Джеймс Болдуин
Другая страна

Но как Вивальдо ни отгонял мысли о Руфусе, они все глубже впивались в его сознание и причиняли боль. В школе, где он учился, было несколько цветных ребят, но они, как он помнил, всегда держались отдельно. Вивальдо знал, что некоторые парни сбивались в банды, вылавливали на улице чернокожих сверстников и жестоко избивали их. Вряд ли возможно и, конечно, совсем несправедливо, чтобы все эти битые в школе цветные выросли во взрослых мужчин, которые только и искали бы, кого отдубасить, в том числе и тех, или особенно тех, кто их и в мыслях никогда не обижал.

В окне Руфуса горел свет – единственный огонек во всем доме.

Вивальдо вдруг вспомнился случай, произошедший с ним года два или три назад. Тогда он проводил много времени в Гарлеме, бегая за тамошними шлюхами. Раз вечером он шел по Седьмой авеню, направляясь в жилые кварталы. Моросило. Вивальдо торопился: надвигалась ночь, в этой части улицы почти не встречались прохожие, и он боялся, что его остановит полицейская патрульная машина. На 116-й улице он заскочил в бар, сознательно выбрав тот, где раньше не бывал. Попав в новое место, Вивальдо почувствовал себя непривычно скованно, не понимая, что таится за выражениями лиц местных завсегдатаев. Что бы там ни было, скрывалось это отменно. Люди пили, болтали, кидали монеты в музыкальный автомат. Он не видел, чтобы его присутствие кого-нибудь стесняло или заставляло придержать язык. Никто, однако, не заговаривал с Вивальдо, а если кто-нибудь случайно встречался с ним глазами, то взгляд гостя тут же странно стекленел. Даже если он в тот момент улыбался. И бармен, посмеявшись шутке Вивальдо и пододвинув к нему рюмку, всем своим видом показывал, что разделяющая их стойка как бы символизирует несравненно большую пропасть.

Но той ночью он все же увидел их настоящие глаза. Какое-то время спустя к нему подошла девушка. Она жила неподалеку, и они отправились к ней домой. Оказавшись на месте, он быстренько ослабил галстук и стянул брюки; они уже приступали к делу, когда дверь распахнулась и в комнату вошел ее «муж». Это был один из тех, кто пил и смеялся в баре. Девушка взвизгнула, впрочем, весьма мелодично, и начала преспокойно одеваться. Вивальдо чуть не разрыдался от огорчения, а потом, напротив, так рассвирепел, что был готов убить нежданного гостя. Но, заглянув в глаза мужчины, по-настоящему испугался.

Мужчина посмотрел на него сверху вниз и улыбнулся.

– Куда ты собирался его засунуть, белый щенок?

Вивальдо промолчал, потихоньку натягивая брюки. У мужчины была очень темная кожа, ростом он не уступал Вивальдо и находился сейчас в более выгодной для драки позиции.

Девушка, сидя на постели, надевала туфли. В тишине слышалось, как она низким голосом мурлыкала нечто бессвязное, то и дело обрывая мелодию. Вивальдо не мог уловить мотив, и это почему-то привело его в бешенство.

– Мог бы постоять за дверью пару минут, – сказал он в запальчивости. – Я даже войти в нее не успел.

Он произнес эти слова, застегивая ремень и смутно ощущая, что таким способом хоть как-то отплатит за свое унижение. Но не успел он еще закрыть рот, как мужчина влепил ему пощечину, сначала одну, потом другую. Вивальдо отлетел от кровати в угол, где стоял умывальник, и свалил стаканчик для воды, который, упав, разбился вдребезги.

– Черт бы вас побрал, – выругалась девушка, – можно хоть квартиру не разносить? – Встав на колени, она подобрала осколки. Вивальдо показалось, что ей немного стыдно за своего сожителя и что она слегка испугалась.

– Поторапливайся, – сказала она, все еще стоя на коленях, – и выметайся отсюда.

Мужчины не сводили друг с друга глаз, и постепенно нарастающий страх вытеснил из Вивальдо остатки гнева. Страх порождала не сама ситуация, нет, источник его крылся во взгляде мужчины. В устремленных на Вивальдо глазах была разлита спокойная неколебимая ненависть, пронять которую невозможно, потому что она сродни сумасшествию.

– Тебе чертовски повезло, что ты не успел войти, – произнес мужчина. – Иначе тебе пришлось бы пожалеть, белый щенок. Нечего было бы больше засовывать в негритянских девушек. Точно говорю.

