Дикий Носок
Одноклассницы
Марина. 9-й класс.
Марина сидела в кресле, разбирая мокрые волосы на прядки и заплетая их в тоненькие косички. Шевелюре, которая получалась на следующее утро после этих манипуляций, могла бы позавидовать Анжела Девис. Марине ужасно нравилось. Жаль, что в школу распущенные волосы носить было нельзя.
Сидя в кресле, одну ногу Марина поджала под себя, а второй катала по полу трехлитровую банку с деревенским молоком. Покупать сливочное масло было дорого. Поэтому мать приспособилась покупать молоко и сбивать масло самостоятельно. Процесс был долгим и нудным, но масло получалось вкусным. Вообще, дорого было все: масло, сыр, колбаса, мясо. Бесплатной была только своя картошка. Её в основном и ели.
Дачу, именовавшуюся тогда модным словом фазенда, Марина ненавидела всеми фибрами души. Но была уже достаточно взрослой, чтобы понимать – без дачи им не выжить. Время было такое: безденежное и неопределенное. Время добровольно-принудительного ковыряния на шести сотках пропитания ради. В образке плодовых деревьев, подкормке малины и пасынковании помидоров разбирались все.
Шесть соток, которые взяла мать, располагались в сорока минутах езды на электричке и дачей только назывались. Там не было ничего, кроме одуванчиков и колышков по периметру участка. В первое лето мать наняла забулдыг, те соорудили убогий сарайчик, в котором можно было укрыться от дождя и солнца и хранить инвентарь.
Мать ездила на дачу три раза в неделю: в субботу, воскресенье и вечером после работы по средам – поливать. Марина по необходимости, стараясь ограничиваться одним днем. И пыталась переделать в этот день все материны поручения: вскопать, полить, прополоть, проредить, собрать. Потом, нагрузившись сумками и ведрами, собранный урожай волокли домой. Перетаскать на своем горбу все было, конечно, невозможно. В начале сентября приходилось нанимать машину, чтобы перевезти мешки с картошкой.
«Вставай. Вставай, пошли,» – толкнула увлекшуюся по дороге на дачу в электричке книжкой Марину мать, уже взяв за руку младшего брата. Они стали быстро пробираться к тамбуру. На ходу Марина оглянулась. Так и есть. С противоположного конца в вагон вошел кондуктор. На следующей станции они выскочили на перрон, перебежали с толпой таких же поездных ловкачей в обилеченный уже кондуктором вагон и уселись на жесткую деревянную скамью. Эти перебежки были привычными. В самом деле, не покупать же шесть билетов на электричку: три туда и три обратно? Разориться можно. Весь урожай с дачи не будет столько стоить, сколько проезд за все лето.
Дача выработала у Марины стойкую неприязнь к сельскохозяйственным работам на всю оставшуюся жизнь.
Марина. 9-й класс.
«Да уж Смирнова – красотка,» – укоризненно протянула Галина Викторовна. – «Нашла время.»
«Галина Викторовна, я сегодня не буду фотографироваться,» – скороговоркой произнесла Оксана.
«Об этом не может быть и речи,» – отрезала классная. – «На выпускной фотографии за 9-й класс будут все.»
«Я даже белый фартук надевать не стала,» – растерянно протянула Оксана.
«Значит будешь в черном,» – невозмутимо парировала Галина Викторовна.
Ежегодное ритуальное фотографирование класса происходило на школьном крыльце. Это было удобно. Детей можно было расставить на ступенях друг за дружкой, по росту, чем классный руководитель сейчас и занималась. Оксану в черном фартуке она задвинула в уголок, велела встать бочком и ни в коем случае не поворачиваться лицом к фотографу. Вокруг правого глаза Смирновой расплывался фиолетовый синяк – результат близкого общения с ручкой швабры. Своим понурым видом она не должна была портить общую белофартучную и белобантовую картину. Сама Галина Викторовна встала в первом ряду по центру, придав лицу несвойственное ему обычно чуть удивленно-радостное выражение. Яркое майское солнце слепило глаза.
Марина белые банты проигнорировала. Ей давно хотелось сфотографироваться по-взрослому, красиво. Поэтому в последний момент, перед самым щелчком фотоаппарата, она повернулась вполоборота и чуть закинула голову назад. По ее расчетам именно так она должна была получиться хорошо.
Расчет оправдался на все сто. Она любовалась готовой фотографией каждый день. Ах, если бы только она была на фото одна, без одноклассников, и крупным планом!
