Елена Владимировна Семёнова
Слава России

До Каракорума оставалось два дня пути. Порядком уставший от длинного перехода и последующих скачек с Сартаком, Александр уже собирался отойти ко сну, когда в его шатре появился совсем неожиданный гость.

– От имени Святого Отца я рад приветствовать славного князя!

Чтобы латинский монах был рад приветствовать князя, от которого столько натерпелись его единоверцы, верилось с трудом.

– Не ждал встретить посланников Святого Отца в столь отдаленных от Рима краях…

Худощавый монах с небольшими подслеповатыми глазами улыбнулся:

– Долг слуг Церкви Христовой нести слово Господа во всех пределах земли. Хан Гуюк великодушно позволил нашей миссии обосноваться при его дворе.

– Действительно, очень великодушно со стороны хана, – откликнулся князь, подумав про себя, что иезуиты вполне могли подговорить хана на убийство его отца, измыслив какой-нибудь навет. Уж кто-кто, а эти змии в сутанах большие мастаки по этой части!

– Однако, отче, я удивлен вашим визитом в столь поздний час. Чем обязан я такой чести?

– Единственно желанию Папы как можно скорее донести до славного князя свое отеческое приветствие. Его послание давно ожидает вас и, узнав, что вы уже в двух днях пути от Каракорума, я поспешил навстречу!

Тощая рука монаха с величайшим почтением протянула Александру запечатанный свиток. Сломав печать и развернув послание Иннокентия Четвертого, князь отошел к зажженной свече и углубился в чтение. Витиеватое письмо Святого Отца сводилось к предложению объединиться христианам против ордынской угрозы, забыв былые разногласия. По этому случаю римский первосвященник, само собой, желал, чтобы его посланники могли вести свою деятельность в подвластных Александру землях. Попросту говоря, Папа желал под благовидным предлогом добиться лукавыми словами того, чего не добились его крестоносцы мечом на Неве и Чудском озере – возможности обращать православное население в латинство.

Подобные переговоры римский первосвятитель уже вел с Михаилом Черниговским и Даниилом Галицким. Михаил Риму не уступил. Князь Галицкий был более изворотлив. Его сыновья сделались зятьями венгерского и австрийского правителей. Сам же он принял от Папы королевский венец. Благодаря этому латиняне получили возможность распространения своего учения в вотчине Даниила. Что получил от этого сам он? Князь Галицкий то и дело принужден был ввязываться в распри своих европейских родичей, воевал с Литвой, которой, по-видимому, не было никакого дела до лояльности Даниила папскому престолу, но что же с помощью запада против Орды? Крестоносные рати, по-стервятничьи нападавшие на ослабленную Русь, чье огромное, неповоротливое тело по существу закрыло собой Европу от татарских полчищ, отнюдь не спешили сойтись в единоборстве с тумэнами Батыя. Таким образом платой за допуск волков в овчарню для тщеславного пастуха стала корона несуществующего Галицкого «королевства».

– Его Святейшество призывает всех христиан сплотиться и выступить крестовым походом против ордынских нехристей!

Александру хотелось пожелать Папе сперва покаяться за «крестовый поход» против православного Константинополя, со времени которого не минуло еще и полувека, но он ответил сдержанно:

– Я благодарен Его Святейшеству за его христианское стремление. Однако, как верный сын Церкви Православной, я не могу принять его… великодушных предложений. Наша Церковь крепка Верой Семи Вселенских Соборов. Все правила их мы хорошо ведаем, и от вас учения не приемлем.

Льстивая улыбка тотчас сошла с уст папского посланника.

– Святому Отцу будет весьма огорчительно услышать такой ответ!

– Премного сожалею, что огорчаю Святого Отца.

Скрылась худая тень, словно призрак, степной мираж, залетевший в шатер. Князь бросил в огонь папское письмо и глубоко вздохнул. Нужно было, как можно скорее, завершать ордынские дела и возвращаться домой. Рассерженный отказом, Папа может вновь натравить своих рыцарей на русские рубежи, а пока он, Александр, пропадает на другом конце земли, в Великой Степи, защищать Русь от набегов с запада некому.

