Драган Дамьянович
Святая Анастасия Сербская. Чудеса и пророчества

Солунь с небесных престолов!

Монахини двинулись вверх по холму, с которого дождевая вода уже стекла. Будто их что-то несло на руках, они не чувствовали болей, приобретённых на трудном пути. Не боялись они и того, что вечер уже близко. Молча шли они, под впечатлением от всего, что в первый день пешего путешествия пережили, как вдруг оказались перед небольшой выпуклой скалой, из-под которой журча вытекала вода родника.

«От источника течёт не ручей, а сразу настоящая река. Боже, что это за вода, раз над ней поднимается пар? – удивилась Феодора, встала на корточки и своей раненой рукой погладила воду. – Она тёплая, вот уж чудо Божие».

«О Топлице, как ты приятна! Тебя нам здесь, чтобы мы могли немного отдохнуть, послала Богоматерь», – добавила Анастасия, с воодушевлением касаясь руками воды.

Затем они обе перекрестились, опустились на колени и умылись тёплой водой.

Первой очнулась Анастасия, чувствуя, что она находится в ярком луче трепещущего света.

«Вокруг нас нет тьмы, – сказала она Феодоре. – Эй, сестро, вставай и посмотри, что я увидела отсюда».

Феодора к ней присоединилась и тоже три раза перекрестилась, увидев странный свет вокруг себя. Затем подняла усталые веки, заметила озарённое лицо Анастасии и шёпотом, почти таинственно, сказала: «О Боже мой, благой Боже…»

«Видишь ли ты то, что и я вижу?» – спросила Анастасия.

«Вижу, вижу, вон вдалеке мерцают вершины Хортиатиса над Солунью. А вон то белое… должно быть, башни в Солуни.

Да, это могут быть только Фессалоники. Будто нас ангел Божий наградил, чтобы мы на мгновение заглянули в этот дивный мир, такой далёкий и такой близкий! – воскликнула Феодора и обняла её. – А где это мы, Анастасия?»

«Наверняка мы недалеко от монастыря, но близко от прошлого, которое здесь неслучайно всплыло перед нами. И ты бывала в Солуни. Вон, посмотри и на свет над ней, кажется, что солнце спустилось к людям. А я как член ближайшего императорского семейства провела там много времени с прекрасными учителями и юными принцами и принцессами не только всей Византии, но и мира. Здесь я изучала историю, природу, литературу и философию. Эти знания передавала народу Немани, своим детям, дворянам. Насколько я в этом преуспела, знает только Бог, так же, как только Он видел, сколько мы пешком прошли в течение сегодняшнего дня. А эти тёплые источники и реки мой отец, византийский император Комнин, даровал Немане, когда я вышла за него замуж».

Полностью сознавая необходимость двинуться с сестрой монахиней к монастырю, бывшая ещё вчера правительницей не могла отойти от воспоминаний о своем детстве и своей юности, от Солуни:

«Я и мои подруги из всей Византийской империи километрами гуляли вдоль морского берега и разговаривали.

А затем мы обычно шли на вечернюю службу в церковь Панагия, а иногда и в церковь Святой Софии. Прежде чем зайти в эти Божии храмы, мы переодевались в тёмные одежды, которые за нами, на некотором расстоянии, несли дворцовые служанки. Вспомни, сестро, и ты иногда с нами проводила время в этих прогулках и девичьих беседах. Много раз мы обе шли с небольшой свитой на отроги Хортиатиса, и там мы собирали самые необычные цветы и редкие травы для наших гербариев. А иногда мы, вместе с юношами, не только нашими из Солуни, двора, но и из Царьграда и Рима, спорили и шутили на площади Аристотеля. Солунь в то время нашей юности была городом, полным чудесных юных людей, которые приезжали изучать науки и учиться ремёслам».

«Интересно, – добавила Феодора, – что ты мне однажды сказала, что твоя мать хотела назвать тебя Фессалоника, потому что очень любила рассказ о жене короля Кассандра, основателя этого нашего города. Он, создавая этот мощный, великий город с огромным портом, назвал его в честь своей жены, которую безумно любил. А она, Фессалоника, была сводной сестрой Александра Великого».