Если тебе это так важно, хотел сказать Вивальдо, чего же ты не заберешь ее с улицы? Но чутье подсказывало ему, что лучше помолчать, о том же говорило и молчание девушки.

Поэтому он произнес только несколько слов, стараясь, чтобы они звучали как можно дружелюбнее:

– Ладно. Все случилось как в бородатом анекдоте. Вот я стою перед тобой. Скажи, чего тебе надо?

Но мужчина хотел большего, чем мог выразить словами. Он жадно следил за Вивальдо, ожидая, что тот снова заговорит. В мозгу Вивальдо вдруг ожила сцена из старого кинофильма. Там охотничья собака, застыв, ждет, когда стая куропаток, не выдержав напряжения, взмоет в небо, где птиц настигнут пули охотников. Нечто подобное происходило и в этой комнате: негр упорно ждал, что Вивальдо заговорит. Сами слова уже ничего не значили – нужен был лишь повод для жестокой расправы. Вивальдо затаил дыхание, стараясь изо всех сил скрыть охватившую его панику, но по спине забегали мурашки. Мужчина перевел взгляд на стоявшую рядом с кроватью девушку, а потом медленно направился к Вивальдо. Стоя прямо перед ним, негр сверлил его взглядом, как бы желая, пробуравив череп, проникнуть в его мысли. Потом резко выбросил вперед руку.

Вивальдо покорно протянул бумажник.

Мужчина закурил сигарету, она дымилась в уголке его рта, а он неторопливо, с насмешливым высокомерием обследовал бумажник.

– Чего я не понимаю, – произнес он, – так это почему вас, белых сосунков, тянет в наши края, почему вы приходите сюда волочиться за чернокожими девушками? Ведь мы же не болтаемся у вас в центре и не пристаем к белым кралям. – Он поднял глаза. – Такого не бывает.

Это еще бабушка надвое сказала, подумал Вивальдо, но вслух ничего не произнес. Однако слова задели его за живое, и в нем снова забурлила злость.

– А если я скажу тебе, что она моя сестра, – сказал мужчина, указывая на девушку. – Понравилось бы тебе, застань ты меня со своей сестрой?

Вот уж плевать, затрахай ее хоть до смерти, мелькнуло в голове у Вивальдо. В то же время от этого вопроса кровь ударила ему в голову. Было понятно, что этого-то и добивался мужчина.

Где-то в глубине сознания задержался немой вопрос – почему эти слова заставили его задрожать от ярости?

– Скажи, что бы ты со мной сделал? – настаивал мужчина, держа в руках бумажник и посматривая на Вивальдо с той же насмешливой улыбкой. – Хочется знать, какое наказание ожидало бы меня. – Не добившись ответа, он прибавил: – Ну, говори. Знаешь ведь, что вы делаете в таких случаях. – По непонятной причине мужчина, казалось, немного стыдился своих слов, но не становился от этого менее опасен.

Вивальдо с трудом выдавил из себя:

– Нет у меня никакой сестры, – и стал затягивать галстук, стараясь унять дрожь, потом оглянулся, ища взглядом куртку.

Мужчина еще минуту смотрел на него, затем взглянул на девушку и снова занялся бумажником. Он извлек оттуда все деньги.

– Это все?

Как раз в это время у Вивальдо была постоянная работа, и в бумажнике находилось почти шестьдесят долларов.

– Да, – ответил он.

– А в карманах есть что-нибудь?

Вивальдо извлек оттуда бумажные деньги и мелочь, все вместе – примерно долларов на пять. Мужчина забрал и их.

– Мне нужно немного денег, чтобы добраться до дома, – сказал Вивальдо.

Мужчина вернул ему пустой бумажник.

– Пройдись пешочком, погуляй, – посоветовал он. – Считай, что тебе еще повезло. Застукаю еще раз, покажу, что бывает с негром, если мистер Чарли застанет его с мисс Энн.

Вивальдо сунул пустой бумажник в задний карман и подобрал упавшую на пол куртку. Мужчина по-прежнему не сводил с него глаз, а девушка напряженно следила за мужчиной. Подойдя к двери, Вивальдо открыл ее, чувствуя, как у него подкашиваются ноги.

