно продумана каждая деталь интерьера, а место, где есть душа.
– Нравится? – спрашивает Эдгар, как только хозяин покидает нас, чтобы распорядиться об обеде-ужине.
– Очень, – не скрываю своего восторга. – Я бы здесь всё потрогала.
– Думаю, это можно устроить, – улыбается он мне. И лицо его в неярком освещении кажется мягче, не таким резким. – А пока потрогай меня.
Он произносит это так, что меня кидает в дрожь. Интимно и бесстыдно. Откровенно и открыто. Протягивает руку и склоняет голову. Вроде бы шутливо, но я чувствую: ему хочется, чтобы я прикоснулась.
Робко вкладываю свою ладонь в его. Ощущаю пожатие. У Эдгара всегда тёплые руки. Шершавая кожа – это уже знакомо, и я провожу кончиками пальцев по мозолям, а второй рукой несмело прикасаюсь к его волосам. Зарываюсь в них. Слышу довольный вздох. Он как большое, благодушно настроенное животное. Сытое, а потому не прочь получить ласку. Но где та грань и уверенность, что мне не откусят руку, как только что-то ему не понравится?
Я вдруг понимаю: внутри меня буря. Что-то переворачивается, бурлит, раздражает, ёкает, крутится по спирали. Сердце рвётся из груди. Я получаю удовольствие, касаясь этого мужчины. Он для меня как бомба с часовым механизмом. Не знаю, когда взорвётся, не умею обращаться с подобным, но тянусь, вслушиваясь в «тик-так» его сердца.
– Поцелуй меня, – губы его так близко. А в душе – ураган. У меня кружится голова от его запаха. Я теперь узнаю его с закрытыми глазами. Не уверена, что среди тысячи подобных, но выделить смогу в толпе, наверное.
– Как Мотю и Хрюна? – пытаюсь шутить, но во рту у меня пересыхает от волнения.
– Как жена целует мужа. Как женщина – мужчину. Хотя ты пока ещё не женщина, но сути это не меняет.
«Пока». Что он хочет этим сказать?
– Таисия Гинц, ты не должна быть такой робкой. Иначе тебя съедят на первом же перекрёстке.
Его фамилия рядом с моим именем – навылет, как пуля. Неожиданно, хоть я вчера и примеряла, как это будет звучать. В его устах подобное сочетание – как тёрпкое вино. Резко, немного категорично и очень властно. Он всё решает сам – помню. У него на всё есть собственное мнение и готовый план. Наверное, он ко всему готов. К любым неожиданностям. А я нет. Но жизнь научила меня не отступать, а идти вперёд, даже если очень страшно. Гинца я не боялась. Скорее, наоборот.
– Не знаю, почему ты видишь во мне трусливого зайца. Это не так.
С этими словами я делаю невероятное – впиваюсь в его губы поцелуем. Как умею. Опыта у меня мало, зато пыла – с лихвой. Кажется, ему нравится. Эдгар издаёт то ли рык, то ли короткий стон, тело его становится твёрдым, но невероятно притягательным, удобным: я кладу руки ему на плечи, поглаживаю, ощущаю, как громко и ровно бьётся его сердце. Это что-то невероятное. Взрывоопасное.
Губы его живут собственной жизнью. Уже не я его целую, а он меня. Пальцы его гладят моё лицо. И мне хорошо. Здорово. Хочу ещё. Хочу, чтобы это не кончалось. Но тихое покашливание вырывает из марева поцелуя. Я краснею и боюсь поднять глаза. Зато Эдгар не смущён. Смотрит на Игната насмешливо и немного лениво.
– Видно, что молодожёны. Гкхм, я сейчас как чёртов вуайерист. Подглядывал. И не стыжусь. Стесняюсь спросить: ужинать будете? Или прямо сейчас сбежите? Вы как два факела.
– Будем, будем. Мы всё будем, старый ты пройдоха.
