Дмитрий Шатров
Ренард. Книга 1. Щенок с острыми зубами

Глава 2

– …Если есть на свете земля обетованная, то это Бельтерна. Высокие горы защищают её от северных ветров, южные берега омывает бескрайнее море. Так что лето здесь долгое и приятное, а зима тёплая и скоротечная. Полноводные реки Бельтерны изобилуют всяческой рыбой, озёра – жирными утками, а леса – всевозможнейшей дичью, грибами и ягодами. Плодородные пажити не устают радовать урожаями, на тучных выпасах без счёта прирастают стада…

Кто-то получал знания в академиях, кто-то – выслушивая былины сказителей, а Ренард впитывал их с молоком. Жеральдина сидела на кухне, качала ногой колыбель со своим сыном и кормила маленького де Креньяна. Симонет шинковала большим ножом овощи. Ренард сосал грудь, причмокивал и лупал голубыми глазёнками, будто что-то действительно понимал.

– …Люди здесь селились испокон веков. Звали они себя вельты. За благое воздавали благим, худым – за худое. Званым гостям были рады, незваных – гнали в шею поганой метлой, а когда и мечом, тут уж как разозлят. Так издревле повелось, и так они жили, соблюдая заветы предков. Женщины рожали, растили детей и хранили очаг, мужчины пахали землю, пасли скот и занимались ремёслами…

– Пахали, пасли… – возмущённо фыркнула Симонет. – Вельты всегда были воинами! Гордыми, сильными, смелыми. Во славу Водана, Доннара и Циу.

– Тише, ты, языкатая! – шикнула на неё Жеральдина. – Хозяйка запретила поминать древних богов.

– А что я такого сказала? – откликнулась стряпуха, состроив невинную мину. – Да и не понимает он ещё ничего.

– Всё он слышит, всё понимает, – склонилась кормилица над малышом. – Да, маленький?

Ренард сосал грудь, причмокивал и лупал голубыми глазёнками, будто что-то действительно понимал.

Когда маленького Ренарда приносили к матери, он слышал другое. Госпожа де Креньян – хрупкая и болезненная женщина – выросла в благородной семье, которая в числе первых приняла Триединого в Восточных Пределах. Орабель рассказывала сыну о единственно истинном Боге, о его всетерпимости, всеблагости и доброте. Она искренне хотела воспитать своего сына в новой вере. Но выбирать предстояло ему. В кого верить и кому поклоняться. Но это уже позже случится, а пока Ренард рос, слушал и ел. Других забот у него и не было.

Жеральдина кормила младшего де Креньяна до двух лет, а потом съехала, но и после наведывалась частенько – проведать да и помочь по хозяйству – господа щедро платили.

* * *

Своё первое слово – пере (папа) – Ренард сказал восьмимесячным, пошёл в год, а в три уже бегал. И если пухлого мальчугана не успевали поймать, его всякий раз приходилось возвращать из ближайшей деревни, куда он сбегал то на свиней поглазеть, то гусей погонять, а то и в помощники к пастухам набивался. Любознательным он рос, самостоятельным. И шустрым. Дай бог уследить.

Ренард становился старше, открывал для себя мир, полный интересных вещей, и занятий у него прибавлялось. Но ещё больше прибавлялось забот окружающим. Не только родным, вообще всем. Младшего де Креньяна то и дело видели сосредоточенно топающего по просёлку босыми ногами. А что? Посмотреть, как коров доят, надо? Надо. Как землю пашут? Тоже. Как хлеб убирают? А как же иначе. И этих «как» было не сосчитать: как сидр варят, как сыр ставят, как вино давят; как свиней забивают, как кишки добывают, как колбасу набивают; как сено косят, в стога мечут, как косы правят, да мало ли чего ещё?

Пытливого отрока постоянно откуда-то доставали и почти всегда в последний момент. То выхватят из-под копыта быка, которому Ренард зачем-то в яйца острой палочкой тыкал. То выудят из чаши винодавильни, где он подглядывал, как под тяжёлым катком сочные ягоды лопаются. А с мельничного вала его вообще едва успели снять, когда рубаху затянуло в механизм передачи. А после случая, когда Ренард слетел с водяного колеса в запруду и чуть там не утоп, ему вообще запретили ходить на мельницу. И мельника предупредили. Строго-настрого.

