Ева Ночь
Тот, кто меня купил
Глава 58
Тая
У меня хватило сил зайти к детям. Ида читала им сказку.
– Вы поссорились, да? – спросила Настя, как только за домработницей закрылась дверь.
– Нет, – солгала я, – нам нужно было поговорить. Так бывает: иногда взрослым надо разговаривать, чтобы понять друг друга.
– Мама с папой тоже разговаривали, – вздохнул Марк.
И детей словно прорвало. До этого они не рассказывали, что было до того, как попали к нам, а сейчас плотина рухнула и остановить их было невозможно. Да я и не хотела.
– Мы скучаем по маме. Очень, – почему-то шёпотом сказала Настя. – Она у нас весёлая. Была, пока папа не заболел.
Они тосковали, а я боялась рассказать, что видела её.
– Мама сказала, что заберёт нас, – в голосе Марка столько мечтательности, что я растерялась.
– Вам с нами плохо? – такие вопросы всегда тяжело задавать.
– Нет, но с мамой – лучше, – в голосе Марка – уверенность.
Наверное, так и есть. Маму не заменит никто.
Я засиделась с ними. Потом купала. Потом укладывала спать. А Эдгар всё так и сидел на кухне – я видела краем глаза. О чём думал – не знаю.
Я умирала с голоду, но не посмела зайти. Пусть. Сейчас лучше не сталкиваться, чтобы не сделать ещё хуже, чем есть. Нам обоим нужно остыть, подумать о многом.
Я упала в холодную одинокую кровать, укуталась в одеяло и уснула мгновенно. А проснулась от прикосновения. Эдгар коснулся меня, и этого оказалось достаточно. Мы сплелись, как два осьминога – крепко, всеми конечностями. В один клубок, когда не понять, где он, а где я.
Целовались, как сумасшедшие. И мне наконец-то стало и жарко, и хорошо. Я ловила его руки, целовала ладони. Он вжимался в меня бёдрами – возбуждённый и горячий. Тёрлись друг о друга, как не воспламенились.
Его губы – везде. Одежда – в клочья. От нетерпения, от невозможности ждать – так хотелось нам быть ближе, невыносимо ближе, чем есть.
Когда он вошёл в меня – я закричала. Рассыпалась на осколки радуги и хотела большего. Быть с ним. Жить в нём. Слиться так, чтобы ему никогда не захотелось меня бросить, оставить, убежать.
Он вторгался в меня мощным прибоем, неистовым штормом, высокой волной, что брала меня в плен и освобождала. С каждым толчком, с каждым движением Эдгар становился ближе, и хотелось, чтобы это никогда не кончалось.
Он что-то шептал сквозь стиснутые зубы. Бормотал то ли «люблю», то ли «убью». Но, учитывая наши непримиримые разногласия, в «люблю» я поверить не могла. «Убью» ближе к истине, но я позволяла, позволяла себе думать, что слышу заветное слово – то, что хотела бы услышать от него больше всего на свете.
Мы так и уснули – сплетённые вместе. Он во мне. Он мой. Единственный. Я знала это точно и не хотела ничего другого. Я бы хотела стать его дыханием. Его кислородом. Чтобы он мог дышать мной. Чтобы я всегда была необходима ему для жизни.
Человек не может жить без воздуха. Если бы я только могла, я бы растворилась в атмосфере. Лишь бы ему было хорошо.
Я проснулась в одинокой постели. Может, мне всё приснилось? И не было никакого Эдгара ночью?
Заботливо подоткнутое одеяло. Я обнажённая. От моей пижамки – жалкие останки. Она так и валяется рядом с кроватью. Он был со мной. И ушёл. Молча, не сказав ни слова. Наверное, даже не поцеловал. Я бы почувствовала. Не приласкал, как он любил это делать с утра. Как жаль, что ночь стирает барьеры, а день их возвращает назад и подчёркивает высоту планки, через которую нужно перемахнуть, чтобы наконец-то достучаться до самого невыносимого, самого любимого мужчину в моей жизни.
Я приняла душ. Я наконец-то поела. Завтракала с наслаждением. Дети ещё спят, можно насладиться тишиной. Че Гевара зевает во всю пасть. Судя по всему, с ним уже погуляли. Кто-то слишком рано встал. Пробежка ранним утром для очень упрямых мозгов – то, что нужно.
