Дикий Носок
Одноклассницы
Марина. 33 года.
Пройти медицинский осмотр с ребенком перед поступлением в детский сад – это почти как пробежаться по горячим углям семи кругов ада в миниатюре. Если конечно у вас нет денег сделать это в платной клинике. Добытую в боях медицинскую карту ребенка по форме 026/У, щедро усыпанную разнокалиберными сине-фиолетовыми штампушками, Марина берегла пуще глаза, храня в специальной пластиковой папочке с кнопочкой.
В детский сад Даню удалось отдать в три года, что было сравни чуду по тем временам. Из садика позвонили вчера, и уже сегодня Марина сидела в кабинете заведующей. Та лениво пролистала медицинскую карту, мимоходом осведомившись: «Манту сделали?». Потом ткнула гелевым ногтем в строчки договора, где Марине надлежало расписаться, а дальше началось самое интересное.
О таксе Марина уже была осведомлена. Интересно было, как все это происходит вживую, так сказать. Пять лет назад, когда в садик устраивали Дашу, взяток у Марины никто не вымогал. А сейчас любая мамаша в песочнице точно знала в какой садик сколько надо занести. И это им еще повезло. В спальном районе садиков было много. А вот в центре города, по слухам, ужас что творилось.
Вертя в руках простой карандаш с резинкой на конце и глядя в стол, заведующая монотонно вещала Марине о том, какой хороший у них детский сад: и логопед у них есть, и новое оборудование на кухне, и охранник у входа торчит, лает на нервно дергающихся родителей: «Наденьте бахилы». Почти усыпленная речью Марина не сразу и сообразила, что слушать то вовсе и не надо. Надо смотреть. На розовый листочек на столе, на котором заведующая уже написала карандашиком 5000 и обводила нолики, привлекая ее внимание. Поняв, что Марина сумму увидела, заведующая тут же листочек смяла и бросила в мусорную корзину под столом. А потом бодро закончила свою вводную речь фразой о добровольных пожертвованиях на нужды детского сада. Жертвовать следовало на расчетный счет.
Помимо этого вступительного взноса уже воспитательница выдала Марине список из 18-ти пунктов – всего, что надо было принести в группу помимо драгоценного чада: от туалетной бумаги и пемолюкса, до красок и цветной бумаги. Ну тут Марине все было знакомо. За прошедшие пять лет, с тех пор как Даша пошла в садик, в списке ничего не поменялось.
Елена. 33 года.
Десять с половиной часов в кресле самолета эконом-класса – удовольствие не для слабонервных. Так далеко и так долго Куракова еще никогда не летала. Собственно, дальше Турции и Египта с Кириллом, т.е. Кириллом Валерьевичем, она и не летала. Елена окучивала его уже больше года. Была идеальной любовницей: веселой, необременительной для мозга, легкой на подъем, готовой в любое время дня и ночи потакать всем его желаниям, ублажать, холить, лелеять. И, наконец, дождалась своего звездного часа.
Трансатлантический перелет оказался нестерпимой мукой. Тело затекло так, что, казалось, навечно останется в скрюченном состоянии. Жлоб несчастный, не мог раскошелиться на билет бизнес-класса. Хотя, если уж совсем по совести, билет она заказывала сама и платить за бизнес-класс ее задушила жаба. Решила, что не барыня, долетит и в экономе. Разницу в стоимости Елена положила себе в карман.
В тесном кресле, рассчитанном не иначе как на двенадцатилетнего ребенка, невозможно было даже поерзать. Сидишь плотненько, точно деталька пазла в ячейке. Дабы немного размяться, Елена уже шесть раз сходила в туалетную комнату. Пока проберешься бочком между креслами, пока постоишь в очереди, то да сё, кровь немного разойдется по венам. На пятом часу полета начала болеть поясница. Елена скомкала плед и сунула под спину. Стало легче, но не на много.
Кирилл Валерьевич, конечно, не был мужчиной ее мечты. С мечтами Лена давно завязала и стала реалисткой. Он был самым подходящим из того, что ей подвернулось. Хотя при виде его желтых, прокуренных зубов на Елену накатывала тошнота. Он с ней не полетел, чему Куракова была несказанно рада. Обещал быть позже, через пару месяцев. А Елене тянуть было уже никак нельзя. Но денег дал щедро, почти столько, сколько она и хотела.