***

«Король Галицкий» был объявлен Папой также и «королем Киевским» и, обуянный гордыней, даже грозил взять Киев у князя Александра. Но не Даниилу тягаться с Ярославичем. Не опасался угрозы его Александр, а только скорбел от стыда за родича. Кажется, совсем недавно вместе пировали на свадьбе – женился брат Андрей на дочери Галицкого князя. Да, вот, только не принес пользы союз сей.

Андрей вслед за тестем стал обольщаться римскими посулами и все больше роптать на Александра за его «дружбу» с татарами. Кончилось все прегорчайшим образом. Горячность брата не остудило вхождение в зрелые лета. Поставленный Батыем княжить на Владимирщине, являл он большую строптивость. Положение усугубилось еще больше, когда сторону Андрея взял младший брат Ярослав, князь Тверской. Два безумца мнили себя героями ровно до того мига, пока на горизонте не явились несметные тумэны Неврюя, посланного Батыем примерно покарать строптивых князей.

Ошибки князя всегда оплачиваются кровью его народа, разорением его земли. Неврюева рать шла, по обычаю предавая жестокому истреблению все на своем пути. Завидя татарские тьмы, Андрей и Ярослав бежали, но Неврюй настиг их у Переславля-Залесского и в кровавом бою положил их дружины, после чего продолжил разорение Владимирской земли.

Братья в той битве уцелели, хотя лучше бы было им не сносить голов, ибо как говаривал далекий предок Святослав: мертвые сраму не имут. Братья уцелели и бежали: Ярослав – во Псков, Андрей – в Швецию. В Швецию! К тем самым шведам, что так рвались захватывать русские земли, но были посрамлены Александром…

И как не восскорбеть душой, на братнее безумие глядя? А того более на то, во что стало безумие сие родной Владимирщине… Из-за глупого молодечества положены были в землю доблестные дружины, угнаны в полон люди и скот, преданы огню веси и пашни, разграблены храмы…

– Не понуждай нас брататься со своими погаными! – вспоминались запальчивые слова Андрея.

С Сартаком Александр и впрямь побратался. Еще в том давнем путешествии по Орде. Он помог своему побратиму и его чудовищу-отцу одолеть Гуюка. Но теперь уже не было в живых ни ларкашкаши Бату, ни Сартака. Последний должен был наследовать отцу, но слишком многим был не по нутру мудрый и умеренный татарин-христианин. Наследника отравили, и власть перешла к его магометанину-брату Берке… Это, однако, удовлетворило далеко не всех в Орде, распри становились и ее уделом.

Магометанство Берке не помешало Александру убедить его учредить в Сарае, столице хана, епархию Русской Церкви. Отныне не только папские миссионеры могли вести там свою работу. Существует много способов победить врага. Один из них – обратить его в свою веру. Татарин, принявший Православие, это уже совсем не тот татарин-язычник или магометанин, что придает огню храмы и глумится над святынями… Он уже не принадлежит Орде. Кроме того, разница вер способствует разногласиям в ордынском стане.

Иного добивался Александр в Русской земле. После побега брата он объединил под своей властью Киев, Владимир и Новгород. За долгое время впервые столь значимая часть Руси обрела единство. Его, впрочем, тотчас попытался нарушить господин Великий Новгород. Не желая платить дань Орде, новгородцы перебили ханских баскаков. Что оставалось делать князю? Пути было два. Позволить хану покарать смутьянов, либо сделать это самому. В первом случае Новгород постигла бы участь Рязани, Владимира и Киева, которой он столь счастливо избегал прежде. Жители были бы перебиты, город предан огню, и дымящиеся руины Софийского собора напоминали бы о былом величии. В отличие от шумливых вечевиков Александр много раз видел страшные последствия татарских нашествий и потому не мог допустить повторения такой беды в городе, который столько раз спасал от западных супостатов.

