Алексей Борисов
День конституции
РЕТРО-4
29 августа 2003 года, пятница
Внеплановая планерка, как ее называл завотделом Никитин, была близка к своей кульминации. На самом деле это мероприятие, как всё или почти всё в стране социализма, тоже планировалось заранее и проводилось каждый раз накануне выходных. Сотрудники и сотрудницы экстренно дописывали тексты, гонцы тащили сумки из гастронома. Царила приподнятая атмосфера завершения трудовых будней, которое выливалось не в рядовую попойку, но в разговор творческих людей по душам.
Принимая участие в общей суете, Алексей всё не мог поверить, что это происходит с ним в последний раз. Четыре с лишним года в «Комсомольской правде», куда его сумел сосватать Олег, промчались, как скорый поезд мимо полустанка. В понедельник его ждет новая работа: по тому же адресу, но в другом издании.
– Пойдем, покурим, – предложил обозреватель Елисеев.
– Стараюсь не злоупотреблять, – сказал Алексей.
– Пойдем-пойдем, сегодня не грех.
Они вышли в коридор, к приоткрытому окну. Затянулись.
– Зачахнешь ты там, – на середине процесса вдруг сказал Елисеев.
Гончаров вопросительно поглядел на него.
– Не волнуйся, никто не слышит. Да и стукач у нас в отделе один, он только что в сортир ушел.
Алексей пожал плечами.
– Такой шанс один раз выпадает.
– Какой шанс, Лёша? Тебя что освещать зовут?
– Партийную жизнь.
– Съезды, пленумы, конференции? Отдельные недостатки на фоне новых побед?
«Он ведь прав по большому счету», – подумал Алексей, борясь с легкой дремотой, которую нагнало на него спиртное.
– У нас можно хоть что-то о реальной жизни писать, – продолжал Елисеев. – А там тебе еще и партбилет всучат.
Вступление в партию было непременным условием, и заявление (по словам Олега) надлежало подать не позднее седьмого ноября. Об этом Алексей сейчас говорить не стал. Он только невпопад буркнул:
– Меня и в журналистику случайно занесло, если честно.
– Случайно это как?
– Ну, собирался в аспирантуру, документы уже подготовил, а знакомые подкинули вакансию.
– Но ты ведь согласился? Почему? – Елисеев ткнул его пальцем в плечо.
– Живые люди показались интереснее архивов, – сознался Гончаров.
– Вот именно, и тебя еще не во все архивы пустили бы.
– А как быть?
– А на х… ее, эту «Правду». Хочешь, я с шефом пообщаюсь? На правах старшего товарища? Всё можно переиграть.
«Вечно со мной чёрт знает что. Предлагают, а я не могу отказать. Тридцать четыре года прожито. Что совершил? Зацепился за Москву? Год из Мытищ на работу ездил, да и теперь по чужим углам скитаюсь, разве что метро ко мне ближе стало. В «Правде» и финансовые условия лучше, и перспективы роста вроде имеются. Если не врут, с жильем тоже помогут».
Думая так, он чувствовал, что старая, если уж как на духу признаться самому себе, довольно безалаберная жизнь необратимо уходит в прошлое. Очень похожее ощущение Алексей испытывал перед выпускным вечером по окончании десятого класса. Им вручили аттестаты, произнесли напутственные речи (ни одну он не запомнил хотя бы частично), а торжество, организованное в школьном актовом зале, еще не началось. Любители подымить сбились в кучку за углом, откуда их раньше нещадно гонял военрук Матвей Захарович. Гончаров тогда категорически отрицал курение, даже по приколу и за компанию. Поэтому он стоял в одиночестве у подъезда в костюме-тройке, надетом в первый и последний раз, чувствуя себя каким-то транзитным пассажиром, которому предстоит отправиться неизвестно куда. Вопреки распространенному стереотипу, ему не грезилось ни о будущих свершениях, ни о непременно ожидающей впереди любви.
Его почти миллионный город с кучей заводов был всё-таки глухой заводью по сравнению с бурлившей слухами и надеждами Москвой. Страна недавно встретила второй год перестройки, а здесь по-прежнему склонны были считать ее очередной кампанией критики и самокритики. И никто не предполагал, во что выльется продолжение процесса. Алексея, говоря честно, по-настоящему занимало только собственное поступление в вуз, и основания для тревоги были. Конкурс на исторический факультет, ковавший кадры для партии, комсомола и госбезопасности, а уже потом для учебных заведений, по сведениям из осведомленных кругов, достигал восьми человек на место.