«Слышь, Маринка, мой брат сказал, что ты самая пиздатая телка в классе,» – как-то сообщил ей во всеуслышание на перемене Шурик Бузалев.
Комплимент был сомнительным по форме, но бесспорным по содержанию. Она запомнила его на всю жизнь. После школы Шурик предложил ей сигаретку за углом соседней школы. Курить Марине не понравилось, но жест она оценила.
«Первый раз, что-ли?» – покровительственно спросил Шурик.
«Ага,» – закашлялась вновь Марина.
«Привыкай, скоро научишься.»
Марина. 10-й класс.
Вечное противостояние между «ашками», «бэшками», «вэшками» и «гэшками» закончилось. После окончания 9-го класса классы расформировали и сделали всего два: «А» и «Б». Первый гордо именовался физико-математическим, второй с оттенком пренебрежения обычным. Лучшие люди покинули школу налегке и подались в шараги, где учили жизни, а не теоремам. Дышать стало легче.
В физмат Марина, конечно, не пошла. Да и не взяли бы ее туда с тройкой по физике. Новый класс немедленно поделился на группировки по бывшей принадлежности к «ашкам», «бэшкам», «вэшкам» или «гэшкам», да так и существовал два года: взбалтываясь, но не смешиваясь, как любимый коктейль Джеймса Бонда. Новой классухой была биологичка – дама вполне адекватная, если не закалывать ее предмет.
Вот если бы еще от опостылевшей школьной формы избавиться. Надоело выглядеть как горничная в фильмах о дореволюционной жизни: скорбное платье, фартук, только крахмального чепца на голове не хватает. Каждую пятницу отпарывать белый воротничок, стирать его и пришивать обратно. Как же это осточертело! Почему эта дурацкая форма хотя бы не синяя или зеленая? У нее глаза зеленые, ей бы пошло.
Неизменным в 10-м классе оставалось только одно – кликуха. Марине в этом отношении повезло. Имея такую чисто конкретную фамилию, она могла быть только «сорокой» и никем больше. Не худший вариант. Гусева всегда была «гусыней», Астахова – «стахановцем» (прозвище подходило ей удивительно и не только из-за фамилии), больше всех не повезло Сашке Свищевой. С первого до последнего класса она была, разумеется, «свищём».
С другой стороны, если в классе шесть Оль и семь Наташ, их нужно как-то различать между собой. А фамилии – это слишком длинно, официально, по-учительски, будто к доске вызывают. Марина была рада, что ее родители проявили фантазию. Она была единственной Мариной в параллели. Единственными и неповторимыми были также: Саша, Оксана, Елена и Вероника.
Отношения с Бодровой у Марины всегда были сложными. В общем и целом, они как бы дружили. Но поскольку Ольга часто меняла приоритеты: когда, с кем и против кого дружить, то периодически они не дружили. Враждовать с Ольгой было утомительно. Ведь вся ее свита тоже как по команде отворачивалась от Марины, и она оказывалась в вакууме. Жизнь научила ее, что нужно просто подождать. Земля сделает несколько оборотов вокруг себя, максимум пару десятков, и все вернется на круги своя. Рано или поздно Ольге надоест дружить против нее, и она выберет другую мишень: Рудову, Гусеву или Свищеву. Кого-нибудь из ближнего круга. Ведь с тем, кто с тобой не дружит и враждовать не интересно.
В такие периоды Марина прибивалась к какой-нибудь нейтральной компании или одиночке. Например, к Кураковой. Она была новенькой и так и не смогла ни с кем в классе подружиться. Непонятно, правда, почему. Ленка Куракова была вполне нормальной, симпатичной, веселой. И почему только Марина не сошлась с ней на постоянной основе? Может потому, что та ходила в музыкалку и у нее тупо не было времени гулять?
Сейчас и Бодрова и Куракова оказались в другом классе. В 10-м классе Марина прибилась к бывшим одноклассницам. Их было всего четверо. В стае выжить легче.
Марина. 10-й класс.
Компания была опасной. Манила и пугала одновременно. У Марины дух захватывало от собственной крутизны. В нее входили два парня и одна девчонка из параллельного класса, слинявшие из школы после девятого класса: Сарычев Серега, Олешко Олег и Бочкова Танька, и они с Мамедовым. У Олешко и Бочковой была любовь, они «ходили» вместе, как тогда говорили. У Марины с Мамедом вроде как тоже.