– Что ж, – сказал он, – премного благодарен, – и заковылял вниз по лестнице. Он миновал уже один лестничный пролет, когда услышал, как дверь наверху открылась и на лестнице послышались быстрые вороватые шаги. Остановившись, девушка что-то протянула ему с верхнего пролета.

– Вот, – шепнула она, – возьми, – и, смело перегнувшись через перила, сунула ему в нагрудный карман доллар. – Иди сразу домой, – прибавила она, – и поскорей, – и торопливо побежала вверх по ступенькам.

Еще долго после этого вечера, полного ярости, стыда и ужаса, помнил Вивальдо взгляд негра. Эти глаза и сейчас, когда он поднимался наверх, в квартиру Руфуса, буравили его. Он вошел, не постучав. Руфус стоял у самой двери, зажав в руке нож.

– Нож – для кого? Для меня или для себя? А может, ты собрался отрезать ломтик салями?

Вивальдо стоило большого труда не попятиться назад и не отвести взгляд.

– Я собирался всадить его тебе в грудь.

Проговорив это, Руфус, однако, не тронулся с места. Вивальдо перевел дыхание.

– Брось ты его. Не видел еще никого, кому были бы так нужны друзья, как тебе сейчас.

Они довольно долго смотрели друг другу в глаза, ни один из них даже не пошевелился. Возможно, искали на дне глаз воспоминания о былой дружбе. Вивальдо настолько хорошо знал лицо перед собой, что в какой-то момент перестал смотреть на него, продолжая меж тем видеть и отмечать зрением сердца печальные перемены в облике Руфуса. Раньше этот лоб не прорезала сеть тонких морщинок и между бровями не залегала глубокая и извилистая складка, а губы не были угрюмо поджаты. Вивальдо не верил глазам – таким он никогда не видел друга. Тот никогда не ассоциировался у него с насилием: походка у Руфуса всегда была легкая и неторопливая, интонация – шутливая и мягкая. Но тут Вивальдо вспомнил, как яростно мог играть Руфус на своем барабане.

Он сделал еле заметный шаг вперед, не сводя глаз с Руфуса. И с ножа.

– Не убивай меня, Руфус, – услышал он свой голос. – Я не причиню тебе вреда. Я хочу только помочь.

Дверь в ванную была все еще открыта, там по-прежнему горел свет. На кухне тусклая лампочка безжалостно высвечивала убогий столик – обыкновенную доску, лежавшую на двух ящиках от апельсинов, – таз и стопку выстиранного белья. В углу свалена грязная одежда. В полумраке спальни, прямо на полу посреди комнаты лежали два раскрытых чемодана, один Руфуса, другой Леоны. На кровати – смятая серая простыня и легкое одеяло.

Руфус внимательно вглядывался в Вивальдо. Казалось, он не верил ему, хотя страстно хотел поверить. Вдруг его лицо исказила страдальческая гримаса, он выронил нож и, упав Вивальдо на грудь, обнял его трясущимися руками.

Вивальдо повлек Руфуса в спальню и усадил на кровать.

– Кто-то должен мне помочь, – наконец заговорил Руфус, – кто-то должен помочь. С этим дерьмом нужно кончать.

– Расскажи, что с тобой происходит? Ты губишь себя. Почему? Не пойму.

Руфус со вздохом рухнул спиной на одеяло и, заложив руки за голову, уставился в потолок.

– Сам не знаю. Я теперь черное от белого не отличу. Не пойму, на каком я свете.

Весь дом спал, стояла гробовая тишина. Казалось, комната, где они находились, существует сама по себе и никак не связана с жизнью остального острова.

Вивальдо заговорил как можно мягче:

– Не стоит так поступать с Леоной. Даже если бы ты был прав. Если не можешь обращаться с ней иначе, ну, тогда вам лучше расстаться.

Руфус силился улыбнуться.

– Знаешь, я думаю, у меня что-то случилось с головой.

Он снова замолк, повернулся на бок и взглянул на Вивальдо.

– Ты посадил ее в такси?

– Да, – ответил Вивальдо.

– Она поехала к тебе?

– Да.

– И ты тоже туда отправишься?

– Если ты не возражаешь, я хотел бы немного пожить у тебя.

– Ты что, хочешь присматривать за мной? Как это понять?

Руфус расплылся в улыбке, но тон его был серьезен.

– Я подумал, может, ты не против, если кто-нибудь побудет сейчас рядом с тобой, – сделал попытку оправдаться Вивальдо.