– Тогда мой итальянский повар старался специально для вас. Суп «Минестроне», нежная паста с соусом на выбор: песто, карбонара, болоньезе, фрутти де маре, – сыплет Игнат названиями блюд и жестикулирует как настоящий итальянец. Я ничего не ела с утра, волновалась. Поэтому благосклонно принимаю и суп, пахнущий копчёностями, и пасту, и салат из морепродуктов.
– Забыл спросить, как ты относишься к рыбе, – Эдгар ест, наслаждаясь.
– Положительно. Я неприхотлива в еде и, наверное, буду есть всё. Рыба так рыба, мясо так мясо. И горячие супы – моя слабость.
Он смотрит на меня одобрительно, словно я сдала какой-то, только одному ему понятный экзамен.
Когда приносят десерт и кофе, я понимаю, что лопну, если впихну в себя ещё хоть кусочек.
– Настоящий тирамису! – увещевает Игнат, как змей-искуситель. – Больше сеньорита нигде не попробует такого. Разве что в Италии.
– Сеньора! – рычит Гинц, и мне становится смешно. Это какая-то эйфория от вкусной еды, итальянской музыки, местного антуража. И от близости Эдгара, который совсем не похож на себя. Но что я о нём знаю?
Здесь он раскрепощён, шутит. Они с Игнатом постоянно подкалывают друг друга. Шутливо похлопывают друг друга по плечу, вспоминают то ли детство, то ли юность. А может, и то и другое вместе.
Я выпила очень вкусного вина и с непривычки мир шатается у меня перед глазами. Идёт волнами да бурунами, но мне настолько хорошо, что улыбка не сходит с лица.
– Только ложечку, – сдаюсь я. – Больше не смогу.
– А мы вам с собой на вынос. Потом, ночью, проголодаетесь и пойдёте искать еду. А там всё, что нужно для тех, кто не спит.
– Я не ем ночью, – смеюсь. – Я сплю по ночам.
– И он даёт тебе спать? – вот же вопросик. Я лишь загадочно улыбаюсь и боюсь рот открыть, чтобы не брякнуть лишнего. Не настолько уж я и пьяна.
– Не задавай личных вопросов, чтобы не получить в нос, – ворчит Эдгар почти добродушно, но глаза его сверкают сталью – холодными снегами Килиманджаро, и друг его понимает, что переступил черту, за которую этот жёсткий мужчина заходить не советует.
Игнат понимает его с полувзгляда. Уходит, поднимая руки и ворча под нос, что некоторые, видимо, шуток не понимают и доброты его не ценят, но он не помнит зла, и поэтому всё же подготовит пакеты с едой. На всякий случай. Мало ли.
– Зачем ты так? Он милый и хотел как лучше.
Эдгар салфеткой вытирает мне щёку – наверное, я измазалась в креме – и рубит по пунктам. Наверное, на переговорах он умеет убеждать даже мёртвых в своей правоте:
– Первое. Он знает, что слишком личные темы – это табу. Второе. Его любопытство не повод наглеть. Третье. Игнат не обидчив и знает, что я всегда справедлив.
– Всегда? – я всё же сомневаюсь.
– По крайней мере, стараюсь. Пошли домой?
– Пойдём, – вздыхаю и поднимаюсь из-за стола. Ноги меня не держат, и я, покачнувшись, чуть не падаю.
– Э-э-э, жена, да ты пьяна, – у него прекрасный смех. Самый лучший. Тихий сейчас, проникновенный и совершенно не злой, не ироничный, а добрый, домашний, мягкий. – Иди сюда.
Он протягивает ко мне руки – сильные и надёжные – и я второй раз за день попадаю в его объятия. И сейчас мне не нужно ни ломаться, ни стесняться. Я обнимаю его за шею и доверчиво кладу голову на плечо.
– Ты же не обидишь меня, справедливый Эдгар Гинц? – спрашиваю неожиданно. Это всё вино. Хочется откусить язык. Спрятаться в нору. Но его лицо рядом. И глаза пристальные изучают.