Но Ренард недолго унывал, открыв для себя взамен чудный мир огня, мехов и раскалённой стали. Он тайком пробирался в кузню и наблюдал, как звероватый, заросший бородищей мужичина в прожжённой домотканой рубахе и засаленном кожаном фартуке раздувает огонь в печи, достаёт щипцами докрасна раскалённый брусок и плющит его большим молотом на наковальне. И зрелище ему не надоедало. Бесформенная железная плюха приобретала строгие контуры, превращаясь то в заготовку для ножа, то в подкову, а то и в топор, и это было для Ренарда сродни самому настоящему волшебству. А с нелюдимым кузнецом Аимом он потом подружился, и с тех пор у них сложились самые доверительные отношения.

А вот с деревенскими огольцами не складывалось. Если взрослые изначально воспринимали Ренарда как благородного де Креньяна и господского сына, то для детворы он был просто ровесником. Таким же чумазым и босоногим. К тому же не местным, что имело решающее значение. Поэтому Ренард дрался с ними с самого первого дня и потом постоянно.

Он возвращался домой в синяках и ссадинах, но едва те подживали, снова искал деревенских и снова дрался. Мать охала и возмущалась, а отец лишь довольно хохотал. Ну какие драки у ребятни? Так, потолкаются немного, ну, может, фингал кому под глазом поставят, но это только характер бойца закаляет. Поэтому старший де Креньян втихомолку сына даже поощрял. И хвалил, когда тот выходил победителем.

В остальном Ренарда окружала всеобщая любовь, доброта и забота. Домочадцы в маленьком проказнике души не чаяли, а крестьяне привечали его как родного – семейство де Креньян тут любили. Лишь брат его не сильно жаловал, хотя особенных причин для этого не было.

По королевским законам, отцу наследовал лишь старший сын. Единолично. Остальным же уготовано служение. Королю или Господу, на выбор. Возможно, на отношение Жильбера повлияло то, что сам он рос хилым и слабым, а в Ренарде с малых лет ощущался бойцовский характер. Возможно, потому, что старший больше любил чтение и счёт, а младшему по душе были мужские забавы. Возможно, Жильбер ревновал к родительскому вниманию… Но, как бы там ни было, он воспринимал брата как нечто временное и бесполезное. Досадную мелочь, которая должна вскоре исчезнуть из его размеренной жизни.

В раннем возрасте Ренарда опекали женщины. Мать его учила счёту, письму и почитанию Триединого, и малыш вместе с ней усердно выписывал закорючки, искал знакомые буквы в Святом Писании и крестился на символ веры, моля о благополучии близких.

Симонет втихую рассказывала, как задобрить иных, и Ренард сам наполнял блюдце молоком и ставил его у камина. А после всю ночь напролёт караулил домовёныша. Как правило, мальчонка засыпал, но наутро обнаруживал, что молоко кто-то выпил. Может быть, кошка, а может быть, иной. Ренард предпочитал вторую возможность, хотя тому доказательств не было.

Сёстры – златокудрые красавицы, Ивонн с Элоиз, – играли с ним, словно с ожившей куклой, наряжая и заплетая в волосы ленточки, пели ему баллады о красоте и деяниях благородных рыцарей, и тогда вдохновлённый малыш выламывал лозину и бежал в поле, где сшибал головы лопухам, воображая себя легендарным воином.

Отец плотно взялся за воспитание, когда Ренарду исполнилось семь лет. Общепринято приучать мальчиков к мужским поступкам с восьми, но де Креньяну не терпелось, отчасти потому, что с Жильбером он потерпел неудачу. Так что на седьмой день рождения Ренард получил свой первый меч – увесистую, грубо отёсанную деревяшку с примотанной соломенным жгутом крестовиной. А когда выяснилось, что отец не шутя собрался обучать его фехтованию, потребовал начать немедленно и первым умчался во двор.

* * *

В моду уже начала входить spada. Она, как и всё новое до неё, пришла из Литалийской империи, вместе с литалийскими же обучателями и фехтовальными книгами. Поговаривали, что весь двор во главе с королём перешёл исключительно на это оружие. Благородные из провинций – те, которые побогаче, – тоже потихоньку перенимали. Дошло и до Восточных Пределов. Де Креньян уже видел несколько, а одну даже в руках подержал. Несерьёзное оружие, лёгкое. Парадное. Для красоты. И неоправданно дорогое к тому же.