Не дожидаясь карательных тумэнов, князь сам явился в Новгород и, казнив нескольких бунтовщиков, принудил напуганных жителей впредь платить дань Орде, после чего принес хану извинения за безумство своих подданных и послал ему богатые дары. Хан, занятый борьбой со своими сродниками, удовлетворился таким исходом дела, и Новгород был спасен. Это спасение, однако, стоило князю старшего сына… Василий, оставленный отцом княжить в Новгороде, принял сторону вечевиков и бежал во Псков. Оттуда Александр возвратил его и сослал в Суздаль.

– Не должно русскому князю прислуживать поганым! – горящие негодованием глаза сына до боли напоминали князю брата Андрея. Ломкий отроческий голос гулко отражался от монастырских стен. Троицкую обитель основала в Суздале княжна Черниговская Феодулия, невеста покойного брата Федора, принявшая по смерти его постриг с именем Евфросиния. Бывая в этих краях, Александр не упускал случая навестить праведную родственницу и ее монастырь. Он надеялся, что влияние почитаемой игуменьи благотворно скажется на племяннике, но Василий продолжал бунтовать, не желая признавать правоту отца.

– Разве возможно князю христианскому казнить и увечить своих подданных за то, что осмелились они восстать против басурман?!

– Они восстали не только против басурман, но и против княжеской власти, – холодно отозвался князь. – И не я первым пролил христианскую кровь, а защищаемые тобой мятежники, убившие посадника Михалку. Который, между прочим, верно служил тебе!

– Он обирал народ вместе с татарами!

– Он выполнял мою волю, следя за тем, чтобы дань собиралась без произвола, но в пределах установленного числа.

– Новгород не давал согласия давать поганым число! Долг христиан – защищать свою веру, разве не так?! А ты платишь поганым и сражаешься с теми, кто, как и мы, верит в Христа!

– Золото и серебро, Василько, это не вера. И платя ими, мы оберегаем свои святыни от разграбления и поругания.

– Укрепляя ими наших врагов!

– Подпитывая ими усобицу в стане наших врагов! – Александр чувствовал, как теряет самообладание. Запальчивость и самоуверенность не ведавшего еще ни доброй битвы, ни серьезного дела отрока была воистину нестерпима. Но неужели он, умевший убеждать в своей правоте татарских ханов, не может убедить в ней собственного сына?!

– Пойми, цель татар – получение казны. Им нужно наше золото. Но не наши души!

– Поэтому убили князя Черниговского за отказ поклониться идолам?

– Бесчинство одного из ханов и цели Орды – не одно и то же. Орда не ставит целью обращение Руси в язычество или магометанство! Им нет дела до нашей веры до тех пор, пока мы смиряемся с их гнетом и платим дань. То ли дело наши западные соседи! Им потребны не только наши земли и богатства, но и душа! Их крестоносные рати идут к нам с тем, чтобы обращать нас в свою веру. Поэтому они опаснее для нас!

Совсем недавно вновь отстоял Александр Псков от тевтонских рыцарей. Стремясь укрепить и отодвинуть западные границы, он предпринял поход в полуночную Финскую землю, осваивал Поморье, дабы не пропиталось оно чужими соками, заключил мирный договор с королем Норвегии… И теперь его старший сын упрекал его за войны с христианами, убеждая, как некогда Даниил Галицкий и брат Андрей, что нужно бороться с погаными в союзе с Римом.

– Рим не одолеет Орды. Рим лишь поглотит нас, пойми это. Союз, о котором вы мечтаете, приведет к тому лишь, что Русь перестанет существовать. Часть ее отойдет Риму, пропитавшись латинством, а другая – Сараю и Каракоруму.

– Лучше, чтобы она отошла Сараю целиком?!

– Этого не случится, – твердо сказал Александр. – Да, сейчас Русь вынуждена откупаться от татарских полчищ, но она остается самою собой, хранит веру свою. Обожди, мы залечим раны, укрепим свои силы, и тогда сможем дать достойный бой Орде. Нам нужно время, Василько! Время, которое служит нашему укреплению и ослаблению Орды!

