Дикий Носок
Одноклассницы
Ирина. 45 лет.
«Я в любом конфликте на стороне евреев,» – с жаром воскликнул неизвестный демагог из-за забора. – «Евреи – цивилизованные люди! Если им не нравится политика соседнего мусульманского государства (а все они вокруг Израиля являются таковыми), то они не выходят громить магазины в Лондоне и жечь частные автомобили в Париже. А мусульмане, арабы то есть, – первым делом. Хотя и британцы, и французы здесь вообще ни при чем.
Евреев я не боюсь. Встретив на улице группу еврейских подростков ты что сделаешь? Правильно. Ничего. Ты не обратишь на них внимания и пойдешь дальше. А при встрече с группой арабов любой нормальный человек спешно переходит на другую сторону улицы. И это как минимум. В арабские кварталы любого европейского города даже полиция не рискует соваться.
Этим дикарям до цивилизации еще лет триста лесом, тогда они, может быть, будут способны к более конструктивному диалогу, чем резать глотки неверным. И не надо считать меня расистом, шовинистом или кем там еще сейчас быть нельзя. Это элементарный здравый смысл. И более ничего.»
Привалившаяся к забору с другой стороны Ирина мысленно поаплодировала болтуну, тот явно был подшофе, но мысли излагал пока ясно. Голос у демагога был незнакомый, хриплый, надтреснутый, будто перцем посыпанный. Его незримый собеседник был способен только на смешки и междометия. Ирина плотнее привалилась спиной к забору и вытянула ноги. Пока она прореживала морковь, колупаясь с мелкими, тщедушными, путающимися друг за дружку побегами, колени затекли.
Ездить в деревню, в родительский дом Ирина начала пару лет назад. Ведь половина дома все же принадлежала ей. После многих лет натянутых отношений с братом Володей налаживать их было тяжело. Ирине здесь были не рады и откровенно это показывали. Вовкина супруга Елена, до сего бывшая в доме полноправной хозяйкой, не переставая стенала по поводу тесноты и невозможности отдыхать от трудов праведных в таких условиях. Сам Вовка угрюмо молчал. Ирина не обращала внимания.
Они с Тимофеем заняли ее бывшую комнату. Ирина помогала по хозяйству, но в меру, без фанатизма. В основном же они с сыном проводили время на речке, частенько захватывая с собой вместо обеда бутерброды, чтобы лишний раз не мозолить глаза недружелюбным родственникам. На часть урожая Ирина не претендовала, в споры о ремонте дома не ввязывалась. Старалась беречь нервы и не конфликтовать.
Тимоше исполнилось пять. Он был похож на игривого щенка. Ирина делала все, чтобы сын был беззаботен и счастлив. Они учились кататься на велосипеде, плескались в речке до посинения, бросали шишки в ствол обожженной молнией сосны, кормили уток на пруду, знакомились с соседскими козами. Ему все было весело, все интересно. По большей части из-за Тимоши они сюда и ездили. Ребенку полезен свежий воздух и деревенская вольница.
Собеседники за забором надолго замолчали. Кто интересно там сейчас живет, в соседнем доме? Раньше жила колхозная ветеринарша Надежда Манюшкина с мужем. Сколько ей сейчас может быть лет? 80-90? Наверняка померла давно. Уехав из деревни поступать в институт Ирина мало интересовалась деревенской жизнью. Если только одноклассниками: кто, где, с кем? Сейчас, идя по улице в магазин, она не узнавала и половины встреченных. Кто все эти люди? Москвичи на лето понаехали? Или местные, просто выросли, постарели, изменились до неузнаваемости?
Словно подслушав ее мысли, разморенные жарой пьянчужки продолжили беседу.
«Ты как, в отпуск приехал? Или на выходные?» – подал голос второй, молчаливый собутыльник.
«Какой на х … отпуск! Хрен я до конца лета куда подамся.»
«Че, выперли что-ли?» – интерпретировал эти слова по-своему собеседник.