Поэтому он учил сына воинскому искусству, в точности как его в своё время учил отец, отца дед, а деда прадед. Тем паче, что мода – особа ветреная – пришла и ушла, а полуторный меч, он незыблем. Через века прошёл. И остался. Исконное оружие Вельтов. Надёжнее не придумаешь.

– Пере, а мы будем ср-р-ражаться, как настоящие р-рыцари? – спрашивал Ренард, налегая на звонкую «р» и смешно размахивая своим «мечом».

– Нет, сначала тебе надо запомнить базовые стойки, разучить правильные движения и освоить защиту, – с улыбкой отвечал де Креньян, опираясь вместо настоящего меча на толстую палку.

– Это скучно и долго. А защита – она для трусов, – воинственно фыркнул бутуз, – и двигаюсь я уже быстро, вот смотри! Я атакую!

Ренард подбежал к отцу, широко размахнулся и рубанул сверху вниз. Де Креньян, не сходя с места, отразил удар, отчего «меч» сына улетел далеко в сторону, а сам малыш затряс отбитыми ладошками.

– Ты проиграл, – сказал де Креньян, коснувшись своей палкой макушки сына.

– Так нечестно, – заявил в ответ Ренард, обиженно надув губы, – у тебя меч длиннее и легче.

– Давай поменяемся, – не стал спорить отец.

– Давай.

Ренард с упорством дикого кабанчика атаковал снова и снова, менялся оружием, пытался хитрить, но результат оставался неизменным. «Меч» отца в конце каждой схватки касался его головы, иной раз достаточно чувствительно и обидно. Наконец мальчишка остановился, насупился и почесал ушибленную макушку.

– А много там этих стоек? – с неохотой спросил он, поняв, что учения не избежать.

– Основных пять. И четыре вспомогательных. Есть ещё, но для начала тебе хватит и этого.

– Пять и четыре… – Ренард задумчиво принялся загибать пальцы, потом сжал их в кулак и приободрился. – А когда я всё выучу, мы будем ср-р-ражаться, как настоящие р-рыцари?

– Конечно, волчонок, – улыбнулся старший де Креньян, – для чего тогда я тебя учу?

– Ладно, показывай. – Младший преисполнился решимости и подобрался.

– Смотри и запоминай. Правую ногу выставь вперёд, левую чуть согни, только следи, чтобы носок смотрел в сторону, – принялся объяснять отец, показывая на личном примере. – Меч берёшь двумя руками, вот так, и направляешь его остриём вперёд. Эта стойка называется «Бык».

– Бык? – звонко расхохотался Ренард. – Как Реблошон тётки Эдвиж или Эпуас дядьки Шарло?

– Как оба, наверное, – растерялся от неожиданного вопроса отец.

– Нет, пере, так не бывает, – серьёзно покачал головой начинающий мечник. – Как оба? Они же разные. Реблошон, он рыжий с подпалинами, и рога у него кривые, а Эпуас белый, а рога у него – во.

Мальчуган зажал «меч» между коленками и для наглядности раскинул руки, показывая, сколько это «во».

– Пусть будет как Эпуас, – с улыбкой согласился отец.

Ренард кивнул, довольный, что родитель внял его доводам, и старательно повторил все движения.

– Хорошо, – сказал де Креньян, когда убедился, что малыш понял правильно. – Теперь делай короткий шаг вперёд и переноси вес на переднюю ногу. Меч опусти перед собой, чтобы клинок смотрел снизу вверх. Вот так. Эта позиция называется «Плуг».

Ренард шагнул, перенёс, опустил, но потом выпрямился и с сомнением посмотрел на отца.

– Пере, почему это «Плуг»? Это же меч. А я рыцарь, а не какой-нибудь там крестьянин. Видал я, как мужики землю пашут, совсем даже не похоже, ничуточки.

– А ты заметил, как они руки держат?

– Ой, – Ренард задумался, вспоминая, – и вправду. Тогда ладно, пусть будет «плуг». Что там у нас дальше?

– Дальше у нас «Глупец». Опускаешь руки, направляя клинок остриём к земле, при переходе делаешь шаг… Что опять?