Сорвавшись с кровати, Руфус возбужденно заходил по квартире.

– Не нужны мне никакие компаньоны. Сыт по горло. Хватит впечатлений до конца моих дней. – Он остановился у окна, спиной к Вивальдо. – Ненавижу всех этих белых сволочей там снаружи. Они хотели бы убить меня, думаешь я не понимаю? Подчинили себе весь мир и вокруг моей шеи удавку стягивают все туже. – Он отошел от окна, по-прежнему не глядя на Вивальдо. – Иногда лежу здесь и слушаю, просто слушаю. Они там копошатся за окном, разгружают машины – в полной уверенности, что никогда в их жизни ничего не изменится. А я лежу и жду – когда же на этот город свалится бомба и разнесет его к чертям собачьим, чтобы прекратилась наконец эта возня. Хочу услышать их стоны, увидеть, как они будут истекать кровью и задыхаться, хочу слышать их мольбу, понимаешь, старик, мольбу о помощи. О, им придется долго канючить, прежде чем я приду им на помощь. – Он замолчал, его полные слез глаза горели ненавистью. – Когда-нибудь это случится, обязательно случится. Вот тогда я порадуюсь. – Он вернулся к окну. – Иногда, слыша за окном гудки, я думаю, не лучше ли сесть на один из судов и уплыть куда-нибудь подальше от этих ничтожеств, туда, где с человеком обращаются, как должно обращаться с человеком. – Он утер слезы тыльной стороной руки и вдруг с силой саданул ею по подоконнику. – Нужно обороняться от домовладельца, ведь он белый. Нужно обороняться от лифтера, ведь он тоже белый! Любой бомж с Бауэри^[6] может насрать тебе на голову; пусть он не слышит, не видит, не может ходить, пусть у него не стоит – но он белый!

– Руфус, послушай, Руфус! А как же… – Вивальдо хотел спросить, а как же я, Руфус? Ведь я тоже белый. Но он закончил фразу иначе: – Не все такие, Руфус.

– Вот как? Для меня это новость.

– Леона любит тебя…

– Она так любит всех цветных, – прервал его Руфус, – что меня от этого тошнит. Сказать тебе, что ей во мне нравится больше всего? Единственное, что ей нужно, это… – Он вызывающе положил руку на причинное место, сделав движение, словно хотел вырвать член. Вивальдо поморщился, как от боли, и это вроде бы доставило Руфусу удовольствие. Он снова уселся на кровать. – Только это.

– Ты совсем рехнулся, – сказал Вивальдо. От страха голос его звучал неубедительно.

– Но только она и нужна мне на этом свете, – прибавил после небольшой паузы Руфус. – Вот ведь какая незадача.

– Ты губишь девушку. Разве ты этого хочешь?

– И она тоже губит меня.

– Пусть так. Так ты этого добиваешься?

– Что нужно двум людям друг от друга? – спросил Руфус. – Можешь мне сказать?

– Думаю, чего не нужно, так это доводить партнера до сумасшествия. В этом я уверен.

– Значит, ты осведомленнее меня, – сказал Руфус не без сарказма. – А что тебе надо от девушки?

– Что надо мне?

– Да, что надо тебе?

– Ну, как тебе сказать, – начал Вивальдо, пытаясь спрятать за улыбкой самую настоящую панику. – Думаю, переспать с ней.

– Вон оно что! – Руфус с любопытством смотрел на него, как бы прикидывая в уме: вот, значит, как обстоят дела с вами, белыми. – И ничего больше?

– Ну нет, – Вивальдо опустил глаза. – Хотелось бы, конечно, нравиться… чтобы меня любили.

Воцарилась тишина. Потом раздался голос Руфуса:

– Ну и как, любили?

– Нет, – ответил Вивальдо, вспоминая девушек-католичек и проституток. – Думаю, никто не любил.

– А как ты ведешь себя в постели? – шепнул Руфус. – Что ты делаешь? – Он бросил взгляд на Вивальдо, криво усмехнувшись. – Что ты делаешь?

– Что ты имеешь в виду? – Вивальдо сделал попытку улыбнуться, но он знал, о чем спрашивает Руфус.

– Делаешь, что тебя просят? – Руфус, понизив голос, потянул Вивальдо за рукав. – А твоя белая подружка, Джейн, она берет в рот?

О, Руфус, хотел закричать Вивальдо, кончай ты разводить бодягу! – и почувствовал, что слезы подступают к глазам. В то же время сердце его екнуло в страхе и кровь отхлынула от лица.