– Я буду очень стараться, Таисия Гинц.
Всего несколько слов. И всё: в груди у меня взрывается шар – горячий, обжигающий, с острыми осколками. От этого легко и больно. Не физически, нет. Я ещё сама не разобралась, куда он залез, этот незнакомец, ставший сегодня моим мужем. Но, кажется, я готова рискнуть – пустить его так глубоко, как никому не позволяла. Может, потому что пьяна. А может, потому что хочу верить и … нет-нет, я пьяна. Точка.
Глава 23
Эдгар
Её разморило в машине почти моментально. Она спит, положив голову мне на плечо. Тихая. Прислушиваюсь, чтобы уловить её дыхание. Рот приоткрыт и лицо юное-юное. Девочка, не умеющая пить вино. И ведь выпила совсем немного. Но ей хватило. А может, повело её от голода и нервов, а потом – от сытости. Меня не раздражает её сон. Наоборот – успокаивает. Странно и непривычно.
Я не хочу её будить, собираюсь на руках отнести в квартиру, но она просыпается. Хлопает глазами, как совёнок.
– Я сама, сама, – отбивается смущённо от моих рук, и снова её сопротивление не злит, а только будоражит. Хочется смеяться. Кружить её так, чтобы визжала. Нестись по тёмным улицам, считая фонари.
Я тоже чувствую себя пьяным и молодым. Способным на спонтанные безумства. В венах бурлит возбуждение. Азарт.
Мы мчимся мимо консьержа, держась за руки. Смеёмся. Она долго не может попасть ключом в замочную скважину – хохочет так, что плечи ходуном ходят. Приходится делать всё самому. А пока я открываю, она успевает от смеха сползти по стенке – сидит на корточках, пытаясь натянуть на колени золотистое короткое платье. Красивые коленки. Выпуклые, ровненькие, аккуратные.
– Пойдём, – я протягиваю ей руку, и она охотно вкладывает свою ладонь. Доверчивый открытый жест.
Я давал себе слово сдерживать порывы, но не могу обуздать тёмную реку, что бурлит внутри и тревожит, не давая покоя.
Я целую её прямо в коридоре, прижав к стене. Настойчиво. Жадно, не пытаясь быть ни нежным, ни осторожным. Это поцелуй, полный жажды. Она отвечает мне неистово и пылко. Прижимается всем телом. Или это я вжимаю её в стену?..
Глажу её плечи, прохожусь ладонями по бокам, задираю платье, отстраняюсь, чтобы обхватить ягодицы. Да. То, что нужно. Прижать её поближе к паху, где уже болезненно окаменел мой член.
Сейчас мне всё равно, что я её, видимо, пугаю. Это выше меня. Это сильнее. Хочется порвать её одежду на клочки и взять прямо здесь и сейчас – у стены, стоя. Но каким-то образом ей удаётся достучаться до меня.
– Эдгар, – просит она, как только я отрываюсь от её губ и впиваюсь в нежный изгиб шеи. И пальцем проводит по моей щеке. От виска и до подбородка.
Я отстраняюсь. Упираюсь лбом в стену. Дышу тяжело, словно час в тренажёрке отпахал.
– Сходи. В душ. Да. Сходи. А я подожду тебя.
Она отходит в сторону, но не спешит сбежать. Тоненькая фигура в золотом платье посреди коридора. Я готов надавать самому себе по лицу. Хлёстко, чтобы выместить досаду. Чёрт. Я зверь. Несдержанное грубое животное. Но просить прощения не собираюсь.
– Ты… останешься? – что в её голосе? Ожидание или испуг?
Боится потерять свою драгоценную девственность? Но уж второму мужу нетронутой она не достанется. Дудки. Я женился в конце концов. И, чёрт побери, не собираюсь передёргивать затвор в душе, чтобы слить напряжение.