***

Быстро идет время для смертного человека, но куда как медленно – для истории. Истории некуда спешить, у нее впереди – вечность. А что человек? Жалок срок, отпущенный ему Богом… Александру минуло сорок, но уже чувствовал он, что беспрестанные труды, походы и битвы подточили его богатырские силы. Многое было сделано за годы правления, но как же мало продвинулся вперед русский корабль! Время… Смертному человеку не достанет его, чтобы свершить задуманное. Лишь заложить фундамент в надежде, что наследники выстроят на нем крепкое здание.

А все же время не стояло на месте. Хан Берке все больше ссорился с Каракорумом, и Александр всемерно подпитывал эту распрю, убеждая повелителя Золотой Орды разорвать отношения с монгольским ханом Хулагой. В этом положении то, что было немыслимо еще несколько лет назад, становилось возможным…

– Княже, великие бесчинства творят бесермены в землях твоих! Явился в Ярославль за данью поганый магометанин Кутлубий и глумится там над церквями нашими. Прислужником у него иуда и изверг из русских – принявший магометанство бывший монах Зосима. Этот сосуд сатаны особенно ярится супротив Православной веры! Сказывают, что он на святые лики плюет и в огонь их бросает! Народ православный не может стерпеть такого поругания! Что скажешь ты, княже?!

Ярославский посланник, боярин Степан Аникеевич, даже побагровел от ярости, описывая князю творимые Кутлубием бесчинства. Этот добрый человек и храбрый воин всей душой желал дать отпор бесерменам, но опасался, как и другие, не столько ханского гнева, сколько княжеского.

Тишина повисла под сводами палаты, и чудилось, будто бы эхо требовательно повторяет вопрос:

– Что скажешь ты, княже?!

Князь помолчал некоторое время, принимая непростое решение. Затем ответил:

– Кощунников и сквернителей веры Православной надлежит бить крепко и изгонять прочь! О том приказываю разослать грамоты по всей Владимирщине и окрестностям!

На глазах Степана Аникеевича выступили слезы и, пав пред Александром на колени, он трижды перекрестился:

– Услышал Господь наши молитвы! Теперь ничего нестрашно нам, коли твое, княже, благословение имеем!

Когда боярин ушел, к отцу подступил 12-летний Дмитрий, которому князь разрешил присутствовать при важном разговоре.

– Ты карал новгородцев, когда они восстали против баскаков, а теперь сам призываешь народ бить их?

– Я карал новгородцев, восставших против нашей власти и убивших нашего посадника, – ответил Александр. – Я карал новгородцев, убивших баскаков, которые лишь собирали дань, которую я обещал хану. Теперь иное дело. Теперь поганые не просто собирают дань, но бесчинствуют и сквернят наши святыни.

– Но ведь хан и теперь не простит избиения своих людей!

Юный княжич в отличие от старшего брата был не по годам разумен и смотрел далеко. Александр обнял сына за плечи:

– Нужно уметь угадывать время, слышать и понимать его. Хан Берке занят распрей с ханом Хулагой… Нам нужно убедить его, что Орда станет много богаче, если перестанет делиться данью с Каракорумом. Прельстить тем, что вся дань будет принадлежать Сараю! И обещать, что мы сами, князья, станем исправно собирать ее, чтобы оградить от расправ ханских посланников.

– Князья будут сами собирать дань?..

– А как ты думаешь, что легче для народа, если дань будут собирать с него люди князя, свои соплеменники и единоверцы, или же пришлые ордынские разбойники?

– Думаю, что первое…

– Верно! К тому же это избавит нас от постоянного присутствия татарских баскаков в наших городах. Дышать станет легче. Пусть немного, но легче! Славно, когда можно разгромить врага в открытом бою, с мечом в руке! Но иногда приходится вести битву совсем иными средствами и совсем в иные сроки. Учись угадывать время, сын. Гибельно упускать его, но опасно и поспешить. Завтра я отправлюсь в Орду, чтобы быть там, когда хану сообщат о восстании, и постараться обуздать его гнев и направить его по нужному нам руслу.

