Джавид Алакбарли
Ёж и лиса
Он говорил о том, что она прошла удивительный путь от царскосельской грешницы до поэта, сумевшего выразить всю трагедию народа, обречённого на существование в тоталитарном государстве. При этом он утверждал, что она умеет быть потрясающе народной. Без фальши. Суровой простотой и бесценной скупостью речи. Достаточно лишь вспомнить два её стиха. Один она написала в Первую мировую войну. Другой – во Вторую. Оба они просто хрестоматийны. Удивлялся и поражался тому, как легко она преодолела пропасть, лежащую между своей любовной лирикой и стихами, превратившими её в национального поэта. Яркие переживания влюбленной девушки и безграничная трагедия всех тех женщин, кто потерял в одночастье всё самое дорогое для них, образовали в её творчестве какой-то невиданный ранее сплав чувств и эмоций.
А ещё он касался вопросов психологического богатства русского романа девятнадцатого века. И говорил о том, что созданная ею поэтическая форма, отражает в себе всю сложность и изысканность этой прозы, успевшей стать признанной во всём мире визитной карточкой русской культуры.
– Безусловно, я согласен со всеми теми, кто считает, что Вашей поэзии не было бы, не будь в русской литературы «Анны Карениной», «Дворянского гнезда», «Преступления и наказания»… Именно поэтому Вы и являетесь живым олицетворением всего того, что было в русской культуре девятнадцатого века. И это же предопределяет то, как Ваше творчество отражается в сердцах и душах Ваших современников. Именно поэтому оно способно утешить их сегодня. И дать им всем надежду на день завтрашний. На будущее.
Потом, спустя годы, будут много писать и говорить об этой встрече. Будет там достаточно и вымысла, и простой клеветы. И совсем мало правды. Корни всего этого будут скрыты в том, что уже в самые первые дни после того, как в её пристанище явился Гость, по городу начнёт ходить множество самых нелепых слухов. Может быть, они возникнут случайно, а может быть, они будут искусственно запущены соответствующими структурами. Только ленивые не станут комментировать, якобы, абсолютно точную информацию о том, что в Ленинград приехала целая иностранная делегация, которая должна убедить её уехать из России. Почти как бесспорную правду будут распространять и весть о том, что за ней собираются прислать специальный самолёт и вывезти её в Англию.
А ещё много будут говорить о том, что не было никакой нужды подсылать к ней кого-то из Союза писателей. Её Гостя достаточно было просто привести к ней. А уже после того, как он переступит порог этой квартиры, каждая минута его пребывания здесь подпадала под контроль спецслужб. Видимо, только она не подозревала о том, что у неё дома было установлено специальное записывающее устройство. Но, оказывается, об этом знало немало народу. Конечно же, во многом оно было несовершенно, да, к тому же, у него был не очень большой радиус действия. Но она же ведь даже не догадывалась об этом. Так же как и о том, что многие из входящих в её ближний круг добросовестно строчили на неё доносы. Просто выполняли свою рутинную работу как сексоты. Точно так же, как это и сделала, в конце концов, эта женщина, которую она пригласила как переводчика.
Они говорили уже больше часа, как вдруг во дворе раздался истошный крик. Кричал высокий, статный, хорошо одетый человек, абсолютно не вписывающийся в реалии послевоенного Ленинграда. Не нужно было быть разведчиком или контрразведчиком, чтобы сразу понять, что это иностранец. Им пришлось открыть окно. Этот человек во дворе звал её гостя. Выкрикивал его имя. Прокричав его несколько раз, он пытался ещё что-то объяснить. Непонятно кому и зачем. Её знакомая, приглашённая как переводчик, вдруг залилась безудержным смехом и начала объяснять суть воплей этого странного человека.
– Это приятель нашего гостя. Он утверждает, что ему срочно надо помочь. Он очень дёшево купил чёрную икру и боится, что она испортится. Кричит, что если наш гость не спустится и не поможет ему найти холодильник для этой икры, то её придётся выбросить. Объясняет, что помочь ему может только он. Его же здесь все обожают. Даже горничные в отеле.
Англичанин пожал плечами, не зная, как ему комментировать эту почти комическую ситуацию. Тогда он ещё не представлял себе, что это был всего лишь пролог к настоящей пьесе театра абсурда. Этот крик следовало немедленно прервать. Надо было идти. Уже на пороге он полушёпотом спросил у неё.
– А можно я вернусь? Попозже.
Она примерно в той же тональности отвечала ему:
– Приходите. Вечером. Я буду ждать.