«Знаю, знаю. Прекрасно, что ты мне напомнила этот правдивый рассказ об основателе Солуни. Но в душе у меня самый подходящий к случаю рассказ о святом Димитрии, который и сегодня защищает не только Фессалоники, но и каждого из нас, кто в этом городе рождён. Он – святой защитник от бед и всех других, Богу верных, которые от него, как Божьего воина, ждут помощи. А когда речь зашла о моём крещении, мой отец повиновался воле большинства своих близких родственников, которые ранее представляли и ныне представляют императорскую династию, и дал мне имя Анна, по Матери нашей Богородицы Девы Марии».

«Я только напомню тебе ещё нечто, и пойдём дальше. Твой отец, так я тогда узнала, хотел также приобщить молодёжь к изучению истории торговли. Он старался стимулировать купцов из всего мира приезжать именно в Солунь и развивать своё дело, и вкладывать крупные суммы в строительство этого знаменитого города. Много труда он положил, чтобы в Солуни создать высшие учебные заведения именно для детей этих купцов и мореплавателей. В этих школах и мы, дети правящей династии, учились наравне с ними», – напомнила ей Феодора.

«Мы не можем больше предаваться чувствам и воспоминаниям о прекрасных мгновениях, которые мы в девичестве провели в Солуни. Здесь святой Димитрий ревностно подвизался, и он и далее защищает Солунь. Он защищает и весь православный народ во всём мире, поэтому неудивительно, что его называют странствующим святым».

Поняв намёк, Феодора перестала думать о прошлом и крестясь подтвердила, что у неё перед глазами значительная и дорогая её сердцу картина. И действительно, с вершин Копаоника она ещё немного посмотрела на сотни километров удалённую Солунь, узнавая кварталы города на холмах Хортиатиса.

Совершенно точно она могла бы определить, где находится синагога, в которой апостол Павел проповедовал евреям христианство, говорил о братстве и вере в Сына Божия. Оттуда его слушатели прогнали, тяжко согрешив.

«Посмотри в направлении того облака, похожего на ангела с поднятыми крыльями. Видишь там, прямо под ним, площадь Аристотеля, а рядом храм Святого Димитрия. Мне даже кажется, что я вижу отблеск его купола».

Слушая её, Феодора опять перекрестилась, ожидая, что настанет конец восхищению Анастасии тем, что видно на таком удалении. Однако её сестра в монашестве опять произнесла:

«Там подвизались апостол Лука и Андрей Первозванный, брат апостола Петра».

Вчера ещё бывшая сербской правительницей и далее внимательно рассматривала город своей юности, будучи не в состоянии и даже не стараясь обуздать свои воспоминания и чувства:

«Господь милосердный, слава Тебе за то, что Ты привёл нас сюда, что нам сегодня позволил и это увидеть».

Затем монахиня Анастасия, медленно обернувшись, посмотрела вокруг себя:

«Смотри, моя Феодора, что отсюда видно?»

Всегда ко всему готовая и внимательная как ревностная придворная дама, с нежностью и любовью в каждом слове, привыкшая к послушанию и скромности, монахиня Феодора посмотрела в направлении взгляда Анастасии. Подняв руку, она ладонью прикрыла глаза от небесного света и сказала:

«Вижу, там направо вершины Проклетия, область Хвосно».

Затем они обе повернулись и посмотрели в даль.

Взглянув острым взглядом, как хороший знаток территории, Анастасия показала:

«Вон там горный массив Кюстендил в Болгарии, а пядью далее находятся Осогойские горы. Вон там, смотри, Дурмитор, Синяевины, а вон и Златибор… вон там Кучайские горы, а вон вершина Шарпланины^[18], Кораб, Корытник, Паштрик… Смотри, это вершины Маглича и вон там ниже, Чемерно. А вон там, под небольшим облаком, Авала… Бог захотел, чтобы мы немного свернули с главного пути и отсюда увидели мир вокруг нас, чтобы мы увидели горизонт на сотни километров во все стороны».