Они либо слонялись компанией по улицам, либо торчали у кого-либо в подъезде. Потом Мамедов провожал ее домой, и они долго тискались в подъезде. Границы дозволенного Марина обозначила четко: ниже талии руки не совать. И блюла их жестко, несмотря на жаркий Мамедов шепот: «Ну давай разочек попробуем. Никто не узнает. Только разок.» Марина плыла от его крепких объятий, но головы не теряла. Разочек, как же! Тебе только дай, на следующий день вся школа знать будет. И вообще, не доверяла она Мамеду. А вдруг залетит? Слово «залет» вызывало у нее священный ужас и заставляло осторожничать.
Марине больше нравилась сама компашка, чем Мамедов. Правда раз на раз не приходился. Порой с ними было феерично весело, они дурачились, хулиганили по мелочам, ржали не переставая. А иногда сидели смурные и стухшие, почти не разговаривая друг с другом. И чего собирались?
Олешко Олег был первым красавчиком в параллели. Их дружба с Танькой Бочковой вызывала всеобщее недоумение. Они ходили вместе на удивление давно, еще с прошлого года. Танька сдувала с Олега пылинки. По всеобщему девчоночьему мнению, она даже симпатичной не была, так себе – простушка, Олегу явно не пара. Наверное, давала ему, заключили девчонки, поэтому он с ней и ходил. Спросить у Таньки так это или нет Марина не решалась, все-таки близкими подружками они не были, просто крутились в одной компании. На Олега Марина засматривалась сама. Все те два месяца, что тусовалась с ними, не сводила с него глаз.
Все закончилось в один день. Марина возвращалась из школы. В 10-м классе торчать там приходилось часов до трех. Мать сказала, что поступать она будет на экономический факультет. Туда нужны были математика, география и сочинение. Насчет сочинения Марина совершенно не волновалась. Учить географию было несложно, а порой и интересно. А вот математику, как истинный гуманитарий, Марина ненавидела. Но уроки не закалывала, пытаясь понять в меру своих способностей.
Толпа в торце девятиэтажки, мимо которой пролегал путь домой, уже начала расходиться. На глазах у Марины уехала бутылочно-зеленого, как все они почему-то, цвета «буханка» без опознавательных знаков и милицейский УАЗик. Марина ввинтилась в толпу и привстала на цыпочки. На снегу, утоптанном множеством ног, алели какие-то непонятные пятна.
«Что это? Что тут случилось?» – спросила она у каких-то теток. Теток она не знала, но в толпе люди всегда словоохотливы. Те оживились: «Ты ничего не знаешь?»
«Я только из школы.»
«Ой, деточка,» – хором взвыли обрадованные тетки и торопливо стали ее просвещать. – «Двое: парень и девка с крыши сбросились. Сами прыгнули. От несчастной любви, говорят. За руки держались. Парень то наш, вон из того дома. Олег. Да с тобой, наверное, в школе учился. Не в одном классе? Нет? А девка чужая, подружка его. Молодые то какие! Еще жить да жить! Только увезли. Чуть-чуть ты опоздала. А может и хорошо, что опоздала. Ни к чему такое видеть.»
Жалостливые тетки еще что-то там говорили вслед, но Марина, не дослушав, вывалилась из толпы и побрела к дому. В голове был полный сумбур. Сбросился с крыши? Олег? Сбросился с крыши? Олег? И Танька? Не может быть!
Правда оказалась еще ужаснее. На следующий день по школе распространился слух, что оба были под наркотой. Ширялись. Марина ходила как пришибленная. Знает ли кто-нибудь, что она с ними общалась? Она была единственной в компании, кто остался в школе после девятого класса, и сама точно никому не рассказывала. А кому растрепал Мамедов? Уж он наверняка растрепал. Пусть только появится, она все выпытает у этого придурка. Но тот исчез и больше на горизонте не появился.
«Оно и к лучшему,» – некоторое время спустя думала Марина. – «Будто не было ничего.» «Почему они это сделали? Зачем?» – спрашивала она себя много раз, не находя ответа. Никакой несчастной любви у них не было. Это чепуха. Никто не мешал Олегу и Татьяне быть вместе. С наркотой Марина доселе никогда не сталкивалась, и была девственно наивна в этом плане. Ничего странного в поведении друзей не замечала. Вот только перемены настроения: от отвязной бесшабашности, до беспросветной тоски. Но почему у человека просто не может быть плохого ли хорошего настроения? Дура! Чуть не влипла в такую историю!