Одной, без поддержки, поначалу будет, наверное, сложно. Но это ничего, она справится, были бы деньги. Через несколько лет, как окончательно обустроится, может быть даже заберет к себе Андрюшу. А то мать ей уже всю плешь проела, что она не мать, а кукушка, ребенка бросила, а бабку раньше времени в гроб загнала. Лена уже и ездить к ним перестала. Чего себе нервы трепать, в самом то деле? Андрюша сыт, одет, обут. Чай не у чужих людей живет, а у дедушки с бабушкой. Ничего плохого с ним не случится. В школу ходит. Нельзя же ребенка посреди учебного года срывать? К тому же у не есть одно обстоятельство, о котором матери пока знать не надо.
Первое, что надлежало сделать по прилету – купить жилье. А также медицинскую страховку. Времени у нее немного. Действовать придется быстро. Но Елена была преисполнена решимости. Её ждет новая жизнь. Разве может она быть старой в новой стране?
Самолет пошел на посадку.
Welcome to New York, Елена!
Куракова поглаживала восьмимесячный живот – источник своего благосостояния.
Ирина. 35 лет.
«Простите, а Вы не Вовки Рябушинского сестра?» – сунулся назад в кабинет с табличкой «Заведующая кафедрой Рябушинская И.А.» министр экономического развития области.
Ирина удивленно приподняла брови: «Да. А Вы … ?»
«Да я же с ним в футбол играл в школе. Он на пару лет младше был. А Вас я вообще очень смутно помню. Что-то мелкое, зеленоглазое, с хвостиком. Глаза по-прежнему зеленые. Не помните меня?»
«Нет. Совсем не помню. Но я знаю, что мы земляки. Читала вашу биографию на сайте правительства,» – ответила Ирина.
«Знаете и молчите?»
Ирина пожала плечами: «Ну и что с того?»
Пару минут назад она поставила совершенно незаслуженный зачет по своему предмету великовозрастному оболтусу – министерскому сынку. Отчего же не поставить, если папа такой хороший человек. Невзирая на чины и звания сам с просьбой пришел. Ручки испачкать не побоялся. Идеалисткой Ирина не была давно.
Министр был из молодых да ранних. Лет сорока всего то, подтянут, аккуратно подстрижен, собран и деловит. Времени терять попусту не привык.
«Ирина Александровна, Вы не поужинаете со мной сегодня вечером?» – неожиданно спросил он.
«Почему бы и нет,» – подумала Ирина, согласившись.
В тот вечер Сергея к себе домой она не пригласила. Не потому, что не понравился, а потому что накануне травили тараканов. Нужно было отмывать и проветривать квартиру. Эффект от потравок был весьма кратковременным. Тараканы, поколениями закаленные льющейся на них химической дрянью, адаптировались быстро, но тем не менее праздношатающиеся по всем поверхностям особи на время пропадали, оставались только прячущиеся по углам.
С ипотекой Ирина расквиталась совсем недавно. И сейчас находилась на стадии осознания своего счастья. Теперь у нее есть квартира. Своя собственная. Двухкомнатная. С почти девятиметровой кухней.
Через год после знакомства с Сергеем Ирина работала заместителем министра экономического развития. Вымученная когда-то кандидатская диссертация оказалась кстати. На людях любовники соблюдали субординацию. Встречались обычно у нее. Порой срывались на несколько дней вместе куда-нибудь в Питер или Сочи. Ирина относилась к Сергею спокойно, без фанатизма. Но привязалась, конечно, даже скучала без него порой. Но похоже перегоревшая в юности лампочка уже не могла вспыхнуть ярко, только тускло светить, разгоняя темноту. Сергей был женат.
Марина. 37 лет.
Преимущество жизни в большом городе состоит в том, что даже живя на соседних улицах, люди могут не встречаться годами. Волею случая Сорокина и Гусева проживали неподалеку друг от друга уже больше десяти лет, но встретились за это время всего дважды.