Анастасия ещё раз взглянула на пространство за собой и опять с восхищением произнесла:

«Посмотри на эти скалистые Престолы за нами. Это не только просто камень, это не обычные скалы. Это Престолы, на которых отдыхает небо, на которых сидят звёзды. О, Боже мой, мы обе на Небесных Престолах. Положи сумку, это нам дар Всевышнего, что после тёплой воды и леса, чьи листья приобретают краски маслин солунских и кипарисов Святогорских, а каменные дорожки – вид тропинок царских, мы руками можем погладить небо, покои, в которых обитают ангелы».

Касаясь ладонями голубоватых кусочков свежей части неба над ними, Феодора, полная восхищения тем, что видит и чего касается пальцами, почувствовала в груди небесную умиротворяющую теплоту.

Глаза её наполнились красками, каких на земле она никогда до того не видела, а каждая из них несла в себе волны, которые неслышно сливались в малый и большой треугольники, и в них она открывала перст Божий. Вначале растерянно, а затем с радостью в сердце она хотела объяснить треугольник чудесного слияния, но Анастасия её прервала: «Чувствую, вижу, волны связываются с вершинами Копаоника, Радана и Шарпланины, и с каждой той вершины составляют малый и большой треугольники. Вон и те реки и речушки, там, и у них подобное течение».

На эти её слова Феодора расслабилась, усталость исчезла, и она начала повторять мелодичным голосом в восторге: «Слава Тебе Боже, слава Тебе!»

Из этого восхищения вывел её ласковый голос Анастасии, которая благодарно прошептала:

«Вот, сестро моя, какую мы великую награду получили за это наше скромное старание».

Они прошли несколько десятков шагов вверх по косогору и оказались на одной из четырёх каменных громад, которые украшали вершины холмов, как будто здесь начинаются и соприкасаются все стороны света. Более сильное впечатление дополнило им уже и без того глубокое потрясение.

Вместо тьмы они увидели перед собой светоносное небо, а тела их вошли в небесные выси. Анастасия с нескрываемым восторгом снова засмотрелась на пространство перед собой, на даль, в которой как на ладони стояла её родная Солунь.

«Город моей юности, десятки лет я тебя не видела и не мечтала, что когда-нибудь увижу, особенно не отсюда, с неба.

Да, сестро Феодора, Господь нас сюда привёл, чтобы мы мыслями на мгновение вернулись в прошлое, в Солунь и дальше до Святой Горы, и поняли, что тут, недалеко от нас, находится и наше будущее. Слава Тебе Боже, вот наши руки и лица выздоровели, умытые этой твоей тёплой водой и согретые дивным серебряным светом, который ты опустил на нас».

Благодарные слова направила Господу и Феодора, и тоже перекрестилась.

Трепещущий свет начал отступать, над ними пролетел белый голубь и продолжил полёт над лесами, которые спускались в котловину, куда текла вода тёплой реки, к которой прежняя госпожа обратилась со словами «Топлице моя».

Анастасия почувствовала прежнюю дрожь в груди как знак чего-то важного.

«Оставим сумки, Феодора, – сказала она и нежно на неё посмотрела. – Пошли вниз, ближе к роще, чтобы набрать сухих листьев, и там, у источника, мы переночуем».

Звёздное небо на Небесных Престолах монахиням принесло спокойную ночь. Ни мягкий ветерок, ни мелкие и крупные облака, парящие над вершинами Копаоника, не нарушали мир на их необычных постелях.

Перед самой зарёй их разбудил щебет птиц.

«Ох, какие я видела дивные сны», – сказала Феодора, приветствуя монахиню Анастасию словами «помоги Боже, сестро!»

«Но когда начался рассвет, они как бы испарились».

Анастасия подняла глаза, и сама, вспоминая, что она почти сказочное видела во сне, объяснила:

«Мне снилось, Феодора, то, что ты не могла запомнить.