– Нет у меня таких умелиц, – ответил он, мысленно перебрав занудных девушек-католичек, подруг его юности. Попытавшись вызвать в памяти череду постелей, в которых побывал, Вивальдо понял, что из этого ничего не получится – ни одна не запомнилась. – Разве что проститутки, – вырвалось у него, и в воцарившемся молчании он остро ощутил, что рядом с ними на кровати сидит сама смерть. Он в испуге взглянул на Руфуса.

Руфус расхохотался. Он повалился на постель и хохотал до колик, пока слезы не заблестели в уголках глаз. Ничего страшнее этого смеха Вивальдо не слышал, ему хотелось с силой встряхнуть Руфуса или нахлестать его по щекам – все что угодно, лишь бы этот смех прекратился! Но он только закурил сигарету, ладони его были влажными. Руфус закашлялся, брызгая слюной, и сел на кровати. Повернулся раскрасневшимся лицом к Вивальдо. И, выкрикнув: «Проститутки!» – вновь залился смехом.

– Что тут такого смешного? – тихо поинтересовался Вивальдо.

– Если не понимаешь, тебе не объяснить, – ответил Руфус. Отсмеявшись, он как-то сразу успокоился и помрачнел. – Все мы болтаемся в одном поезде – только ты едешь в одну сторону, а я – в другую… чистое безумие. – В его устремленных на Вивальдо глазах вновь блеснула ненависть. Он проговорил: – У нас с Леоной была обалденная постель. Чего только мы не вытворяли.

– Замечательно, – отозвался Вивальдо. Он затоптал сигарету. В нем снова закипало раздражение, и в то же время тянуло рассмеяться.

– А толку чуть, – сказал Руфус. – Никакого толку. – С реки доносились протяжные гудки, Руфус снова направился к окну.

– Нужно выбираться отсюда. Так будет лучше для меня.

– Тогда поторопись. Не тяни – уезжай, и все.

– Я и собираюсь, – сказал Руфус. – Собираюсь уехать. Хочется только еще разок увидеть Леону. – Он не сводил глаз с Вивальдо. – Хочется трахнуть ее на прощание… кончить… полюбить… еще хоть раз.

– Чтоб ты знал, – оборвал его Вивальдо, – меня не очень интересуют подробности твоей интимной жизни.

Руфус осклабился.

– Да ну? А мне всегда казалось, что вас, белых, хлебом не корми, а только расскажи, как у нас, бедолаг, эта штука работает.

– Ну, значит, я иначе устроен, – сказал Вивальдо.

– Похоже на то, – согласился Руфус.

– Я только хотел быть твоим другом, – прибавил Вивальдо. – И ничего больше. Но, вижу, друзья тебе не нужны. Так?

– Так, – ответил Руфус. – Так. – Помолчав, он через силу, медленно заговорил: – Не обращай внимания на мои слова, Вивальдо. Я знаю, ты мой единственный друг. Больше у меня никого нет.

Поэтому ты и ненавидишь меня, подумал Вивальдо; в охватившем его спокойствии слились печаль и безнадежность.

И вот теперь Вивальдо и Руфус сидели в молчании у окна пиццерии. Они почти обо всем уже переговорили. Все рассказали друг другу, вернее, рассказывал Руфус, а Вивальдо слушал. Снаружи из соседнего клуба доносилась музыка, растворяясь в неумолчном городском шуме. Руфус не отрывал глаз от окна, всматриваясь с печальной безнадежностью в темноту и как бы надеясь увидеть там Леону. Эти улицы поглотили ее. По словам Руфуса, однажды холодной ночью она выбежала из дома полуодетая, все искала своего малыша. И снова и снова повторяла, что знает, где он, знает, куда его упрятали и как выглядит дом, только забыла адрес.

Потом, продолжал Руфус, Леону увезли в Бельвью^[7], и он не сумел вызволить ее оттуда.

Врачи посчитали, что будет преступно передать опеку над ней человеку, ответственному за этот нервный срыв, тем более что у него не было на нее никаких законных прав. Они связались с ее семьей, с Юга за ней приехал брат и увез Леону с собой. Теперь она сидела взаперти где-то в Джорджии, в четырех стенах, и не было никакой надежды, что она когда-нибудь оттуда выйдет.