А театр абсурда, начавшийся во дворе с истошного ора, всё ещё продолжался. Гость захотел познакомить своего переставшего, наконец-таки, кричать коллегу с представителем Союза писателей. Сначала он произнёс его имя и фамилию, а потом разъяснил, чей же это сын. Услышав имя знаменитого политика и поняв, с кем его собираются знакомить, человек из Союза писателей сначала побелел. Потом покраснел. Затем вновь побелел, спрятал руки в карманы и исчез. Англичанин ещё никогда не видел, чтобы люди в такой тяжёлой одежде умели так быстро бегать. Удивился. Хотел было позвать убегающего, может быть, даже догнать того, но коллега уже упорно тащил его в гостиницу.
***
Представитель Союза писателей в тот же день написал отчёт. В соответствующие инстанции, конечно. Писал он о том, как, якобы, случайно, как и было ему поручено, встретился в книжном магазине с англичанином. Тот проходил у них под кодовым именем «Сэр». Как сумел разговорить его. Каким образом предложил ему зайти в гости к Женщине-поэту, которую он обозначил в своём отчёте как «Мадам». Подробно описал всё то, о чём разговаривали эти двое. Изложил свои комментарии по поводу всего того, что обсуждалось в этот дождливый день в той ужасной коммуналке.
Не написал он лишь две вещи. Первая из них была связана с тем фактом, что его хотели познакомить с сыном великого английского политика. Он сам себе сумел внушить, что этой встречи во дворе, а уж тем более попытки знакомства, не было вообще. Одно дело было пообщаться с этим англичанином, который был дипломатом, официальным сотрудником посольства и представить его Мадам как простого литератора. Другое дело было признаться в том, что он сам, без получения соответствующего разрешения, познакомился с представителем одной из самых известных в мире английских семей. Он даже боялся себе представить, каковы же могли быть последствия такого необдуманного шага.
Он прекрасно понимал, что это политика не его уровня и лучше стереть из памяти сам факт существования такой попытки. А ещё он не написал о том, что Мадам и Сэр договорились ещё раз встретиться. Но здесь причина была несколько иная. Этого он уже просто не расслышал. Видимо у него был не такой тонкий слух, чтобы расслышать эту достигнутую договорённость о встрече, которая была назначена на вечер.
В глубине души он считал, что блестяще выполнил своё задание. Ведь информация о том, что англичане привезли в Россию в качестве дипломата человека, прекрасно знающего русскую культуру, очень насторожила всех в их ведомстве. Всё свидетельствовало о том, что на Западе пытаются понять настроения творческой интеллигенции в Советском Союзе. Их интересовало всё. Но не в опосредованных рассказах, а из первых уст.
Гость был идеальной кандидатурой для внедрения в литературную среду. И дело было не только в его познаниях в области русского языка и литературы. Политическая элита Лондона воспринимала его как интеллектуала, способного придать особую утончённость всему и вся. Независимо от того, была ли это пикировка в английском парламенте или частная беседа политиков любого ранга. Именно поэтому он мог не только выяснить всё то, что по-настоящему волновало поэтов и писателей в Москве и Ленинграде, но и довести эту информацию до тех, кто вершит судьбы мира. Эта задача и предопределяла его программу, заключающуюся в том, чтобы встретиться с ключевыми фигурами и найти ответы на самые злободневные вопросы:
– Что думают?
– Что пишут?
– Как оценивают обстановку в послевоенной стране?
Дипломаты всех рангов из различных стран докладывали советскому руководству о том, что симпатии к СССР растут день ото дня. Победа над фашизмом создала вокруг страны некий ареол героизма и мужественности. Сегодня даже самый ярый их противник, получивший в Париже статус великого русского философа, уже принялся за то, чтобы разъяснять всем истоки и смысл русского коммунизма. Всеми признаётся факт того, что постоянно повышается влияние и авторитет европейских коммунистических партий. А тут вдруг такой казус. Всё это представлялось весьма странным и непонятным. Что же всё же пытается выяснить этот засланный англичанин?
Было известно, что Сэр уже встречался в Москве с другим известным поэтом, который проходил у них под именем Лауреат. Но за него все были спокойны. Он всегда говорил именно то, что нужно. Кстати, все знали, что Лауреата и обитательницу Фонтанного дома связывают очень непростые отношения. Когда-то он был влюблён в неё, но ответных чувств так и не добился. Дважды звал замуж. При живой жене. При жене, которую он с таким трудом увёл от знаменитого мужа. Но эта женщина-поэт оказалась абсолютно равнодушной к нему. Как к мужчине. Но достаточно высоко ценила его как поэта. Вот так и сложились их совершенно нестандартные взаимоотношения. Все были в курсе того, что, когда ему было очень плохо, он всегда приезжал из Москвы в Ленинград к ней, своему вечному собеседнику.