Тебе это, сестро моя, не стёрли из памяти ни дневной свет, ни плохая память, а тайна Божия. Она сейчас в себе держит твой сон и на века помещает его в некий из небесных покоев. Знаешь, таинственный сон, который и мне приснился, будто сказал мне, что под нами, где мы ночевали, находится некая церковь. Потому что я долго шла через некий прокоп, в конце которого вдруг показался светлый образ человека, над головой которого написано имя. Мне кажется, что она посвящена святому Прокопию. Почему она засыпана, это вопрос, на который ответ получат будущие поколения. Я знаю, что однажды большое поселение, которое будет построено там далеко, где течёт тёплая вода из этого и того, что внизу, источника, по этому храму получит своё имя»^[19].

Затем они встали, умылись водой из источника и двинулись по тропинке вниз, будто сходя с неба^[20].

Грех на исповеди

Хотя названием Студеница должны были быть обозначены место и монастырь, в котором и от строгости, и от святости всё выглядит несколько холодно, монаху Симеону в это утро всё казалось тёплым. Тепло на сердце, тепло во всех членах тела, дивно в груди, ясно в очах. В таком состоянии он лёгко отстоял не только утреннюю молитву, но и святую литургию, которая продолжила богослужение. Отец Симеон был восхищён тем, что Дух Святый, пока игумен и монахи возносят молитву, здесь перед ними каждое утро совершает одно из самых больших чудес и самых значительных святых таинств, – Кровь и Тело Христово подаются людям через святое причастие.

Старец волновался больше, чем после великих побед над византийскими, болгарскими и венгерскими армиями. Он думал о том, что коснулся начала восхождения к небесной красоте и Царству Божию.

Ему было чрезвычайно приятно, что он чувствует – вокруг него не происходит ничего, что бы его отягощало. Напротив, теперь он стал лишь частицей всеобщих событий – малых и важных, или неважных, всё равно, но он уверен, что всё это по воле Божией, которая благодарила его за труд от земного отойти в духовное, в молитву, в путешествие к праколыбели, к Прародителю, к единственной истине и смыслу существования.

А самое прекрасное чувство он испытал в тот момент, когда, стоя в очереди за Петром, игуменом и несколькими другими монахами, приблизился к самому младшему собрату, Андрею, который в то утро чинодействовал, а потом и причащал.

Что отцу Андрею сказал в два раза старше его отец Симеон, стало известно только им двоим и Господу.

Монах Андрей, почти не веря, что перед ним собрат Неманя, едва успел кое-что спросить и с облегчением отпустил грехи брата. Он почувствовал, что его пот прошиб, когда его монах Симеон поблагодарил и удалился.

Немногим позже, но до завтрака, Симеон снова встретил исповедника и шепнул ему: «Грех мой, брат Андрей, великий, что пользуюсь случаем, чтобы упрекнуть тебя. Но прости меня, не могу тебе не высказать, что ты нехорошо поступил, что ты смотрел на меня и принял меня не так, как остальных наших братьев здесь. Я это почувствовал и в следующий раз исповедаю всё это как ещё один грех, который я совершил, что увеличивает его тяжесть на этом святом месте, в Студенице».

На столе в трапезной братию монашескую ждал тот же завтрак. Два вида чая, постная похлёбка из овощей, по несколько печёных грибов и салат из черемши, то есть медвежьего чеснока. А когда после завтрака была прочитана и благодарственная молитва, монах Симеон пошёл к игумену, и тот ему сказал, что он посылает его на кухню, в помощь пекарю – монаху Иоилу.

Безоговорочно, с благодарностью, великий и сильный человек, когда-то бывший жупаном, сделал поворот и по-военному отправился на кухню.

Иоил, монах, который был гораздо моложе, радостно его принял, и они вместе продолжили месить хлеб из пшеничной муки с добавками из некоторых видов молотых сушёных трав. Отец Иоил чаще занимался подбрасыванием дров в огонь, предоставляя старшему собрату Симеону размягчать и формовать руками тесто и класть его на большой противень, а затем и в раскалённую каменную печь.