– Не помешаю? – Леон зашёл в кухню, и я пожалела, что моё одиночество разрушено. Я бы хотела ещё немного подумать. Как быть. Что делать. С чего начинать. Но Леон… мы и так слишком долго не обращали на него внимания.
– Присаживайся, – стараюсь подавить вздох. – Хочешь кофе или чаю?
– Я сам, – качает он головой. – Тебе не нужно пытаться угодить мне. Да и вообще не нужно. Я вполне способен сделать и чай, и кофе, и завтрак приготовить.
– Я встречалась вчера с Эльзой, – говорю открыто. Этот разговор тоже нужно пережить.
Леон кивает. Наливает воду в чайник. Зажигает газ.
– Я знаю. А ещё знаю, что вы поругались с Эдгаром. Наверное, мне не стоило тебя подталкивать к этой встрече. Получилось неправильно. Точнее, я не жалею, нет. Вы должны были встретиться. Поговорить. Она… замечательная, другой такой нет. Ни я, ни малышня не осуждаем её за то, что случилось. Нужно немного подождать, и всё наладится. Будем жить, как прежде. И Эдгар успокоится.
– Ему нелегко, – пытаюсь оправдать мужа. – Вот так сразу, через столько лет, сложно поверить в то, что жизнь была немного другой, чем он видел.
Леон поворачивается и смотрит мне в глаза. Меня как током бьёт – так он похож на Эдгара. Те же черты, тот же упрямый взгляд. Глаза у них – от матери. И это я тоже помню.
– На самом деле, мне плевать, что он думает, во что верит. Я… знаю, о чём вы говорили вчера.
– Подслушивал? – кажется, я не удивлена.
– Слышал. Вы не очень тихо разговаривали. Мне всё равно, сможет ли он простить или понять маму. Это… слишком сложно на самом деле. Я задавал себе тысячу вопросов. Ставил себя на его место. Наверное, я бы вёл себя, как и он. Время, искажённое восприятие. Обиды. Смерть отца. Я тоже это пережил. Тоже был неродным. Но его любили. А меня – только мама. Поэтому мне важно, что ты поверила ей. Это всё, чего я хотел. Не нужно пытаться их сводить, мирить. Мне кажется, их ждёт только лишняя боль.
– Почему? – я искренне не понимаю убеждённости Леона.
Он снова смотрит мне в глаза.
– Всё просто. Правда осталась там, в прошлом. Никто не знает, как оно было на самом деле. И свидетелей не осталось. Я знаю: мама не лжёт. Она никогда не умела врать и изворачиваться. Слишком прямая и бесхитростная. Кто-то может её не понять. Осудить. Но осуждать легко, понять – сложно.
Он подбирал слова. Запинался. Пытался сформулировать мысль. Кусал губы.
– Ты можешь не объяснять, – погладила его по предплечью. – Я всё понимаю. Но мне всё же хотелось бы, чтобы и Эдгар понял. Или хотя бы простил. Через столько лет сложно – ты прав. Дадим ему время. Он поймёт.
Леон поймал мою руку и поцеловал. В раскрытую ладонь. Совсем как Эдгар. Меня словно током ударило – таким интимным показался этот жест.
– Не надо, – мягко забрала руку.
– Всего лишь благодарность за понимание, – обдаёт меня холодом далёких гор.
– Всё равно – не нужно, – прошу я и ухожу.
Нужно будить детей. Узнать, как там Синица. Я вчера была слишком занята побегом, встречей, разборками с Эдгаром и совсем забыла о подруге. А её здесь нет. Значит, она всё же отправилась в общежитие.
Проснувшаяся совесть накрывает меня с головой. Может, Эдгар её выгнал? Разозлился?.. Как бы там ни было, нужно жить дальше. И никакие ссоры не отменяют повседневных дел. Всё наладится. Я уверена. А если не уверена, значит буду воспитывать в себе позитивное мышление по системе Лины Синицы. Сейчас самое время заняться именно этим. Хоть я и не верю в Мироздание.
ла по лёгкому пути – сбыла их и удрала. С глаз долой – из сердца вон. Ты не разжалобила меня, Тая. Не нахожу я в своём сердце ей оправдания. Можешь сделать ещё один заход, чтобы убедить меня в обратном. Давай, валяй. Что ещё я должен знать о своей прекрасной матери?