«Да этот козел вообще охренел. Я что ему – мальчик на побегушках? Я собой так помыкать не позволю. Я к нему на работу нанимался на пять дней в неделю с восьми до пяти, а не продался в рабство 24/7. Что он о себе думает? Мажор хренов. Папочка ему бизнес подогнал, а он теперь выпендривается. Сам ни хрена не смыслит, а туда же – командовать умными людьми пытается,» – распинался хриплый.
Ирина поморщилась. С такого рода типами она была хорошо знакома. Очередной пуп земли с претензией на гениальность и самомнением размером со стог сена. Слушать выпивох стало противно. Ирина поднялась. Забор, на который она оперлась, предательски скрипнул. Несколько мгновений спустя с другой стороны забора возникли две головы. Помятые, небритые лица с фиолетовыми прожилками на носах удивительно походили друг на друга. Только колер был разный. Одна голова была рыжеватой с лысиной, другая – темная с проседью.
«Оба-на, да это же Иринка Рябушинская – подружка моя задушевная!» – обрадовалась чернявая голова после секундного замешательства. –«Давненько не виделись.»
Ирину обдало запахом самогона, несвежего дыхания и незалеченного кариеса. Максим улыбался радостно и довольно, словно нашел завалившуюся невесть когда за подкладку сотню.
Максим повадился таскаться ежедневно. Причесавшись и надев чистую рубашку лыбился из-за забора, подлавливал их с Тимошей на речке, чуть ли не бросался под колеса, завидев ее машину на дороге. Отделаться от него не было никакой возможности. Ирина смотрела на бывшего возлюбленного со смесью гадливости, ужаса и недоумения, точно на таракана, упавшего в суповую тарелку с потолка. Что с ним произошло? Как он мог так опуститься? Неужели это существо когда-то разбило ей сердце? Как она могла, даже со скидкой на юный возраст, в него влюбиться? Страдать, мучиться от измены? Что за помутнение рассудка на нее тогда нашло?
С одной стороны, Ирина чувствовала облегчение, освободившись от груза давних тяжелых воспоминаний, словно птица, выпущенная из клетки. С другой, сейчас это ненавистное прошлое ходило за ней по пятам и не давало вздохнуть, считая себя вправе на основании тех давних полудетских отношений, рассчитывать на ее время, общество, внимание. Словно нечто само собой разумеющееся. А она не хотела тратить на него больше ни минуты. Она, наконец, перевернула эту страницу жизни.
«Жизнь – лучший учитель,» – проникновенно вещал Максим, приобняв ее за плечи. Ирина, брезгливо морщась, уворачивалась. – «Мне понадобилось полжизни, чтобы понять – единственная настоящая женщина в моей жизни – это ты. Все остальные просто меркантильные сучки. Им только деньги подавай. Бездушные куклы. Только ты меня всегда понимала. Если бы за меня взялась умная женщина, сделала бы человеком. Т-с-с, не говори, что я упустил свой шанс. Надежда умирает последней.»
Ирине хотелось взвыть и начать царапаться и кусаться. Какие шансы, какая надежда? Неужели он считает ее непроходимой дурой? Неужели он действительно считает себя центром вселенной? Или он всегда был таким идиотом? В какой-то момент она сдалась и улизнула из деревни по-тихому, на рассвете, строго-настрого запретив брату сообщать Максиму свой адрес или телефон.
Марина. 45 лет.
«Модная» болезнь подкралась незаметно. Началась как обычная простуда. Через пять дней амбулаторного лечения, не помогающего совсем и никак, компьютерная томография легких показала, что последние поражены на пятьдесят процентов. Марина оказалась в стационаре. Больше никто из домашних не заболел.
К прививке от «модной» болезни Марина относилась скептически. Не потому, что не верила в ее эффективность. Как любому советскому ребенку, ей в детстве были сделан был полный комплект полагающихся прививок. И вреда от них точно не было. Но с этой точно что-то было не так. Марина нутром чуяла. Уж слишком давили власть предержащие. И день ото дня все сильнее. Дело явно было нечисто. Как и многие, Марина решила выждать и посмотреть, чем дело кончится. Дождалась.
