Чарльз Стросс
Оранжерея

Я снимаю всю новую одежду, обувь и спускаюсь вниз в таком виде. Вытряхиваю покупки из чемодана, несу их в свою комнату и прячу в шкаф. В шкафу места достаточно для объема вещей, десятикратно превосходящего мой текущий. Это немного озадачивает. Сейчас мне неохота возиться с примеркой – чувствую себя слишком плохо. Сэм меня демонстративно игнорирует (защитная реакция, наверное). Мы живем в сумасшедшей экспериментальной реальности, не имеющей смысла, и у меня даже не будет шанса узнать, думают ли все остальные, что это сумасшествие, пока не наступит послезавтра.

Я сажусь читать объяснения на планшете о том, как специализация согласовывалась с реальной работой в обществе темных веков, то и дело недоуменно морщась. Вдруг от низенького столика рядом с моей кроватью доносится трезвон. Я недоуменно озираюсь, а мой планшет выдает сообщение: «ОТВЕТЬТЕ НА ЗВОНОК».

Ого, а я не знала, что у меня есть персональный телефон. Некоторое время я шарю вокруг себя, потом нахожу-таки коренастый гаджет на шнуре, который следует держать у лица.

– Да-да? – спрашиваю я у динамика.

– Р-рив! Это… ты!

– Касс? Кей? – спрашиваю я, на мгновение забыв правило имен.

– Рив! Ты должна мне помочь! Он просто чокнутый!

– А?..

– Если я останусь – уверена, он снова меня изобьет. Надо куда-то уйти!

Мне уже приходилось слышать, как звучит паника, и это – она самая. Касс (или Кей – я никак не могу отделаться от мысли, что это она) в отчаянии. Но почему?

– Где ты? – спрашиваю я. – Что происходит? Успокойся и расскажи мне все.

– Мне нужно уйти отсюда, – настаивает она, ее голос надламывается. – Он сошел с ума! Прочитал инструкции и прямо помешался на этих бонусах. Говорит, не даст мне спуску, а то я буду правила нарушать. Сегодня утром он ушел, запер меня и забрал мой бумажник – он все еще у него! – а когда вернулся, пригрозил, что побьет меня, если я не приготовлю ему еду. Говорит, что для получения максимального количества баллов самка должна подчиняться самцу, а если я не сделаю то, что сказано в инструкциях, он мне всыплет… а-а-а, он идет сюда!

Гудки.

Я остаюсь с трубкой в руках и с ужасом смотрю на стену за кроватью. Бросаю трубку и бегу вниз, в гостиную.

– Сэм! Мы должны что-то сделать!

Сэм отрывается от своего планшета.

– Что такое?..

– Это Ке… Касс! Только что звонила. Ей нужна помощь! Она не может себя защитить!

Сэм откладывает планшет.

– Ты уверена? – тихо спрашивает он.

– Ну да! Так она мне сказала! – От ярости меня всю трясет. Если я когда-нибудь отловлю шутника, который лишил меня всей силы верхней части тела, клянусь, пришью его голову к телу ленивца и заставлю пробежать трек на выносливость. – Мы должны что-то сделать!

– Например?

Я тушуюсь.

– Не… не уверена. Она хочет уйти. Но…

– Ты проверяла совокупный рейтинг команды?

– А… нет. При чем тут рейтинг?

– А ты проверь, – загадочно бросает Сэм.

– Ладно, секунду. – Я обращаюсь к модему, запрашиваю показатели. Результат меня слегка озадачивает. – Эй, у нас все… как-то слишком… хорошо. Даже после того, как я… – Тут я запинаюсь.

– Ну да, если посмотреть промежуточный итог – выходит, мы получаем уйму очков рейтинга за формирование «стабильных нормированных отношений». – Его щека слегка подергивается. – У Касс и этого ее… Майка… хороший вклад.

– Но если он причиняет ей боль…

– Итак, давай поверим ей на слово. Но что мы можем сделать? Если изолируем их друг от друга, командный счет упадет на 100 очков. Рив, может, ты не обратила внимание, но все заметили твое маленькое чудачество в ресторане. Оно вписано в статистику красной циферкой. Вызвало настоящий переполох. Если будем делать то, что сто́ит участникам эксперимента стабильных отношений, некоторые из них – не я, а те, что одержимы итоговыми бонусами, – начнут нас ненавидеть. И, как ты указала ранее, мы застряли здесь на следующие три раза по триста мегасекунд.