Тая бледнеет. Выпрямляется. Становится словно выше ростом.
– Ты должен знать, что она у тебя есть. Многие бы за эту привилегию отдали бы не только руку. Но ты не ценишь того, что тебе дано и не отнято. Не можешь ни понять, ни простить. Слишком мало в тебе любви. Слишком ты суров и зациклился на одиночестве, неприкосновенности, защите собственного достоинства. Это не плохо. Но и не хорошо. Ну, да ладно. Что теперь об этом. И ещё есть одно. Она больна, Эдгар. Больна, но пытается справиться с болезнью. Может быть, хоть это немного смягчит тебя.
Тая проходит мимо меня. Толкает дверь. Я смотрю ей вслед, и у меня не хватает сил ни окликнуть её, ни осознать, что она только что сказала.
А ещё меня грызут сомнения. Может, я и правда слеп?.. А она права, моя маленькая мудрая жена?..
что рухнула плита в моей груди, я чуть не загнулся. Так легко стало и больно одновременно.
Глава 59
Тая
Больше не было ни Вени, ни Андрея. Были два хмурых столба с бандитскими рожами. Вежливые, как английские джентльмены.
– Не положено, – твердили они как два попугая. – Если вы хотите выйти, Таисия Дмитриевна, спросите разрешения у мужа.
Так я стала пленницей в золотой клетке. Таисия Дмитриевна. Непривычно и обидно.
Эдгару я позвонила, но телефон его – вне зоны доступа. Я не могла поехать ни в университет, ни выйти на улицу, подышать воздухом или погулять с детьми. Хорошо, что у меня не экзамен.
– Лин, где ты пропала? – подруге дозвонилась я быстро.
– Уехала я, Тай. Нечего мне делать с вами. Одни нервы. Ты вчера, подруга, не просто удрала, а подставила всех по полной программе. И меня, что ничего не сказала, и Ольку – до сих пор её трясёт. Чтоб я этого Игоря и на пушечный выстрел рядом с ней не видела. Она не рассказывает, что там случилось, когда он из неё подробности вытряхивал о твоём доблестном побеге, но Ольку от него колбасит, как на американских горках. Я и уехала, как только она мне позвонила и рыдала в телефон. Я никому на фиг не нужна – позволили умотать. Ну её, Тай, твою богатую жизнь с Гинцем. Одно ясно: он тебя любит. Или ценит, как драгоценный экспонат в своей кунсткамере. Не вернусь – и не проси. И не приеду, нет, чтобы тебе сопли подтирать. Заварила кашу – разбирайся сама, ладно? Сейчас третий – лишний в вашем противоборстве с Эдгаром.
Вроде и жестоко. И обидно. Но справедливо. Линка не умеет выкручиваться. Режет правду, какой бы она ни была неудобной.
Оказывается, я не привыкла сидеть спокойно. Особенно, когда меня ограничили в передвижении. Пыталась учить – экзамен на носу. Кажется, что-то оставалось в голове, но мысли бродили очень далеко.
От скуки и безделья затеяла уборку. Сама. Помощь Иды не приняла. Пусть на кухне, а я лучше пыль по углам да закуткам вымету. Если бы ещё точно так можно было всё остальное из себя вытряхнуть…
Эдгар не позвонил. Телефон у него не включился. Может, это такое наказание? Чтобы я поняла и прочувствовала, каково было ему, когда я исчезла? Нет, Эдгар не такой. Это слишком низко для него. Он не опустится до подобной ерунды. Но телефон молчал. Эдгара всё не было. Томительно длинные часы.
Я бродила по дому. Смотрела в окно. Читала учебники. Зубрила. И опять смотрела в окно, усевшись на подоконнике в большой комнате. На широком подоконнике, где я умещалась полностью. Пристроилась с подушечкой под спиной.
На улице – лето. В окно врывается тепло. А на душе моей осень с хмурыми дождями и жёлтыми листьями.
Вечером, когда я уложила Марка и Настю, в комнату неслышно пробрался Леон. Сел в отдалении на подлокотник кресла. Болтал ногой.
– Я побуду с тобой, можно?
На самом деле, он не спрашивал, хочу ли я его видеть. Он просто пришёл и расположился поудобнее. Пожимаю плечом. Пусть. Ему тоже одиноко в этом доме.