Уже после двух суток интенсивных вливаний лекарств через капельницы она чувствовала себя почти как новенькая. Покашливала, конечно, слегка задыхалась и аппетит не вернулся. Но в общем и целом была практически здорова.
Если вы чувствуете себя хорошо, то валяться в стационаре – скука смертная. Невозможно целый день крутиться с боку на бок на кровати, читать или пялиться в телефон. А «красная зона» налагает еще и свои ограничения – пошляться по коридорам моциона ради тоже нельзя. Марина мерила шагами палату/камеру (от окна до двери их было восемь) и изнывала от скуки. Медицинские обходы вносили в больничное существование некоторое разнообразие. Врачи каждый день были разные.
Когда в палату ввалилась фигура в мешковатом белом комбинезоне, Марина поздоровалась, села на кровать и привычно сунула палец в приборчик. Пока доктор измеряла ей содержание кислорода в крови и давление, Марина украдкой рассматривала ее. Сегодня это была женщина. Белый скафандр с капюшоном как у всего медицинского персонала в «красной зоне», прихваченный на лодыжках и запястьях широким прозрачным скотчем, дабы ни один коварный вирус не просочился; две пары перчаток; на лице подобие маски для подводного плавания; на груди маркером прямо на ткани написано «врач Телецкая». Со слов медицинских сестер Марина знала, что вся эта душная амуниция бесполезна. Ковидом переболели все врачи и мед. сестры отделения. Многие не по одному разу.
«Вы мой лечащий врач или дежурный?» Надо заметить, что лечащий врач – создание неуловимое. За почти три неполных дня болезни Марина не видела его ни разу.
«Сегодня и то, и другое,» – после некоторой заминки задумчиво ответила доктор.
«Температуру измеряли?»
«36,7,» – отчиталась Марина.
Врач черкнула что-то у себя в папочке.
«Слабость? Кашель?»
«И то, и другое понемногу.»
Доктор почему-то внимательно вслушивалась в ее слова.
«Сорокина, ты что-ли?» – внезапно нормальным голосом спросила она.
«Да,» – протянула недоумевающая Марина и вгляделась в лицо эскулапа. Разглядывать особо было нечего. Видны были только два глаза. Карих. Не накрашенных. Узнать кого-то по таким скудным исходным данным не представлялось возможным.
«Не узнаешь?» – верно поняла ее сомнения доктор. – «Астахова.»
«Не может быть! Со школы тебя не видела. И не слышала о тебе ничего, кажется,» – ахнула Марина.
«Да я не любитель по встречам выпускников таскаться.»
«Надо же, и я тоже.»
«Я сегодня на сутках. Загляну к тебе вечерком, после обхода, поболтаем.»
Обход – дело святое. День в больнице всегда проходит по строгому расписанию. В шесть утра в палату бодро влетала медицинская сестра, врубала свет, шлепала в живот укол гепарина (как и каждые шесть часов до и после) и уносилась дальше по коридору хлопать дверями. Уснуть вновь после такой шоковой побудки было невозможно. Потом, деловито поскрипывая, по коридору катили многочисленные капельницы, шуршали, совершая дежурный обход врачи и наступало затишье до вечерних активностей. Поход на другой этаж на компьютерную томография за день до выписки воспринимался как захватывающая экскурсия.
Астахова вернулась в половине одиннадцатого: «Не спишь еще? Хорошо.»
Она плюхнулась на стул и стащила с лица маску и очки: «Силов моих больше нет. И откуда такие придурки берутся? Не слышала, что через стенку творилось?»
Марина, конечно, слышала звуки, нехарактерные в это время для отделения: громыхание каталки по полу, спешный топот сразу нескольких ног, возбужденные голоса. В стационар Марина попала в удачное время – между двумя (бог знает какими по счету) волнами ковида. Пациентов было немного, поэтому обычно в коридорах было тихо. В двухместной палате она и вовсе находилась одна.