Вивальдо зевнул и сразу же почувствовал себя виноватым. Но что делать, он устал – устал от исповеди Руфуса, устал внимать ему, устал от самой дружбы. Он хотел бы попасть домой, плотно затворить дверь и наконец-то уснуть. Он устал от человеческих забот, реальных людей и с удовольствием вернулся бы к своим вымышленным героям, чьи проблемы переносить легче.

Но он тоже был охвачен беспокойством и теперь, оказавшись вне дома, не собирался тут же отправляться обратно.

– Может, проведем остаток ночи у Бенно? – предложил он и, не дожидаясь ответа, так как знал, что Руфусу не очень-то хочется туда идти, немного надавил на друга: – Идет?

Руфус кивнул, чувствуя, что на него снова накатывает волна страха. Вивальдо пристально глядел на него, с облегчением ощущая, что все возвращается на круги своя – его любовь к Руфусу и сострадание. Перегнувшись через стол, он потрепал друга по щеке.

– Пойдем, – позвал он. – И не нужно никого бояться.

После этих слов Руфус стал выглядеть еще более взволнованным, хотя слабая улыбка заиграла на его губах, а Вивальдо остро почувствовал, что все уже предрешено – назад пути нет. Он облегченно вздохнул, в то же время жалея о произнесенных словах. К ним подошел официант, Вивальдо расплатился, и они вышли на улицу.

– Праздник Благодарения на носу, – вдруг произнес Руфус. – Я совсем забыл. – Он рассмеялся. – Скоро Рождество, год кончается… – Не закончив фразы, он поднял глаза и окинул взглядом оцепеневшую от холода улицу.

На углу, под фонарем, звонил по автомату полицейский. На противоположной стороне улицы молодой человек выгуливал собаку. По мере приближения друзей к ночному клубу Бенно музыка становилась все слышней. Крупная некрасивая девушка-негритянка с пакетами в руках и очкастый белый юноша с недовольным лицом бросились навстречу подъезжавшему такси. Желтый огонек погас, дверцы захлопнулись. Такси дернулось с места; когда оно проезжало мимо Руфуса и Вивальдо, свет уличных фонарей вырвал на мгновение из темноты лица молчаливо сидевшей в автомобиле пары.

Обняв Руфуса за плечи, Вивальдо тихонько втолкнул его внутрь бара Бенно.

Бар был переполнен. Кого здесь только не было! Работники рекламы потягивали двойные порции виски или водки со льдом, студенты пили пиво прямо из бутылок, ухватив их влажными скользкими пальцами, одинокие мужчины подпирали стены – ближе к дверям или в углах, бросая жадные взгляды на женщин. Юные студенты, ежеминутно выдавая свою полную неосведомленность в вопросах секса и пребывая из-за этого в отчаянии, делали мучительные попытки привлечь внимание женщин, но привлекали лишь внимание друг друга. Мужчины заказывали напитки для снующих без устали от музыкального автомата к бару подруг, оба пола обменивались улыбками, в равной степени демонстрирующими желание и презрение. Смешанные пары, в которых один партнер был белый, а другой – черный, держались вместе, они нарочито подчеркивали на публике свое единение, что могло и не соответствовать истине. Понять, что к чему, здесь вообще было невозможно; все скрадывал жаргон, своеобразная речь витала в воздухе, не выдавая непосвященным ничьих тайн. Лишь музыкальный автомат отдувался за всех, каждый вечер далеко разнося свои синкопированные любовные мольбы.

Глаза Руфуса с трудом привыкали к электрическому свету, сизому дыму, непрерывному мельтешению. Его не покидало странное чувство, что он видел все это раньше во сне. Из того же сна возвращались к нему лица, жесты, голоса, и, как и положено во сне, никто не обращал на него внимания, никто, казалось, не помнил его. Совсем рядом за столом сидела девушка; помнится, он пару раз переспал с ней, ее звали Белл. Она болтала со своим приятелем Лоренцо. Откидывая назад волосы, она мельком взглянула на Руфуса, но, видимо, не узнала.

Над ухом загремел голос:

– Да никак Руфус! Когда тебя выпустили?

Руфус обернулся и увидел прямо перед собой широко улыбающееся шоколадного цвета лицо с гривой выпрямленных волос, небрежно падавших говорящему на лоб. Лицо Руфус помнил, а вот имя – нет. И отношений, которые связывали его с этим лицом, – тоже. Но все же сказал:

– У меня все отлично. Как ты?