Монаху Симеону кухня казалась какой-то нереальной, будто бы из её углов временами исходили пахучие разноцветные дымы. Всё парило как в воздушном пространстве и напоминало ему те разноцветные, жаркие языки пламени, которые возникают на подожжённой ниве. Этого он в своей жизни насмотрелся достаточно, когда в его народе посевы поджигали братья и зятья, да и деды, а часто это делали и некие враги чужой крови и веры. Но и жупан Неманя не стеснялся ответить, запугать, чтобы это с его народом никогда больше не повторилось.

Помнил он эти поджоги. Их было особенно много тогда, когда он воевал в годы своей молодости. Позже, всё больше принимая Божьи законы и поступая по ним, он отказывался от такого зла и старался врагам отвечать какими-либо другими способами, а не через хлеб, воду, через детей, через старых и немощных.

Из всех таких мыслей монах Симеон постарался вынырнуть, крепко сжав кулаки, будто готовится к борьбе, к военному штурму.

«А я ведь и правда готов к штурму нынешней жизни, к штурму действительности. Как можно скорее забыть и оказаться дальше от воспоминаний о зле, которое сам много раз исповедал, надеюсь, Бог мне его простит», – произнёс он тихо и руками сжал железный прут, которым закрывали заслонку печи, чтобы не обжечь руки.

«Что Вы сказали, брате Симеоне? – спросил его монах Иоил. – Я не расслышал из-за скрипа металлического прута, которым Вы закрыли заслонку».

«Ничего, ничего, брате», – покачав головой, торопливо ответил ему монах Симеон.

После этого они вместе в полной тишине ждали, когда можно будет вынуть из печи большой каравай, который три следующих дня будет есть монашеская община Студеницы. Хватит и для гостей, если пожалуют.

Когда хлеб был испечён, монах Симеон перекрестился, поблагодарил собрата пекаря и пошёл в свою келью за пером и бумагой. Помолился Богу о даровании ясности мысли и лишь затем сел писать письмо своему сыну, что на Святой Горе.

«Это письмо должно бы быть в некотором роде моим первым сообщением о том, как я оказался здесь по воле Божией, в чём убедил меня монах Савва, – размышлял он. – И конечно же, я должен написать, что бесконечно благодарен Господу, что Он исполнил моё желание стать Божьим слугой, который прежде послушал своего дивного, богодухновенного сына Растко, то есть монаха Савву, который посоветовал измениться, из правителя стать монахом. Обычным смертным, которые не надеются ни на что хорошее и не помышляют о Царстве Небесном, этот подвиг не интересен, даже не достоин внимания. Мне это неважно, я всегда любил подвиги, и вот, я совершил самый большой подвиг в своей жизни – из правителя стал Божьим слугой. Вот о том счастии, которым меня осыпал Господь, я сейчас извещу чадо мое, своего сына и своего брата, монаха Савву».

С такими мыслями монах Симеон начал писать письмо.

Первый монашеский ужин

«С нетерпением жду, когда же мы попадём к игуменье Параскеве. Она известна тем, что разными лечебными травами исцеляет раны и болезни. И мне, и тебе необходима её помощь», – как бы для себя говорила Анастасия. Феодора, будто только этого и ждала, почти в приказном тоне произнесла: «Тогда, сестро, ускорим шаг».

Так они и сделали.

Окутанный прозрачной дымкой лес постепенно исчезал за ними. Они вышли на поляну, с которой сквозь утреннюю мглу угадывались вершины окрестных гор. Тут и там торчали редкие кусты и молодые одинокие деревца. Свежесть росистой травы, смешанная с неизвестным терпким запахом, наполняла их лёгкие.

Торопясь пройти по тропинке, они перешли широкую поляну. Тут им встретилась речушка, вниз по течению которой они двинулись, зная, что вода всегда течёт к устью. Они долго шли крутым скалистым берегом в поисках места, где было бы легче перейти речку. Но время шло, и им было всё труднее шагать сквозь ветви и зелёные кроны деревьев вдоль речного русла. И когда они увидели маленькую полянку, Феодора подумала, что тут можно перейти на другой берег. Однако когда они приблизились, то очень удивились. Река была глубокой и более широкой, чем в любом другом месте вверх по течению.