«Там одна дурища тюнингованная – больная на всю голову, таблеток для похудения нажралась.»
«Тюнингованная?»
«Ну такая знаешь, с надувными губами, острыми скулами, нарисованными бровями, сиськи тоже искусственные. В общем, инстаграмщица по полной программе. Они там все по одному лекалу сделаны. И без мозгов. Надо же было додуматься – лежа в «красной зоне» под капельницами жрать какую-то китайскую дрянь для похудения. Там на баночке одни иероглифы, ни слова по-русски. Хрен знает, что там за наркота. И врачам, разумеется, ни слова не сказала. А сегодня бац – сознание потеряла, попутно голову о железную кровать разбила, когда падала. Ягода малина, блин. Фамилия у нее такая – Малина.»
«Она жива?»
«Пока да. В реанимацию сволокли. Вся жопа в мыле. Присесть некогда. Одни идиоты вокруг,» – бушевала Астахова.
Марина смотрела на нее во все глаза и не узнавала. В этой усталой женщине с мешками под глазами, резкими носогубными складками, грубым голосом и циничным отношением к окружающим (не со зла, неизбежная профессиональная деформация медика со стажем) не осталось ничего от высокомерной зануды и аккуратистки Астаховой или от затравленной косыми взглядами выпускницы, прикрывающей фартуком выпирающий живот.
Что делает с нами жизнь? Куда деваются нежность и беззащитность, мечтательность и романтичность? Идут на растопку? Когда и как мы превращаемся в заморенных циничных теток? Можно ли соскочить с этого безумного поезда и остаться собой? Той, которой ты заканчивала школу, бегала на свидания, встречала рассветы?
Марина будто увидела себя со стороны, глядя на Астахову. Ведь и та ее не сразу узнала, значит и Марина стала совсем другим человеком. Незаметно, исподволь, словно та самая вода, которая камень точит, жизнь превращает романтиков в прагматиков, лириков в циников, робких в наглецов, а деликатных в хамов. Или все это изначально прячется где-то глубоко внутри каждого из нас, а потом просто просачивается наружу?
«А кого ты тогда родила?»
«Мальчика. Взрослый дядя уже. Тоже медик. Стоматолог.»
«Мы тогда помнится все гадали кто отец ребенка. Извини за нескромность, но не могу не спросить.»
«Да ладно, чего уж там. Дело давнее. Мамедов.»
«Мамедов? Не может быть!»
«Почему не может? Я знаю, что вы с ним в школе тоже это самое, еще до меня.»
«Да бог с тобой. По углам обжимались, тискались, но дальше ни-ни. Хотя он, конечно, уговаривал.»
«Не врешь? А меня то дуру уговорил. Лестно было, что он тебя бросил и ко мне переметнулся. Ты для меня в школе как заноза в заднице была. Завидовала тебе страшно. Смешно вспомнить.»
«Ты серьезно? Почему? Мы и не дружили то никогда. Так, постольку-поскольку,» – изумилась Марина.
«А черт его знает,» – пожала плечами Астахова.
Одноклассницы замолчали.
«Второй раз одноклассница ко мне в отделение попадает,» – задумчиво сообщила Астахова.
«Да? А кто была первой?»
«Бодрова. Это еще до ковида было. Она тут всего на сутки задержалась. Тяжелая была. Почти сразу в реанимацию отправили. А потом все. Черный мешок.»
«Она умерла???»
«Да. Ты не знала? Года два как. Печень отказала. Так-то. Ладно, пойду я, поспать надо, пока никто больше не скопытился.»
Утром, сразу после суток, Астахова вырулила со стояки и поехала собирать передачу на зону. Занятие было привычным. Сыну дали пять лет. Отсидел он уже почти два.
Оксана. 45 лет.