Ему было необходимо в эти минуты видеть её, говорить с ней, чувствовать её реакцию на всё то, что он ей рассказывает. И это абсолютно не зависело от того, испытывал ли он депрессию, был ли погружён в новую влюблённость или страдал от творческого кризиса. У него была абсолютно непонятная, даже ему самому, потребность выговориться именно перед ней. А потом он просто мог расстелить своё пальто на полу рядом с её кроватью, сложиться калачиком и уснуть. Как правило, наутро за ним приезжала жена. Благодарила за то, что приютили, успокоили, напоили чаем, не дали замёрзнуть на улице. Сухо высказав все слова благодарности, она забирала его и увозила обратно. В Москву. Не переставала удивляться тому, что его влечёт в эту ужасную коммуналку. Ведь для него дом всегда был вторым «я». А вся эта обстановка здесь, в Ленинграде, кричала о бездомности.
Эта жена всегда боялась людей, которые могут повредить репутации её мужа. А ещё она гордилась тем, что Лауреат был, практически, самым обласканным властью поэтом. Имея кучу родственников, живущих в Великобритании, он так и не подвергся никаким репрессиям. А ещё жена не раз с ужасом вспоминала знаменитый разговор своего мужа по телефону с Самым-Самым-Самым. Он касался творчества Опального поэта, который так и закончил свои дни в ссылке. Последнюю фразу этого разговора её муж повторил несколько раз после того, как на другом конце провода положили трубку. Да и потом он не единожды вспоминал об этом. Фраза же была просто убийственной.
– Если бы этот поэт был бы моим другом, я бы защищал его более убедительно, чем это делаете вы.
За Лауреата власть была спокойна. Он всегда делал и говорил то, что требовалось. Кто же знал, что эта покорность будет длиться ровно столько, сколько у власти будет пребывать этот Самый-Самый-Самый. А вот что способна наговорить иностранцу Мадам, бывший муж которой расстрелян, а сын, отсидев в лагерях, доблестно сражался потом на фронте и брал Берлин, было неясно.
Представитель Союза писателей сдал свой отчёт. Был уверен, что его миссия завершена. Однако, его вдруг неожиданно разбудили под утро. Подняли с постели, посадили в какую-то непонятную машину и привезли на одну из тех квартир, которую спецслужбы использовали для самых важных и нужных разговоров. Когда он увидел там человека, который возглавлял их ленинградское отделение, ему стало плохо. Он понял, что произошло что-то ужасное и навряд ли ему удастся выйти сухим из всей этой передряги. Первый же заданный ему вопрос вверг его в состояние ступора. Вопрос был более, чем идиотский.
– Кто такие Ёж и Лиса? Это чьи-то клички, прозвища? Этот Ёж как-то связано с Ежовым? Ну с тем наркомом, которого расстреляли. Или это кодовые имена людей, которых мы не знаем?
– Вообще-то лиса – есть лиса, а ёж – это и есть ёж. Хотя, погодите. Был такой древнегреческий поэт по имени Архилох. Он написал басню. Сама она не сохранилась. Но известно, что она называлась «Ёж и лиса». Из каких-то других источников мы знаем о том, что её сюжет был построен вокруг того, что лиса знает многое, а ёж – одно, но большое.
– И что означает этот ваш бред? Почему эта Мадам и её гость всё время вспоминают эту лису и этого ежа? И как это получилось, что они встретились ещё раз, а вы об этом даже не догадались? У вас перед носом они договорились о встречи, а вы это прошляпили. Сейчас принесут записи их ночных разговоров. Пока только первую часть. У Вас есть пара часов на то, чтобы разъяснить нам, каким образом эти странные животные оказались предметом обсуждения людей, столь далёких от животного мира. Потом продолжим наш разговор.
Действительно, очень скоро принесли пачку машинописных листов, на которых был отражён разговор, длившийся, оказывается, всю ночь. Видимо, беседа, которая состоялась между Мадам и Сэром, была записана посредством специального устройства. Потом эти записи слушали машинистки и печатали текст. При этом они, конечно же, не понимали смысла каких-то заумных слов и в силу этого чудовищно искажали их. По мере того, как он читал эти листы, он мог всего лишь догадываться о том, что же обсуждали эти двое. Это вынуждало его вновь и вновь слушать эти записи. Он понимал, что не нужно предъявлять какие-то претензии к этим машинисткам. Ведь в их практике не было, да и не могло быть таких случаев, когда надо было бы печатать беседы интеллектуалов такого уровня.