– Но гнев хана может пасть на тебя! – с тревогой воскликнул юный княжич.

– На все Божия воля, – ответил Александр. – Нестрашно, если гнев падет на меня. Важно лишь одно: чтобы Русь была спасена! Всему свое время. Придет час: враги наши поколеблются и падут, мы же восстанем и тверды будем!

________

Великий воин и политик, князь Александр Ярославич Невский, добился своей цели. Хан Берке не предпринял карательного похода против восставших русских городов, но прекратил посылать дань в Каракорум и позволил русским князьям самостоятельно собирать дань для Орды. Это была последняя победа Невского. На обратном пути из Сарая он занемог и скончался в Городце, успев перед кончиной принять схиму под именем Алексий.

СВЯТОЙ КНЯЗЬ
(Святой праведный князь Михаил Тверской)

1

Стремительной рысью мчатся по пыльной дороге борзые кони – впереди дмитриев белый в яблоках гривач, которого за большие деньги выкупили у купцов-агарян два лета назад, александров могучий Воронок и легкий, малорослый, но быстрый константинов Гнедко. Летят братья во главе войска княжеского, друг друга опережая, точно не на рать едут, а на игру веселую.

– Ну, айда! Кто до поворота того проворнее домчит?! – орет Александр, шпоря своего тяжеловеса. И зря на состязание вызывается, потому что не обойти Воронку перса-Королевича. Да и Гнедко, пожалуй, быстрее окажется, если только не падет с него седок от усталости.

На усмирение заволновавшегося Нижнего Новгорода отец лишь одного сына послал – старшего, 12-летнего Дмитрия. А Алексаша упросил, чтобы ехать с ним. Почему же нет? Годом всего он брата моложе, и стремена не слабее ему, и рука, хотя и детская совсем, но братней не уступит в ловкости владения мечом! Пора и ему в ратном деле опыта набираться – времена-то какие, помилуй Господи!

А, вот, 7-летнего Константина никогда бы отец с матерью не пустили на рать. Но так закипела кровь в сердце мальчика, отцовской обидою распаленном, что не было силы дома остаться! Тайком сам оседлал верного Гнедко, друга забав детских, с трех лет объезженного и без слов понимающего своего маленького хозяина, и поскакал догонять братьев. Кольчужка маленькая, шлем, короткий меч, подаренный отцом для учения искусству воинскому, лук со стрелами – ничего не забыл юный князь. Братья, увидев его, сперва посмеялись и, поддержанные старшими из дружины, хотели тотчас отослать обратно домой. Но Константин был настойчив и немедленно доказал свое право быть при войске. Брат Дмитрий, желая испытать его, выпустил стрелу в тонкую березу, одиноко никнувшую на противоположной стороне опушки, на которой остановилось войско для совета, что делать с нежданным пополнением.

– Гляди, базилевс, если три раза попадешь также, так и быть, возьму тебя с собой и перед отцом с матерью ответ за тебя держать стану!

Базилевсом братья в шутку называли Константина за византийское имя, которое носили константинопольские императоры.

Маленький князь приосанился, прищурил глаз, легко вскинул свой изящный, серебром украшенный лук и… точно выпустил по назначенной мишени три стрелы подряд, так что братняя стрела не удержалась и пала на земь, выбитая соперницами. Да, меч еще не был подходящим оружием для хрупких детских ручонок, но с луком Константин управлялся иным воинам на зависть. Остер и точен был глаз маленького тверского князя!

– Ну, куда ж в поход без такого знатного стрелка! – расхохотался Дмитрий, подхватывая брата на руки. – Твоя взяла, поезжай с нами!