Температура у Леры спала только к утру. Оксана, спавшая урывками и бессчетное количество раз втыкавшая дочери подмышку градусник, чувствовала себя зомби. Она по-быстрому сварила куриный супчик выздоравливающему ребенку, растолкала Андрея, надавала инструкций по кормлению, лечению дочери и домашним делам и поплелась на работу. В такие дни, после бессонных ночей она особенно остро ощущала свой возраст. Да, очевидно, что она больше не юная козочка, прыгучая и заводная, а старая выдохшаяся кляча, везущая неподъемный воз. И сил у нее больше нет.
Хорошо хоть Андрей работает сутки через трое. Можно вывернуться и не брать больничный по уходу за ребенком, дорабатывая по вечерам. После работы Оксана добралась до дома, мечтая только о постели. Лера радостно выскочила ей навстречу: «А что ты мне купила?»
«Ничего зайка. Разве Вы не ходили с папой в магазин?»
Дочь отрицательно замотала с головой и упрямо полезла к ней в сумку. Оксана нахмурилась, повесила пуховик на крючок и, не снимая сапог, прошла на кухню. На плите стояла пустая кастрюлька из-под супа. Раковина была забита грязной посудой. Из переполненного мусорного ведра вываливалась сложенная коробка из-под пиццы. В холодильнике было пусто: ни йогуртов, ни молока, ни овощей. Ничего из того списка, что Андрею велено было отоварить. Оксана опустилась на табуретку и прислонилась затылком к стене. Дочь тут же влезла к ней на колени. Лобик у нее был прохладным на ощупь, и ей не терпелось поделиться с мамой подробностями своего скучного дня. Оксана немного послушала ее щебетание и пошла в комнату.
Андрей, напялив огромные наушники, играл в World of tank». Похоже он даже не слышал, что она вернулась. Или просто не счел нужным отвлекаться. Играл он каждый день, когда не работал, погружаясь в это занятие с головой, словно неоперившийся тинейджер. Собачиться по этому поводу Оксана с ним уже перестала. Это было бесполезно. Ну какими еще словами можно объяснить взрослому 34-х летнему человеку, мужу (пусть и гражданскому) и отцу, что ненормально играть целыми днями в танки в ущерб семье, ребенку и домашним делам? Взрослые, адекватные люди так не делают.
Да и других поводов пособачиться было предостаточно. Оксана не сразу это поняла, но Андрей оказался ленивым пофигистом. Она пыталась заставить его соблюдать элементарные правила общежития: мыть за собой унитаз, доносить грязные носки до корзины с бельем, не оставлять грязную посуду на всех горизонтальных поверхностях, а складывать ее в посудомойку. Потом поняла: если мужскую особь не выдрессировали должным образом в детстве, то во взрослом состоянии это уже невозможно. А уж заставить его вынести мусор или пропылесосить можно было только после грандиозного скандала. Стоил ли результат её потраченных нервов? Куда проще было сделать все самой. Все чаще и чаще задавалась Оксана вопросом: зачем ей этот великовозрастный оболтус, сидящий в бытовом плане на ее шее? Да и зарабатывает она не меньше него.
Несколько минут Оксанам стояла в дверях, потом вернулась в коридор, вынула из шкафа две Андреевы спортивные сумки, с которыми он перебрался к ней несколько лет назад, и пошла в спальню. Опустошая полки, она сваливала носки, трусы, футболки и прочее барахло в сумки в полном беспорядке, накидав сверху туалетных принадлежностей из ванны. Сумки она поставила у входной двери и направилась к Андрею.
Оксана успела захлопнуть ноутбук и выдернуть вилку из розетки, прежде чем Андрей взвыл дурным голосом: «Ты охренела, сука!» Вскочив со стула, он догнал направившуюся к двери с ноутбуком в руках Оксану, вырвал его и не задумываясь отвесил затрещину.
Ошеломленная Оксана повалилась на журнальный столик, а с него на пол. Правая половина лица горела, в ушах стоял звон. На мгновение она потерялась: кто, что происходит, где она? Но через полминуты паники мозги встали на место. Остался гул и мельтешение перед глазами. Такие выпадения из реальности происходили уже не первый раз. Андрей торопливо воткнул вилку в розетку. Лера с дрожащими губами стояла в дверях.