Де Креньян прервал объяснения, увидев, как замер и недовольно насупился ученик.

– Не буду я эту стойку разучивать, – пробурчал Ренард, опуская свой «меч». – Плохая она. Нехорошая. И я неглупый! Я рыцарь!

– А, вон ты о чём, – расхохотался отец, поняв причину поведения сына. – А знаешь, как настоящие рыцари говорят?

– Как? – навострил уши мальчонка при упоминании о «настоящих рыцарях».

– Глупец не тот, кто так стоит, а тот, кто на это купился, – пояснил де Креньян.

– Это другое дело, – тут же оттаял Ренард. – Пере, а что такое «купился»?

– Это я тебе в другой раз расскажу, а теперь продолжим. «Крыша». Ноги ставишь так и так, меч поднимаешь над головой и держишь прямо, вдоль земли.

Ренард разулыбался, но на этот раз промолчал – связь названия стойки с кровлей дома он уловил. Но услышав следующее, не удержался и снова залился звонким смехом.

– «Хвост»? Ну что ты, пере, у людей же хвостов не бывает.

– Но похоже, не так ли? – Отец повернулся к нему боком.

– Похоже, пере.

– Значит, хвост…

Ренард с удовольствием тренировался каждый день, и вскоре занятия дали закономерные результаты. Подчас неожиданные.

* * *

– Что это у тебя, волчонок?

Ренард стоял боком к отцу и тщательно прятал лицо. Де Креньян взял его за подбородок и развернул к себе – под глазом у мальчугана красовался сочный лиловый синяк, на разбитой нижней губе запеклась кровь.

– Объяснишь, что случилось?

– С деревенскими подрался, – нехотя ответил Ренард и виновато потупился.

– Был повод?

– Они сказали, что меч у меня не настоящий, а рыцари бывают только в сказках.

– А ты что?

– Сказал, что они дурни свинорылые.

– А они? – Де Креньян сделал усилие, чтобы не рассмеяться в голос.

– Жакоб мне подножку поставил, а Кола двинул кулаком в глаз, – расстроенно отвернулся Ренард. – Напали вдвоём на одного. А так нечестно.

– А ты?

– А я встал и всех их палкой отлупил… своим мечом то есть. И сказал, что водиться больше с ними не буду, потому что они козлы пархатые и мерзкие свинолюбы.

– А где, прости, ты таких слов нахватался? – осторожно полюбопытствовал отец.

– Так дядька Херв научил, пастух из Фампу. Я ещё много чего такого знаю. Вот послушай… – Ренард набрал воздуха в грудь, чтобы поделиться с родителем знанием.

– Погоди, сын, – остановил его де Креньян, – забудь всё, чему тебя учил дядька Херв. Это нехорошие слова, их нельзя говорить.

– Как нельзя? – искренне удивился тот. – Дядька Херв такое постоянно говорит. И дядька Шарло, и Фирмин, и…

– Ренард! – прикрикнул на него де Креньян.

Мальчишка притих. По имени его отец называл, только когда сердился.

– Запомни, сын, ты не Фирмин и не дядька Шарло, ты де Креньян. Достойный отпрыск достойного рода. И вести себя должен как дворянин, а не как пахарь или пастух. Для тебя важна одна лишь честь. Рода, семьи, имени. Всё остальное вторично. И каждое слово, каждый поступок должен это подчёркивать. И ещё запомни на будущее, сын: ты уже почти взрослый, и отныне никто, кроме любимой женщины, не может касаться твоего лица рукой безнаказанно. Никто.

– А если всё же такое случится?

– Тогда ты должен вызвать обидчика на поединок.

– На драку, что ль?

– Почти. Только с оружием в руках, и у благородных такая драка называется дуэлью. До первой крови или даже до смерти. Уяснил?

Ренард кивнул, хотя не понял и половины из того, что сказал отец, но торжественным тоном проникся. Осознал, что эти слова очень важные, и постарался запомнить.

* * *

Тьери де Креньян отдавал сыну всё своё свободное время. И сам словно помолодел, получая от младшего всё то, что недополучил от старшего. Он бы многое отдал, чтобы Ренард родился первым, но тут уж высший порядок вещей, ничего не изменишь. Понимание, что сын скоро вырастет и покинет их с матерью, делало каждый день особенно ценным.