– Не переживай. Он вернётся. К таким девушкам, как ты, всегда хочется возвращаться. Мне жаль, что он не понял и не оценил. Или ещё не дозрел, хоть и взрослый мужик.
– Не надо об этом, Леон, – прошу, потому что не хочу ковыряться в своих проблемах с ним. Он не подружка, чтобы обсуждать подобное.
Моя семейная жизнь не самый лёгкий вопрос. Что понимает в этом он, мой ровесник? Ровным счётом ничего. Как и я. Многому нужно учиться и прислушиваться. Пока я знаю одно: сердце моё с мужчиной, которого я люблю. А всё остальное – слишком много беспорядка. Здесь недостаточно сделать генеральную уборку и вычистить пыль из углов. Намного сложнее и тоньше. Но как – пока не научилась. Да и нужно ли?..
Нужно – для меня. Я так чувствую. Захочет ли Эдгар подбирать кирпичи и строить наш совместный домик – не знаю.
– Думаешь, я не тот, кто может говорить об этом? – в голосе Леона рвётся сарказм наполовину с горечью. – Считаешь, я слишком неопытен, чтобы давать советы или беседовать?
Я складываю руки на груди и смотрю ему в глаза. Он похож на Эдгара внешне, но другой. Каким был мой муж двадцать лет назад? Уже не узнать. Я понимаю лишь одно: он умел любить. У него была жена. И, кажется, вместе с ней осталось его сердце. Там, в далёком прошлом.
Может, он был таким же, как Леон. Пытливым. Наверное, чутким. Более искренним и порывистым. В Эдгаре хватает огня, но это тяжёлое тёмное пламя. Зрелое и, наверное, мрачное, аскетическое, скупое на эмоции. Но был бы он Эдгаром Гинцем, моим Эдгаром, если бы был другим? Смогла ли я полюбить мужчину с иным набором душевных качеств?
– Дело не в этом, Леон. Есть места, куда самому можно заходить, снимая обувь и надевая белые носки. И то нет гарантии, что белое не измажется. А уж кому-то вламываться в сапогах с улицы и подавно нельзя. Не обижайся. Это не потому, что ты сидишь здесь со мной, и я тебя отчитываю. Подобное я сейчас сказала бы любому человеку. Тебе, Линке Синице, Ольке. Я должна сама во всём разобраться, понимаешь? Без советов и подсказок. И уж если сделаю ошибки, то пусть они будут только мои. Чтобы я никого не смогла обвинить в своих неудачах.
– Ты удивительная девушка, Тая, – Леон улыбается светло. Открытый. Чистый. Таким я сейчас его вижу. Прямой. – Эдгар бы не стал слушать маму, если бы не ты. Не помог нам. Поэтому я благодарю тебя и восхищаюсь тобой. Ты сумела его расшевелить. Пробудить лучшие качества. Наверное, они всё же есть в моём брате.
Я хочу возразить, но Леон останавливает меня раскрытой ладонью.
– Дай я договорю. Пожалуйста. Мне трудно произнести эти слова, но я всё же попытаюсь. Вы помогли нам. Мне и Марку с Настей. Да что там – маме тоже. Дали передышку. Время, чтобы всё утряслось. Ты ли, он ли – не важно. Уж если искать правду – она посередине. Не одна Тая. Не один Эдгар. А именно вы вместе. Вдвоём. Ни ты бы не смогла в одиночку помочь. Ни Эдгар бы не согласился. А вместе – да. В этом сила. Но я вижу: между вами что-то не то происходит. Не спрашиваю ни о чём, ты ведь не расскажешь ничего, правда? Поэтому хочу, чтобы ты знала. Я нашёл работу. Снял комнату. Через несколько дней ухожу отсюда. Ещё немного – и мама вернётся. Оформит пенсию на малышню. Заберёт Настю и Марка. И если вдруг что-то пойдёт не так и тебе понадобится помощь, всегда можешь рассчитывать на нас. На меня.
Он подходит окну, берёт в руки телефон, что лежит рядом, молчаливый и бездушный, и вбивает свой номер. Я молчу. Не возражаю. Наверное, потому что не ожидала от него этих слов. Хлопаю глазами, как кукла. Это… сложный момент. Тут важно не обидеть. Я не хочу думать о «не так», о проблемах, препятствиях. Он же сам сказал: мы с Эдгаром – сила. И тут же предложил вариант, который ну никак мне не подходит.