Оксана 45 лет.
Процедура избавления от Андрея напоминала выкорчевывание старого разлапистого пня. Разросшийся, опутавший своими щупальцами всю ее жизнь, прочно окопавшийся в ее квартире, он искренне не понимал: «А че такого-то? Че случилось? Так резко, вдруг. Все же было нормально. Он же извинился.» И уходить не хотел. Просто не воспринимал всерьез.
Оксана объявила «бывшему» (уже в ее понимании) бойкот. Она не скандалила, не ругалась, ни о чем не просила, боясь, чего уж греха таить, еще раз попасть под горячую руку. Просто перестала готовить ему еду (покупала каждый день для себя и дочки понемногу, что было, кстати, очень неудобно), стирать его одежду, будить на работу, отвечать на вопросы типа: «Где ножницы взять?» или «У нас есть запасные лезвия для станка?» Она Андрея просто игнорировала. Раздербаненные сумки с одеждой, из которых он выуживал то одно, то другое, по-прежнему валялись в коридоре.
Андрей питался покупными пельменями, освоил стиральную машину, пару раз даже загрузил посудомойку. И мрачнел с каждым днем. Похоже до него стало доходить. Во всяком случае, так понимала ситуацию Оксана. Обстановка становилась взрывоопасной и должна была разрешиться со дня на день. Памятуя о затрещине, от резких действий Оксана воздерживалась. Как ни противно было себе в этом признаваться – боялась.
Поздним субботним утром через две недели после начала бойкота Оксана, посадив Леру с тарелкой блинчиков перед телевизором с мультиками, пошла загружать стиральную машину. Швыряя на пол Андреево тряпье, она выбирала из корзины свои и дочкины вещички.
«Б …!» – сунулся в ванную комнату Андрей, глядя на гору своей грязной одежды на полу. – «Ты достала! Как ты меня достала!»
Оттолкнув Оксану вглубь, он решительно втиснулся в ванную комнату и захлопнул за собой дверь.
«Пошел вон отсюда,» – толкнула его в грудь двумя руками Оксана, чувствуя себя птичкой в клетке. Она не хотела пугать дочку, поэтому говорила громким свистящим шепотом. В ответ Андрей схватил ее за плечи и тряханул со всей силы так, что голова мотнулась туда-сюда, будто у тряпичной куклы: «Кончай выебываться! Кончай выебываться, сука! Ты поняла? Ты поняла меня?» Он тоже не кричал, а скорее шипел ей в лицо.
«Отпусти меня! Пошел вон, урод!»
«Б … ! Уймись, а то в…бу! Я за себя не отвечаю. Заткнись! Выведешь меня, получишь! Заткнись, дура!»
Оксана упустила момент, когда ситуация совсем вышла из-под контроля. Андрей тряс ее за плечи, сжимая их до синяков, шипел-орал в лицо, потом толкнул, и она почти упала в ванну, удержавшись лишь за почти оборванную шторку. Видимо в этот момент бывшему пришла в голову новая мысль. Рывком крутанув ее, он перегнул Оксану через бортик ванны. Услышав звук расстегиваемой молнии Оксана забилась, пытаясь вырваться.
За дверью шумел «Щенячий патруль». При каждом движении Андрея она больно ударялась об эмалированный бортик ванны. А думала только о том, чтобы дочь не сорвалась вдруг с места и не заглянула в ванную комнату. Благо продлился кошмар недолго. Кончив, Андрей оправился и молча вышел. Оксана сползла на пол, посидела, поднялась, привела себя в порядок, умылась холодной водой. Больше всего сейчас хотелось залезть под душ и смыть с себя, из себя эту гадость. Но это ничего, это подождет. Она большая девочка. Она это переживет. А вот ему больше не жить. Ублюдок! Чертов ублюдок! Теперь все. Теперь ей терять было нечего. Что-то сломалось в ней минуту назад, страх исчез бесследно. Вместо него появились ярость и бешенство.