Сам того не подозревая, я загнал себя в ловушку. Или Тая, или никто. Или дрочить как альтернатива. Если я сейчас сделаю хоть один неверный шаг, об акциях можно забыть. Варшавин не из доверчивых дурачков. Он проверит каждый мой шаг. И будет играть, как кот с мышью. Уж я-то его хорошо знаю. Нет ничего хуже, когда давний друг превращается пусть не во врага, но в конфликтующую сторону – если уж говорить совсем мягко.
– Да, – не щажу я её нежных чувств, – я не только останусь. С сегодняшнего дня мы живём вместе. Здесь, в этой квартире.
Как только я это сказал, сразу почувствовал себя легче. Вот так просто, без лишних объяснений, поставил перед фактом и точка.
– Странно, – бормочет она, перебирая пальцами подол платья. Дурацкая привычка, выдающая её неуверенность. Нужно отучать её от подобных замашек. Тут ещё пахать и пахать, пока избавишься от лишнего, чтобы сваять собственную Галатею.
– Что для тебя странно, Таисия Гинц? Я женился на тебе. Дал свою фамилию. И ни разу не говорил, что брак будет фиктивным. А то, что ты там себе навоображала – это только твои проблемы.
Она смотрит на меня глазами смертельно раненого животного. Чёрт. Вот тебе и брачная ночь. Обидел. Вроде ничего такого и не сказал. Но она стоит сейчас одинокая и брошенная. И сократить расстояние – три шага. И нет возможности их сделать. Пропасть. Как разделительный барьер. И взгляды наши словно два опасных дула.
Так, не произнеся ни слова, она уходит. А я остаюсь один. Иду на кухню и жадно пью минералку. Слышу, как она почти неслышно уединяется в ванной. Как шумит вода. Смотрю невидящим взглядом в оконное стекло. Там темень почти непроглядная. Но даже если бы что-то и просматривалось, вряд ли бы я это увидел. Хочется побиться головой о стекло.
Тая неслышно подходит сзади. Погрузившись в тяжёлые думы, даже не услышал её шагов. Почувствовал только, как тонкая рука коснулась плеча. Тело окаменело, приготовившись дать отпор. Хорошо что у меня железные нервы.
– Никогда больше так не делай.
– Как? – опускает она руку, и я проклинаю всё на свете. Более тупого идиота не найти.
– Не подкрадывайся, – я ловлю её руку и кладу на место. Туда, где она была несколько секунд назад. – Я мог ударить. Неосознанно. На инстинктах.
Тая касается щекой моего пиджака.
– Я приготовила для тебя полотенца. Мужских вещей в доме нет, к сожалению.
Поворачиваюсь резко. Смотрю ей в глаза. Я нарычал на неё. Нагрубил. А она предлагает мне полотенца. Это попытка сгладить углы? Или поиграть в семью.
– К счастью. К счастью, Тая, что в доме нет мужских вещей. А то бы я точно не так всё понял. Но завтра они появятся. Мои. И ты должна к этому привыкнуть. Как и к тому, что я теперь есть в твоей жизни.
– Кажется, я не сказала ни слова против, – пытается слабо улыбнуться она. – Но ты любой мой писк воспринимаешь за сопротивление. Хочу объясниться раз и навсегда. И ты меня выслушаешь, Эдгар Гинц!
Вот оно. Глаза сверкают, плечи расправлены, подбородок гордо задран. Она вполне способна кого хочешь поставить на колени. Но не меня. Эти колени не гнутся. И никакие женские уловки не срабатывают. А выслушать всегда можно. Почему бы и нет?
– Ты заплатил за меня долг Гене за рассыпавшуюся в дребезги рухлядь. Взамен твой друг Сева предложил мне непыльную работёнку. Им оказалось замужество. Работёнка и брак не очень между собой вяжутся, согласись. Ты без конца меняешь условия. Злишься. Рычишь. Командуешь. Ты просил быть покладистой женой на время, а теперь список требований ширится и ширится, и я никак не успеваю к ним приспособиться, привыкнуть. Что я сделала тебе плохого или не так? Ты то гладишь, то отталкиваешь. Но я же не собака. Я человек. И хочу знать, в конце концов, как приспособиться. Понять тебя.
