Екатерина Гейзерих
Писькохудожник
– Тик тока, – поправил художник. Они уже сидели за столиком в кофейне. Слишком чистым столиком. В слишком модном кафе. Ему было неуютно и неприятно. Перед начальником появились ежедневник и ручка. Из тех дорогих ежедневников, которые, поди, ещё в Средневековье создавались, раз продаются по цене коровы. Художник взял ручку, открыл ежедневник и нарисовал письку. Начальник пока пропадал в очереди за кофе, но как только писька была создана, он возник рядом с 2 стаканами кофе.
– Я люблю с молоком, – заглянул художник в стакан. Начальник никак не отреагировал на его слова.
– Знаешь, всё стало так хорошо после твоего ухода. Но мы очень рады, что ты нашёл своё место, обрел успех. У каждого свой Тулон, верно? Любишь Наполеона? Ох и великий был человек. «таков» всяких в те времена не существовало…
– Мне нужны деньги, – перебил начальника художник. Он понимал, к чему все идет.
– Да? Да… Да-да, сейчас.
Начальник порылся в карманах и положил перед художником тысячную купюру. Художник молча смотрел на неё. Тогда начальник вынул две пятитысячных. Художник не двигался. На купюрах появился купон с 5-ю штампами на 6-й кофе в подарок.
– Тебе хватит на первое время, а потом мы что-нибудь придумаем. Понимаешь, я простой смертный с зарплатой, я не стал известным на весь мир художником.
Начальник улыбался. Таким художник видел его на переговорах с заказчиками. Значит, дешевит безбожно.
– Как вы смогли получить письку?, – спросил художник, глядя прямо ему в глаза.
– Ты всё ещё работаешь на меня. Значит, всё, что ты нарисовал в рабочее время, принадлежит мне. Это прописано в условиях нашего контракта.
– И зачем она вам?
– Ну, история-то за сердце берет. Анархист-сотрудник, его увольняют, тот в гневе рисует члены и становится бомжом. Для некоторых крупных игроков рынка мы стали как символ борьбы за систему, а для клиентов – символом борьбы против системы.
Художник молчал и вертел в руках купюры. Начальник продолжил.
– Знаешь, сейчас никто работать не хочет. Никого не хочу обидеть. Я в свои годы работал день и ночь, грыз зубами гранит знаний, и вот я здесь, на своём месте. Если бы тебе хватило упорства, ты бы…
– Я нарисовал вам треклятый логотип до конца рабочего дня. Вы украли его и сказали, что он ваш. И получили повышение.
– У нас нет в компании понятия «мой» и «твой», всё, что мы делаем – общее.
– И письку мою украли.
– Ну, писька твоя общедоступная, тоже мне, достояние. Тем более ты больше у нас не работаешь, считай это компенсацией за все твои опоздания.
– Так работаю или не работаю?, – скривился художник. Начальник ничего не ответил, лишь улыбался отбеленными зубами. К кофе начальник так и не притронулся. Тогда художник взял стакан и выплеснул кофе начальнику в лицо.
– Я опоздал тогда, потому что помогал другу.
Он схватил мокрые деньги на столе. Начальник так и сидел с вымученной улыбкой, потому что запретил себе быть настоящим. В его понимании он общался не просто с бездарным сотрудником и тунеядцем – он противостоял бомжу-анархисту. Нужно было держать дистанцию с такими прохвостами – так считал руководитель, и был отчасти прав. Художник напоследок обернулся в дверях.
– Я очень люблю еб*ное молоко.
Художник скрылся. Через время начальник взял салфетку, чтобы вытереть лицо и растереть кофе по розовой рубашке.
– Писькохудожник, – проворчал он себе под нос. Начальник считал, что выиграл битву.
Темнело. Художник пешком проделал до боли знакомый путь от работы до дома. На скамейке во дворе уже сидел Доппи. Он заметно волновался, ведь он ждал пропавшего друга. Художник подошел к скамейке, сел и закурил.
– Извини, что пропал. Были дела.
Доппи въелся взглядом в его морщины и трещины рта. Он явно скучал, но из вежливости не задавал лишних вопросов. Доппи протянул художнику пакет Пискарёвского 2,5%. Затем достал пакет и для себя. Они одновременно открыли пакеты молока и отпили с таким наслаждением, будто хлебали холодное пиво в жару.
– В этом же дворе живёт девушка, с которой я в первый раз… Ну, ты понял. Лет десять с ней не виделись, – Доппи махнул пакетом молока куда-то на окна. У художника округлились глаза.
– Десять лет назад первый раз? Тебе ж без трёх лет сорокет!
Доппи не ответил.
– Почему?, – спросил художник.
– Отец. Ей тогда сессию нужно было сдавать. Ну и он сказал, что если я ещё раз появлюсь под окнами – пристрелит. До сих пор вижу её лицо во всех рыжих девушках. Думал, может если стану начальником, хоть позвоню ей.
– Ты сказал, рыжих?, – усмехнулся художник.
– Рыжих, – кивнул Доппи, – А что?
– Не надо начальником. Ты это… Цветы ей принеси.
– Цветы?
– Я когда-то тоже много работал и чего-то ждал. Просто принеси ей цветы.
Художник разглядывал свой балкон. На балконе маячили две фигуры – мужская и женская. Доппи тоже взглянул туда. Покачал головой.
– Может, тебе еды с собой дать?, – сменил Доппи тему, – У тебя деньги есть?
– Да я в ресторанах каждый день ем, – поклацал художник челюстью, как скелет.
– На, возьми. Я специально тебе принес, – Доппи протянул художнику шаверму.
– Спасибо, друг, – спустя время ответил художник с набитым ртом.
– Ты счастлив?
– Я не знаю, с чем сравнивать.
Допив молоко, Доппи встал, кивнул и ушёл.
– Не забудь про цветы, – вдогонку крикнул художник. Доппи помахал ему рукой и бесследно исчез. К художнику подбежал пёс.
– Ну что, пойдём. Будет трудная ночь, – потрепал художник пса по голове, затем отдал ему половину шавермы. И скрылся в ночи.
Спустя несколько часов он устало плюхнулся на матрас. Прямо под писькой. Щеку перекрывала полоса краски графитно-чёрного цвета #1C1C1C. Он потёр предплечье. Холодно. Надо постараться заснуть. Художник накрылся пальто. Выпустил пар изо рта и закрыл глаза. Поёрзал немного. Замер. Его лицо мерцало синим светом в заброшенном доме без огней. Иней сковал бороду. Подбежал пёс. Пёс заскулил, лёг рядом с художником, поддел холодную человеческую руку носом и уткнулся человеку в грудь. Тьма.. Тишина.. Покой.. Пустота……………
ДЗЫНЬ! Звонок в дверь. Заспанное лицо жены высунулось из двери, и её тут же ослепили вспышки фотоаппарата. С ручки двери стекали капли краски. По дешевому кожзаму текли неоновые струи. За ночь графитно-чёрный превратился в цвет гусеницы #B2EC5D. Она вышла из-за двери в домашних тапках, неловко запахнув халат и уже не обращая внимания на папарацци. На двери был нарисован огромный разноцветный член.
