Борис Виан
«Пена дней» и другие истории
XXIX
Николя остановился посреди коридора. Два солнца и в самом деле теперь не заливали его, как прежде. Желтые керамические плитки как-то потускнели, они словно подернулись легкой пеленой, и солнечные лучи, вместо того чтобы, разбиваясь, разлетаться во все стороны брызгами мельчайших металлических шариков, вяло лились на пол и растекались по нему бесформенными лужицами. Стены, изгрызенные солнечными зайчиками, уже не сверкали так ровно, как прежде.
Впрочем, мышки, казалось, не были встревожены этими изменениями, не считая, правда, серой с черными усиками – ее удрученный вид сразу же поразил Николя, но он подумал, что мышка просто не хотела так быстро возвращаться домой, что она тоскует по новым знакомым, которых приобрела за время путешествия.
– Ты недовольна? – спросил он ее.
Мышка с отвращением указала Николя на стены.
– Да, – согласился Николя. – Что-то здесь изменилось. Раньше было лучше. Не пойму, в чем тут дело…
Мышка на минуту словно задумалась, потом горестно покачала головой и беспомощно развела лапками.
– Я тоже не понимаю, – сказал Николя. – Даже когда протираешь стекла, ничего не меняется. Видимо, воздух здесь стал едким…
Он еще постоял в задумчивости, покачал, в свою очередь, головой и пошел дальше. Мышка же скрестила лапки на груди и с отсутствующим видом принялась жевать, но тут же сплюнула, почувствовав вкус жевательной резинки для кошек. Продавец, видно, ошибся.
Хлоя и Колен завтракали.
– Ну как? – спросил Николя, заглянув в столовую. – Дело идет на поправку?
– Гляди-ка! – воскликнул Колен. – Наконец-то ты заговорил нормально.
– Я не в форменной обуви, – объяснил Николя.
– Я чувствую себя неплохо, – сказала Хлоя.
Глаза ее блестели, щеки заливал румянец, и по всему было видно, что она счастлива вернуться домой.
– Она съела полпирога с курицей, – сказал Колен.
– Очень рад. Я его испек, не заглядывая в труды Гуффе.
– Ну, что будем делать, Хлоя? – спросил Колен.
– И когда обедать? – спросил Николя.
– Мне хочется пойти вместе с вами двумя, и с Ализой, и с Исидой на каток, и в магазины, и на вечеринку, – сказала Хлоя. – И еще мне хочется купить зеленое кольцо.
– Ясно, – сказал Николя. – Тогда я, не теряя времени, займусь обедом.
– Только, пожалуйста, Николя, не надевай своей шоферской одежды, – попросила Хлоя. – А то с тобой очень утомительно разговаривать. И тебе придется лишний раз переодеваться.
– Я пойду возьму деньги из сейфа, а ты, Хлоя, позвони друзьям. Мы отлично проведем день.
– Иду звонить, – сказала Хлоя.
Она встала из-за стола, побежала к телефону, сняла трубку и пронзительно мяукнула. Это означало, что ее надо соединить с Шиком.
Николя убирал со стола. Он нажал на рычажок, и грязная посуда поползла на кухню, прямо в мойку, по спрятанной под ковром широкой пневматической трубе. Затем он вышел в коридор.
Мышка, стоя на задних лапках, передними скребла одну из потускневших кафельных плиток. Протертый ею уголок сверкал, как прежде.
– Вот это да! – воскликнул Николя. – У тебя получается!.. Невероятно!..
Мышка остановилась и, тяжело дыша, протянула Николя свои стертые в кровь лапки.
– О, ты себя изувечила!.. – сказал Николя. – Брось это. В конце концов, здесь и так немало солнца. Пошли, я тебя полечу.
Николя сунул мышку в нагрудный карман, а она, все еще задыхаясь и полузакрыв глаза, выставила наружу свои бедные, израненные лапки.
Колен, напевая, быстро вращал ручки замков своего сейфа. Тревога, которая мучила его все последние дни, отлегла от сердца, и оно, это он чувствовал, обрело теперь форму апельсина. Бело-мраморный сейф с аметистовыми черно-зелеными ручками был украшен инкрустациями из слоновой кости. Шкала указывала на наличие шестидесяти тысяч инфлянков.