– Помаленьку, дружище, помаленьку. – Глаза парня впивались в него, как пара злых насекомых, на лбу и вокруг губ – капельки пота, волосы вздыблены. – Попал в одну переделку, но сейчас все в порядке. А про тебя говорили, что ты сел.

– Сел? Нет. Работал в другом районе.

– Вот как? Ну, прекрасно. – Парень мотнул головой в направлении двери, как бы отвечая на настойчивые призывы, которые Руфус не слышал. – Мне надо отваливать, дружки поджидают. Еще увидимся.

На мгновение холодный воздух проник с улицы, но тут же растворился в дыму и человеческих испарениях.

Друзья стояли в нерешительности, не зная, стоит ли здесь оставаться, и даже не успели еще ничего заказать, когда из мрака и гула выступила Кэсс. В черном вечернем платье она выглядела очень элегантно, белокурые волосы были тщательно подколоты наверх. Она держала в одной руке рюмку и сигарету и казалась похожей одновременно и на усталую матрону, какой была на самом деле, и на озорную девчонку, какой давно уже не была.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Вивальдо. – Вырядилась как на бал. Что-нибудь случилось?

– Мне надоел муж. Ищу нового. Но, видимо, попала не в те торговые ряды.

– Подожди дешевой распродажи, – посоветовал Вивальдо.

Кэсс повернулась к Руфусу и дружески коснулась его руки.

– Приятно снова тебя видеть. – Ее большие карие глаза смотрели ему прямо в лицо. – У тебя все в порядке? Мы все скучали по тебе.

Он непроизвольно отдернул руку, съежившись от ее доброжелательного тона. Но, не желая обижать женщину, проговорил, кивая и пытаясь выдавить из себя подобие улыбки:

– Приятно снова быть среди своих.

Она заулыбалась.

– Сказать, что мне приходит в голову всякий раз, когда я вижу тебя? Что мы очень похожи. – Она вновь перевела взгляд на Вивальдо. – Ты сегодня без своей старушки? Может, тоже ищешь новую любовницу? Тогда ты ошибся местом.

– Чертовски давно не видел Джейн, – сказал Вивальдо. – Наверное, нам лучше не встречаться. – Но выглядел он при этом расстроенным.

– Бедненький Вивальдо, – пожалела его Кэсс. Мгновение спустя они оба уже покатывались со смеху.

– Идите за мной. Ричард здесь. Он будет рад вас видеть.

– Вот уж не знал, что в это заведение ходят семейные люди. Вам что, наскучили домашние радости?

– У нас сегодня праздник. Ричард продал свой роман.

– Не может быть!

– Может. Может. Разве это не чудесно?

– Еще бы, черт подери, – сказал Вивальдо с заметным изумлением.

– Пойдем, – повторила Кэсс и, ухватив Руфуса за руку, потащила его за Вивальдо, который тем временем уже протискивался через бар. По ступенькам они сошли в следующий зал. Ричард сидел за столиком один, посасывая трубку. – Ричард, – крикнула Кэсс, – посмотри, я привела к тебе воскресших из мертвых!

– Не уверен, стоило ли их извлекать из небытия, – расплылся в улыбке Ричард. – Ладно, садитесь. Рад вас видеть.

– И я рад тебя видеть, – отозвался Вивальдо и сел с ним рядом. Они заулыбались друг другу. Ричард глянул довольно сурово на Руфуса и отвел глаза. Он всегда недолюбливал Руфуса, а сейчас, видимо, не мог простить ему истории с Леоной.

Воздух в зале был спертый. Руфус сознавал, что от него разит потом, и пожалел, что не принял душ у Вивальдо. Он тоже сел.

– Значит, – первым заговорил Вивальдо, – ты продал свой роман! – Откинув назад голову, он оглушительно расхохотался. – Продал-таки! Вот молодец! Ну и как теперь себя ощущаешь?

– Я держался сколько мог, – отшучивался Ричард. – Все отговаривался, что один мой хороший знакомый по имени Вивальдо обещал зайти и почитать рукопись. – Это какой Вивальдо? Поэт? – спросили у меня. – Да он же эстет! Не станет он читать криминальный роман, напиши его хоть сам Господь Бог. А так как ты не приходил, я решил, что они говорят правду, и отдал роман.

– Прости, Ричард. Мне очень жаль. Я что-то в последнее время совсем замотался…

– Знаю, знаю. Давай выпьем. А ты как, Руфус? Где пропадал?