Но я не знаю, что будет дальше. Когда закончится наш «контракт». Когда я стану Эдгару не нужна. Не знаю. Поэтому молчу, когда он вкладывает в мои слабые пальцы гаджет.
– Ты понравилась маме, Тая, – Леон, словно нехотя, поправляет прядь, что упала мне на глаза. Отводит её медленно в сторону и заводит за ухо. Касается пальцами щеки. Заботливый жест. Он так нередко делает с Настей. Поправляет ей кудряшки. Подтягивает носочки.
Леон убирает руку – медленно, словно боится спугнуть меня. Прячет её за спину. Смотрит ещё раз в моё лицо и уходит. Не спеша, с достоинством. Я гляжу ему в спину. А ещё – на руку, которой он касался меня. На руку, зажатую в кулак, будто он хочет удержать, унести с собой почти невесомое прикосновение к моей щеке.
Глава 60
Эдгар
Ночью было проще. Недоразумения, ссоры и непонимание отошли на второй план. Вытеснились танцем наших тел. Утром я понял, что проблемы в горизонтальной плоскости не решить.
Ушел, разозлённый на самого себя. Это было не примирение, а слабость. И я слишком хорошо помнил, что говорил ей в горячечном исступлении.
На свежую голову ещё раз прокрутил весь наш разговор. Мать. Кость в горле, застрявшая осколком прошлого. И пока я её не выну, не успокоюсь.
Завтра – так я решил поступить. Съездить, поговорить и успокоиться. Услышать её голос ещё раз. Но вряд ли она скажет что-то по-настоящему ценное. Всё, что могла, она влила в уши моей жены, которая почему-то считает, что в тридцать семь мне нужна мать. Я не нуждался в ней уже в семнадцать.
С утра работал как проклятый, а ближе к полудню понял, что не выдержу. Сорвался. Заберу лишь машину – погнал вчера в автосервис. Ту самую серебристую «Ауди», на которой возил Таю в ресторан.
– У вас проблемы, Эдгар Олегович, – у Владимира Ильича, которого, ожидаемо, кличут «Лениным», глубоко посаженные глазки плохо сочетаются с трогательными бровями «домиком». Я знаю механика много лет.
Вот этот вид – хмурый и серьёзный, сулит неприятности. Только не сегодня, когда я уже поставил цель.
– Ну, что там, Ильич? – постукиваю нетерпеливо ногой, – Краска где-то облезла? Или ржавое пятнышко нашёл?
– Тормоза неисправны, – смотрит он на меня, как на психбольного.
– И это никак не решается? – до меня ещё не доходит.
– Решается, ежели естественным путём. А у вас кто-то умышленно, понимаете?
Сразу я не понял – слишком погружён в свои беды-печали был.
– Здесь полиция нужна, а не автомеханик, – гнёт своё Ильич, и меня пробирает дрожь. Мы ездили на этой машине. Я мог убить Таю. Что вообще происходит?
– Ладно. Разберёмся, – бросаю я отрывисто. Как всё некстати. И у меня нет времени на тягомотину с полицией. Делаю несколько звонков, договариваюсь со своим начальником службы безопасности. Последний звонок делаю Севе.
– Я возьму твою машину? – спрашиваю для проформы.
– Да без проблем. Валяй, – отвечает он небрежно. Звуки на заднем фоне заставляют меня насторожиться.
– А ты где сейчас? – интересуюсь с подозрением.
– А я в аэропорту, – с какой-то шальной бравадой брякает этот дундук. – Я домой возвращаюсь, Эдгар. У меня билет на руках. И вообще. Ссылка закончилась. И, между прочим, я буду тебе нужен: отложенный благотворительный бал Варшавинский через три дня таки состоится. Так что готовься блистать!
Сева ещё что-то втирает мне. Возвращение его некстати. Но чёрт с ним, с идиотом. Не до него сейчас. Взрослый мальчик. Сам разберётся со своими проблемами и делами. Надеюсь лишь, Синица успеет экзамен сдать, пока это чудо без перьев опять её с пути истинного не собьёт.
Я хорошо понимаю: ему на хрен не сдался бал. Ему прекрасно жилось в «ссылке». Только одно может сдвинуть Севу с места: баба, которая положила на него прибор.