И, вот, летят три юных князя, жаждая поквитаться с отцовскими супостатами! В Новгороде Нижнем по смерти тамошнего князя взяли власть бояре, но были избиты черными людьми. С той поры кипели там волнения, и перестал подчиняться Нижний князю Тверскому, как было прежде, хуже того, осоюзился с московскими Даниловичами – главными недругами Твери. Без малого шесть лет терпел князь Михаил и, наконец, решил водворить порядок на нижегородчине.

– Что, братец, шибко устал? – окликнул Константина Алексаша, видя, как младший брат никнет к луке седла. – Потерпи маленько, скоро на привал станем! Эх ты, чай, не потешные здесь тебе игрища…

– Святослав в мои годы в походы ходил! – встрепенулся базилевс, отгоняя предательский сон.

– Слышишь, Митрий! – крикнул Алексаша. – Братец-то наш в новые Святославы метит!

Рассмеялись дружно старшие и ход своих коней замедлили, щадя младшего брата. На закате стали лагерем.

– Завтра уже во Владимире будем, – сказал Дмитрий.

Эти слова Константин расслышал сквозь сон. Едва сойдя со своего Гнедко и, не в силах дождаться мясной похлебки, уже кипящей на весело пляшущем костре, он повалился на землю и, укутавшись в плащ, уснул. И снилась юному князю рать жестокая и праведная, в которой он разит и гонит прочь всех врагов возлюбленного отца, всех ненавистников любезного Тверского княжества.

Отец, Великий князь Михаил Ярославич, был для Константина и его братьев совершенным примером, образом, подобными которому хотелось им быть во всем. Сильный, мужественный, справедливый, щедрый, строгий к себе и милостивый к другим, боголюбивый и любимый народом… Можно ли быть человеком лучшим? Князем прекраснейшим?

Родной племянник Александра Невского, он появился на свет уже после смерти своего отца и был воспитан матерью – благочестивой княгиней Ксенией, выучившей сына грамоте и наставившей в глубокой вере. В этой вере воспитывал князь Михаил и своих сыновей. Он старался не пропускать церковных служб, любил читать божественные книги, первым знакомством с которыми юные княжичи были обязаны родителю, читавшему им вслух. Отец избегал роскоши, отдавал предпочтение простой и скромной пище, почти не пил вина… Нередко дети видели, как князь уединяется в своих покоях для молитвы. В этом занятии проводил он целые часы, а то и ночи. Однажды Константин тайком последовал за отцом и, спрятавшись в его горнице, увидел, с каким жаром тот молится. Все лицо его было мокрым от слез… Маленький княжич сам стал на колени и стал молиться с родителем. Когда тот обернулся и увидел уставшего, заплаканного сына, кладущего вслед за ним земные поклоны, то лицо его осветилось радостью. Князь улыбнулся, встал с колен и, подняв мальчика на руки, расцеловал и отнес на свою постель:

– Спи, молитвенник! Твоим слезам Господь внемлет!

Это лицо так и стояло перед сомкнутыми сном очами маленького Константина. И ему казалось, что не на земле лежит он, а на отцовской постели, и не стон мачтовых сосен и елей баюкает его, а родной и любимый голос…

В Твери и ее окрестностях всякий, кто терпел беды, смело шел к своему князю, зная, что у него найдет помощь и заступление… Михаил Ярославич привечал всякого нуждающегося, наделяя милостыней, утешая ласковым словом… Свое княжение начал он по совету бабушки Ксении построением соборного храма в честь Преображения Господня. Вместе они, отец и бабушка, заботливо украшали этот храм, не жалея ничего, и не было в Твери красоты более великой!

Если бы можно было жить так – в молитвах, милостыни и благочестии… Но раздиралась распрями Земля Русская! Уже в тот год, когда Михаил Ярославич впервые поехал в Орду получать ярлык от хана на княжение, один из князей вместе с татарами разорил Владимир, Москву и еще дюжину городов и пошел на Тверь. Тверичи целовали крест, что станут биться с неприятелем из-за стен города до последней крайности и ни за что не сдадутся. Отец успел вернуться из Орды к самой битве. Дорогой он едва не попал в руки врагов, но некий священник успел предупредить его об опасности, и князь счастливо избежал оной. Тверь встречала своего господина крестным ходом, а татары, узнав о его возвращении, отказались от нападения на город.