Я бы сейчас отдал половину своего состояния, чтобы она снова была немножечко пьяна и весела. Как буквально час назад.
– Иди сюда, – прошу, но она отпрыгивает разъярённой кошкой. Разве что не шипит и не выпускает когти. – Иди. Сюда.
Я сам режусь о лезвие собственного голоса, но это почти всегда срабатывает безотказно. Тая делает два яростных шага и приближается ко мне. Я сгребаю её в объятия. Сжимаю крепко. Деревяшечка моя. Снова чурбачок. А ведь совсем недавно уже начали проглядывать линии.
– Я не умею просить прощения, – выдыхаю ей в волосы. Хорошо, что не вижу её лица и глаз. Иначе бы не признался. – Я сейчас пойду в ванную. Вымоюсь и вытрусь приготовленными тобою полотенцами. А ты пока свари кофе. Чёрный. Без сахара. И мы посидим. Поговорим. Не могу обещать, что превращусь в домашнего диванного котика, но я хочу попробовать жить вместе с тобой. Это нелегко. Знаю. И терпеть придётся меня разным. Сомневаюсь, что ты справишься. Тебе не хватает ни опыта, ни сил.
Искоса поглядываю на свою жену. Это вызов. Манипуляция с моей стороны. Но она, как я и думал, ведётся.
– Пф-ф-ф! – пыхтит возмущённо. – А не слишком ли ты много на себя берёшь, Эдгар? Это у тебя семь пятниц на неделе, как у истеричной барышни, а моему терпению небеса позавидовать могут.
Вот так бы и отшлёпал за нелестные эпитеты в свою сторону. Но я позволяю ей высказаться. Пусть. Зато она перестала обижаться. А это сейчас самое важное.
– Ну, вот я и полюбуюсь на твоё ангельское терпение. И вообще. Успокойся. Не забывай, что тебе нельзя волноваться. Как-никак ты немножко беременна. А я в душ.
– Это ты немножко беременный! – вопит она мне вслед. – И если уж так переживаешь, то мог бы быть терпеливее с беременной женой!
Я не отвечаю. И хорошо, что она не видит моей улыбки. Замечательно. Ночь предстоит бурная.
Глава 24
Тая
Прислушиваюсь, как льётся в ванной вода. Мне нужно угадать, иначе кофе остынет. Шуточка про беременность плоская, но он прикрывается ею как щитом. Я не сержусь. Мне его жаль. Что-то было в его прошлом, что заставило атрофироваться чувства. Испытывать дискомфорт, когда кто-то рядом. И это его «жить вместе» испытание скорее не для меня – для него. И боится он или не боится, но явно нервничает.
Несмотря ни на что, в душе к нему плещется нежность. Желание погладить ежа по иголкам. Уколоться – да. Может, даже до крови пораниться, но я не боюсь ссадин и царапин. И глубоких ран не страшусь. Есть в этом мужчине нечто, заставляющее доверять.
Я не знаю, что он выкинет в следующую секунду. Но, наверное, поэтому звенят все чувства. Вопреки всему. Нелогично и без всяких условий. Я готова лететь на его свет. Я вижу его сердцем. Готова рискнуть, потому что если оступлюсь, ошибусь – разобьюсь насмерть. Только так – на грани белого и чёрного. Без полутонов и дополнительных линий, за которые можно было бы зацепиться и уберечься.
Без страховки. Босиком по острым камням его души. Но если я готова так принять его, он тоже должен ответить взаимностью. На меньшее я не согласна.
– Заждалась? – его голос очень близко. Его губы касаются моего плеча. Мимолётом. Простой жест, от которого я готова взвиться в небо огненной стрелой.
– Задумалась.
– И не сварила кофе, – он не огорчён.