«Наполнили её весенние дожди, да и вода сюда сливается из разных источников, вытекающих от вершины до этой части горы», – сказала Феодора.

Анастасия оглянулась и осмотрела местность, по которой они прошли. Это были сплошные скалы, сквозь которые они пробивались, не чувствуя усталости, овеянные запахом растений с того места, где они ночевали, свет, которым оно их встретило, и чувство некой чудесной силы, смешанной с тем сказочным сном. Назад пойти они не могли, это было бы труднее, чем то, что они прошли до сих пор, а вперёд идти было некуда – там была полноводная река в глубоком русле.

«Что нам делать, сестро Анастасия? – спросила слабым голосом Феодора. – Это не ручей, а глубокая река, в сущности это её правый рукав, потому что там, за теми холмами, левый рукав, и они внизу, у подножья, сливаются».

«Это внизу река, у которой мы окажемся возле нашего монастыря, – ответила Анастасия и добавила: – Нам не напрасно даны все эти искушения, но милость Господа проведёт нас и туда».

Затем она подняла глаза к небу и перекрестилась, то же самое сделала и Феодора.

«Матерь Божия, попроси о милости к нам перед своим Сыном. Чтобы нам в Твой дом до темноты прибыть».

Анастасия несколько раз прочла молитву. И через некоторое время Феодора с удивлением внезапно охрипшим голосом произнесла:

«Вот, поток пересыхает, вода отступает… Нет, вода уходит в землю, которая реку скрывает. Возможно ли это?»^[21]

«Феодора, сестро моя дорогая, – сказала теперь уже совершенно спокойная и убеждённая в том, что она говорит, Анастасия. – Всё, что Богу возможно, для нас чудо. И наше незнание этого подтверждает уверенность в чуде».

Анастасия перешла через теперь уже почти сухой косогор, под которым глубоко под землёй слышала шум воды. Вода обрушивала преграждающие путь камни, создавала новое течение вниз по горным скалам. Когда обе они оказались на другой стороне, то продолжили путь по тропе, по которой раньше проходили редкие прохожие, охотники или разные звери, но уже без колючих веток и толстых стволов. Вокруг виднелись небольшие поляны и густые леса. Нигде не было видно поселений или людей, и всё же окрестности казались им довольно светлыми и необычайно прекрасными.

Монахиня Феодора под впечатлением ухода под землю потока воды радостно хотела об этом ещё что-то сказать, но когда они уже вышли из зарослей, их встретил неожиданный шум воды, раздававшийся в долине. Они молча заторопились и вышли на чистое место, где застали нереальную картину, которую в этой части природы написала отныне подводная река.

Немного растерявшаяся при этом новом удивлении, благодарная Всевышнему за до сих пор не изведанные восхитительные события, монахиня Феодора быстро подошла к скале, с которой струями падала вода. Это был водопад, созданный течением подводной реки.

Анастасия пошла за ней и смиренно встала перед высокой, чистой отвесной скалой в разнообразных красках неба и цветов, лесных листьев и скал, будто кистью написанных, тонувших в светлых водах только что возникшего водопада.

И этот день подходил к концу, и обе они, не чувствуя усталости и глядя с берега на Топлицу, двинулись дальше.

Продолжив путь вниз по реке, они легко преодолевали препятствия, испытывая смешанные чувства, и на одном из поворотов показалась поляна, которую Анастасия видела много лет назад. Сейчас на ней было много растений и разнообразных цветов, а раньше было много воинов, зодчих, всадников и телег, нагруженных разными строительными материалами.

Да, это та поляна, вспомнила Анастасия, и будто в полумраке показалось ей, что она видит широкую, прямую, сильную спину господина Немани.

Она снова почувствовала силу в его вопросе: что она думает об этом месте? Об этом – сейчас, когда она спешит в монастырь, в Топлицу.