Серега Сарычев повесился 1-го января, пока все его семейство отсыпалось после новогоднего празднования. По школе опять настойчиво циркулировали слухи о наркоте. Но кто знает, что там было на самом деле?
Марина. 11-й класс.
Подготовительные курсы в институте Марине ужасно нравились. Она добросовестно исписывала толстые тетради за лекторами, диктовавшими не как в школе, а по-взрослому, по-институтски быстро. Она балдела от огромных лекционных аудиторий, в которых скамьи поднимались амфитеатром, от тишины пустых гулких коридоров по вечерам, когда проходили занятия, от монотонно гудящих ламп под потолком, от раскорячившихся на подпорках в фойе монстер в громадных деревянных кадках, от ощущения своей собственной взрослости и солидности. В общем, в институте ей ужасно нравилось. Только бы поступить. Желание стать своей в этом месте подстегивало к учебе сильнее, чем угрозы и увещевания матери.
Но учебой занимались не все в 11-м классе. Кое-кто занимался сексом. Закономерный результат этих занятий стал очевиден самым наблюдательным в марте месяце. До Марины сей факт дошел только в апреле, когда живот Астаховой, туго обтянутый черным школьным фартуком, уже торчал вперед яичком. Если учителя и пребывали в шоке, то в легком. Беременные школьницы иногда случаются. От них стараются поскорее избавиться, сплавив в вечерние школы. Но поскольку до выпускных экзаменов оставалось всего ничего, то Астаховой позволили остаться и закончить школу.
Марину то и дело обуревал злорадный смех. Ну надо же, не везет Галине Викторовне с любимчиками. Они то и дело ее подводят. Ладно она, Марина. Но Астахова то какова! Спортсменка, комсомолка, умница, красавица, дура набитая, залевшая, небось, с первого раза и мозолящая теперь глаза классной своим пузом. Почему-то проститутками оказываются вовсе не те, кого порой за глаза называли так даже учителя за чересчур короткие юбки и яркую помаду.
Астахова не постеснялась прийти даже на выпускной, будучи уже на 8-м месяце беременности. В пышном розовом платье она напоминала торшер на тонкой ножке. К следующим новогодним праздникам еще две Марининых одноклассницы обзавелись младенцами. А значит на выпускном они тоже были уже беременны. Марину демографический взрыв, к счастью, миновал. Она поступила в институт, сдав сочинение и географию на «отлично», а математику на трояк. Этого хватило. И погрузилась с головой в новую, взрослую, студенческую жизнь. На курсе было 180 человек. С удивлением Марина обнаружила в числе сокурсниц Смирнову Оксанку и Куракову Ленку.
Марина. 11-й класс.
До того, как Марина с головой погрузилась в студенческую жизнь, в жизни теперь уже бывшего ее класса произошли два события.
Во-первых, Ясинская Наташка вышла замуж. Случилось сие знаменательное событие в начале сентября. Через десять лет Марина ловила себя на мысли, что лица Ясинской толком и не помнит. В памяти отложились только вытравленные добела локоны и бесконечной длины ноги. Поставленные на высоченные каблуки, они устремлялись в космос. Свое главное достоинство Наташка не преминула продемонстрировать даже в свадебном платье, сломав все каноны. Традиционным в платье был разве что цвет – белый. Все остальное любопытствующую публику шокировало. Впереди юбка была облегающей и короткой по самое не могу, как говорится. Позади она волочилась пушистым шлейфом по асфальту. На голове у Натальи была атласная шляпка, украшенная длинными перьями. Голые плечи и длинные перчатки дополняли картину. Выглядела она как голливудская звезда.
Никого из одноклассников Наташка на свадьбу не позвала. Хотя праздновалась она с размахом. Гостями были преимущественно братки, коллеги жениха по цеху. Жених был плечист, коротко стрижен и чисто конкретен. В честь женитьбы он сменил привычный спортивный костюм на двубортный. На его крепкой шее даже в день свадьбы тускло поблескивала золотая цепь в палец толщиной. Братки, взявшие в осаду дом невесты своими многочисленными «девятками», вели себя шумно, развязно, по-хозяйски. Из каждого открытого окна неслась музыка и, сливаясь вместе, превращалась в невыносимую какофонию.