– Хотела, чтобы был горячий и свежий. Подожди немного.
Я оборачиваюсь, чтобы замереть. Он стоит голый. Почти. Кремовое полотенце прикрывает только бёдра. Эдгар наблюдает за мной и не прячется. Вот уж в ком нет комплексов. Да и зачем ему. Он мужчина. Его красота слишком явная и очевидная. Широкие плечи. Хорошо развитая мускулатура. На груди немного неожиданно тёмной поросли. В контраст со светлыми волосами. Плоский живот и дорожка, что убегает под полотенце.
Я слишком явно разглядываю его. И не могу остановиться. Не могу отвести взгляд. Эдгар расслаблен. Опирается на подоконник поджарым задом и тонко улыбается.
– Тая, кофе.
Я спохватываюсь и успеваю подхватить джезву. Всё хорошо. Я молодец. Точнее, он молодец. Предупредил. Разливаю кофе по чашечкам и стараюсь не смотреть на мужа.
Муж. Не чужой мужик, что выхватил меня взглядом в «Дон Кихоте», а мужчина, которому я нужна. Пусть для чего-то. Я хочу надеяться, что это пока.
Он садится напротив, делает глоток. Жмурится довольно. Ему нравится. А затем накрывает своими руками мои ладони.
– Я тебя не пугаю? – он поводит глазами на свою голую грудь.
– Нет, – это не вранье, хоть обнажённого мужчину я вижу впервые. Это даже интересно. У него на боку рваный шрам. Белый за давностью. Старый. Я бы потрогала его, если бы осмелилась.
Он тянет мои руки и прикладывает их к своему лицу. Закрывает глаза. А я не знаю, что делать дальше. Могу ли я его погладить? Ждёт ли он этого?
– Скажи мне, если тебе страшно. Я пойму. И, наверное, смогу уйти в большую комнату. Устроиться там и уснуть.
– Мне не страшно, Эдгар, – я всё же глажу его кончиками пальцев несмело. И он вздыхает, целует меня в ладонь, словно благодарит за робкую ласку.
– Но ты не готова. А я обещал, что будет всё, как хочешь ты. Я приму твой отказ. И, наверное, тебе не стоит ни винить себя, ни торопиться.
– Мне трудно говорить об этом. Я не знаю, как быть готовой или нет. Но я не боюсь, правда. Просто… не спеши, ладно? И будь нежным, насколько сможешь. Большего я не прошу.
Он отпускает мои руки. Проводит пятернёй по влажным волосам. Выдыхает шумно.
– Иди сюда, – похлопывает он по своему колену. И я не сопротивляюсь. Не колеблюсь. Сажусь и даже не поправляю задравшийся халатик. Он всё равно его снимет с меня. К чему сейчас моя скромность. Я девятнадцать лет жила с нею. Наверное, настал час побороть себя и попробовать взрослой жизни. Впрочем, он уже и так показал, как это может быть хорошо.
– Я буду целовать тебя. Только поцелуи. И немного руки. Ты в любой момент можешь меня остановить. Я сдержусь. Даю слово.
Он склоняется к моим губам, и я сама обвиваю его шею, притягиваю к себе. Отвечаю на поцелуй. Мягкий. Нежный, очень деликатный. Эдгар не спешит. Руки его безвольны и безучастны. Поддерживают – всего лишь.
Я прислушиваюсь к себе. Мне нравится с ним целоваться. Губы его засасывают, тянут за собой в тёмные воды, но это приятно. Это пробуждает внутри робкий отклик где-то в груди. Закрываю глаза – так лучше, и ничто не отвлекает.
Он пахнет кофе. Язык его немножко горчит. Я хочу чувствовать. Хочу, чтобы поцелуй стал глубже, и пытаюсь подтолкнуть его к этому. И он понимает. Чутко улавливает моё желание. Мы целуемся так, что в какой-то момент я теряюсь, растворяюсь в ощущениях, и уже нет ничего вокруг – только он и я. Только я и он.