Её пьянила не столько сила, сколько наполненность души, достойной ему советовать, выразить своё мнение, вместе с ним принимать важные решения. Эта любовь, непреходящая, истинная и целомудренная, соединённая в любви с Господом, отметила всю её жизнь и совершенно ожидаемо повела её в этот, тогда только строящийся, монастырь.

Анастасия сдержанно улыбнулась, а затем на лице её, подобно торжественной встрече, отразилось блаженное спокойствие, и она с чувством возвышенного восторга сделала несколько быстрых шагов. Она хотела что-то объяснить Феодоре, что считала важным, однако слух её снова вернулся к словам Великого жупана. Наблюдая с этого места за окончанием строительства монастыря Введения Пресвятой Богородицы, он держал свою руку на её плече, в его широко открытых глазах была радость, и говорил, что под небесным сводом его державы построит больше храмов, чем военных укреплений. Колокола их будут своим звоном радостно возвещать славу Господу всем людям в его жупании. Они вызовут желание у каждого серба, каждой сербки и сербского дитяти ещё с колыбели с распростёртыми объятьями идти навстречу Богу и чистой душой и открытым сердцем принимать слово Всевышнего, и всё то, что от Бога на пользу человеку дано. Она тогда опустила голову на его руку со слезами радости на глазах, дрожала от волнения и торжественности момента, в который Рашская область подтверждала свою приверженность Творцу.

С этими воспоминаниями, с быстрыми шагами Феодоры за Анастасией монахини вскоре остановились на каменной плите, края которой виднелись из травы, и одновременно воскликнули: «Вон церковь!»

Они вдохнули свежий воздух и перекрестились.

«Это монастырь Богородицы, наш новый дом?» – спросила Феодора.

«Нет, это церковь, которую Неманя, кроме Богородичного храма, построил как свои задужбины в Топлице. Посвятил он её святому Николаю Чудотворцу. Мы сюда вместе приезжали, когда ещё только фундамент её закладывали, а затем, когда закончили расписывать. Теперь это мужской монастырь».

«А где же наш?»

Анастасия со знанием дела осмотрелась вокруг и рукой показала направо:

«Вон там внизу, где в Топлицу впадают две небольшие речки. Помню, когда мы с Неманей подвели сюда зодчих, чтобы им показать место для рытья котлована, погода была такая же, как сейчас. С тех пор в этом крае выросли целые леса».

Они продолжили идти вниз с холма, заросшего густой порослью. Вокруг были мир и спокойствие. Только реки журчали, вливая свои воды в широкое русло Топлицы. Оттуда было ясно видно белое здание монастыря Введения Пресвятой Богородицы с колокольней.

Монахини были уверены, что находятся у дверей своего нового дома.

Они подошли к воротам в тот момент, когда последний лучик дневного света поглотили сумерки, и он исчез в вышине, там, за вершинами Копаоника, через который они проходили.

Монастырь был окружен оградой, а калитка в ней была закрыта. Анастасия протянула руку, через небольшое отверстие на больших деревянных двустворчатых воротах нащупала верёвку, потянула её, и калитка открылась.

Они вошли в ворота монастырского двора.

В церкви шла вечерняя служба, зажжены были свечи, но Феодора постучала.

Анастасия легонько прикоснулась к её плечу и прошептала:

«Во всех наших монастырях во время молитвы двери открыты, не принято стучать, потому что кто входит, приходит к Богу, входит в дом Его, а монахи, священство и миряне стоят на молитве. Никто не дежурит у дверей».

«Прости, сестро, я растерялась», – сказала Феодора и отступила от дверей.

Наступила пауза, затем в дверях появилась старая монахиня с зажжённой свечой в руке. На мгновение она растерялась, а затем, будто и пламя свечи вспыхнуло ярче, воскликнула с глубоким поклоном Анастасии:

«Добро пожаловать, госпожа!»

«Встань, сестро, прошу тебя, я больше не госпожа и не правительница, а монахиня, как и ты. Со мной сестра Феодора», – сказала ей Анастасия, наклонилась и поцеловала ей руку.