Удивительно, но ни в партию с комсомолом и госбезопасностью, ни туда, где очень требовались молодые преподаватели, он тогда не собирался. Ему был просто интересен любимый предмет, а еще действительно мечталось о занятиях наукой. В общем, наивная каша имела место в голове, как ныне подытожил бы сам Алексей…
– Давай лучше выпьем, – сказал Гончаров.
Елисеев с тихой грустью смотрел ему прямо в глаза.
Глава пятая
4 октября 2007 года, четверг
После обеда новости полились потоком. Пресс-секретарь Белого дома заявил, что президенту Гору немедленно доложили об инциденте с самолетом. Пентагон сообщил, что в районе падения F-15 эсминец 6-го флота ВМС США Ross ведет поисковые работы, а ему на помощь из Гдыни вот-вот подойдёт польский фрегат «Генерал Тадеуш Костюшко». Штаб-квартира НАТО в Брюсселе пока воздерживалась от комментариев по поводу заявления американского сенатора и кандидата в президенты Джона Маккейна…
В международном отделе «Правды» был свободный доступ в Интернет, и сегодня он оказался более чем востребован. Коллеги из других отделов то и дело забегали сюда, чтобы узнать о происходящем. Советское телевидение ограничилось кратким заявлением ТАСС. Алексей, читавший его на сайте Первого канала, вспомнил историю с южнокорейским «Боингом»24. Будущему правдисту исполнилось тогда четырнадцать лет. Уже внимавший сквозь рёв помех зарубежным «голосам», он всерьез подумывал о вероятной войне.
В нынешнем заявлении говорилось, что за последнее время в акватории Балтийского моря, примыкающей к территориальным водам СССР в районе Калининградской области, резко возросла активность авиации стран-членов НАТО. «Боевые и разведывательные самолеты Североатлантического альянса неоднократно совершали провокационные маневры, ставя под угрозу гражданское авиасообщение, – уверяло официальное агентство. – Более того, имело место их проникновение в воздушное пространство Советского Союза. В создавшейся ситуации Министерство обороны СССР было вынуждено дать указание Войскам ПВО применять в отношении нарушителей границы все имеющиеся средства».
По версии ТАСС, произошло следующее. Американский F-15 Eagle повторно за истекшие несколько суток пересек воздушную границу страны, и командование Рижского корпуса ПВО отдало приказ открыть по нему огонь на поражение. «Первой же ракетой нарушитель был сбит, – гласило заявление. – Второй самолет ушел в сторону моря».
Последняя фраза окончательно убедила Алексея в том, что кого-то из коллег точно вдохновили материалы двадцатичетырехлетней давности.
– Я бы так не шутил, – пробормотал он.
– Что? – спросил, не расслышав, Анисимов.
– Гора бы еще послушать. И нашего Николая Ивановича.
– У них сейчас девять утра. По опыту своему сужу, ждать еще час, не меньше, – авторитетно сказал международник. – А наш спешить не будет, не его стиль.
– Си-эн-эн! Срочная новость! – выкрикнул сотрудник, который сидел в углу перед монитором, и резко прибавил звук.
Президент США Альберт Гор, выйдя к прессе перед своей резиденцией, говорил, разумеется, по-английски без переводчика. Алексей, посещавший в вузе дополнительные языковые курсы, растерял с тех пор часть багажа, но лексика здесь была довольно понятная. Гор без затей назвал ЧП с самолетом злодейским актом, не вызванным реальной необходимостью. Он принес свои соболезнования семье первого лейтенанта ВВС Чарльза Эрроу и объявил об отмене визита в Москву государственного секретаря Джона Керри.
– Это наш первый шаг, но не последний, – многозначительно подчеркнул он. – Правительство Соединенных Штатов ждет от президента Советского Союза объяснений и будет настаивать на совместном расследовании трагедии.
Американский президент сделал паузу и добавил, глядя в камеру:
– Расследование должно включать в себя допуск наших официальных лиц на советские объекты противовоздушной обороны.
Когда картинку из Вашингтона сменила заставка Си-эн-эн, Анисимов заметил:
– Если бы не последняя фраза, Маккейн уже смешал бы его с дерьмом. Другое дело, что на такое условие никто не пойдет. Мы ведь не Ирак.
– И что потом? – поинтересовался Гончаров.
– Имя следующего президента США будет Джон, но не Керри.
В пятнадцать часов сорок минут командующий 6-й армией ПВО прибыл в штаб 27-го корпуса. В пятнадцать часов пятьдесят минут генерал-майор Шмаков был отстранен от командования корпусом до окончания служебного расследования. Такой поворот событий не удивил ни остальной офицерский состав, ни самого генерала. Всё происходившее на КП и в штабе после слов «Цель уничтожена» Шмаков воспринимал как-то абстрактно, словно его это касалось мало.