При первой встрече она Гусеву просто не узнала. Кто эта самоуверенная женщина с двумя подбородками и фигурой борца сумо? Почему она говорит таким знакомым голосом? Осознание прошло не сразу. Как человек воспитанный, Марина попыталась скрыть свое изумление. Она и сама, родив двух детей, выглядела не лучшим образом. Но Гусева, судя по виду, родила целую футбольную команду.
Последний раз Марина видела Гусеву на выпускном. Больше их пути не пересекались, слава Богу. Позже слышала, что та вышла замуж. На основании столь скудных сведений можно было спросить о детях. Она и спросила.
«О,» – закатила глаза одноклассница. – «Прямо больной вопрос у всех. Достали уже родственники и знакомые. Устала объяснять. Мы с мужем решили пожить пока для себя. Успеем еще спиногрызами обзавестись. Ты то как?»
«У меня два спиногрыза. В декрете сижу.»
«А,» – как-то сразу потеряла интерес к беседе Гусева, и потрепавшись пять минут ни о чем, бывшие одноклассницы разошлись.
Вторая встреча произошла лет через семь. Даня как раз пошел в первый класс, поэтому Марина и запомнила. Гусева не поразила ее своими размерами (габариты были те же), но изумила словоохотливостью. Болтали они часа полтора, по окончании которых Марина знала всю подноготную трех Наташкиных работодателей, подробности личной жизни всех ее многочисленных двоюродных сестер, количество клещей, пойманных ее шпицем этим летом и характер течения полудюжины страшных, мучительных и прямо-таки смертельных болезней, изнуряющих ее ежедневно. Ни слова не было сказано только о муже и детях.
Позже выяснилось, что ни того, ни другого нет и в помине. Марине стало ее жаль. Им было уже по тридцать семь. Шансы на создание семьи и рождение детей в таком возрасте (и с такой внешность, чего уж греха таить) стремятся к нулю. Тогда Марина впервые задумалась о том, что нездоровая Наташкина полнота может быть следствием лечения бесплодия.
Саша. 40 лет.
Саша Свищева ненавидела себя всю сознательную жизнь. Она ненавидела в себе все: лишний вес, крупные ступни мужского размера, бугристую прыщавую кожу, тощий хвостик волос мышиного цвета, свою неуклюжесть и косолапость. К тому же она была мямлей. Но больше всего – свою фамилию. Все школьные годы Саша отзывалась на кличку «Свищ» не смея и протестующе пикнуть.
Окончив школу, она вырвалась на свободу, в мир людей, которые ее не знали. А, значит, здесь можно было стать любой. Саша выкинула школу из головы, как страшный сон, и более никогда не переступала ее порог, обрубив все связи начисто. Она запаслась терпением и принялась за преображение. К моменту окончания медицинского училища Саша похудела на 18 килограммов, вытравила волосы до соломенного цвета и сделала татуаж глаз и губ. Теперь в ее гардеробе преобладали короткие юбки, лосины и туфли на умопомрачительных каблучищах. Результат Сашу радовал, но до намеченной цели было еще далеко.
Работать Саша уехала в Москву. Медикам там платили больше, чем в провинции, как, впрочем, и всем вообще. Цены, правда, тоже были ничего себе. Саша экономила на всем. Квартирку – однушку в хрущевке – снимала на пару с еще одной лимитчицей-провинциалкой (обе работали по сменам, которые, к счастью, не совпадали и давали возможность уединения дома), обедала «Дошираками», ходила на работу пешком, если погода не была совсем уж отвратной. Единственным, во что стоило вкладываться, по глубокому Сашиному убеждению, была внешность. Она и вкладывалась. Никто и никогда не видел ее без макияжа и каблуков. Мужское внимание вскоре стало для Саши привычным. Мужчин она оценивала по единственному критерию – платежеспособности. Но мужское внимание было лишь средством достижения цели – полного преображения в совершенство.
Первой операцией стала ринопластика – ее деревенский толстомясый нос превратился в изящную конструкцию, смотревшуюся на простоватом личике инородным телом. Саша идиоткой не была и прекрасно это осознавало. Предстояло еще много работы. Последовала блефаропластика нижних век, подбородок преобразился и уменьшился вдвое, скулы заострились, губы выперли вперед и распустились диковинным цветком. Единственным, что она не изменила в своем лице, оказался лоб. В едва заметные мимические морщинки она просто вкалывала ботокс. Новую грудь Саша подарила себе на 33-х летие. Старая уже никуда не годилась.