Крышка сейфа откинулась, щелкнув, как хорошо смазанный замок, и Колен разом перестал улыбаться: стрелка, освободившись от какой-то помехи, тут же двинулась по шкале и после некоторых колебаний остановилась на уровне тридцати пяти тысяч инфлянков. Он сунул руку в сейф и судорожно пересчитал деньги, проверяя точность показания. Прикинув в уме свои траты, он убедился, что все сходится. Из своих ста тысяч инфлянков он двадцать пять тысяч отдал Шику, чтобы тот женился на Ализе, пятнадцать тысяч стоила машина, свадьба обошлась в пять тысяч… Остальное разошлось по мелочам. Колен немного успокоился.
– Все нормально, – произнес он вслух, но заметил, что голос его дрогнул.
Он взял сперва столько, сколько хотел, потом заколебался, усталым жестом положил половину назад и захлопнул крышку сейфа. Рукоятки, позвякивая, как бубенчики, быстро завертелись. Он постучал по шкале, чтобы проверить, верно ли она указывает оставшееся количество денег.
Затем он поднялся, застыл на несколько мгновений, пораженный огромностью сумм, которые ему пришлось потратить, чтобы создать Хлое ту жизнь, которой она достойна, и улыбнулся, вспомнив, какой растрепанной Хлоя была утром в постели, и округлости простыни, прикрывавшие ее тело, и янтарный цвет ее кожи, когда он скинул простыню, но он тут же заставил себя снова сосредоточиться на сейфе, потому что сейчас было не время думать о таких вещах.
Хлоя одевалась.
– Попроси Николя сделать бутерброды, – сказала она. – Нам пора уходить… Я всем назначила свидание у Исиды.
Колен поцеловал ее в плечо, воспользовавшись вырезом платья, и побежал на кухню. Николя все еще возился с мышкой, он мастерил ей костыли из бамбука.
– Вот, – сказал он, – ходи на них до вечера, и все пройдет.
– Что с ней? – спросил Колен, погладив мышку по головке.
– Оттирала кафель в коридоре, – объяснил Николя. – И кусочек очистила, но она, бедняжка, стерла себе лапки.
– Не волнуйся из-за плиток, – сказал Колен мышке, – это само пройдет.
– Не знаю… – сказал Николя. – Как-то странно. Будто плиткам не хватает воздуха.
– Вот увидишь, они снова заблестят, – сказал Колен. – Во всяком случае, я надеюсь… Ты прежде этого никогда не замечал?
– Нет.
Колен постоял немного у кухонного окна.
– Возможно, кафель всегда со временем тускнеет, – сказал он. – Не заменить ли его?
– Это будет очень дорого.
– Да, – согласился Колен. – Лучше подождем.
– Что ты мне хотел сказать? – спросил Николя.
– Не готовь обеда. Сделай только бутерброды… Мы сейчас все вместе уедем…
– Хорошо, я только оденусь.
Николя опустил мышку на пол, и она засеменила к двери, пошатываясь на маленьких костылях. Даже сзади были видны кончики ее топорщившихся усов.
XXX
Пока Колен и Хлоя путешествовали, вид улицы совершенно переменился. Листья на деревьях стали большими, и зимняя бледность домов сменилась блекло-зеленым цветом, который летом превратится в нежно-бежевый. Мостовая под ногами мягко пружинила, а воздух отдавал малиной.
Было еще прохладно, но голубые оконца в облаках обещали теплую погоду. Вдоль тротуаров росли зеленые и синие цветы, их сок змейками струился по тонким стеблям и уходил в землю с хлюпающим почмокиванием, похожим на поцелуи улитки.
Николя шел первым, на нем был спортивный костюм из ворсистой шерстяной ткани горчичного цвета и свитер с высоким воротом; вывязанный на груди лосось по-шамборски в точности воспроизводил рисунок со страницы шестьсот седьмой поваренной книги Гуффе. Его желтые кожаные ботинки на каучуке не мяли траву, так как он ступал точно по двум колеям, проложенным специально для автомобилей.
Колен и Хлоя шли за ним следом. Хлоя держала Колена за руку и глубоко вдыхала воздух, наслаждаясь его запахами. На ней было простое белое шерстяное платье и накидка из меха леопарда, обработанного бензолом, отчего темные пятна побледнели и расплылись кругами, причудливо наползающими один на другой. Ее легкие вспененные волосы были распущены и источали аромат жасмина и гвоздики.