С таким же монашеским усердием игуменья ей ответила тем же и затем поцеловала её в щёку, то же она сделала и по отношению к Феодоре.

«Знаю, что вы приняли монашество, но мы вас сегодня вечером не ждали. Мы думали, что вы прибудете только завтра. И с сопровождением, а не вот так, одни, в непогоду через тёмный лес, полный диких зверей», – обратилась к ним мать Параскева.

В дверях церкви боязливо показались ещё пять монахинь, которые, увидев гостей, упали на колени.

«Не делайте этого, сестры, не грешите. Я с этих пор во всём равная вам», – сказала и им Анастасия.

«Тогда добро пожаловать и во Славу Божию, дорогие сестры!» – не растерялась Параскева, показав рукой, чтобы они вошли в церковь, а монахиням – чтобы тотчас встали с колен.

Анастасия и Феодора приложились ко всем иконам и остановились перед алтарём. Земным поклоном поклонились они Господу и Богородице и отошли в сторону, ожидая окончания службы.

Лишь тогда игуменья Параскева представила им остальных монахинь: «Здесь порядок такой, что после вечернего богослужения следует ужин. Сейчас я попрошу вас сначала переодеться, потому что вы совершенно мокрые. А мы вас ждём в трапезной».

Переодеться им помогла самая молодая монахиня из сестринства. Она будто ожидала, какое послушание ей последует, поэтому за несколько минут нашла две мантии и сухие платки.

«Ваше монашеское имя на греческом означает воскресение», – сказала Анастасии эта монахиня.

«Да, я по происхождению гречанка, как и сестра Феодора».

«Так что гречанка родила нашего уже такого известного серба, монаха Савву?»

«А что собой представляют греки и сербы, если не одно и то же в вере», – возразила Анастасия, и они втроём пошли в трапезную и подошли к деревянному столу, где их уже ждал ужин.

В глиняных тарелках были тёплая похлёбка с овощами на воде, варёный картофель, салат из зелени и хлеб. Хотя и казалось, что пищи мало, им этого было достаточно.

«Эта пища благодатная. Вот, мы устали, пока путешествовали, но я себя чувствую сытой и довольной, будто ужинала при дворе», – шёпотом сказала Анастасия.

Феодора ей ответила улыбкой, и они обе вместо вина напились холодной воды, которую сестры брали из ближнего источника.

После ужина монахини короткой молитвой поблагодарили Господа, а матушка Параскева повела Анастасию и Феодору в конак^[22], на отдых. А ещё до этого она принесла пузырьки с бальзамами, помазала ими и перевязала Феодоре пораненные руки и колено.

Помещение заполнилось приятным запахом смеси тысячелистника, ноготков, ромашки и сосновой смолы.

Протянув руки, Феодора смотрела, как игуменья внимательно и очень умело мажет все раны и царапины тонким слоем бальзама.

«Мы вам на скорую руку подготовили келью по нашему разумению и внесли в неё то, что у нас было», – не прекращая мазать, сказала игуменья.

«Не надо было ничего особенного готовить. Мне будет неприятно, если Вы меня чем бы то ни было будете выделять из остальных сестёр», – попросила её Анастасия голосом, будто перед игуменьей находится какая-то другая, а не бывшая до вчерашнего дня первая женщина двора сербской державы, правительница, мать монаха Саввы, нового правителя Рашской державы Стефана и третьего сына, правителя Зеты, Дукли, Диоклетии и Далмации, Вукана.

Они ещё немного смиренно поговорили, и мать Параскева вышла, оставив их отдыхать.

После долгого пути они обе скоро заснули.

Анастасии приснился тот же сон, как и много лет тому назад. Большая сосна ростом до неба. Такая ей снилась той ночью, когда она на заре родила Растко. Ствол её был необъятным, а крона словно крыльями покрыла весь Рас. На сосне было множество веточек, и каждая – в виде креста. А в этом сне в монастыре та же сосна покрывала Студеницу и пространство вокруг, ему почти не было конца.