Де Креньян учил сына всему, что, по его мнению, должен был знать мужчина и воин: плавать, обихаживать лошадей, добывать огонь в поле или в лесу. Вместе они совершали длительные пешие переходы, которые Ренард называл боевыми походами. Отец постепенно добавлял новые занятия к уже имеющимся. К мечу добавился боевой топор, к фехтованию – метательные дисциплины.

И Ренарду нравилось. Он мог часами напролёт метать в мишень острые железяки, а из речки вылезал с посиневшими губами, и ему не надоедало. Юный воин бегал, плавал, взбирался на деревья, энергии у него хватало на всё. А редкие минуты отдыха проводил в кладовой, где хранилось старое оружие и доспехи.

В восемь лет Ренарду подарили коня – буланого жеребчика-двухлетку по кличке Флан. Младший де Креньян тогда целый час слова не мог вымолвить от восторга, а потом больше месяца ночевал на конюшне, и никто не смог его отговорить. Ещё бы, у мальца появился настоящий, рыцарский, скакун. Кто о таком не мечтает?

Горя тогда хватанули деревенские пастухи, которых Ренард одолевал с непрошеной помощью – то свиней загонит в болотину, то коров распугает по всей округе, собирали потом всей деревней. Впрочем, никто не жаловался – мальчишка же, не со зла.

В девять, когда Ренард достаточно окреп для того, чтобы натянуть тетиву, отец стал учить его стрелять из лука. Не рыцарское занятие, да и оружие для простолюдинов, но де Креньян посчитал, что лишним не будет. Когда Ренард приноровился укладывать стрелы в центр мишени, он стал пропадать в лесах и на речках – охота сделалась для него любимым занятием.

Там, в лесу, и произошла встреча, давшая первую трещину в образе идеального детского мира.

Глава 3

В тот день Ренард забрался далеко в лес, почти к самым моховым болотам, где лакомились голубикой жирные глухари. Одного он уже добыл и выследил второго – тот объедал ягоды с невысоких кустов. Младший де Креньян осторожно подкрался на расстояние выстрела, прицелился, натянул тетиву…

За деревьями громко треснула ветка – птица тяжело захлопала крыльями и улетела, а выпущенная стрела зарылась глубоко в мох.

Ренард зашипел от досады – и трофей не добыл, и стрелу теперь не найти.

«Кого там нелёгкая принесла?»

Словно в ответ на его мысли, из-за деревьев появился долговязый высохший старец с морщинистой кожей, впалыми щеками и слипшейся в сосульку седой бородой. Он устало опирался на длинный посох, изогнутый сверху серпом. Второй, уже настоящий, – только не такой, каким бабы пшеницу жнут, а размером поменьше, – висел у старика на поясе. Его замызганный, мокрый до самых колен балахон был некогда девственно белым.

– Ты здесь один, отрок? – спросил старец, настороженно озираясь.

– Здравствовать тебе, дедушка. – Юный охотник пропустил вопрос мимо ушей и отреагировал с детской непосредственностью: – Меня родители учили сначала здороваться, тебя не учили?

Ренард ничуть не испугался появления незнакомца. Привыкший ко всеобщей доброте и заботе, он даже не представлял, что с ним может случиться что-то плохое. Тем более он на своей земле хозяин, пускай и маленький. А гость всего лишь немощный старик, что он сделает?

– Да, прости, – признал свою оплошность старец и с низким поклоном произнёс: – Здрав будь, отрок, да охранят тебя древние боги. Меня зовут Вейлир. Откроешь мне своё имя?

– Ренард де Креньян. – Мальчик с достоинством поклонился, как учил его отец, но потом не утерпел и спросил уже без всяких церемоний: – А ты чего здесь делаешь? Заблудился?

– Не то чтобы совсем заблудился, – по лицу старца скользнула грустная улыбка, – скорее, сбился с пути. Долго в дороге, устал, ослаб и вымок до нитки… Прости, что испортил тебе охоту.

– Да пустое, – по-взрослому отмахнулся Ренард, – Лучше давай я тебя угощу. Только сначала на сухое выберемся.