Мама смотрела на Сашу с немым изумлением. Она уже давно не находила в этой посторонней женщине ни одной знакомой черты.
На пути к мечте Саша дважды сходила замуж, обзаводясь тем самым на время постоянным источником доходов. Правда непродолжительное. Саша была прекрасной витриной благосостояния своих мужей: брендовую одежду, обувь и сумки носила с королевским апломбом. Всеобщее внимание привлекала всегда. Мужьям нравилось. Но потом они, словно сговорившись, начинали требовать детей.
Дети!? Господи, да зачем им нужны эти дети? Им что, плохо живется? В Сашины планы дети не входили никогда. Она столько в себя вложила, что впору было оформить страховки на отдельные части тела, как Джей Ло. И все это угробить? Чего ради? Какого-то ребенка? Нет, нет и еще раз нет. Саша поумнела и замуж больше не ходила. Поддерживала с мужчинами связи непродолжительные, необременительные, но материально выгодные. Поддержание красоты обходилось дорого. Из каждого брака Саша вынесла по квартире, из второго еще и новенькую машинку, но главным приобретением была фамилия.
В первом браке с фамилией ей не повезло. Козельская звучало лишь чуть лучше, чем Свищева. А вот Александра Малина звучало как творческий псевдоним. Саша была в восторге.
Подруги. 40 лет.
«Ну Вы, блин, даете!» – эта крылатая фраза из популярного фильма была первой, что пришла Марине в голову при виде подруг. Их дружно выпирающие животики были практически одного размера. Месяцев на шесть.
«Как вас угораздило на старости лет? Обеих?» – наконец выдохнула Марина.
«Что значит угораздило? Обижаешь, подруга. Все запланировано. Я, можно сказать, решила наконец остепениться, стать взрослой, ответственной женщиной. Нагулялась, короче. А ты – угораздило,» – возмутилась Оксана.
«А ответственный папа к этой неожиданности прилагается?»
«Ну как бы да.»
«И кто этот счастливчик?»
«Его зовут Андрей.»
«Андрей? А дальше? Кто? Что? С какого перепуга? Давно Вы с ним?»
«Уже больше года. Он из простых. Работает на хлебозаводе. Мы съехались недавно.»
«И почему он задержался у тебя так надолго? У него есть какие-то скрытые достоинства? Погоди,» – внезапно осенило Марину. – «Сколько ему лет?»
«Двадцать девять,» – невозмутимо ответила Оксана и тут же заржала. Ирина и Марина переглянулись. На лицах было написано одно и то же: мужчина на десять лет моложе – это не всерьез и надолго. На него нельзя положиться. Рано или поздно (а скорее рано, конечно) он ее бросит. Оксана их взгляды перехватила: «Да расслабьтесь. Я знаю, что жить долго и счастливо и умереть в один день не получится. Но пока просто кайфую.»
Ирину подружки пытать не стали. По их мнению, ей давно было пора.
Роман с Сергеем был на излете. Как подстреленная утка, он камнем падал вниз. Встречи становились все реже. Ирина упустила момент, когда стоило ребром поставить вопрос о разводе/женитьбе, а теперь, чувствовала, было уже поздно. Сергей успешно поднимался по карьерной лестнице. Последние два года у Ирины был новый босс – невыносимо стервозная красотка-карьеристка лет на пять ее моложе. В этом болоте с акулами она была своей до мозга костей и не смущалась, поднимаясь вверх по головам. Ирина из-за природной интеллигентности и деликатности так не смогла бы даже под угрозой расстрела. Да и не старалась. Напротив, чтобы жить спокойно, она изо всех сил пыталась убедить начальницу, что она ей не конкурент. Но пока не стал выпирать животик получалось плохо.
Беременность была давно обдуманным шагом. Финансовая подушка безопасности у Ирины имелась. На Сергея она не рассчитывала. Ну может самую малость. Захочет участвовать в жизни ребенка – пожалуйста, нет – до свидания. К своему здоровью в этот период она относилась максимально серьезно. Ни одного бокала вина, ни одной сигареты.