Полузакрыв глаза, Колен ориентировался по этому запаху, и при каждом вдохе губы его слегка вздрагивали. Фасады домов заметно расслабились, они утратили чопорность своих прямоугольных очертаний, а от этого город стал просто неузнаваем, и Николя, совсем сбитому с толку, то и дело приходилось останавливаться, чтобы прочитать на эмалированных табличках названия улиц.
– Ну, с чего мы начнем? – спросил Колен.
– Сперва пойдем по магазинам, – сказала Хлоя. – У меня нет ни одного нового платья.
– Может, лучше ты их закажешь, как всегда, в ателье сестер Каллотт?
– Нет, – ответила Хлоя. – Я хочу походить по магазинам, купить несколько готовых платьев и еще всякую всячину.
– Исида будет рада тебя увидеть, Николя, – сказал Колен.
– Почему? – спросил Николя.
– Не знаю…
Они свернули на улицу Сиднея Бечета и оказались как раз у дома, в который шли. Консьержка качалась у ворот в механическом рок-кресле, мотор которого отчаянно громыхал в ритме польки. Это была устаревшая модель.
Исида открыла им дверь. На ней было красное платье, и она улыбнулась Николя. Шик и Ализа их уже ждали. Исида поцеловала Хлою, а потом все стали целовать друг друга, на что ушло несколько минут.
– Ты отлично выглядишь, дорогая, – сказала Исида Хлое. – Я боялась, что ты хвораешь, но твой вид меня успокаивает.
– Мне сейчас лучше. Николя и Колен хорошо за мной ухаживали.
– Как поживают ваши кузины? – спросил Николя.
Исида покраснела до корней волос.
– Они чуть ли не каждый день справляются, не приехали ли вы.
– Прелестные девочки, – сказал Николя, не глядя на Исиду, – но вы куда решительней.
– Да… – сказала Исида.
– Ну а ваше путешествие? – спросил Шик.
– Нормально, – ответил Колен. – Сперва, правда, дорога была плохая, но потом все наладилось.
– Кроме снега, – сказала Хлоя и прижала ладонь к груди.
– Куда пойдем? – спросила Ализа.
– Если хотите, я могу вам вкратце пересказать лекцию Партра, – предложил Шик.
– Ты много его книг купил, пока нас не было? – спросил Колен.
– Да нет, – сказал Шик.
– А как твоя работа?
– Нормально. Я нашел парня, который меня замещает, когда мне надо куда-нибудь смотаться.
– Задаром?
– Ну, почти что… Может, сразу пойдем на каток?
– Нет, сперва покупки, – сказала Хлоя. – Но если мужчины хотят кататься на коньках…
– Это мысль! – воскликнул Колен.
– Я провожу их, мне тоже надо кое-что купить, – сказал Николя.
– Вот и прекрасно! – обрадовалась Исида. – Пошли поскорей, чтобы и мы успели покататься.
XXXI
Колен и Шик катались уже около часа, и народу на льду становилось все больше. Всегда одни и те же лица: те же мальчики, те же девочки, и, как всегда, они то и дело падали, и тут же появлялись уборщики со своими фанерными скребками. Служитель поставил на проигрыватель пластинку, которую завсегдатаи уже несколько недель как выучили наизусть. Потом он перевернул ее на другую сторону, и все наперед знали, что они сейчас услышат, потому что все это давно стало неким ритуалом, но музыка вдруг умолкла, и из всех динамиков, кроме одного непокорного, который по-прежнему транслировал шлягер, раздался глухой, как из подземелья, голос. Голос этот просил господина Колена подойти к контролеру, потому что его вызывают к телефону.
– Кто это может быть? – удивился Колен. Он бросился к выходу.
Шик едва поспевал за ним – выскочил на прорезиненную дорожку, обогнул бар и вбежал в проходную будку, где был микрофон. Дежурный служитель смахивал в это время тростниковой щеточкой заусенцы со звуковых дорожек, которые всегда образуются на заигранных пластинках.
– Алло! – крикнул Колен в трубку. Он молча слушал.
Шик увидел, как Колен, сперва лишь удивленный, вдруг разом побледнел.
– Что случилось? – спросил Шик.
Колен знаком велел ему замолчать.
– Я сейчас, – сказал он в трубку и положил ее на рычаг.
Стены проходной будки так стремительно сдвигались, что он едва успел выбраться наружу, не то его бы расплющило. Он бежал, не сняв коньков, и ноги его вихляли из стороны в сторону. Шик не отставал ни на шаг.