От него не укрылся измождённый вид старика и голодные взгляды, которые он кидал на добытую птицу. Да и о гостеприимстве забывать не стоило, раз уж сам назвался хозяином.

Ренард с обстоятельностью опытного охотника выбрал сухую кочку, достаточную, чтобы устроиться там с удобством, и скинул свою амуницию. Потом насобирал упавших сучьев, составил их шалашиком, выбил кресалом искру и запалил костёр. Пламя занялось, затрещали смолистые ветки, пахнуло дымком. Старик придвинулся поближе и с наслаждением протянул ладони к огню.

– Вот, держи. Испей чистой водицы и хлеба нашего отведай. Симонет лучший в округе хлеб печёт. – Ренард передал гостю флягу и краюху ржаной булки, которую ему всегда давала кухарка с собой. – Перекуси, а я глухаря пока приготовлю.

– Спасибо тебе, добрый отрок.

Старец с благодарностью принял угощение, но есть не стал – с любопытством наблюдал за действиями мальчика. Когда Ренард вытащил нож и хотел было освежевать птицу, Вейлир его остановил:

– Погоди, дозволь мне.

Теперь уже Ренард с интересом посмотрел на него и протянул широкий клинок и мёртвую тушку. Старик от ножа отказался. Снял с пояса свой серп, сноровисто отрубил клювастую голову и окропил землю вокруг себя каплями крови.

– Водан, Доннар и Циу, примите благодарность мою и отрока Ренарда за ниспосланную добычу.

Взял отрубленную голову и бросил её в костёр. Вверх сыпанули искры, пахнуло палёными перьями.

– Сейшамни Левтисикай, не откажись принять дар отрока Ренарда за удачу в охоте.

Потом вспорол брюхо обезглавленному уже глухарю, вырезал потроха и закинул влажный окровавленный ком в ближайшие кусты.

– Ваша доля, иные! Дабы не гневались вы, не сердились и не строили козней юному де Креньяну.

– Что они мне сделают, иные-то? – насмешливо фыркнул Ренард.

Вейлир с удивлением посмотрел на него, но ничего не ответил.

Тем временем молодой де Креньян отошёл в сторонку, присел на колено и вскрыл ножом дернину. Наковыряв две пригоршни влажной глинистой земли, он забрал птицу у старца, обмазал толстым слоем прямо поверх перьев и положил тушку у костра, а сам принялся подкладывать в огонь толстые ветки.

– Умелый ты не по годам, как я погляжу. Отец обучил? – Слова из уст старца прозвучали похвалой.

– Отец, – степенно кивнул Ренард, стараясь не выказывать удовольствия.

Разговор на время утих. Старик грелся и обсыхал у костра, наслаждаясь теплом и покоем. Ренард подкармливал огонь дровами и хворостом. Когда углей накопилось достаточно, он палкой сдвинул их в сторону и вырыл в горячем ещё грунте неглубокую ямку. Положил туда птицу, чуть присыпал землёй и вернул всё обратно.

– Скоро будем обедать, дедушка, потерпи немного, – сообщил он Вейлиру.

– Да я никуда и не тороплюсь, – кивнул тот.

Когда подошло время, Ренард снова сдвинул костёр, выкатил палочкой на траву спёкшийся ком глины и расколол его ножом. Твёрдая корка отошла вместе с кожей и перьями, обнажилось печёное мясо. Местами подгорелое, местами сырое, но голод не тётка – старик уплетал так, что за ушами трещало, даже без соли. Да и сам Ренард проголодался на свежем воздухе-то.

За едой беседа возобновилась.

– Ты не боишься вот так, в одиночку, по лесам шастать? – спросил старец, обсасывая крылышко.

– А кого мне бояться, дедушка? Это же наши родовые земли, и незнакомцев, кроме вас, я доселе здесь не встречал.

– Так не людей нужно бояться, отрок. Иных. Ты хоть слышал о них, недоросль?

– А как же. Мне Симонет рассказывала. В лесах лесовики водятся, в полях – полевые, на болотах – болотники, а домовёныша я даже ловил. На молоко, в детстве, – ответил Ренард таким тоном, словно он уже взрослый, а детство давным-давно минуло. – Не поймал, правда. Да и сказки всё это, а молоко тогда кошка выпила.