«Я была на встрече выпускников в январе, когда еще ничего не было видно,» – положила руку на живот Оксана. – «Ты слышала, Шматков вышел? Видела его потом Вконтакте. Он вообще не изменился, представляешь. Встретишь на улице – сразу узнаешь.»
«Надеюсь, не встречу.»
«Шурик Бузалев сказал, что Машков уже третий срок мотает.»
«Третий? А когда был второй? Он что без перерывов сидит?»
«С перерывами. Между первым и вторым сроками даже жениться успел на какой-то дурехе, ребенка ей заделал. Шурик его на работу к себе в фирму брал. Но видать не судьба. Выглядит отлично, кстати.»
«Машков?»
«Бузалев. Машинка дорогая, одет хорошо, зубы белоснежные, как у голливудского актера. Помнишь, как у него в школе зубы торчали в разные стороны веером? Похоже и прикус исправил, и виниры поставил. В общем, ничего так упакованный мужчинка получился.»
«Ты глаз положила?»
«Нет. С одноклассником – это как-то странно, вроде как с родственником. Противоестественно.»
«А Галина Викторовна наша в религию ударилась. Такая прям старушечка – божий одуванчик. «Господь» у нее через слово, перекрестила нас всех перед уходом, как на войну провожала. Свихнуться можно.»
«А Гусева была?»
«Нет.»
«Странно.»
«И не говори. Она всегда приходит. Это ж скольким людям кости перетереть можно было?»
Марина. 42 года.
Марине было 12 лет, когда отец их бросил и 42, когда он умер. Хотя жил он в том же городе, Марина узнала о случившемся спустя три недели после похорон. Новая жена и новый ребенок, который родился спустя шесть месяцев после ухода отца из семьи, не торопились сообщать старым родственникам новость. Та дошла окольными путями. Причиной смерти стал инсульт.
Марина долго прислушивалась к себе, пытаясь понять, какие эмоции вызывает у нее это известие. Оказалось, ровным счетом никаких. С отцом она виделась несколько раз после развода. Мать подсылала ее к отцу за деньгами или подарками на дни рождения Маринины или брата. Сама она эти походы ненавидела, чувствуя себя назойливой попрошайкой. Да и отец, мягко говоря, был не в восторге.
Мать же и подняла тему о наследстве. Надо подавать, мол, пока шесть месяцев не истекли. Марина была рада, что ей не пришлось хоронить отца и была бы рада никогда о нем больше не слышать. И никакое наследство ей было не нужно. Но дело было вовсе не в нем.
Тогда, во время развода, будучи двенадцатилетним ребенком, отца она жалела. Беснующаяся мать казалась ей злобной фурией. Сейчас, будучи взрослой женщиной, ситуацию она видела совсем в другом свете. И себя ассоциировала, конечно, с матерью. Классика жанра: отец семейства бросает жену с двумя детьми, заделав ребенка другой бабе. Он был козлом и никак иначе. Жаль, что он умер, его бы следовало проучить. Но ведь можно проучить тех, кому он, возможно, был дорог. И они с братом отправились к нотариусу.
Добыча оказалась невелика. У отца была двухкомнатная квартира, приобретенная в браке, и подержанный автомобиль. Получив свои огрызки долей в квартире, Марина с братом тут же перепродали их агентству. Марина примерно предполагала, что случится дальше. Новой папочкиной семье придется выкупить их за кругленькую сумму или иметь дело с «профессиональными соседями» и потерять жилье. В самом благоприятном случае в квартире окажется прописана сотня таджиков.
Угрызений совести Марина не чувствовала, но и ожидаемого удовлетворения от мести не получила.
Оксана. 44 года.
«Женщина, Вы с ума сошли? Мы ее не возьмем,» – категорично заявила врачиха в приемном покое.
«Как это не возьмете? Вы на неё только взгляните. Да она же еле ходит. Хромает на обе ноги. И температура прет вверх,» – возмутилась Оксана.