– Вот холера! – Я смотрю на Сэма. – А ты?

Он с бесстрастным видом уточняет со своего дивана:

– Что я?

– Ты бы тоже стал меня ненавидеть? – тихо спрашиваю я.

Он на мгновение задумывается.

– Нет. Не стал бы. – Пауза. – Однако я желал бы видеть чуть больше осмотрительности с твоей стороны. Действуй спокойно, сперва обдумывая; сделай вид, что ты, по крайней мере, пытаешься адаптироваться к местным укладам.

– Конечно. Но что я должна думать о Касс? Если этот ублюдок Майк использует на ней свою большую физическую силу…

– Рив. – Сэм снова колеблется. – Я с тобой вообще-то согласен. Но сначала нам нужно понять, что делать. Может ли она отвязаться от него без нашей помощи? Если так, сделает все сама, и это будет ее выбор. Если нет, что мы можем с этим поделать? Первые ошибки давно аукаются нам. Если Касс не находится в непосредственной опасности, лучше всего заставить действовать всю команду, а не единоличничать.

– Но в данный момент мы должны помешать ему сделать что-нибудь с ней. Разве нет? – Не знаю, что на меня нашло. Я чувствую себя беспомощной и ненавижу себя за это. Я должна пробраться в дом этого подонка, выбить дверь и организовать ему полное брюхо холодного свинца. Или, если это не удастся – спланировать хитрый двойной набег, увести жертву в безопасное место, заминировать ванную врага или хотя бы насыпать ему зудопорошок в постель. Между тем я просто покричала, впала в истерику и вылила все это на Сэма. Мне не хватает обычной сети ресурсов и навыков, к тому же окружение навязывает мне свои решения проблем. Среда создана, чтобы навязать нам несправедливые гендерные роли, так что я… просто качаю головой.

– Чего мы точно не хотим – так это чтобы кто-то подумал, будто битье членов команды – отличный способ набрать очки, – задумчиво говорит Сэм. – Ты представляешь, как нам организоваться?

Я призадумываюсь.

– Позвони ему, – выпаливаю я прежде, чем идея полностью созрела в голове. – Да, просто… позвони ему. – Я смотрю в сад. – Скажи, что мы увидим его и Касс в церкви послезавтра. Незачем распаляться. В планшете сказано, что туда надо элегантно одеваться и красиво выглядеть. Такой обычай. Скажи ему, что мы потеряем очки, если Касс будет плохо выглядеть. Ведь мы – разные люди, а рейтинг общий. – Я поворачиваюсь к Сэму. – Как думаешь, этого хватит, чтобы Майка проняло?

– Если он не законченный самодур, должно хватить. – Сэм кивает и встает с дивана. – Иду звонить, прямо сейчас. – Он умолкает вдруг: – Рив?

– Да?

– Не могла бы ты… ты меня нервируешь, когда так улыбаешься.

– Извини. – Я тоже выдерживаю паузу. – Сэм?

– Что?

Я молчу какое-то время, пытаясь понять, сколь многое я могу спокойно ему рассказать. Но потом мысленно пожимаю плечами и говорю все сразу. Я не думаю, что Сэм – хладнокровный убийца, за чьи услуги платят враги моего прежнего «я».

– Я знала Касс. Вне эксперимента, до того, как мы, э-э-э, вызвались в него добровольцами. Если этот гребаный тряпка-мужик что-то сделает с ней, я… в этом теле… я не смогу вонзить зубы достаточно глубоко в его глотку, чтоб ему весь остаток жизни пришлось кушать задницей, но… я придумаю что-нибудь другое. Что-нибудь с фитильком. И знаешь, как оно со мной бывает, Сэм?

– Как?

– Я могу проявлять чудеса изобретательности, когда дело доходит до насилия.

5. Церковь

Сэм берет трубку в холле и просит оператора соединить его с домом Майка. Сидя на верхней ступеньке лестницы, я готовлюсь подслушать их диалог.

Но никакого диалога, собственно, не выходит – какое-то время Сэм пытается, судя по всему, не выйти из себя, а потом просто раздосадованно грохает трубку на рожки и возвращается в гостиную. Остаток вечера я стараюсь избегать его, погружаясь в черную депрессию, размышляя снова и снова, не усугубила ли я положение Касс, втянув в ее дело Сэма.

Балльно-рейтинговая система. Коллективная ответственность. Стабильные пары. Групповое давление. И так – пока голова не закружится. По общему признанию, я привыкла к тому, что в повседневной жизни есть правила – по крайней мере, в мирное время, – но кажется совершенно неприличным, что они настолько буквальны. Общества построены на тихом понимании, подталкивании локтем, подмигивании и – чрезвычайно редко – проверке правовой базы. Я привыкла постоянно разбираться в том, что работает, поэтому нынешний опыт – лобовое столкновение с полностью сформированным набором правил – стал для меня сильным шоком.

Я могла справиться с ним получше, если бы меня не заключили в тело, которое явно не подходит. Обычно я не осознаю собственный рост или силу и меня не интересуют мезоморфные модификации, но я также не стала бы сознательно делать себя маленькой и хрупкой. А еще мой организм балансирует на грани недоедания. Когда я смотрю в зеркало в ванной, почти вижу ребра под подкожным слоем жира. Я не привыкла чувствовать себя такой худой – надо потолковать по душам с тем, кто это со мной вытворил… Ха-ха, но я не смогу с ним ничего сделать, верно?

– Какие придурки, – мрачно бормочу я, затем иду на кухню посмотреть, есть ли там что-нибудь с высоким содержанием белка.

Позже я захожу в подвал. Там стоят какие-то машинки. На планшете написано, что они для домашнего обслуживания. Я размышляю над устройством для чистки одежды. В нем есть что-то примитивное и механическое – жесткая форма, заданная раз и навсегда. Это ведь даже не настоящая машина – пластичная, вариативная, адаптирующаяся к хозяйским потребностям. Она не реагирует, когда я говорю ей начать стирку одежды. Безнадежно глупая вещь.

В глубине подвала нахожу еще кое-что – скамейку с прикрепленными рычагами, для кропотливого наращивания мышечной массы верхних конечностей. Я немного скептически отношусь к ней, но на планшете отмечено, что люди темных веков должны были развивать свои мышцы с помощью регулярных подъемов тяжестей и других упражнений. Я нахожу руководство к этой машине, и через несколько секунд мне удается превратить собственное тело в дрожащее, насквозь пропитанное потом желе. Этакая психологическая пытка – наглядный урок того, как я слаба.

Поднимаюсь наверх, принимаю душ, засыпаю беспокойным сном: меня преследуют сновидения, в которых я тону, и видения Кей, тянущейся ко мне всеми своими руками с мольбой о чем-то непонятном. Уже не говоря об отголосках чего-то ужасного: иммигранты размахивают оружием, кричат и просят, чтобы их протолкнули через врата ада. Я резко просыпаюсь и полчаса лежу в темноте, дрожа от холода. Что со мной творится?

Я – пленник другого мира. Правду говорят: чужое прошлое – потемки. Правда, обычно имеют в виду совсем другое.

* * *

Когда я стою утром на кухне и пытаюсь расшифровать инструкцию к кофемашине, звонит телефон. Терминал находится в вестибюле, поэтому я иду туда и отвечаю на звонок, гадая, что случилось.

– Входящий вызов для Сэма, – жужжит искусственный голос. – Сэма Брауна просим к телефону.

Я один миг смотрю на трубку, затем – в сторону лестницы.

– Это тебя! – кричу я.

– Уже иду. – Сэм спускается, минуя разом по две ступеньки.

Я передаю ему трубку.

– Да? – Он прислушивается. – Не понимаю. Можете повторить? А-а-а. Да-да, могу.

Когда слушаешь разговор по одному из этих старых телефонов, возникает жуткое ощущение. Они, эти телефоны, существуют в странном пространстве – полудуплексной информационной среде, лишенной должной конфиденциальности.

Сэм слушает инструкции – сначала удивленный, потом раздраженный. Наконец он вешает трубку.

– Ну, чего ты возишься! – говорит он покровительственно.

– Пытаюсь сварить кофе, – парирую я. – Подойди сюда и покажи мне, что к чему.

– За мной выслали такси. У меня полчаса – это примерно две килосекунды, да?

– Кто выслал? – спрашиваю я. В кишках все сжимается от беспокойства.

– Меня устроили на временную работу, – объясняет Сэм. – Отправляют на тренинг. Я должен узнать, как здесь устроена система труда. Позже мне, вероятно, поручат что-то конкретное.

– Хм. – Поворачиваюсь к кофемашине, чтобы он не заметил, как я хмурюсь. Если это бак гидроокиси, где-то обязательно должен быть инжектор Вентури… Собранные металлические детали этой штуки мне так же непонятны, как и разобранные. – Я должна что-то сделать? Меня тоже позовут?

– Не думаю. – Сэм колеблется. – Ты можешь попросить работу, но никто этого не ждет. И в моем… мануале написано, что это отправная точка. – Он не выглядит как человек с переизбытком счастья на душе. – Нам платят коллективно, – добавляет он через несколько секунд.

– Что? Хочешь сказать, тебя заставляют работать, а мне будет просто так причитаться половина оплаты?

– Да.

Я качаю головой и снова обращаюсь к кофемашине. Через некоторое время довожу ее до того, что она издает булькающе-скулящие звуки и начинает подтекать коричневатой жидкостью. Я смотрю в изумлении. А чашку сначала сделать?

Вот я тупица – здесь же нет ассемблеров. Торопливо роюсь в шкафах, нахожу пару чашек и ставлю одну из них под носик.

– Тупица, тупица, – приговариваю я, не зная, подразумеваю себя или конструктора этой машины, давным-давно умершего.

Вскоре подъезжает такси, и Сэм отправляется на свой тренинг. Я недолго брожу по дому и пытаюсь узнать, что в нем для чего служит. Оказывается, стиральная машина имеет физические переключатели, которые нужно настроить, чтобы она правильно работала. Это сугубо для воды, а еще нужно добавить к одежде так называемый «порошок», вместо того чтобы выставить нужную настройку на ткань. О тканях, созданных для жизни, я уже прочла на планшете, и меня немного мутит после этого – есть что-то потустороннее в ношении одежды из мертвых животных. Существует штука под названием «шелк», которая, по сути, представляет собой рвоту насекомых; от одной мысли о ней у меня мурашек по коже бежит еще больше. В общем, здесь нужно носить только искусственное.

Вскоре мне становится скучно. Дом совершенно некоммуникативный (в реальной жизни я бы назвала его аутичным), а развлекательные ресурсы, мягко говоря, примитивны. Я пытаюсь позвонить, думая, что свяжусь с Касс и посмотрю, как она себя чувствует. Это безопасно – Майк, скорее всего, тоже отбыл на тренинг. Но телефон отвечает лишь идиотским «пип-пип» пару долгих минут (я пытаюсь привыкнуть к странным древним единицам времени). Может, она спит или пошла по магазинам? Или вообще мертва? На мгновение я задумываюсь: вдруг после того, как Сэм позвонил, Майк саданул ее головой о тренажер и разрезал на куски в подвале. Или задушил во сне.

Почему меня преследуют эти ужасные фантазии? Со мной что-то серьезно не так. Во многом потому, что я чувствую себя в ловушке. Изолирована, заперта в загородном доме, а мой муж ушел на работу. Нет, неправда: на самом деле меня ищет злоумышленник или убийца, потому что… что? То, что произошло до операции с памятью? Я застряла в изоляции и борюсь с собственным невежеством – просто смех.

Я должна убраться отсюда.

Через десять минут я стою на крыльце в ботинках и брюках, не соответствующих здешнему дресс-коду. На плече у меня сумка, в которой лежат бумажник и самый острый нож, какой я нашла на кухне. Смехотворное оружие, учитывая состояние мускулов моих рук (они болели так, будто я разрабатывала их молотком), но пока у меня нет ничего лучше. Если повезет, преследователи окажутся в такой же ситуации и я получу время для подготовки, прежде чем они решат сделать свой ход.

Правило первое в списке хорошо подготовленных беглецов – знай отходные пути.

Я не вызываю такси. Вместо этого иду на обочину дороги и оглядываюсь. Район тихий и немного странный. С обеих сторон растут огромные лиственные деревья, а прямо за садом, прилегающим к дому, растительность становится дикой и неухоженной. Незримые беспозвоночные стрекочут там как сломанные механизмы. Силюсь вспомнить, в каком направлении нас увозило такси. Вон в том. Я поворачиваю налево и иду по обочине дороги, готовая отпрыгнуть, если вдруг появится машина.

Вдоль дороги есть другие дома. Они примерно того же размера, что и наш – группы прямоугольных ящиков с отверстиями, закрытыми стеклом в рамах, и странно изогнутыми крышами. Они выкрашены в самые разные цвета, но все равно выглядят блеклыми и дикими, как сброшенные гигантскими моллюсками раковины. Ни в одном из них не наблюдается никаких признаков жизни, так что, думаю, их роль сугубо декоративна. Я понятия не имею, где живет Касс, – досадно. Я могла бы пойти к ней в гости. Может, от меня до нее – рукой подать. К сожалению, каталогизатор – лишь одна из служб, которую убрали из моего модема, и Сэм был однозначно прав, упомянув дикую «территориальность» древних. Если они вызывали стражей порядка лишь за то, что кто-то плохо одет на публике, что у них полагается за вторжение на чужие владения?

Пройдя несколько сотен метров, я достигаю возвышенности. Дорога продолжает идти горизонтально, входит в крутой ров и наконец ныряет в темный тоннель на склоне горы. Взглянув в сторону, я вижу, что с деревьями что-то не так. Вот он, похоже, – край нашей симуляции. С трудом представляю, что у меня под ногами – сложная техника, заключенная в оболочку из строительного алмаза; цилиндр длиной в милю, вращающийся в пустоте, ледяной тьме космоса. Пустота следующие несколько десятков миллионов километров, затем – коричневый карлик, немногим больше газового гиганта, далее – десятки триллионов километров до ближайшей звездной системы. Масштаб – мой первый враг.

Я вхожу в тоннель и вижу перед собой поворот, после которого становится очень темно. Это тревожно: я не заметила несуразности с ним, хотя чутко отслеживала все, что хоть как-то выбивалось. Двигаю правой рукой по изгибу стены тоннеля, ввинчивающегося в темноту; иду медленно; метров через пятьдесят он начинает уходить в другую сторону. Прохожу еще один поворот, уже видя свет в конце, и вскоре бреду по дороге, по обеим сторонам от которой стоят здания, отличающиеся по форме и размеру. Передо мной – табличка со словами ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДЕРЕВНЮ (деревня – это маленький городок, а центр – деревенский район с магазинами – по крайней мере, я так себе это представляю).

Я много чего успела прочитать как примерная гражданка и знаю: есть несколько магазинов, в которые мне нужно наведаться. Для начала – строительный. Дело в том, что древние люди не могли просто попросить какой-то нужный шаблон у ассемблера, а должны были сами создавать объекты из простых компонентов. Это означает необходимость инструментов для работы. Солидный набор инструментов на удивление легко превратить в хороший арсенал. Пока не раскрою свою личность, вероятно, здесь я в безопасности, но «вероятно» недостаточно, когда альтернатива – смерть. В любом случае я все равно не сплю по ночам, потому что боюсь этого.

В хозяйственном магазине я провожу около получаса, обнаруживая, что продавцы-неписи не запрограммированы запрещать женщинам покупать топоры, ломы, катушки со стальной проволокой, аппараты для дуговой сварки, вспомогательное оборудование для механической обработки и любой другой инструмент, который находится в поле зрения. Набор, который я покупаю, сто́ит дорого, он огромный и очень тяжелый, но мне говорят, что все это привезут сами и установят в нашем гараже – вспомогательном здании, доступном снаружи, где я еще не была. Я благодарю персонал и добавляю к заказу несколько кусков необработанного металла да пару отрезков пружинной стали.

Когда я выхожу из магазина с заказанным для дома основным инструментом и топором, спрятанным под пальто, ближайшее будущее выглядит гораздо более оптимистичным. Утро ясное и теплое: из лиственных деревьев между зданиями доносятся крики маленьких пернатых динозавров. Впервые с тех пор, как я сюда попала, чувствую себя хозяйкой собственной судьбы.

И именно в этот момент я сталкиваюсь с Джен и Энджи, идущими рука об руку по тротуару к деревенскому зданию с вывеской над дверью «РЕТРОКАФЕ».

– О, Рив, привет! – Джен спешит навстречу, широко раскинув руки, чтобы обнять меня, а Энджи с тонкой улыбочкой ловит ее сзади за руку и осаживает.

Крепко обнимаю ее, надеясь, что топор она не почувствует, но – увы.

– Что на тебе надето? И… что это там у тебя?..

– Я ходила в строительный магазин, – объясняю я, принужденно-вежливо улыбаясь. – Раньше я покупала Сэму разные инструменты для этого, как его… для сада, и они не помещались в мою сумочку, поэтому пришлось сунуть топор в чехол, а чехол – за пояс, вот. – Определенно, надо попрактиковаться во вранье. – А что у вас?

– У нас все здорово! – довольно сообщает Джен, отпуская меня.

– Хотели зайти, по кофейку пропустить, – добавляет Энджи. – Пойдешь с нами?

– Конечно, – соглашаюсь я. Нет культурного способа сказать им «нет». Кроме того, я не контактировала ни с одним человеком, кроме Сэма, в течение ста килосекунд и хотела бы узнать, что у них на уме. Поэтому я иду за ними в «Ретрокафе», где мы сидим в боксе, выложенном блестящим красным винилом, за белоснежным полимерным столом, а официанты то и дело спрашивают, чего мы желаем.

– Как идет адаптация? – спрашивает Энджи. – Мы слышали, у тебя вчера были проблемы.

– Слышали-слышали, милая. – Джен улыбается, кивая. На ней – ярко-желтое платье и шляпа на голове, чем-то напоминающая баллистический шаттл. Она нанесла на лицо порошковую краску, чтобы улучшить цвет губ (красные) и ресниц (черные), и на ее коже распылено что-то, пахнущее как взрыв в цветнике. – Больше не повторится?

– Нет, конечно, – фыркая, отвечает за меня Энджи. – Такое бывает лишь поначалу. Пару раз, наверное, со всеми случалось, я ж права? – Она искоса смотрит на официанта. – Мне двойной шоколадный латте со льдом, из натуральных бобов, со взбитыми сливками и без сахара.

– Мне то же самое, – успеваю сказать я, прежде чем Джен начинает перечислять все пункты прейскуранта над прилавком, меняя каждое предложение три раза. Она долго не умолкает, а я тем временем смотрю на Энджи. На ней – пиджак с юбкой. Здесь такая комбинация зовется «костюмом», хотя женский костюм отличается от мужских. Энджи смотрится серьезнее, чем Джен, но блестящие куски металла, прикрепленные к мочкам ее ушей, смазывают впечатление. Полагаю, это должны быть украшения, хотя выглядят эти чужеродные вставки довольно болезненно.

– Что это в ушах? – спрашиваю я.

– Называется «серьги», – объясняет Энджи. – Тут есть салон, где протыкают уши, а потом в них можно вешать разные украшения. Как только дыры заживают, – добавляет она, слегка морщась. – Они пока немного болят.

– Погоди, ты хочешь сказать, что оно не приклеено к коже… и материя уха не наращена поверх него? И еще оно… из металла, да?

– Да, – говорит она, бросая на меня странный взгляд. Я не знаю, что на это ответить, но, к счастью, отвечать не нужно: Джен разбирается со своим многоступенчатым заказом и поворачивается, сосредотачивая все внимание на нас.

– Я так рада, что мы встретили тебя сегодня, дорогая! – щебечет она, подаваясь ко мне вперед. – Я навела кое-какие справки – так вот, мы здесь – далеко не единственная группа испытуемых. Их шесть, и все они завтра соберутся в церкви. Нам не хотелось бы, чтобы кое-кто нас подвел!

– Ты на что намекаешь? – спрашиваю я ошеломленно.

– Она говорит, что придется соблюдать приличия, – сообщает Энджи, одаряя меня еще одним выразительным взглядом, не поддающимся толкованию.

– Не понимаю.

Джен чуть хмурит брови.

– Дело не только в том, что случилось вчера, – подчеркивает она. – Каждый имеет право на маленькую промашку. Но, оказывается, в дополнение к усреднению баллов в группе, каждая группа в приходе может рассказать о том, чего достигла за прошедшую неделю. Другие группы будут оценивать чужие успехи и голосовать за начисление и списание бонусных очков.

– Рекуррентный сценарий дилеммы заключенного с прикрученной коллективной ответственностью, – добавляет Энджи, как раз когда непись-официант крутит кран у одного из полированных стальных резервуаров за барной стойкой, рождая шипение гидравлики. – По мне, весьма элегантное решение.

Дерьмовое, так и вертится на языке, но я лишь сдержанно киваю и говорю:

– О да, оно и видно.

– Придется защищать ваше вчерашнее поведение, а другие группы могут или накинуть нам очков, или вычесть их – в зависимости от того, считают ли они, что мы этого заслуживаем. И от того, думают ли они, что мы затаим обиду, когда наступит их очередь на обсуждение.

– Коварненько.

– О да.

– Именно поэтому, дорогая, – вновь берет слово Джен, – ты не станешь появляться на людях, нарушая дресс-код, и положительно раскаешься во вчерашней глупой ошибке – можно без грязных подробностей. И мы, само собой, внесем свою лепту, поддержав тебя и постаравшись похоронить дело так глубоко, как сможем, под грудой грехов остальных групп. Не так ли? – Она смотрит на Энджи. – Мы – новая группа, и нас, как чую, будут подначивать. Одна Касс уже порядочно набедокурила.

– А что не так с Касс? – настораживаюсь я.

– Она не приживается, – говорит Джен.

Энджи явно хочет что-то добавить, но Джен еле заметным жестом пресекает ее.

– Если она будет тебе названивать и нести чушь – просто игнорируй. Она делает это лишь для того, чтобы привлечь внимание, и скоро прекратит.

– Она сказала мне, что Майк угрожает ей, – говорю я, глядя Джен в глаза. Непись-официант тем временем приносит нам первую кофейную чашку.

– Вот как? – Джен отвечает прямым суровым взглядом, и на ее лице ясно проступает стальная жестокость. – Какое нам до этого дело? Группа пострадает из-за их размолвок. И это еще фигня в плане последствий.

– А что еще не так?

– Социальный рейтинг повышается за занятие сексом, – говорит Энджи застенчиво-нейтральным голосом. – Ты еще не поняла?

– За секс, говоришь. – Я, наверное, кажусь возмущенной или шокированной, или что-то в этом роде, поскольку сталь исчезла из мины Джен, уступив место тупой веселости.

– Только с твоим мужем, дорогая. – Она отпивает кофе и оценивающе смотрит на меня. – Мы заметили еще кое-что. Я не хочу вас с Сэмом торопить, но…

– Кого я трахаю – не твое дело, – прямо говорю я. Мне приносят кофе, но сейчас я не чувствую жажды. Мой рот такой сухой и едкий на вкус, будто я только что прожевала полкило сырых кофейных зерен. – Я подобающе оденусь на церковное собрание и скажу всем присутствующим, что клянусь исполнять правила и следовать обычаю. Но… – Я стучу ладонью по столу перед кофейной чашкой Джен – в опасной близости. – Никто и никогда не станет указывать мне, чем я должна заниматься за опущенными шторками. Идет? Я постараюсь не стоить вам слишком больших штрафов, ребятушки, но и только.

Повисает ледяная пауза. Я делаю неосмотрительно большой глоток горячего кофе и обжигаю нёбо.

– Ну, я понятно выразилась? – уточняю на всякий случай.

– Кристально ясно, дорогая. – Глаза Джен блестят неподдельной злобой.

Я заставляю себя ответить ей улыбкой:

– А теперь, может, найдем, о чем цивилизованно поговорить, пока будем пить кофе и есть пироженки?

– Хорошая идея, – блеет Энджи. Она выглядит слегка потрясенной. – После обеда как насчет того, чтобы купить тебе что-нибудь подходящее для похода в церковь? На всякий случай. Между тем я хотела узнать, пользовались ли вы с Сэмом своей стиральной машиной? У нее есть некоторые интересные особенности… – И вот она уже как ни в чем не бывало обсуждает методы подсчета очков в женском мире, генерируемых теорией игр и контролируемых нелепой групповой порукой.

Когда ланч подходит к концу, мне кажется, я раскусила обеих. Энджи хочет добра, но слишком расчетливо переживает за собственное благо. Боится выйти за рамки, не хочет рисковать рейтингом и беспокоится о том, что о ней подумают люди. Такие черты делают ее легкой мишенью для Джен, которая внешне яркая и агрессивно экстравертная, но внутри скрывает дикую потребность в одобрении, заставляющую ее запугивать людей, покуда те не подстроятся под нее. Джен – такая же безжалостная, как и все, с кем я встречалась после операции на памяти, – таких хирурги-храмовники открыто используют в своих целях. Что еще тревожнее – бледные призраки воспоминаний указывают на то, что я знала подобных людей раньше, но подробностей не дают. Кто они были, что значили для меня – все кануло в бездну амнезии.

Эти цыпы, по молчаливому обоюдному согласию, назначают себя моими личными помощницами в походе по магазинам на послеобеденное время. Они не грубы, но очень уж настойчивы и не скрывают желания скорректировать мое поведение, заправить его в рукав дозволенного, чья длина отмерена кем-то другим – не ими.

После кофе и пирожных (за которые платит Энджи) меня сопровождают в вояже по ряду заведений. В первом из них я подвергаюсь вниманию парикмахера. Энджи сидит со мной и бесконечно болтает о кухонных приборах, в то время как Джен уходит по каким-то своим делам, а здешняя непись хлопочет над моей головной растительностью с помощью устрашающего арсенала лезвийных станков, ножниц, расчесок и химических реактивов. Когда мне разрешают встать с кресла, мои волосы – все еще длинные, но на несколько тонов светлее, и всякий раз, когда я трясу головой, остаются в установленной конфигурации – точно какой-нибудь пенопласт.

– Теперь пошли выбирать одежду на завтра, – говорит Джен, широко улыбаясь. Это явно не предложение, а форменный приказ. Меня таскают по бутикам, услужливые неписи под чутким руководством Джен вносят и выносят один элемент гардероба за другим, под конец процедур раболепствуя перед моей картой-кредиткой. В итоге я становлюсь до одури похожа на своих спутниц – Женщин, Вышедших-в-Люди.

– Почти готово, – говорит Джен с выражением на лице, близким к одобрению. – Осталось лишь стать покладистой.

– Чего-чего?

– Напомадиться, говорю! Макияж навести.

Они в открытую издеваются надо мной. Играют в «не расслышал – недосказал». Но оно, может, и хорошо, потому что, если бы мне сказали прямо, что будет происходить далее, я бы, наверное, сбежала. И я все время напоминаю себе (с растущим страхом), что в моем распоряжении по-прежнему почти тысяча мегасекунд (три года), чтобы сожалеть об ошибках, совершенных сегодня.

* * *

Небо симуляции алеет и низко опускается, к тому времени как такси, куда мы трое набились, останавливается у моего дома. Я открываю дверь.

– Давай, – говорит Энджи, пихая меня легонько. – Пойди удиви его. У него тоже был долгий день – пускай расслабится. – Она использует обезличенное «он» – ей все равно, кто это. Все, что ее и Джен волнует, – он мой «муж», и мы можем заработать группе баллы.

– Ладно, иду-иду, – говорю я смущенно. Беру сумку и, когда отворачиваюсь, что-то легонько колет меня в ногу. – Эй! – Я оглядываюсь, но такси уже отъезжает. – Что за хрень, – бормочу я. Икроножная мышца пульсирует – наклоняюсь и чувствую, что из нее что-то торчит. Вытаскиваю эту штуку – похожа на дротик или шприц. – Вот дерьмо.