В 1304 году, после смерти сына Александра Невского, Андрея, князь Михаил сделался старшим в роде. Но не мог примириться с этим московский князь Юрий Данилович! Когда отец отправился в Орду получить ярлык на великокняжеский престол Владимирский, туда же поспешил и Юрий. Во Владимире пытался образумить гордого супостата митрополит Максим, молил и убеждал его святитель: «Я ручаюсь тебе княгиней Ксенией, матерью князя Михаила, что ты получишь от великого князя Михаила любой город, какой ты пожелаешь!» Но Юрий не смутился солгать пред очами Божиими: «Хотя я и еду в Орду, но не стану добиваться великокняжеского стола: еду я туда по своим делам». Приехав в Орду, он не жалел золота, чтобы подкупить хана и получить вожделенный ярлык, однако, хан Тохта оставил великое княжение Михаилу Ярославичу. С той поры потянулась нескончаемая распря…

В детском впечатлительном представлении Константина князь Московский представлялся истинным хищным зверем! Врезались в память рассказы старших о злодействах его, бывших еще до рождения маленького княжича. В 1302 году после смерти бездетного переяславского князя московские Даниловичи захватили его вотчину в нарушение прав великого князя, под чью власть должны были по традиции отходить выморочные княжества. В ту пору жив еще был сын Невского, князь Андрей Александрович, старший в роду, и Михаил Ярославич принял его сторону. К Переяславлю было послано тверское войско под начальством боярина Акинфа, некогда служившего московским князьям, но перешедшего в Тверь после ссоры с боярином Родионом Несторовичем. Об этом Акинфе Константин наслышан был от брата Дмитрия, при котором боярин был чем-то вроде наставника. Дмитрий, бывший о ту пору еще совсем мал, запомнил Акинфу человеком отважным и добрым, который играл с ним, учил владеть игрушечным мечом и держаться в седле. Однажды на именины боярин сам вырезал маленькому княжичу стрелу с затейливым узором и подарил на счастье. Эту стрелу Дмитрий берег, как память о любимом наставнике.

Под Переяславлем противостояло Акинфе московское войско во главе с младшим братом Юрия Иваном Даниловичем. Рать эта была разбита тверичами, но в тыл им ударил Родион Несторович. Этот Родион, как рассказывали, собственноручно убил Акинфа, насадил его голову на копье и поднес князю Ивану со словами: «Вот, господин, твоего изменника, а моего местника голова!»

После этой вероломной и зверской расправы Михаил Ярославич сам осадил Москву, принудил супостатов к миру и вернул Переяславль Великому княжеству Владимирскому.

Рассказывалось и о других зверствах и преступлениях Даниловичей. Еще с 1301 года находился в Москве в плену рязанский князь Константин Романович. Что могло приключиться за пять лет, никому не было ведомо, а только нежданно предал князь Юрий пленника публичной казни. Да не только предал, но и сам выступил в роли палача – дело неслыханное и небывалое! Настолько, что два брата Юрия, Борис и Александр, покинули его после сего злодейства и перебрались в Тверь, куда за защитой от московского волка подался и сын убиенного князя – Василий Константинович. Несчастно сложилась судьба юного князя Рязанского. Ища справедливости и отмщения за отца, он поехал с жалобой на Юрия в Орду. Но московский князь успел послать хану Тохте много золота, и тот попросту казнил челобитчика…

– Зверь хуже татарина, – так говорили о Юрии Даниловиче старшие братья. И в воображении Константина московский князь виделся не иначе как с рогами на голове и копытом… Именно таким явился он ему в усталом забытьи, и юный княжич тотчас проснулся.