Василий Тимофеевич, пребывая в эпицентре поднявшейся суеты, думал о своем. О том, как еще в конце зимы, когда он командовал зенитно-ракетной бригадой под Москвой, к нему под вечер напросился начальник особого отдела. Шмаков был уже настроен взять в руки лыжные палки и пробежать километра три, пока позволял снежный покров. Поэтому долгой беседы он не планировал и, более того, хотел завершить ее как можно быстрее. У особиста, когда тот бочком заходил в кабинет, лицо было буднично невыразительным: он как будто тоже стремился скорее спихнуть с себя служебные тяготы.
–Э-э, товарищ полковник, – немного фривольно обратился он, – есть у нас кое-какой вопрос…
– Давайте, – бросил Шмаков, демонстративно посмотрев на часы.
Особист присел на край стула и раскрыл красную папку, принесенную с собой.
– Наш отдел расследовал некоторые факты и… Да лучше будет, если вы сами всё посмотрите.
Взяв папку, Шмаков начал читать и обмер. Военная контрразведка не теряла времени даром. Она досконально исследовала историю строительства полковником Шмаковым В.Т. личной дачи в виде двухэтажного коттеджа с гаражом, бассейном и сауной. Материалы, как следовало из данных проверки, были использованы казенные, а кроме того, объект соорудили исключительно силами военнослужащих бригады.
– Мы, конечно, в курсе, что участок и все постройки оформлены на вашу супругу, – вкрадчиво сказал особист, – но статью о конфискации имущества пока никто не отменял.
Шмаков ощутил себя ничтожной пылинкой мироздания.
– А с какой целью вы меня информируете? – выдавил он, и его голос предательски дрогнул.
– Скажем так: чтобы вы были в курсе, – ответил поздний гость.
– Я должен написать рапорт?
– Нет. Никаких рапортов не надо.
У Шмакова в голове промелькнула дикая мысль, что контрразведчик желает договориться.
– Вы… мы можем обсудить этот вопрос?
– Нет, – опять ответил особист, – обсуждать мы ничего не будем.
– Тогда как же… тогда что же?
– Служите Родине, командуйте. По нашим сведениям, вас скоро ждет повышение в звании и новая должность. Потом продолжим беседу.
Вместо лыжной пробежки в тот вечер Шмаков почти без закуски выпил пол-литра отборной водки «Финляндия». Конечно, то был страшный удар ниже пояса. Полковник, пока особист бережно укладывал бумаги в папку, даже плел что-то в свое оправдание. Его речь увенчала фраза: «Ведь все так делают».
Контрразведчик наставил на него свои глаза, в которых не было ни тени жалости.
– Все делают, но не все попадаются. О борьбе с коррупцией слышали?
Беседа получила продолжение в сентябре, уже под Ригой, в гостях у начальника особого отдела корпуса. При ней присутствовало третье лицо – высокий светловолосый офицер в форме полковника ВВС. Шмаков как-то сразу интуитивно понял, что к авиации тот не имеет ни малейшего отношения.
– У нас к вам большая просьба, товарищ генерал, – сказал неизвестный, обойдясь без формальных представлений.
Когда эта просьба, а точнее, требование было изложено в деталях, Шмаков ощутил, что ему не вырваться.
– А если я ее не выполню? – всё равно спросил он.
– Если вы ее не выполните, то выполнит кто-нибудь другой. Только ваша судьба очень сильно изменится.
– Вы толкаете меня на преступление, – негромко произнес генерал.
– Преступление вы уже совершили, – возразил мнимый летчик, сделав ударение на слове «уже». – Но вам дан шанс реабилитироваться. Мы действуем не сами по себе, а в высших государственных интересах. При успешном завершении операции все обвинения против вас будут сняты, материалы проверки уничтожены.
– Если расследование докажет, что я превысил полномочия, меня могут уволить со службы.
– Мы вас прикроем, это в наших силах, – многозначительно пообещал приезжий.
Естественно, Шмаков не сказал «нет». Однако, вернувшись в штаб из отдельного строения, где размещались особисты, по горячим следам изложил на бумаге всю историю с ними. Внизу каждого листа расписался и поставил число. Потом посидел еще немного и на первом листе, на свободном месте сверху, вывел: «Министру обороны СССР, генералу армии Громову Б.В.».
Свою исповедь на заданную тему он запечатал в коричневый конверт без марок. А отправляясь вечером домой, уже в коридоре сунул его адъютанту и приказал:
– Спрячь!
Идя вниз по лестнице, уточнил, что надо сделать.