– Откройте мою кабину! – крикнул Колен служителю. – Скорей! Номер триста девять.
– И мою, – добавил Шик. – Номер триста одиннадцать.
Служитель лениво поплелся за ними. Колен обернулся, увидел, что служитель отстал метров на шесть, и, еле сдерживаясь, подождал, пока тот не подойдет поближе. Тогда он, озверев, с размаху нанес ему удар коньком в подбородок, и голова служителя, оторвавшись, угодила прямо в воздухозаборное отверстие вентиляционной системы, обслуживающей холодильную установку. Колен выхватил ключи, которые покойник с отсутствующим лицом все еще сжимал в руке, открыл первую попавшуюся кабину, затащил туда труп, плюнул на него и опрометью кинулся к номеру триста девять. Шик затворил дверь кабины, которую Колен даже не потрудился прикрыть.
– Что случилось? – спросил он, едва переводя дух.
Колен уже успел снять коньки и надеть ботинки.
– Хлоя… – сказал Колен, – заболела.
– Серьезно?
– Не знаю. У нее был обморок. – Колен оделся и побежал.
– Ты куда? – крикнул ему вслед Шик.
– Домой! – крикнул в ответ Колен и застучал каблуками по гулкой бетонной лестнице.
На другом конце катка рабочие холодильной установки, задыхаясь, с трудом выползали на свежий воздух: вентиляция вышла из строя, и они, обессилев, падали как подкошенные вокруг ледяного поля.
Шик застыл в оцепенении, сжимая в руке конек, и глядел в ту сторону, где только что исчез Колен. Из-под двери кабины номер сто двадцать восемь медленно сочилась тоненькая струйка пенистой крови, и этот красный сироп стекал на лед тяжелыми дымящимися каплями.
XXXII
Он бежал что было духу, и люди перед его глазами медленно наклонялись, словно подбитые кегли, и с сухим звуком валились на мостовую.
Колен бежал, бежал, а острый угол горизонта в просвете между домами летел ему навстречу. Под ногами у него была темень, бесформенная куча черной ваты, и небо, лишенное цвета, косо давило сверху, еще один острый угол, потолок, а не небо, он бежал к вершине пирамиды, к ней притягивало его сердце менее темные участки ночи, но ему оставалось пробежать еще три улицы.
Хлоя, спокойная, даже какая-то просветленная, лежала на их огромной кровати. Глаза ее были открыты, только дышала она затрудненно. Ализа сидела возле нее, Исида на кухне помогала Николя готовить подкрепляющий напиток по рецепту Гуффе, а мышка своими острыми зубками измельчала семена трав для отвара.
Но Колен не знал всего этого, он бежал, ему было страшно, неужели мало того, думал он, что мы всегда вместе, неужели еще надо, чтобы душа замирала от страха, быть может, несчастный случай, она попала под машину и лежит теперь на кровати, а я не смогу ее увидеть, меня не пустят к ней, неужели вы думаете, что я боюсь увидеть мою Хлою, вам все равно меня не удержать: нет, Колен, не входи. А может быть, это только ушиб и все обойдется, а завтра мы вместе пойдем в Булонский лес, к той скамейке, я держал ее руку в своей, и ее волосы касались моих волос, ее подушка благоухает… Я всегда хочу лечь на ее подушку, сегодня вечером мы снова из-за нее подеремся, моя кажется ей слишком жесткой, она даже не проминается под ее головкой, и потом я все-таки ложусь на свою подушку, и она источает аромат ее волос. Никогда больше я не буду его вдыхать…
Тротуар вздыбился перед Коленом. Он одолел его гигантским прыжком, одним духом взбежал на второй этаж, открыл дверь, все было тихо и спокойно, он не увидел ни незнакомых людей в черном, ни священника, мир и покой исходили от серо-голубого рисунка ковра. Николя сказал: «Это пустяки», – а Хлоя улыбнулась: она была счастлива увидеть его вновь.