От безобидного вроде ответа старик вдруг взбеленился. Его лицо исказилось, брови грозно сомкнулись, взгляд стал безумным.

– Лесовики?! Полевые?! Кошка выпила?! – вскричал он, яростно разламывая глухариную ножку. – Да что ты разумеешь, глупый юнец?! О боги, куда катится этот мир?!

– Глупый – не глупый, а глухаря мы сейчас моего доедаем, – надулся Ренард и стал собираться, буркнув себе под нос едва слышно: – Спасибо бы хоть сказал, неблагодарный старик.

– Прости мне, юный де Креньян, мою несдержанность, – опомнился Вейлир, принимая прежний измученный вид, и спросил уже с дружелюбными интонациями: – Ты и вправду ничего не знаешь об иных, древних богах и служителях их – друидах?

– Не знаю, – бросил Ренард, всё ещё обижаясь. – Да и без нужды мне. Древние боги, они неправильные. Матушка говорит, что истинный Бог один. Триединый. И на всё воля его.

Старец нахмурился, готовый разразиться новой отповедью, но вовремя сдержался. А Ренард уже завязал котомку, повесил на плечо колчан и подобрал с травы лук.

– Прощевай, дедушка. Флягу прими от меня как подарок, тебе пригодится в дороге. И осторожнее смотри, на болотах не утопни. А мне домой уж пора, – сказал он напоследок, развернулся и уверенно зашагал прочь.

– А хочешь, я тебе расскажу, как всё на самом деле было? – тихо бросил ему вслед Вейлир.

Мальчик замедлил шаг.

– Про древних расскажу, про друидов? – продолжал соблазнять старец.

Ренард в нерешительности остановился.

– Про иных и других опасных созданий?

На этих словах Ренард не выдержал, мальчишечье любопытство пересилило детскую обиду, и он вернулся к костру. Скинул с себя снаряжение, сел и требовательно посмотрел на старика.

– Начинай.

И Вейлир повёл неторопливый рассказ.

* * *

…С начала времён за вельтами присматривали древние боги. Нерадивых наказывали, трудолюбивых поддерживали, злых и подлых карали. Богов было много, на каждый случай жизни – свой.

Над всеми стояла Деа Матрона – богиня плодородия и процветания. Богиня-мать, радеющая за своих детей. Божественных, человеческих и нечеловеческих. Ей поклонялись повсюду, почитая и превознося её имя. Дарили плоды земледелия, молоко и вино, взыскуя о богатом урожае с полей и многочисленном приплоде от скотины. Обычно она отвечала. Ну почему бы и нет, если ей вовсе не сложно?

Помогали ей старшие боги, верховная троица: Водан – бог ветра и бури, Доннар – бог грома и молний, Циу – бог войны и воинской доблести. Эти больше карали. Их боялись и почитали, забивая на алтарях жертвенных агнцев и священных белых петухов. А жертвы человеческие боги забирали сами, в основном когда люди их гневили, но такое происходило нечасто.

Дальше шли ещё трое. Не старшие, но и не в общем ряду. Суровые, требовательные и грозные. Они жёстко спрашивали с людей за любые ошибки. Не принёс должных даров и утонул в море – это оскорбился Тевтат, бог большой воды; заблудился или задрали волки в лесу – это обиделся Эзус, бог высоких деревьев; перебрал эля и угорел в избе – за это ответственен Таранис, бог огня.

Но были и другие боги. Младшие. Добрые. Те, что с удовольствием помогали людям добывать хлеб насущный.

Земледельцам благоволили Литавис, Росмерта и Алус, оберегали от засух, защищали посевы от вредителей и потравы.

Суцелл дарил виноградарям новые сорта винных ягод.

Эпона помогал коневодам с лошадьми.

Моккус следил, чтобы свинопасы не растеряли хрюшек, и заботился о приплоде.

За кузнецами присматривал Гоббан, исподволь открывая месторождения железной руды и секреты ковкой стали.

О чистых источниках заботилась Ковентина, а полными колодцами ведала Имона.

За здоровьем людей следили Сирона, Белениус и Алан, открывая целителям секреты врачевания и целебные свойства трав.

В каждой речке, в каждом озере селилась своя богиня, посылая рыбакам богатый улов за малую благодарность.