– Да так. Собирался с мыслями, – ответил Руфус, улыбаясь. Ричард старается проявить дружелюбие, сказал он себе, но в глубине души, конечно, считает его психованным слабаком.

– Не смущайся, – ободрила его Кэсс. – Мы все годами пытаемся привести себя в порядок. И сам видишь, какой результат. Так что ты в хорошей компании. – Она положила голову Ричарду на плечо. Муж нежно провел рукой по ее волосам и поднял лежавшую в пепельнице трубку.

– Не думаю, что все там сводится к убийству, – сказал Ричард, жестикулируя трубкой. – На мой взгляд, форма детектива не мешает серьезному содержанию. Лично меня она всегда восхищала.

– Когда ты учил меня английскому в школе, то был другого мнения, – широко улыбнулся Вивальдо.

– Тогда я был моложе, чем ты сейчас. Мы меняемся, дружище, взрослеем! – В зал влетел официант, на лице его застыло бессмысленное выражение, он как будто не понимал, на каком он свете. Ричард позвал его: – Эй! Мы умираем от жажды. – Он повернулся к Кэсс. – Хочешь еще выпить?

– А как же! – ответила она. – Особенно теперь, когда с нами наши друзья. Могу веселиться всю ночь. Только немного кружится голова. Не возражаешь, что я так бессовестно расположилась на твоем плече?

– Возражаю? – Ричард рассмеялся и посмотрел на Вивальдо. – Возражаю! Как ты думаешь, ради кого я торчу за письменным столом в надежде на успех? – Он склонился над ней и поцеловал, а его лицо повзрослевшего мальчишки засветилось нежностью и страстью, отчего он вдруг очень похорошел. – Да ты в любое время можешь склонить голову мне на плечо. Когда пожелаешь, детка. Оно для этого и существует. – И еще раз ласково, с затаенной гордостью погладил ее по голове. Официант тем временем унес пустые бокалы.

Вивальдо обратился к Ричарду:

– Когда можно прочитать твой роман? Меня гложет зависть. Хочу узнать, стоит ли он того.

– Ну, если ты так заговорил, негодяй, подожди немного – купишь в книжном магазине.

– Или возьмешь в библиотеке, – прибавила Кэсс.

– Ладно, без дураков, когда можно прочесть? Сегодня? Завтра? Он длинный?

– Больше трехсот страниц, – ответил Ричард. – Приходи завтра, сам увидишь. – И повернулся к Кэсс. – Иначе его не заманишь. – Потом прибавил: – Ты совсем не приходишь к нам, как бывало. Что-нибудь случилось? Мы по-прежнему любим тебя.

– Ничего не случилось, – сказал Вивальдо. Он явно колебался, говорить или нет. – Цапались с Джейн, потом вконец разругались и… даже не знаю. Работа не шла и еще… – он метнул взгляд на Руфуса, – всякое другое. Много пил и шлялся вместо того, чтобы брать пример с тебя и усердно работать над книгой.

– А она продвигается?

– Да как сказать… – Вивальдо опустил глаза и глотнул из рюмки, – через пень-колоду. Видимо, писатель из меня неважный.

– Вот негодяй, – весело отозвался Ричард.

Он стал опять похож на того преподавателя английского языка и литературы, которого Вивальдо боготворил, ведь тот первый заговорил с ним о важных вещах, первый, кто принял его всерьез.

– Я очень рад, – проговорил Вивальдо, – честное слово, очень рад, что ты свалил с себя этот чертов груз и что роман удалось удачно пристроить. Верю, что ты разбогатеешь.

А Руфус вспомнил дни и ночи, когда он работал на подиуме и к нему подходили люди, благодарили его и предсказывали ему блестящее будущее. Тогда они только раздражали его. Зато сейчас он мечтал оказаться на месте себя прежнего и чтобы кто-нибудь смотрел на него так, как Вивальдо – на Ричарда. На лице Вивальдо любовь и признательность боролись с сомнением. Он был искренне рад успеху Ричарда, хотя и предпочел бы сам оказаться на его месте, и в то же время задавался вопросом, какого порядка этот успех. Похожее выражение Руфус видел и в устремленных на него тогда взглядах гостей клуба. Им хотелось знать, откуда проистекает сила, приводящая их в такое восхищение. В глубине души они изумлялись и задавали себе вопрос, не убивает ли он себя.