Когда ожили его руки? Когда его пальцы начали меня поглаживать? По спине, по плечам, по шее. Лёгкие касания. От них кожа зудит и загорается. Словно сотни светляков прилетели и зажгли разноцветные огоньки там, где Эдгар оставляет скользящий след.
Я выгибаюсь – и его ладони накрывают мою грудь. Кружат по халатику. И стрела огненным жалом спускается ниже – бьёт в живот, и хочется сжать ноги. Инстинктивно я так и делаю. Напрягаю бёдра, пытаясь спрятать место, где зарождается моё желание.
Эдгар замедляется. Разрывает поцелуй. И я тянусь за его губами слепо – не хочу расставаться ни на миг.
– Тш-ш-ш, не спеши. Мы всё успеем, Тая Гинц. Сядь ко мне спиной.
Он командует. И его низкий голос вибрирует внутри меня. Я сажусь к нему спиной. Между широко разведённых ног. Там нет ничего – только полотенце, что уже не скрывает его возбуждения. Я осязаю его твёрдую плоть в районе копчика. И это не отталкивает, а будоражит ещё больше.
Эдгар спускает халат с моих плеч, оголяя грудь. Первый порыв – прикрыться. Хотя бы руками. Но он не даёт.
– Не бойся. Доверься. Я не сделаю ничего плохого.
Его рокочущий голос гипнотизирует, уводит за собой моё сознание. И я замираю, закусываю губу, когда его ладони кружат над сосками – задевают их слегка, дразнят, но не дают полноты ощущений. Я готова стонать от разочарования, когда он всё же сжимает мои груди – плотно, но нежно.
– Моя робкая девочка. Я хотел бы попробовать их на вкус. Но это позже. Тебе же нравится, как я тебя касаюсь?
– Да, – я шепчу. Мне не хочется разрушать туман страсти, что обволакивает нас со всех сторон.
– Разведи ноги в стороны. Смелее. Вот так, – он помогает мне рукой. Это бесстыдно. На грани безумной смелости для меня. Практически невозможное. Но его руки, его пальцы не оставляют мне выбора. Это падение. Сладкое. Грешное, Безумно приятное. И я готова падать в эту чувственную пропасть, потому что знаю: оттуда есть выход. Там вырастают крылья.
Пальцы его пробрались в трусики. Одной рукой он поглаживает и очень нежно пощипывает сосок, а второй – гладит меня там до тех пор, пока мой экстаз не вырывается на волю и не выносит на своей волне меня вверх, туда, где сверкает белая молния. Хрипло вскрикиваю. Взлетаю. На миг. Бьюсь в разрядке.
– Вот так, моя девочка. Всё правильно. Ты молодец.
Его слова – лезвием по оголённым нервам. Хочется плакать и смеяться. Хочется поделиться свое лёгкостью, сделать что-то, чтобы и он получил удовольствие. Вместе со мной. А не просто подарил и остался в стороне.
Его рука всё ещё в моих трусиках. Вторая – оглаживает тело от шеи и до низа живота. А губы целуют плечо.
Я соединяю ноги, встаю и поворачиваюсь. У Эдгара волосы растрепались. У него глаза – сумеречная хмарь. И губы сжаты плотно от сдерживаемой страсти. Полотенце не скрывает его возбуждения.
– Пойдём, – протягиваю ему руку. – Я хочу, чтобы это случилось в постели. Я хочу тебя, Эдгар Гинц. Очень.
Безумная смелость. Может, во мне бродят остатки хмеля. Иначе я не могу объяснить, почему такая смелая. Почему подобные слова слетели с моего языка, и я не провалилась от стыда под землю. Но какой стыд? Боже мой, какой стыд, если я не могу оторвать от этого мужчины взгляд? Если сжигаю глазами кремовое полотенце? Если первое, что я делаю, когда он вкладывает руку в мою ладонь и встаёт, – одним движением срываю с него эту махровую тряпку?..
