Елена Кулешова
Когда цветы заговорят
Я покивал, хотя, честно говоря, ужасно хотелось расхохотаться. Только грустное стасино лицо удержало меня от этого.
– Самая наша страшная тайна, – сказала Стася. – Надеюсь, ты никому?
– Могила! – ответил я, понимая, что действительно никому ничего не расскажу. Да и кто поверит?..
***
День начал клониться к закату, и мы со Стасей вспомнили, вроде бы, всех знакомых и все общие шуточки. Стало немного тягостно, я видел, что Стася теребит замочек молнии на комбинезоне – и вежливо намекнул, что мне пора. Она кивнула, и повела меня к выходу: над нами шелестели листьями вполне обычные кусты, хотя голотаблички под ними содержали длинные латинские названия. Кусты и кусты, хорошо, что не говорят.
На выходе мне в ноги ткнулась огромная божья коровка, заставив отойти в сторону. Стася засмеялась:
– Газонокосилка! Старая модель. Не пугайся, Василий Еленыч, что ты как маленький… Она последняя осталась, бабушка-коровка: уже лет тридцать исправно косит траву. Жалко отправлять на деконструкцию.
– А как вы сейчас с травой справляетесь?
– Никак – она сама справляется. Сама себя поливает, сама контролирует рост… Генетика, – пожала плечами Стася. И я, дундук, с опозданием вспомнил, что это же Анастасия Дёмина, наша Стася, изобрела самосевный автоконтрольный газон – в школьные годы, во время совместной практики ОМГУ и Вышки. Это называли «прорывом в урбанистике»: города по всему миру в течение пары де лет обзавелись этими газонами: мягкими, не боящимися ни автовандалов, ни засухи, ни ливней. Стася одна из пяти российских школьников получила тогда золотую звезду БиоКвантума: вот она, эта звезда, до сих пор сияет на ее рукаве.
– Стася, прости, забыл…
– Да ничего страшного, – она пожала плечами, обтянутыми грубым хаки парашютного комбинезона. – Просто трава, детская работа. Приятно, конечно, когда помнят, но в целом – лучше, когда не заслуги помнят, а в будущие достижения верят.
– Тут бы я с тобой поспорил, но не буду, – я взял в ладони её тонкую прохладную ладошку, погрел, погладил. – Только не расстраивайся из-за этого своего Димки. С кем не бывает, ну, сбежала росянка, схрумкала плюшку… Прости его.
– Да уже давно простила, – улыбнулась Стася. – Он гениальный, Димка наш. А гениям, знаешь, простительна некоторая рассеянность. Хотя он всё равно протоплазма.
Я молча смотрел на неё и понимал, что я со своей историей, модифицированной или нет, болтаюсь где-то далеко в прошлом, а будущее – вот она, Стася, современная дриада из Аптекарского огорода.
– Заходи почаще, Вася, – она неловко отняла у меня руку и спрятала в карман комбинезона.
– Конечно. Когда ваши цветы заговорят, – превращая всё в шутку, солгал я. Стася кивнула головой, сделала какой-то неопределённый жест пальцами и испарилась в направлении пруда, где, наверное, уже закончился процесс очистки.
Меня же продолжили мучить мысли, которые я так и не высказал вслух. «Куда уж там заходить…, – подумалось мне. – Меня ждёт экспедиция на Ганимед, из которой – совершенно неизвестно – вернусь ли. Ждёт меня маленький математический лосёнок Мурах: внутри – чудо генетической мысли, снаружи – молочный телёнок, слюнявый и привязчивый. Москва меня ждёт, это я знаю: большая, быстрая, никогда не спящая Москва. Возможно, даже обрадуется бородатый сибиряк Платон и питерская биологиня по имени Венера. А вот Стася вряд ли искренн…»