Выглядела Нюшина и в самом деле скверно. Одна ее нога была ровно вдвое толще другой. Из-за чего даже штаны натянуть на нее не получилось и Оксана, порывшись в Наташкином шкафу и не найдя ничего подходящего, кроме каких-то засаленных маек, привезла ее как есть – в домашнем халате. Наташка сидела квелая и безучастная ко всему, привалившись к стене и прикрыв глаза. Колено правой ноги, похожее на вилок краснокочанной капусты, выпирало из-под полы халата. Стопы тоже были не в порядке, причем на обеих ногах, – бесформенные, то ли опухшие, то ли отекшие.
«Нет, нет и нет. Не возьмем. Она же психическая. А если сейчас в палате занавески подожжет? Или на кого набросится? Кто будет отвечать? Нам охранника к ней приставить персонального, чтобы не зарезала кого? А на ночь связывать? Или Вы сами караулить будете?»
«Нет у вас никаких занавесок,» – мрачнела с каждым словом Оксана. – «Я ее с детства знаю. Она даже в школе обычной училась, не в специальной. Она и мухи не обидит.» По глазам врачихи было понятно – умолять бесполезно. Оставалось ругаться.
«Везите ее в дурку.»
«Да возила уже,» – разозлилась Оксана. – «Они не берут из-за ноги. Такое, говорят, мы не лечим. А если она тут у нас умрет без необходимой медицинской помощи? Я ее больше никуда не потащу. Не хотите брать, выкидывайте на снег. А я сейчас знакомым телевизионщикам позвоню. То-то будет сюжет для новостей, как вы, свои задницы прикрывая, человека умирать оставляете.»
Врачиха заколебалась.
«Подождите здесь,» – наконец бросила она и ушла наверх. Вернулась через четверть часа в сопровождении еще одного доктора – пожилого и лысого как чупа-чупс. Тот долго листал Наташкину карточку, распухшую до размеров двухтомника «Войны и мира», осматривал ее ногу и задумчиво почесывал подбородок. Оксана молчала, боясь спугнуть удачу.
«Привезите из дурки справку сегодняшним числом, что она не опасна для окружающих и пусть кто-нибудь из родственников постоянно находится с ней здесь,» – велел он.
Оксана приняла его слова за истину в последней инстанции, облегченно выдохнула и снова помчалась в дурку. Пристроив, наконец, Нюшину, она с чувством выполненного долга отправилась домой, из машины позвонив Наташкиной дочери. Девушку до того дня Оксана видела всего несколько раз. Та была общительной, смешливой, глуповатой, ничуть не похожей на тихую, застенчивую дурочку – мать. Ее отец сбежал от Наташки еще до рождения дочери. Но с радаров не пропал. Иногда помогал материально.
Ему же, бедолаге, пришлось хоронить и бывшую жену, которая, проведя в больнице две недели, умерла, и ее мать-пенсионерку – лежачую после инсульта, разбившего ее полгода назад.
«Она умерла от голода и жажды в куче собственного дерьма. Ты можешь себе это представить?» – чуть не рыдала в трубку Оксана. – «Эта дура – Наташкина дочка, в больницу к матери ездила каждый день. Я ведь звонила, проверяла. Была ли там от нее хоть какая-то польза – это другой вопрос. А у нее дома в это время лежала умирающая бабка, которая только мычать и могла. Она за ней не ухаживала, потому что обычно это делала мать. И на вонь внимания не обращала, пока соседи не пришли и полицию не вызвали. Ты можешь себе это представить? О, Господи! Я с ума сойду!»
«Оксанка, ты это брось. Уж тебе себя упрекнуть не в чем,» – пыталась успокоить ее Марина. – «Кто еще стал бы носиться с Нюшиной, как с писаной торбой, пристраивая ее в больницу? Иначе там было бы два трупа. А ее дочь, похоже, еще более придурочная, нежели мать. Вот кому точно в психушку надо.»
«Она уже там,» – мрачно сообщила Оксана. – «По ходу, если окажется, что она одна жить не может, то она там и останется. Или отцу придется что-то решать. Бедный мужик. Даже жалко его. Связался на свою голову с семейкой сумасшедших.»
«Вот уж счастье то ему привалит,» – согласилась Марина. – «А нормальная семья у него есть?»
«Есть. Жена и ребенок. И как я про бабку не подумала?» – снова начала сокрушаться Оксана. – «Ведь даже не екнуло нигде.»
«С чего тебе о ней думать? Все. Забудь и выброси из головы.»