Оксана вышла из ванной. Андрей сидел с Лерой, смотрел мультики и ржал. Оксана направилась в кухню и вынула из ящика большой нож для мяса. Потом взяла свой телефон и тихонько, стараясь не щелкнуть замком, открыла входную дверь. Выйдя на лестничную площадку, она позвонила во все квартиры и, не дожидаясь ответа, вернулась домой, оставив дверь распахнутой. Поскольку была суббота, можно было рассчитывать, что хоть кто-то из соседей окажется дома. Затем, уже не таясь, влетела в комнату, схватила Андреев ноутбук, выскочила на лестничную площадку и швырнула его вниз.
«Э! Б …!» – заревел пожарной сиреной Андрей, выбегая следом. Оксана уже стояла, одной рукой прижимая телефон к уху, а другую, с ножом, выставив перед собой. «Я звоню в полицию и заявляю об изнасиловании,» – спокойно оповестила она. В двух квартирах защелкали дверные замки. Из-за двери третьей надрывно допрашивали: «Кто там?» Дернувшийся было вниз по лестнице Андрей тормознул.
«Я твой муж, вообще-то.»
«Черта с два. Мы не расписаны, слава Богу. И я посажу тебя за изнасилование. Если не уберешься отсюда прямо сейчас».
«Что за спор, а драки нету?» – поинтересовался в приоткрытую дверь сосед.
«Кажись, сейчас и будет,» – прокомментировал другой. – «Ты, девка, с ножиком то поосторожней. Мало ли чего.»
«Эх, молодежь!» – укоризненно заметила бабка, вопрошавшая «кто там» и открывшая все же дверь.
Андрей струхнул. Не драться же с психованной бабой на лестнице? Тогда точно кто-нибудь из соседей полицию вызовет.
«Ладно. Давай поговорим. Но не здесь же.»
«Разговоры кончились,» – резко прервала его Оксана. – «Убирайся. Убирайся или я звоню в полицию.»
Андрей под бдительными взглядами соседей нерешительно сделал несколько шагов вниз по лестнице. Оксана молнией метнулась домой, захлопнула дверь и закрылась на задвижку. Только потом выдохнула. «Бывший» колотил кулаками в дверь. Но даже если он захватил ключи, то с той стороны дверь все равно сейчас не открыть. Лера с огромными испуганными глазами стояла в дверях комнаты.
«Папа переезжает,» – сообщила ей Оксана. – «Давай соберем ему вещи, чтобы ничего не забыл.»
Лера включилась в игру. Она носилась по квартире, отыскивала папины вещи и сносила маме на балкон. Оксана же, распахнув створки, выкидывала их вниз с четвертого этажа. Было весело. Закончив, отправила «бывшему» смс, а потом наблюдала в окно, как он, матерясь, собирает трусы по кустам. Затем Оксана позвонила Кристине и попросила ее мужа сегодня, срочно поменять ей дверные замки. И только потом пошла в душ.
Андрей таскался к ней еще какое-то время. Угрожал, орал, ругался, грозился. Но уже не было того, чем он мог её напугать. Кристинин муж ночевал у нее на диване целую неделю. Потом Андрей пропал, Оксана перекрестилась.
Его агрессию она понять могла. Идти ему было особо некуда. Своего жилья у Андрея не было. Его мать жила в райцентре. С Оксаной в свое время она знакомиться категорически отказалась, считая жутким мезальянсом связь своего драгоценного сыночка с какой-то старой бабой. Леры для нее тоже не существовало. Конечно Андрей быстро найдет какую-нибудь бабу, которая будет готовить, стирать и пылинки с него сдувать. Все-таки мужчина в самом расцвете сил, неженатый, такого подберут быстро, не пропадет. Глядишь, устроится еще лучше, чем у нее. И хорошо бы, и поскорее бы. Лишь бы ей на глаза больше не показывался.