XXXIII
Теплая рука Хлои доверчиво лежала в руке Колена. Хлоя смотрела на него, и ее светлые чуть удивленные глаза вселяли спокойствие. А вокруг антресолей, на полу их комнаты столпились заботы, остервенело пытаясь задушить друг друга. Хлоя ощущала в своем теле, в своей грудной клетке какую-то неведомую ей злую силу, чье-то недоброе присутствие и не знала, как ей с этим совладать, она время от времени кашляла, чтобы хоть немного потеснить противника, вцепившегося в ее плоть. Хлое казалось, что каждым глубоким вздохом она живьем отдает себя во власть коварного, полного глухой ярости врага. Грудь Хлои едва вздымалась, прикосновение гладких простынь к ее длинным голым ногам почему-то успокаивало. Сгорбившись, Колен сидел рядом и глядел на нее. Темнело, сумерки сгущались концентрическими кругами вокруг светящегося венчика лампы, вмонтированной в стену у изголовья кровати и прикрытой круглым плафоном из матового хрусталя.
– Давай послушаем музыку, Колен, – сказала Хлоя. – Поставь одну из твоих любимых пластинок.
– Это утомит тебя, – ответил Колен, словно издалека.
Он плохо выглядел. Сердце заполонило всю его грудь, только сейчас он это заметил.
– Ну, пожалуйста, прошу тебя, – сказала Хлоя.
Колен встал, спустился по маленькой дубовой лесенке и зарядил проигрыватель пластинками. Динамики были во всех комнатах. Он включил тот, который висел в спальне.
– Ты что поставил? – спросила Хлоя.
Она улыбнулась. Она сама знала.
– Помнишь? – спросил Колен.
– Помню…
– Тебе больно?
– Не очень…
При впадении реки в море всегда есть порог, который трудно преодолеть, где кипит вода и в пене кружатся обломки затонувших кораблей. Воспоминания нахлынули из темноты, натолкнулись на барьер между ночью за окном и светом лампы и то погружались в глубину, то выныривали на поверхность, оборачиваясь либо белесым брюшком, либо серебристой спинкой. Хлоя слегка приподнялась.
– Сядь ко мне…
Колен подошел к ней и лег поперек кровати, так что Хлоя могла положить голову на сгиб его левого локтя. Кружева тонкой ночной рубашки рисовали причудливые узоры на ее золотистой коже, трогательно набухшей у основания грудей. Хлоя пальцами стиснула плечо Колена.
– Ты не сердишься?..
– На что?
– На то, что у тебя такая глупая жена…
Колен поцеловал Хлою в ямочку ее доверчивого плеча.
– Спрячь руку, моя милая Хлоя, ты простынешь.
– Мне не холодно. Слушай пластинку.
В игре Джонни Ходжеса было что-то возвышенное, необъяснимое и абсолютно чувственное. Чувственность, так сказать, в чистом виде, освобожденная от всего телесного.
Под воздействием музыки все углы комнаты округлились. Колен и Хлоя лежали теперь в центре некоей сферы.
– Что это? – спросила Хлоя.
– The Mood to be Wooed, – ответил Колен.
– Я это почувствовала, – сказала Хлоя. – А как же доктор войдет в комнату такой формы?
XXXIV
Николя открыл дверь. На пороге стоял доктор.
– Я доктор, – сказал он.
– Не угодно ли вам проследовать за мной? – И Николя повел доктора по коридору. – Вот, – произнес Николя, когда они оказались на кухне, – отведайте и скажите свое мнение.
В большом сосуде из остекленевшего кремне-содо-кальциевого соединения отстаивалось варево весьма своеобразного цвета: оно отливало как пурпуром Кассиуса, так и зеленью рыбьего пузыря, но при этом со слабым оттенком синеватого хрома.
– Что это такое? – спросил доктор.
– Отвар, – объяснил Николя.
– Это я вижу, но для чего он?
– Для бодрости.
Доктор поднес сосуд к носу, осторожно понюхал, воодушевился, снова понюхал, но уже со смаком, попробовал, потом залпом выпил и схватился обеими руками за живот, уронив при этом саквояж с инструментами для врачевания.
– Ну как, действует? – поинтересовался Николя.
– Ух! – крякнул доктор. – Это вещь!.. Сдохнешь!.. Вы ветеринар?
– Нет, – сказал Николя, – повар. Одним словом, сработало?
– В некотором роде. Я чувствую такой прилив сил…
– Теперь пройдите, пожалуйста, к больной. Вы продезинфицированы!
Доктор двинулся, но почему-то в обратном направлении. Судя по всему, ноги перестали его слушаться.
– О! – воскликнул Николя. – Гляди-ка!.. А вы в состоянии осмотреть больную?
– Видите ли, мне хотелось узнать мнение своего коллеги, поэтому я попросил прийти профессора д’Эрьмо.