Особо почитали Сейшамни Левтисикай – богиню сельских мест, луны и охоты. Она же ведала перекрёстками. Не теми, дорожными, что встречаются каждому путнику, а теми, что ведут в подземный мир – мир усопших, мир, где умершие души дожидаются нового воплощения, мир, которым правили три сестры…

– Погоди, – прервал старца Ренард. – Сейшамни Левтисикай. Это ей ты глухариную голову в костёр кинул?

– Голову в костёр? – усмехнулся старик. – Ну, можно и так сказать. На самом деле мы с тобой провели древний обряд всех охотников, но да, ей. Раньше всегда так делали, а сейчас даже в благородных семьях отроков этому не учат. Я продолжу?

Ренард нетерпеливо кивнул.

…Так вот, три сестры. Бадб Катха, Морриган и Немайн. Богини, что отмеряли жизнь, её отбирали и решали, кому и как умереть. А от того, как смертный принимал свою кончину, зависело, кем он станет в следующей жизни и как долго будет ждать нового воплощения. Если знать способ, то эти богини могут наделить человека небывалыми силами, но играть с ними опасно. Сложно угадать, на что они могут разгневаться и что попросят взамен.

На лесных полянах, в долинах рек и на вершинах холмов вельты ставили алтари, дольмены и менгиры, где поклонялись вышним силам. За капищами присматривали друиды – седовласые старцы в белых одеяниях – мудрецы и целители, хранители знаний былых поколений. Они толковали волю древних богов и задабривали их ритуальными жертвоприношениями. Богиню-мать восславляли безвинные девы, одаривая плодами земледелия…

Ренард, словно впервые увидел старца, внимательно посмотрел на его одежду, на посох, на бороду и снова перебил:

– Так ты друид?

– Друид, – с улыбкой согласился тот.

– И знаешь, как испросить великие силы? – недоверчиво прищурился Ренард.

– Знаю, – не стал отрицать Вейлир.

– Испрашивал?

– Нет, – честно признался старик, – страшусь. Не разгневать богинь, нет. Боюсь, не справлюсь с полученным даром. Друид светлым должен быть, а сила трёх сестёр тёмная. Страшная сила. Непредсказуемая.

Ренард, удовлетворённый ответом, замолк, а Вейлир продолжил.

…Были ещё ведуньи, ведьмы и знахарки. Одни трактовали вещие сны и знамения, другие знались с иными – привечали полезных и отваживали плохих.

Иных везде называли по-разному – чужане, иншие, нежить и даже нечисть, – но смысл от этого не менялся. Не люди – нелюдь. С особенным обликом, странным укладом, нечеловеческими привычками и желаниями, подчас до изумления жуткими. Мелкие и не очень, добрые и не совсем. Кто-то подчинялся богам, кто-то их боялся, а кто-то плевал на всех и делал, что ему заблагорассудится. Горы, леса и водоёмы ими кишели: зелигены, ундины, барбегази, список длинный. Даже людские жилища не обходились без них – домовёныш, овинник, сенник, да много кого ещё, всех не упомнишь. Если подкормишь, то и помогут, обозлишь – навредят. Но люди как-то находили с мелкими сущностями общий язык: когда молочка нальют, когда хлебушка на столе оставят, а когда похвалой обласкают…

– Ты говоришь, были, – не утерпел Ренард. – А сейчас они есть?

– А как же. Конечно же есть, куда ж им деваться-то?

– А почему я тогда их не встречал?

– Скрытные они стали, да и затаились с приходом Триединого, стараются не показываться без нужды людям, больше прячутся.

– А ты ещё про опасных иных рассказать обещал.

– Да все они небезобидные, – хмыкнул друид. – Даже мелкая тварюшка вроде полевика может выкинуть какую-нибудь пакость. Тут многое от самих людей зависит.

– В смысле от самих людей? – не понял Ренард.

– В том смысле, что добро притягивает добро, а зло порождает зло. Если люди скверные, жадные, злые, то и чужане подбираются им под стать. В таких местах много чего завестись может: ругару с личиной лютого зверя, дипы, алкающие крови, гауэко – охотник за ночными гуляками… Но этих хоть можно извести и отвадить, а есть ещё те, с кем не договоришься и не задобришь никакими подношениями. Человекам они сулят лишь страшную смерть, если кому не повезёт с ними встретиться…