Все балконы соседних многоэтажек были облеплены любопытными. Марина тоже торчала на своем, не в силах унять любопытство. Как выяснилось позже, брак случился даже не по залету, что было совсем уж удивительно. Повыпендривавшись, братки выкупили невесту и покинули двор. Дальнейшее веселье проходило в кабаке. Потом случилось и вовсе немыслимое, что только в кино и бывает – свадебное путешествие. На Канарские острова. Звучало также нереально, как на Луну. Завидовала Марина Ясинской (хотя после бракосочетания, наверное, уже и не Ясинской) страшно. Но недолго.
Браток – профессия опасная. Через четыре месяца Наташкиного мужа расстреляли в машине вместе с двумя подельниками и женой. Конкурирующая группировка подошла к вопросу расчистки территории добросовестно. Выживших не было. Хоронить Наташку выносили из того же подъезда, что четырьмя месяцами ранее выдавали замуж. Её мать не позволила хоронить единственную дочь рядом с супругом, справедливо полагая его виновным в смерти дочери. Поэтому упокоились они на разных кладбищах.
Похороны Марина тоже наблюдала с балкона. Хотя проводить покойного приглашения на требуется, пойти не решилась, побоялась. Было страшно увидеть такую красивую, цветущую Наташку холодной и неподвижной, точно сломанная кукла в мусорном контейнере.
Ну а во-вторых, двумя неделями раньше будто киношной свадьбы Ясинской Лешка Машков, отмечая день рождения, угнал вместе с дружками машину – покататься. По пьяни, разумеется. Машину они угнали вместе с водителем, так как управлять ей ни один их них не умел. Когда пьяная компания, накатавшись и насовав на прощание водителю в рыло, высадилась для продолжения банкета в гаражах, тот немедленно вызвал милицию. Там, в гаражах, компанию и повязали. Машкову дали пять лет. И уж о нем Марина ничуть не переживала. Туда ему и дорога, придурку.
Было удивительно, каким странным вдруг стал мир вокруг. Еще несколько месяцев назад они были школьниками в обрыдшей форме. Все одинаковые, будто горошины из одного стручка. Кто-то чуть умнее, кто-то чуть глупее. Один вредный, другой хитрый, третий простоватый. Вот и вся разница. Как же все переменилось. Машков сидит, Астахова нянчит младенца, Рудова, будучи почти что на сносях, торгует квашеной капустой на рынке. В отличии от родителей Астаховой, мать Рудовой выставила ее из дома, сняв комнату в общаге. Мужа тоже не наблюдалось. А Ясинская и вовсе мертва. Получается, что у нее, Сороки, жизнь складывалась совсем неплохо.
Глава 2. Институт. Так устроена жизнь.
Марина. 1-й курс.
В мечтах Марина неспешно вышагивала в развивающемся плаще и на каблуках по институтским коридорам. На деле в спортивных штанах и непромокаемой ветровке каждое утро в течении целого месяца тряслась в автобусе, который вез первокурсников «на яблоки». С одной стороны, хорошо, что не на картошку. С другой, пока их гоняют на сельхозработы, как подневольных негров, похолодает, и новый плащ обновить не удастся.
Поскольку человек – животное стадное, бывшие одноклассницы, в школе общавшиеся постольку-поскольку, в институте немедленно скорешились. Компания их: Смирнова, Куракова и Сорокина – была вполне самодостаточной. Группа оказалась не дружной. Всё спошь отличники-индивидуалисты. А может в институтах такой дружбы, как в школе просто не бывает? Вот с кем успеешь познакомиться и подружиться до окончания школы, с теми на всю жизнь и останешься? Так и случилось. За одним исключением.
Этим исключением была Рябушинская Ирина. Ирина была живым воплощением уже с большим скрипом, но работающих еще тогда социальных лифтов. Девушка из деревни, самой настоящей, находящейся где-то в медвежьем углу, умница, красавица, золотая медалистка, дочь очень простых родителей. Держалась она поначалу особняком. Но не из-за заносчивости, а, как выяснилось позже, вследствие природной стеснительности.
На первой же лабораторной работе, когда группе было велено разбиться на несколько подгрупп, Марина покрутила головой в поисках не вредных компаньонов и неожиданно для самой себя сказала: «Ирина, ты одна? Иди к нам. Четвертой будешь.» Ирина подсела, да так и осталась.
Жила Рябушинская в общаге с соседкой-третьекурсницей по фамилии Маслова и периодически пугала домашних девочек ужасами общежитских будней: бесцеремонными тараканами, пикирующими с потолка прямо в тарелку с супом; царящими там свободными, в сексуальном смысле, нравами; затяжными соседскими попойками и воровством варящихся сосисок.