– Все ясно. Тогда, пожалуйста, пройдите вот сюда. – И Николя отворил дверь черного хода. – Вы спуститесь тремя этажами ниже, повернете направо и окажетесь там, где нужно.
– Понятно, – сказал доктор и стал спускаться, но вдруг обернулся и спросил: – А где я, собственно говоря, нахожусь?
– Тут, а где же еще? – ответил Николя.
– А-а-а, понятно!.. – сказал доктор.
Не успел Николя захлопнуть за ним дверь, как Колен заглянул на кухню.
– Кто это приходил? – спросил он.
– Доктор. Но у него был такой идиотский вид, что я решил от него избавиться.
– Но нам ведь так нужен врач, – сказал Колен.
– Конечно, – сказал Николя. – Сейчас придет д’Эрьмо.
– Тогда порядок.
Снова зазвенел звонок.
– Не бегай, я сам отворю, – сказал Колен.
В коридоре мышка стала взбираться по ноге Колена и в конце концов пристроилась на его правом плече. Колен прибавил шагу и открыл дверь профессору.
– Здравствуйте, – сказал тот.
На профессоре были черный костюм и ярко-желтая сорочка.
– Физиологически, – заявил он, – черное на желтом фоне являет собой максимальный цветовой контраст. Добавлю, что данное сочетание не утомляет глаз и предупреждает несчастные случаи на улице.
– Наверно, – согласился Колен.
Профессору д’Эрьмо было лет сорок. Их ему и давали. А больше он бы все равно не взял. Щеки его были лишены растительности, однако он носил маленькую остроконечную бородку и невыразительные очки.
– Не угодно ли вам пройти за мной? – сказал Колен.
– Не знаю, – сказал профессор, – я колеблюсь…
В конце концов он все же решился.
– Кто болен? – спросил он.
– Хлоя, – ответил Колен.
– А, припоминаю мелодию…
– Да, – сказал Колен, – эта самая.
– Хорошо, – решился д’Эрьмо, – пошли. Вы должны были сказать мне это раньше. Что с ней?
– Я не знаю.
– Я тоже, – признался профессор. – Теперь я могу вам в этом признаться.
– Но вы разберетесь? – с тревогой спросил Колен.
– Не исключено… – ответил профессор с сомнением в голосе. – Следовало бы ее посмотреть…
– Так пошли!
– Да, конечно…
Колен повел было его в спальню, но вдруг спохватился.
– Только имейте в виду, она округлилась, будьте осторожны, – предупредил он.
– Я к этому привык, – сказал д’Эрьмо. – Она беременна?
– Да нет! – воскликнул Колен. – Что за глупость… Комната круглая!
– Совсем круглая? – спросил профессор. – Вы что, ставили пластинку Эллингтона?
– Да, – сказал Колен.
– У меня тоже есть его пластинки, – сказал д’Эрьмо. – Вы знаете «Slap Happy»?
– Я больше люблю… – начал было Колен, но, вспомнив, что Хлоя ждет, втолкнул профессора в комнату.
– Здравствуйте, – сказал профессор. Он поднялся по лесенке к кровати.
– Здравствуйте, – ответила Хлоя. – Как поживаете?
– Не важно! – воскликнул профессор. – Вот печень часто пошаливает. Вы знаете, что это такое?
– Нет.
– Еще бы, откуда вам знать, у вас-то печень здоровая. – Он подошел к Хлое и взял ее за руку. – Горячая, не правда ли?
– Я не чувствую, – ответила Хлоя.
– Конечно, – сказал профессор. – Это меня и беспокоит. – Он присел на кровать. – Я вас послушаю, если не возражаете.
– Пожалуйста.
Профессор вынул из своего саквояжа стетоскоп с усилителем и приложил мембрану к спине Хлои.
– Считайте, – попросил он.
Хлоя стала считать.
– Плохо считаете. После двадцати шести идет двадцать семь.
– Да, – согласилась Хлоя. – Извините меня.
– Впрочем, достаточно. Вы кашляете?
– Да, – сказала Хлоя и закашлялась.
– Что у нее, доктор? – спросил Колен. – Это серьезно?
– Мм, – ответил профессор. – У нее что-то в правом легком. Но я не знаю, что это…
– Как же быть? – спросил Колен.
– Ей придется приехать ко мне, чтобы я мог ее всесторонне обследовать у себя в кабинете, – сказал профессор.
– Мне не хотелось бы, чтобы она вставала, – сказал Колен. – Вдруг ей опять станет плохо, как сегодня?
– Этого бояться нечего. Я дам вам назначение, но его надо выполнять.
– Конечно, доктор, – сказала Хлоя. Она поднесла руку ко рту и закашлялась.
– Не кашляйте, – сказал д’Эрьмо.
– Не кашляй, дорогая, – сказал Колен.
– Я не могу удержаться, – сказала Хлоя прерывающимся голосом.
– Я слышу какую-то странную музыку в ее легком, – сказал профессор. Вид у него был расстроенный.
– Так бывает, доктор? – спросил Колен.
– Да как вам сказать… – ответил профессор. Он потянул себя за бородку, и она с сухим щелчком вернулась на свое место.
– Когда к вам прийти, доктор? – спросил Колен.
– Через три дня. Мне надо привести в порядок свою аппаратуру.
– А обычно вы ею не пользуетесь? – удивилась Хлоя.
– Нет, – сказал профессор. – Я предпочитаю заниматься авиамоделизмом. А ко мне без конца пристают с консультациями. Вот уже год, как я все вожусь с одной моделью, и у меня не хватает времени довести ее до конца. Я просто прихожу в отчаяние!..
– Конечно, – согласился Колен.
– Это настоящие акулы! – воскликнул профессор. – Я всегда сравниваю себя с беднягой, потерпевшим кораблекрушение, которого со всех сторон окружили эти прожорливые хищники и ждут, когда он задремлет, чтобы опрокинуть его утлый челн.
– Какой красивый образ, – сказала Хлоя и засмеялась, но тихонько, чтобы снова не закашляться.
– Не будьте так доверчивы, милая, – сказал профессор д’Эрьмо и положил ей руку на плечо. – Это совершенно дурацкий образ, поскольку по справочнику, изданному пятнадцатого октября тысяча девятьсот сорок четвертого года, из тридцати пяти известных видов акул только три или четыре являются людоедами, но и они реже нападают на человека, чем человек на них…
– Как интересно вы рассказываете, доктор! – сказала Хлоя с восхищением.
Доктор ей явно нравился.
– Это не я, это справочник. На этом я вас покину. – Он громко чмокнул Хлою в правую щеку, похлопал ее по плечу и стал спускаться с антресолей. Правой ногой он зацепил левую, а левая зацепилась за последнюю ступеньку лесенки, и он грохнулся на пол.
– У вас тут весьма оригинальная конструкция, – заметил он Колену, энергично растирая себе поясницу.
– Извините меня, – сказал Колен.
– И кроме того, – добавил профессор, – эта сферическая комната действует угнетающе. Поставьте пластинку «Slap Happy», быть может, она примет прежний вид. А если нет, то вам придется ее обтесать.
– Договорились, – сказал Колен. – Могу ли я предложить вам аперитив?
– Вполне, – сказал профессор. И, прежде чем выйти из спальни, крикнул Хлое: – До свидания, детка!
Хлоя все еще смеялась. Она сидела в своей широкой кровати на антресолях, подсвеченная сбоку лампочкой, а снизу казалось, что она находится на ярко освещенной эстраде. Свет лампы играл в ее волосах, как солнце в молодых травах, и после соприкосновения с ее кожей золотил все предметы вокруг.
– У вас красивая жена, – сказал профессор д’Эрьмо Колену, когда они вышли в прихожую.
– Ага, – сказал Колен и вдруг заплакал, потому что знал, что Хлоя страдает.
– Ну, полноте, – сказал профессор, – вы ставите меня в затруднительное положение… И мне придется вас утешать… Минуточку…
Он пошарил во внутреннем кармане пиджака и вытащил оттуда маленькую записную книжечку в красном сафьяновом переплете.
– А это моя… вот, поглядите.
– Ваша? – спросил Колен, стараясь успокоиться.
– Ну да, моя жена, – объяснил профессор д’Эрьмо.
Колен машинально раскрыл книжечку и расхохотался.
– Так и есть, – сказал профессор, – это действует безотказно. Все всегда смеются. Но скажите… что же в ней уж такого смешного?
– Я… Я не знаю, – с трудом пробормотал Колен и рухнул в приступе неудержимого хохота.
Профессор д’Эрьмо спрятал свою записную книжечку.
– Ах, все вы одинаковы, – сказал он. – Вы все считаете, что женщина непременно должна быть красивой… Ну-с, так где же ваш аперитив?..