У меня внутри – до предела сжатая пружина. И меня отпустило, лишь когда я выехал из города. Почему-то навязчивое желание съездить к матери именно сейчас, держало меня в напряжении. И вот когда я мчусь по трассе, как-то всё устаканилось. Я успокоился. Почти.
Меня грызёт, что я не свозил Таю на рентген. Надо было сразу, с утра. А ещё я жалею, что сорвался на неё. Разговоры можно было отложить, пока всё не уляжется. Она в аварию попала. Страху натерпелась. А я вместо того, чтобы успокоить её, запугивал и рычал.
Самое смешное началось потом: я не знал, куда ехать. Понятия не имел. Но добрые люди везде имеются.
– Тебе сестра Ульяна нужна, что ли? – спрашивает бодрая старушка, выслушав мои сбивчивые объяснения. – Так это тебе, сынок, через лес надо. Сейчас, поможем. Тут у нас Валерик живёт, художник однорукий. Хороший парень. Он там лечился. А потом у нас осел. Остался.
Старушка ведёт меня через деревню к кособокому домику.
– Валерик! – кричит она истошно и колотит палкой по забору. С цепи рвётся пёс, захлёбываясь в лае, а я уже не рад, что попал в подобную ситуацию.
Валерик оказался угрюмым мужчиной лет тридцати. Клетчатая рубашка. Высокий лоб с залысинами, обтрёпанные джинсы. Весь заляпан красками. Видать усердно рисует.
– Зачем тебе к сестре Ульяне? – устраивает он допрос, осмотрев меня с ног до головы. – Ты не похож на человека в беде.
Старуха никуда уходить и не собирается. Стоит рядом, рот раскрыв. Как же. Развлечение.
– Хочу увидеть кое-кого. Она там. А я не знаю, как добраться, – пытаюсь изъясниться обтекаемо.
– Дак, может, она видеть тебя не желает? – Валерик въедливый, как и его краска.
– Желает, – почти скриплю зубами. – Она моя мать.
Старуха тоненько охает, головой качает, шамкает беззубым ртом. Я чувствую себя клоуном на арене цирка или героем мыльного сериала нижайшего пошиба.
– Карманы выверни, – требует Валерик, и мне, несмотря на то, что он без правой руки стоит передо мной, хочется ему врезать. – Выворачивай давай, зыркаешь. А то не ровен час дурь ей протащишь – всё заново придётся.
Больна. Вот как. Я бы сейчас и Таину шейку сжал покрепче. Надо же. Больная мать. Чем только – не объяснила. А я не спросил.
Молча выворачиваю карманы. Увиденное Валерика удовлетворяет.
– Пошли, – кивает он в сторону леса и, не оглядываясь, идёт вперёд.
Дорогу я не запоминал. В голове билась, как припадочная, истина. Моя мать наркоманка? Алкоголичка? Не вязалось у меня никак это открытие с матерью, которую я помнил.
Да, при встрече она выглядела слишком худой – прозрачной почти, но вполне адекватной, нормальной. Пока мы шли, я всю голову себе сломал. Вопросов стало ещё больше. Как хорошо, что я приехал.
У самого края поселения, что вынырнуло из-за деревьев, нас встретила Ульяна. Всё та же коса. Пытливый взгляд.
– Вы таки вернулись, Эдгар, – и скользнувшая лучом улыбка озаряет её лицо. Я молчу. Это очевидно, раз я здесь. Ульяна кивает, словно понимая, – Спасибо, Валера, – даёт она понять моему провожатому, что всё в порядке, но однорукий художник ещё долго пялится мне в спину.
Я увидел мать издалека. Узнал её по пушистому облаку рыжеватых волос. Она, словно почувствовав моё присутствие, обернулась. Эмоции менялись на её лице, как кадры, а затем, прислонившись плечом к стене домика, словно ноги её не держали, стала ждать, пока мы подойдём.
– Эдгар… – слетает с её губ, как только я приближаюсь. – Здравствуй, сынок.
И то, что она не бросается мне на шею, не пытается прикоснуться, не фальшивит в каждом звуке, примиряет меня с действительностью.
– Здравствуй, мама, – легко срывается с моих губ, и я застываю в каком-то шаге от женщины, что родила и воспитала меня.