Заря уже окрашивала верхушки елей, а лагерь пробуждался и сбирался в дальнейший путь. Рядом с Константином сидел улыбающийся Алексаша и протягивал ему миску с горячей кашей:

– Нако-сь, подкрепись хорошенько! Вчера не повечерял даже, так умаялся! Смотри, не доедешь этак до Новгорода!

– Еще как доеду! – ответил мальчик, жадно принимаясь за еду.

Две миски каши возвратили княжича к жизни и, легко вскочив на своего Гнедко, он продолжил путь вместе с братьями. К полудню войско достигло Владимира, и тут ожидала его неприятная неожиданность. Встретил их прямо у входа митрополит Петр в полном облачении и с клиром, и с целым крестным ходом позади. Кланялся и просил подняться в его палаты. Делать нечего, первосвятителя русского объехать никак невместимо. Поднялись княжичи в митрополичьи покои, предчувствуя недоброе.

Митрополит Петр держал сторону московских Даниловичей, а потому ждать от него добра тверичам не приходилось. Когда преставился митрополит Максим, единомышленник и молитвенник отца, Михаил Ярославич желал утвердить на его месте своего ставленника, но Константинополь отдал предпочтение кандидатуре князя Юрия Львовича Галицкого и Юрия Даниловича Московского – епископу Петру Ратенскому. Уроженец Волыни, он подвизался в монастыре с 12 лет, был известен, как человек ученый и книжный, талантливый иконописец, основатель Новодворского монастыре на реке Рате… Один из образов, написанных им, хранился у покойного митрополита Максима.

Константин настороженно рассматривал первосвятителя. Кажется, муж сей украшен был от Господа многими дарами, но отчего же тогда так несправедлив он к отцу? Да и не только к отцу? Почему его пастырская совесть не препятствует ему признавать захват Москвой Коломны и даже страшное убийство рязанского князя? Вот и теперь таким вкрадчивым, сердечным тоном обращается он к юным князьям, а в речи его новая обида отцу!

– Передайте вы родителю вашему, что не благословляю я поход ваш и допустить его не могу.

Братья переглянулись, но прежде чем успели возразить что-либо, святитель, легко угадав их мысли, добавил:

– Если же запрет сей будет нарушен, то суровое прещение падет на главу и отца вашего, и вас! Посему прошу вас, дети мои, распустите войско и возвращайтесь обратно. И да не прольется кровь христианская!

Тяжелыми, грозовыми взглядами смотрели исподлобья братья на митрополита. Казалось, единый вопрос застыл в них. А что же, владыка, не наложил ты прещения на убийцу рязанского князя? А что же христианскую кровь, проливаемую им который год, не торопишься ты защитить? Или же не так красна она?..

Не по-Божьему судил Божий предстоятель, а по человеческому рассуждению. Но противиться ему невозможно было. Войско на супостатов послано сражаться, а не первосвятителя русского и крестный ход с иконами и хоругвями ратовать… Как ни постыло на сердце, а придется поворачивать вспять, дальнейшее лишь отцу решать вместимо.

Поднялись резко все три брата. Старшие головы приклонили под благословение. Перекрестил их довольный митрополит. Когда же хотел он благословить Константина, тот резко отдернулся, едва сдерживая слезы бессильного негодования. По тонким губам владыки Петра скользнуло что-то похожее на улыбку – не то сожаления, не то понимания детской обиды. Напоследок троим княжичам преподнесли образы Успения Пресвятой Богородицы – списки иконы, писанной самим митрополитом, и с тем отпустили, провожая благовестом всех владимирских колоколов.

В Твери встречали княжичей сумрачный от очередного оскорбления отец, уже предуведомленный о случившемся посланными вперед гонцами, и радостная тому, что ее дети живы и невредимы, мать. Опрометью сбежала княгиня Анна с крыльца и бросилась навстречу сыновьям, едва только показались они. Еще не успел Константин вынуть ногу из стремени, а матушка уже стащила его с седла, прижала к груди, закружила: