Чарльз Стросс
Оранжерея

4. Покупки

Рив и Сэм Брауны – такие у нас теперь имена, – пара из среднего класса, живущая где-то в промежутке с 1990 по 2010 год, то есть в самый разгар темных веков. Они – так называемые супруги, что означает: эти двое живут вместе и состоят в моногамных отношениях, официально одобренных правительством, идеологией и религией; уважаемая ячейка общества.

В интересах эксперимента Брауны в настоящее время безработные, но неплохая финансовая подушка позволяет им с комфортом жить около месяца – за этот отрезок времени они должны попытаться найти себе оплачиваемые места. Недавно они переехали в пригород, в коттедж с мансардой и собственным садом, со всех сторон окруженный живой изгородью из рослых деревьев и таким образом отделенный от других, очень похожих друг на друга домов. Жилище стоит вблизи от дороги – транспортного коридора без стен, по которому ездят легковые автомобили (знакомое понятие, где-то уже попадалось) и некие грузовики (это еще что за хрень). На этом симуляция заканчивается – вся окружающая среда хоть и должна имитировать поверхность целой планеты, небо – все равно растяжка, висящая в десяти метрах над нашими головами, а дорога через двести метров в каждую сторону исчезает в тоннелях, скрывающих входы в Т-ворота. Повсюду – искусственные барьеры из тернистой с виду растительности, не позволяющие нам натыкаться на стены. Это довольно хорошая симуляция, учитывая, что, согласно данным планшета, она на самом деле заключена в рое обитаемых цилиндров (каковые, в свою очередь, тихо-мирно вращаются в поясах обломков трех-четырех коричневых карликов, разделенных сотней триллионов километров вакуума). И все ж ничего настоящего тут нет.

Наш дом…

Я выхожу из шкафа, в котором материализовались мы с Сэмом, и оглядываюсь. Шкаф стоит в каком-то сарае, с грубым полом, выложенным керамической плиткой, и тонкими прозрачными стеновыми панелями (по словам Сэма, называемыми «окнами»). Здесь повсюду всякая всячина – горшки с мелкими пестрыми растениями, расположенные на прибитых к стенам полочках; дверь из деревянных планок и листа стекла… – всего не перечислишь. Перед дверью лежит какой-то мат, похожий на плетеный коврик, чье назначение неясно. Я толкаю дверь, и то, что за ней, сбивает с толку еще больше.

– Я-то думала, у нас будет квартира, – замечаю я.

– Спецами по уединению эти люди не были. – Сэм оглядывается, словно пытаясь определить, какие здешние артефакты эпохи ему хоть что-то говорят. – Им не была дана анонимность в публичных пространствах, поэтому зона комфорта стянута в одном месте. Это называется «здание», в нем много комнат. А мы сейчас просто в тамбур запёрлись.

– Ну, как скажешь. – Чувствую себя идиоткой. Внутри дома я оказываюсь в коридоре. Есть двери с трех сторон. Я брожу из комнаты в комнату не веря своим глазам.

У древних были ковры. Предоставленный нам – достаточно толстый, чтобы заглушить раздражающий тук-тук-тук обуви. Стены покрыты каким-то тканевым принтом, абсолютно статичным, но не неприятным на вид. Окна передней комнаты выходят на горб земли, засаженный яркими цветами, а сзади – на простор стриженой травы. Все комнаты заставлены мебелью – массивной и тяжелой, сделанной из резных кусков дерева и металла, то есть из абсолютно глупой и не располагающей к полиморфным модификациям материи. Сплошь прямые линии, все кривое – либо миниатюрное, либо механическое. В задней части дома имеется комнатка с множеством металлических поверхностей и чем-то вроде резервуара для воды с открытым верхом, а над верхушками шкафов разбросаны странные машины. Под лестницей – еще одно помещеньице, где стоит узнаваемый, но, как и всё вокруг, примитивно-неинтеллектуальный унитаз.

Я пускаюсь в обход по коридору наверху, распахивая двери одну за другой и ломая голову над назначением то одной, то другой комнаты. Все они разделены по функциям, но не строго, а с совмещениями, насколько я понимаю. Меня порядком озадачивает шкаф с продольной перекладиной от стенки к стенке, на которую рядком навешаны загогулины неприятного вида – вроде пыточных инструментов. Да, есть чему поучиться. Я сажусь на кровать, вытаскиваю планшет. Невольно спрашиваю себя – что теперь, в какую сторону двинуться дальше.

На планшете, будто в ответ на мысль, появились кнопка, стрелка и надпись:

ДЛЯ ВЫЗОВА СПРАВКИ

ПОДНЕСИТЕ К ВЫЗЫВАЮЩЕМУ

КОГНИТИВНЫЙ ДИССОНАНС ОБЪЕКТУ

«Ага, справочная система!» – думаю я облегченно, поднося гаджет к загадочному шкафу и нажимая на стрелку.

Это ГАРДЕРОБ: шкаф для хранения чистой одежды. Примечание: грязную одежду можно привести в кондицию в ПРАЧЕЧНОЙ на цокольном этаже посредством обработки в СТИРАЛЬНОЙ МАШИНЕ. У новичков в эксперименте имеется только один комплект одежды. Предлагаемое задание на завтра – купить новую одежду в городе.

У меня чешутся ноги. Я импульсивно сбрасываю туфли, радуясь, что избавилась от надоевших каблуков. Стягиваю с плеч черную куртку без карманов, вешаю ее на одну из тех неприятных загогулин и убираю в шкаф. Накатывает внезапное чувство покинутости – очень странное, просто донельзя, как и всё здесь. Как там Сэм, интересно? Я удивляюсь своему беспокойству за него – он ведь и на вводной лекции мандражировал, а если для него вся эта новая обстановка такая же стрессовая, как для меня…

Я жду, пока у меня перестанет кружиться голова, прежде чем вернуться вниз. По пути меня посещает мысль: должна ли я носить в своем доме ту же одежду, что и на публике? У этих людей ярко выраженная дихотомия персонального/общественного – у них, вероятно, разные костюмы для формальных и неформальных мероприятий. В итоге куртку я оставляю в шкафу, а туфли, к большому сожалению, снова надеваю.

Я нахожу Сэма сгорбившимся в углу огромного дивана в гостиной, перед массивной черной коробкой с изогнутой линзой, показывающей красочные, но плоские изображения и производящей много невнятного шума.

– Ты что делаешь? – спрашиваю я, и он чуть из кожи вон не выпрыгивает.

– Смотрю игру ноги и мяча – футбол, – поясняет он. – Это называется телевидение.

– Вот как. – Я обхожу диван и сажусь на него примерно посередине, на расстоянии протянутой руки от Сэма, и вместе с тем – на почтительной дистанции, каковая, вероятно, нужна ему при общении со мной. Всматриваюсь в картинки. Поначалу кажется, что на экране – механоиды, но потом я понимаю, что это ортогуманоиды из плоти и крови, просто в однообразной одежде двух разных расцветок, красной и белой. Вот один из «красных» размашистым ударом ноги отправляет в столпотворение «белых» что-то напоминающее круглую штурмовую мину. «Белые» начинают пасовать ее друг другу. Действо – или ритуал, или игра – напоминает ожесточенную классовую борьбу. Зрители, соответственно, орут, жестикулируют и запрыгивают на выстроенные рядами сиденья.

– Почему ты это смотришь? – спрашиваю я удивленно.

– Похоже, это популярное развлечение. – Сэм качает головой. – Я подумал, если посмотрю, лучше пойму их общество…

– А что самое важное нам сейчас нужно понять? – спрашиваю я, наклоняясь к нему. – Суть эксперимента или жилищные условия?

Он вздыхает, берет черный узловатый прямоугольник, наводит его на коробку и ждет, пока изображение станет черным.

– Планшет посоветовал мне этот вид досуга, – признается он.

– А мой сказал, что завтра надо купить себе одежду. У нас есть лишь то, что в данный момент надето, и, видимо, оно быстро становится грязным и вонючим. Данный вид тканей неэкономно утилизировать, так что нужно иметь смену, которую придется найти в городе. – Тут мне приходит в голову мысль: – А как быть, когда мы проголодаемся?

– Есть кухня. – Он кивает на дверь в комнату, уставленную техникой, которая меня озадачила. – Но, если не знаешь, как всем тамошним пользоваться, можно заказать еду по телефону. Телефон – это сетевой терминал исключительно для голосовой связи.

– В каком смысле если не знаешь? – уточняю я, приподняв бровь.

– Я просто повторяю то, что выдал мне планшет, – открещивается Сэм.

– Дай-ка его мне.

Он слушается, и я быстро прочитываю все, что ему насоветовали. Параграф про домашние обязанности сообщал, что в темные века люди делили работу по принадлежности к тому или иному полу. У мужчин обязанность – добывать деньги, у женщин – убираться на вверенной жилплощади и вести домашнее хозяйство: покупать и готовить еду, стирать одежду, управляться с домашней техникой, пока мужчина на работе.

– Что за дерьмо, – выдыхаю я.

– Думаешь, плохой расклад? – Сэм странно смотрит на меня.

– Ужасный, примитивнее некуда. Ни одно развитое общество не ожидает, что половина его рабочей силы остается дома, разделяя таким образом труд. Не знаю, кто им так в головы нагадил, но подход смехотворен. Такое впечатление, будто кто-то перепутал радикальную предписывающую документацию с описательной. – Постукиваю пальцем по его планшету. – Хотела бы я ознакомиться с серьезными исследованиями местных социальных условий, прежде чем принимать подобную чепуху на веру. В любом случае мы не должны жить так, даже если директива распространяется на большинство здешних зомби. Это ведь просто наставления рекомендательного характера. А так – любой уклад содержит исключения.

Сэм о чем-то задумывается:

– То есть ты думаешь, что они ошиблись.

– Ну, я не собираюсь утверждать наверняка, пока не изучу их первоисточники и не попытаюсь выявить какую-либо предвзятость, но в любом случае не жди, что я тут буду все в одиночку драить. – Я расплываюсь в ухмылке, желая слегка смягчить посыл. – Что ты там говорил про еду, которую можно заказать по телефону?

…На ужин у нас – круглая, запеченная, похожая на хлеб вещь, называемая здесь пиццей. В блюде наличествуют сыр, томатная паста и другие вещи, усиливающие вкус. Она горячая и жирная, приходит к нам через ворота короткой дальности в тамбуре – ее не доставляют на грузовике, что меня несколько разочаровывает. Ладно, значит, знакомство с примитивными технологиями откладывается до завтрашнего дня.

Сэм впадает в дрему после ужина. Я снимаю туфли и чулки и убеждаю его, что он будет чувствовать себя лучше без пиджака и галстука. Долго уговаривать не пришлось.

– Не знаю, почему они это носили, – жалуется он.

– Я изучу вопрос позже. – Мы все еще сидим на диване с открытыми коробками из-под пиццы, балансирующими на коленях, и жирными пальцами отправляем горячие куски блюда в рот. – Сэм, почему ты вызвался участвовать в эксперименте Юрдона?

– Почему? – Он впадает в мимолетную панику.

– Ты застенчивый, не умеешь общаться. В правилах же четко прописано – придется жить в темные века и взаимодействовать со средой десятую долю гигасекунды, без всяких отвлечений. Тебе не кажется, что ты малость сглупил?

– Это очень личное дело. – Он скрещивает руки на груди.

– Твоя правда. – Я замолкаю и смотрю на него. На мгновение он кажется мне таким грустным и подавленным – жаль, не могу взять свои слова обратно.

– Мне понадобилось сбежать, – бурчит он себе под нос.

– От чего? – Я откладываю коробку и по ковру ползу к большому деревянному ларю с ящиками и отделениями, полными бутылок со спиртным. Беру пару стакашек, открываю бутылку, нюхаю содержимое – никогда не узнаешь, пока не попробуешь, – и наливаю. Несу их назад к дивану и передаю ему один стакан.

– Когда я вышел из реабилитационного центра… – Он таращится на телевизор, что странно – аппарат выключен. Под ботинками у него короткие, из толстой ткани чулки. Его пальцы беспокойно дергаются. – …Слишком много людей узнали меня. И это меня испугало. Это, конечно, и моя вина, но, если бы я задержался там – боюсь, кто-нибудь причинил бы мне боль.

– Боль?.. – Сэм – далеко не тщедушный малый, у него почти львиная грива, но он часто кажется неуклюжим и каким-то… уязвимым, что ли. Может, это и хорошо – в нуклеарных отношениях велик потенциал для злоупотреблений разного рода, но этот малый такой застенчивый и замкнутый, что едва ли у меня с ним будут проблемы.

– Я немного слетел с катушек, – признается он. – Знаешь же диссоциативную фазу психоза, через какую проходят некоторые пациенты после глубокого редактирования их памяти? Да, «немного» – мягко сказано. Я плевать хотел на резервное копирование, дрался все время, и людям часто приходилось убивать меня просто из самообороны. Честно сказать, я выставил себя настоящим дураком. Когда фаза отступила… – Он качает головой. – Честное слово, иногда лучший выход – найти укромный уголок и спрятаться. Вот я и нашел убежище. Вероятно, даже слишком укромное.

Что-то он темнит, думаю я, разглядывая его. Нет, братец, не верю.

– Все мы время от времени выставляем себя дураками, – говорю я, пытаясь подшить к наблюдению некий утешительный посыл. – Вот, попробуй. – Я поднимаю свой стакан. – Там написано, что это водка.

– За амнезию. – Сэм поднял стакан. – И за завтрашний день.

Я просыпаюсь одна в чужой комнате, лежа на платформе для сна, под тканевым мешком, набитым какими-то волокнами. В течение нескольких панических мгновений я не помню, где нахожусь. У меня болит голова и будто кто-то насыпал мне песку в глаза. Если такой будет моя жизнь в темные века, я прогадала. По крайней мере, сейчас никто не хочет меня убить, говорю я себе, пытаясь найти светлые стороны. Встаю с кровати, потягиваюсь и иду в ванную.

По пути я по рассеянности сталкиваюсь с Сэмом. Он голый, его глаза опухшие, выглядит сонным, и я натурально расплющиваюсь лицом по его груди.

– Ой, – вырывается у меня.

– Ты в порядке? – спрашивает он сразу.

– Думаю, да. – Отталкиваю его на несколько сантиметров, поднимаю голову, смотрю ему в лицо. – Прости. А ты?

У него встревоженный вид.

– Мы должны сейчас быть в городе, покупать себе одежду и всякое прочее.

– Что, правда?

Я с внезапной нервозностью понимаю, что мы оба голые, что он больше меня и весь волосатый. Да и он сам глядит на меня так, будто никогда не видел раньше. Момент очень щекотливый, но в итоге Сэм снимает напряжение первым, устало мотая головой.

– Правда. – Он зевает. – Можно я первый в ванную?

– Конечно. – Я отступаю в сторонку, и он проходит мимо меня. Я провожаю его зад взглядом. Не знаю, как относиться к этому – жизни в одном доме с незнакомцем, который сильнее и крупнее меня. У которого, по собственному признанию, совсем недавно срывало крышу от вмешательства в память. Но… мне ли чего-то бояться? Не успел я толком сознаться с Кей, как мы уже поучаствовали в оргии и натрахались до одурения – если это не импульсивное поведение, то что еще? И потом, Сэм последователен в своем воздержании – и, скорее всего, прав. Секс в этом мире является неприятным осложнением, особенно до того, как мы узнаем, каковы правила. Если они еще есть – эти правила. Смутные воспоминания пытаются всплыть на поверхность: у меня такое чувство, что я заводила отношения как с мужчинами, так и с женщинами – до того, как память отредактировали. Я бисексуальна и полиаморфна, или это другое? Точно уже не вспомнишь. Разочарованно трясу головой и возвращаюсь к себе в комнату, переодеться.

Планшет, попавшийся по пути в руки, велит мне заглянуть в шкаф в тамбуре. Сбегаю вниз, ныряю в склепный холод – тут что, неравномерное отопление? В шкафу, где вчера находились миниатюрные Т-ворота, теперь – пара продольных полок. На одной из них – две сумочки; как стоило ожидать, из неинтеллектуальной ткани. У них много карманов, и, когда я открываю один, обнаруживаю, что тот полон пластиковых прямоугольников с именами и номерами. Мой планшет сообщает, что это кредитные карты и мы можем использовать их для получения наличных или оплаты товаров и услуг. Сам способ кажется грубым и топорным, но я все равно прибираю к рукам кошельки; отворачиваюсь от полок. И тут мой забитый отсутствием связи модем реагирует.

– А?.. – Я оглядываюсь. Опускаю взгляд на кошельки в руке – над ними загорается ярко-синий курсор, и модем сообщает: ПЛЮС ДВА ПУНКТА.

– Что за… – Я замираю как вкопанная. Планшет тихо тренькает.

Обучающее руководство

Очки СОЦИАЛЬНОГО РЕЙТИНГА прибавляются и вычитаются за поведение, либо соответствующее принятым в эксперименте общественным нормам, либо нарушающее данные нормы. Также на показатель влияет общая успеваемость вашей тест-группы. По итогам эксперимента при выведении из симуляции все участники получат платеж-бонус, пропорциональный количеству заработанных в эксперименте очков социального рейтинга. Группа, набравшая наибольшее их количество, сможет полноценно удвоить финансовое вознаграждение.

– Принято! – Я спешу назад в дом, вручить Сэму его кошель. А он как раз идет вниз по лестнице, навстречу мне.

– Вот, – говорю я, протягивая ему одну из сумочек. – Твой кошелек. Можешь убрать в карман. А мне пока некуда убрать. Надеюсь разжиться сумкой, какая была у Энджи.

– Давай. – Он забирает у меня кошелек. – Ты читала учебник?

– Начала. Отличное средство от бессонницы. Так как нам попасть в город?

– Я вызвал такси, оно скоро приедет.

– Класс. – Я смотрю на него сверху вниз. Он снова в костюме. И все равно неловко выглядит. От нетерпения я начинаю еле заметно переминаться с ноги на ногу. – Начнем с одежды. Для нас двоих. Куда пойдем? Ты разобрался, как продаются эти вещи?

– В городе есть что-то называемое «универмагом» – учебник советует перво-наперво идти туда. Там можно много всего найти.

– Хм. – Я раздумываю над кое-чем. – Я голодная. Ты решил, где будем есть?

– Думаю… да.

Снаружи, у самых дверей, появляется что-то большое и желтое.

– Это за нами? – уточняю я.

– Кто знает? – Сэм выглядит встревоженно. – Пойдем посмотрим.

Да, перед нами такси – вид транспортного малогабаритного средства. Его можно как бы зафрахтовать, взять напрокат вместе с пилотом, чтобы тебя переместили в пространстве. Пилот размещается в салоне впереди, а сзади – мягкое двух- или трехместное сиденье. Сэм и я усаживаемся и просим отвезти нас в ближайший универмаг; наш «таксист» кивает.

– Ближе всех «Мейси», в самом центре города. С вас пять долларов. – Он протягивает руку, и я замечаю, что его кожа совершенно гладкая, на пальцах нет ногтей. Непись, что ли – один из зомби? Сэм передает свою кредитную карту, и таксист проводит ею между пальцами, затем возвращает обратно. Мы трогаемся с места.

Такси издает разные звуки такой громкости, что я боюсь, не приключится ли вот-вот у него сбой в работе систем. Что-то довольно громко рокочет под нами, настойчиво воет впереди, но мы без эксцессов катим по дороге, ныряем в черное приближающееся жерло дорожного тоннеля и через краткий период темноты попадаем в какое-то другое место, где много выстроенных парными короткими рядами домов с серыми фасадами. Такси встает у одного выделяющегося видом здания, и дверь около Сэма с щелчком открывается.

– Ваша остановочка, – говорит пилот, – центр города.

Сэм хмуро сверяется со своим планшетом, затем выпрямляет спину.

– Сюда, – указывает он. Прежде чем я успеваю спросить, почему туда, он уверенным шагом направляется к одному из ближайших зданий, в котором есть ряд дверей. Я следую за ним.

В магазине я, увы, быстро теряюсь. Повсюду валяются вещи, сваленные в кучи и сложенные в ящики для хранения, и вокруг бродит множество людей. Те, что в странной униформе, – продавцы магазинов, которые должны помогать вам находить вещи и забирать деньги. Нет ни фабрикаторов, ни каталогов, и я заключаю, что они могут продавать лишь то, что выставлено на обозрение, – вот почему оно повсюду. Спрашиваю у одной из сотрудниц, где мне найти одежду, а она говорит: «На третьем этаже, мэм». В центральной комнате с высоким потолком есть движущиеся лестницы, по одной из них я направляюсь на третий уровень здания и осматриваюсь.

Одежда. Много одежды. Больше одежды, чем я когда-либо могла себе представить в одном месте – вся она сделана из дурацкой неинтеллектуальной ткани, и нет никакого очевидного способа найти то, что хочешь, и подогнать под нужный размер! Как они вообще понимают, что им нужно? Какая-то сумасшедшая система, просто размещающая все товары в одном большом доме и треплющая отечески по щеке – давай как-нибудь сам. Еще есть люди, которые ходят и перебирают товар, но, когда я подхожу к ним, они оказываются зомби, играющими роль реальных людей. Никого из прочих участников эксперимента здесь нет. Похоже, мы явились слишком рано.

Брожу по лесу стеллажей, увешанных куртками, пока не натыкаюсь на продавщицу.

– Ты, – указываю я на нее пальцем. – Что я могу надеть?

Она выглядит как человеческая ортосамка: в синей юбке, жакетике и туфлях на неудобном каблуке. Одаряет меня бездумной улыбкой.

– Что бы вы хотели приобрести? – спрашивает она.

– Мне нужно… – Тут я тушуюсь. – Мне нужно нижнее белье, – говорю я. Так, вещи здесь не очищаются сами, значит… – Недельный запас. Еще несколько пар чулок. – Свои я порвала на левой ноге. – И еще один наряд – такой, как на мне сейчас. И еще один комплект обуви. – Тут мне в голову кое-что приходит. – А можно мне еще нормальные брюки?

– Пожалуйста, подождите. – Продавщица замирает, словно обрабатывающий запрос бот – по сути, она им и является. – Так, давайте сперва пройдем сюда. – Она подводит меня к постаменту, где выстроились в ряд полимерные статуи в тонких длинных мантиях, и вскоре другая сотрудница появляется из двери в стене со стопкой пакетов. – Пожалуйста, всё, что вы просили. А вот брюк в нашем отделе нет. Но если дадите мерки, мы сошьем для вас одежду нужного размера.

– Ого. – Я оглядываюсь. – А во-о-он там я могу что-нибудь выбрать?

– Да, конечно.

Пару килосекунд я провожу, выискивая себе нормальный низ. Как ни странно, здесь продают преступно мало штанов, и все они выглядят поврежденными – из тяжелой синей ткани, истрепавшейся и порванной в районе колен. В конце концов, я оказываюсь в другом отделе магазина, где вижу брюки на вешалках. Они были бы в самый раз – прямые, черные, без дырок.

– Одни моего размера, пожалуйста, – говорю я ближайшему продавцу-мужчине.

– Но ведь это – мужские, мэм. – Он ошарашенно смотрит на меня.

– Я понимаю. Здорово. – Я чешу в затылке. – Перекроить их сможешь?

– Увы, мэм, мы таким не занимаемся. – Тут снова оживает мой модем с урезанным функционалом: над вешалкой с брюками появляется красная надпись НАРУШЕНИЕ СОЦ. НОРМЫ.

– Гм. – Значит, есть ограничения на то, что мне можно продать? Раздражает уже! – Хорошо… Давайте так. Мне нужны брюки для мужчины такого же роста, как у меня.

– Хорошо, мэм. – Лицо продавца-неписи прямо-таки озаряется. – Минутку.

Я жду, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. В конце концов из неприметной двери в стене магазина появляется еще один мужчина, неся сверток.

– Ваш товар, мэм.

– Ага. – Я беру штаны, подавляю ухмылку и думаю о том, как будет славно и от раздражающих туфель избавиться. – Так, покажите мне обувной отдел. Нужны ботинки для мужчины с моим размером стопы.

Когда я расплачиваюсь за все с помощью «кредитной карты», получаю еще пару очков социального рейтинга. Пока у меня их набрано пять.

Я встречаюсь с Сэмом в мебельном отделе через долю килосекунды. Мы оба сильно перегружены сумками, но Сэм купил переносной контейнер под названием «чемодан», и мы запихиваем туда бо́льшую часть наших покупок. Я разжилась сумкой через плечо и парой ботильонов на мягкой подошве, которые не гремят при ходьбе, – теперь ходить куда удобнее. Впрочем, от старой обувки я решила не избавляться и убрала ее в сумку. Вдруг понадобится.

– Пойдем найдем, где поесть, – предлагает Сэм.

– Погнали. – На другой стороне от «Мейси» есть закусочная, и она мало чем отлична от настоящей, за исключением того, что еду к столу доставляют из местных кухонь люди – то есть неписи, обслуживающий персонал. К счастью, это симуляция, иначе мне было бы совсем плохо. В пору Войн Правок было распространено учение о том, как проводить синтез пищи из биологических отходов или мертвых товарищей по оружию – тут подобным рационализмом не пахнет. Эрзац-цивилизация, иначе не скажешь. Мы заказываем себе еду по меню, отпечатанному на листе белой пленки, и садимся ее ждать.

– Как прибарахлился? – спрашиваю я у Сэма.

– Неплохо, – осторожно отвечает он. – Купил нижнее белье, несколько пар брюк, еще рубашки… Планшет говорит, что здесь существует множество социальных условностей, связанных с одеждой. Что-то носить можно, что-то нельзя – поди в этом всем разберись. Я вот пока не уверен, что понял все.

– Расскажи, что понял. – Я делюсь с ним своими трудностями поиска брюк без дырок на коленях.

– Так, там написано… – Он снова хватается за планшет. – Ага. Обычай роскоши. Он не закреплен законодательно, но в ранние темные века женщинам лучше не носить брюки, а мужчинам – юбки. – Он хмурится. – Также говорится, что этот обычай смягчился где-то в середине временного периода.

– Ты собираешься во всем сверяться с этой штукой? – спрашиваю я, когда подходит непись и ставит бокал бледно-желтой жидкости, называемой пивом.

– Ну, нас могут оштрафовать, – говорит Сэм, пожимая плечами. – Хотя, думаю, ты права. Мы не должны делать ничего, что нам не понравится.

– Правильно. – Я поднимаю правую ногу и ставлю ступню на стол. – Зацени.

– Обувь. Не женская…

– Ага, из мужской секции. Но мне ее продали-таки, когда я сказала, что это подарок мужчине моих габаритов.

– Умно.

Я понимаю, что показываю ему ногу с порванным чулком, и прячу ее назад под стол.

– Свобода хитрости у нас точно есть, осталось выяснить ее границы. И если выясним, заживем здесь по-своему, так?

Приносят тарелки с едой: синтетические стейки и искусственные овощи, выглядящие так, будто они выросли в грязном уголке дикой биосферы; еще чашки с яркими приправами. Некоторое время я вожусь в своей тарелке. Я действительно голодна, и еда вкусная, хотя бесхитростная. По крайней мере, мы не собираемся здесь голодать. Я насыщаюсь довольно быстро.

– Не знаю, получится ли такое, – бубнит Сэм с набитым ртом. – Система рейтинга…

– …не мешает нам делать что-либо, – заканчиваю я за него, отодвигая тарелку. – Все, что от нас требуется, – договориться игнорировать тот или иной запрет, тогда системе ничего не останется, как прогнуться под нас.

– Наверное. – Он отправляет в рот еще кусок стейка.

– В любом случае мы понятия не имеем, что они считают нарушением норм. Я имею в виду, что я должна учудить, чтобы потерять очко рейтинга? Или чтобы получить, раз на то пошло? Фиоре сказал только «соблюдайте правила, копите баллы». – Я взмахиваю вилкой, и нацепленный на нее маленький овощ летит куда-то мне за голову. – В планшетах есть только справочная информация – замшелая чепуха о том, что общество у нас генетически детерминистское, с уймой глупых обычаев, но не прояснено, что будет с нами, если мы начнем подстраивать его под себя. Все общества обладают определенной степенью гибкости, а эти ребята-экспериментаторы лишь взяли первую встречную узконормативную интерпретацию. По мне, попахивает пофигизмом.

– А что подумают остальные? – заволновался Сэм.

– А что они подумают? – Я гляжу на него с иронией. – Мы здесь проторчим столько времени, что свихнуться недолго. Ты действительно думаешь, что бонус в конце будет для наших настолько важен, что три года ходьбы в туфлях с дурацкими каблуками, от которых адски болят ноги, покажутся чепухой?

– Как знать. – Сэм кладет нож. – Зависит от того, каков баланс между ущербом собственным интересам и будущим возможным богатством. Интересный, кстати, выбор…

– Ладно. – Я встаю со стула. – Давай проверим систему на прочность. – Я сбрасываю куртку и кладу на спинку. Пара поглощающих еду зомби оглядывается.

– Дамы и господа, внимание! – кричу я, расстегиваю платье и спускаю его на уровень лодыжек. У Сэма отвисает челюсть. Я наблюдаю за его реакцией, расстегивая на спине один предмет одежды под названием «лифчик» и сбрасывая его, затем вскакиваю на стул и даю своим половым признакам свободу от предмета одежды под названием «трусы». – Как вам мой вид, а? А вот еще…

Тут все мое поле зрения перекрывает алая вспышка. Модем громко звонит, рождая звук, похожий на сигнал, предупреждающий о разгерметизации, – мы все научаемся бояться его еще до того, как осваиваем ходьбу.

МИНУС 10 ОЧКОВ РЕЙТИНГА ЗА ПУБЛИЧНОЕ ОБНАЖЕНИЕ!!!

Этот «прилет» настолько резкий и неожиданный, что я падаю с избранного трибуной стула спиной назад и сбиваю со стола тарелку. Овощи рассыпаются у меня по груди. Когда зрение кое-как проясняется, первое, что я вижу, – официантов, спешащих мне навстречу: кто с полотенцем, кто с фартуком, с чем угодно, лишь бы скрыть ужасное зрелище. Сэм на все это таращится с благим ужасом. Я поднимаюсь с пола, и трое-четверо зомби – все мужчины, крупнее и сильнее меня, – хватают меня под руки. После короткой схватки меня силком запихивают в женский туалет. Мгновение спустя, когда я все еще пытаюсь отдышаться, дверь приоткрывается, и в маленький зазор кто-то пропихивает разбросанную мною одежду.

СОВЕРШЕН ОБЩЕСТВЕННО НАКАЗУЕМЫЙ ПРОСТУПОК, припечатывает ко всему прочему модем. ПОЛИЦИЯ УЖЕ В ПУТИ. СОВЕТУЕМ ВАМ ИСПРАВИТЬ ВАШЕ НАРУШЕНИЕ ДРЕСС-КОДА И НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО УДАЛИТЬСЯ.

Вот дерьмо.

Через голову я неуклюже натягиваю платье, застегиваю куртку. Трусы-лифчики могут подождать – не знаю, что у них тут за «полиция», но инстинкт говорит, что добра от нее не жди.

Я распахиваю дверь и выглядываю за угол, но вокруг – никого, а передо мной – короткий коридор с дверью, ведущей в ресторан, и еще одной, на которой зелеными буквами написано: АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД. Я толкаю ее и обнаруживаю, что стою на узкой дороге, заставленной множеством контейнеров на колесиках. Пахнет разлагающейся органикой. Слегка трясясь, я иду до конца, затем поворачиваю налево и еще раз налево.

Вернувшись на улицу, я натыкаюсь на Сэма.

– Ну как, удалась проверочка? – шипит он мне на ухо. – Меня чуть не арестовали!

– Арестовали? Это как, это что?

– Полиция – люди, которые могут забрать тебя и посадить в клетку. У них это называется «задержанием». – Он все еще пунцовый, взвинченный до предела. – Ты могла пострадать, в конце концов.

Я дрожу.

– Пошли домой.

– Я вызову такси, – угрюмо замечает он. – Хватит с тебя штрафов на сегодня.

Сэм купил вещь под названием сотовый телефон – карманную замену блочному сетевому терминалу, вмонтированному в стену. Он держит его в кармане. Какое-то время говорит в него, и довольно быстро подъезжает такси. Вскоре мы оказываемся дома, и Сэм топает в гостиную, оставив чемодан в прихожей, и включает телевизор. Я хожу на цыпочках некоторое время, прежде чем заглянуть к нему и обнаружить, что он поглощен футболом; на его лице – слегка озадаченное выражение.

Я провожу некоторое время в своей спальне, читая с собственного планшета. В нем много советов о том, как люди жили в темные века, ни один из которых не имеет особого смысла: бо́льшая часть того, что они делали, звучит отфонарно и глупо, если отделять это от окружающего социального контекста и истории, объясняющей, как развивались их обычаи. То, что моя идиотская выходка в ресторане повлекла за собой неприятности, до сих пор жжет изнутри, но как может хождение без одежды быть настолько преступным в любом мало-мальски рациональном социальном контексте? Через некоторое время я осознаю, что этим утром, расхаживая по дому голой, я не словила предупреждение.