Последний урок у младших классов закончился в пять. Пока малыши (так она их про себя называла) переоделись и радостно устремились на заслуженный отдых, прошло еще минут десять. Татьяна прекрасно помнила слово «срочно» из записки Дениса, однако была твердо намерена хорошенько изучить содержимое коробки.
Заперев изнутри дверь спортзала и уединившись в каморке с мячами, скакалками, обручами и прочим инвентарем, она решительно принялась за дело. Телефон был как телефон, среднего ценового сегмента, производства фирмы Nokia, выключенный. Пакет Денис действительно смастерил из обыкновенной писчей бумаги, используя скрепки и клей. Вскрыть его аккуратно не получилось, и Татьяна попросту надорвала бумагу с края. «Ничего, скотчем залеплю».
Поверх сложенных вчетверо, лицевой стороной внутрь, листов лежала третья по счету записка.
«Лёша,
доставь это как можно скорее своему другу в ЦК.
Прочти, и сам всё поймешь. Телефон включи утром в пятницу, в 9.00.
Я сам тебе позвоню.
Д.»
Отложив записку, Татьяна развернула сложенные листы. «Совершенно секретно» – первым делом бросилось в глаза. Она начала читать, и уже через минуту теплая каморка показалась ей арктическим ледником.
Преподавая физкультуру в начальных классах, она не могла сказать про себя, что прекрасно разбирается в политике. Ее поверхностное знакомство с этой материей как раз и началось после одесской встречи с Денисом. Отца, жившего своей жизнью в другом конце Москвы, Татьяна почти не знала. С матерью, вечно занятой то работой, то подработкой, она на подобные темы тоже не общалась. В учительской обсуждали то мужчин, то наряды текущего и следующего сезонов (коллектив был в основном женский). По отношению к власти царила внешняя лояльность.
Назвать лояльным человеком Дениса она не рискнула бы. Да, он работал в газете Верховного Совета СССР, но периодически высказывал суждения, далекие от того, что ей доводилось слышать по телевидению или радио. Иногда Татьяне даже становилось не по себе от его анекдотов или шуток. Как-то раз, когда они лежали в постели после очередной жаркой сцены, он предельно серьезным тоном спросил:
– Как думаешь, у нас классовое общество?
– Вроде да, – ответила она, припоминая уроки обществоведения.
– А какие два класса ты знаешь?
Она более-менее уверенно назвала рабочих и крестьян.
– Нет, – возразил Денис. – У нас теперь другие классы: позвоночные и беспозвоночные.
– По-моему, это что-то из зоологии.
– Не из зоологии, а из жизни. Позвоночные – те, для кого всё решается по звонку, а беспозвоночные – все остальные.
Было и другое, что просто страшно процитировать… Так что за семь лет близкого общения с ним Татьяна основательно усомнилась в справедливости советского строя. Впрочем, и сам строй подкидывал примеры того, что для одного класса (по Денису) четко применялся закон со всей его возможной суровостью, а другому, как по мановению волшебной палочки, доставались плоды новой, смешанной экономики.
Теперь, читая, кого собрались арестовать, интернировать или выслать эти Булатовы с их конвоирами и полиграфами, тонированными автомобилями и абсолютной верой в свою безнаказанность, она окончательно поняла, что не намерена поддаваться им. «Нет, ребята, хрен вы угадали», – сказала она уже не как педагог, а как девчонка из московского двора. Но не вслух. Вслух она не скажет ничего лишнего.
– Гончаров! А ну, стой! Руки вверх!
Алексей вздрогнул и потом узнал голос заведующего своим отделом.
– Не пугайте, Юрий Леонтьевич.
– Я-то что? Американцы пугают, последствиями грозят, – невысокий и пухлый зав отделом неопределенно помахал рукой в воздухе. – Ты у нас военнообязанный?
– Само собой.
– Лейтенант, наверное? Или старший уже?
– Рядовой стратегического резерва, – пошутил Алексей.
– Ладно, пока в резерве, поедешь в Волгоград, – объявил заведующий.
– А там что?
– Там Родина-мать. А если серьезно, в субботу внеочередной пленум горкома.
– В субботу? Что за срочность?
– Дуй за мной, я тебе объясню все нюансы.
Кабинет заведующего Алексей покинул без пяти шесть.
– Ой, я и не знала, что вы тут, – отреагировала на его появление секретарша Юлия. – Наверное, зашли, пока я за баранками в буфет бегала.
Юлия блюла официальный стиль и со всеми была на «вы», включая уборщиц.
– Я вам билет уже забронировала, – сказала она.
– На поезд?
– На самолет, – секретарша сверилась со своими записями. – Вылет в тринадцать пятьдесят из «Шереметьево».
– Можно завтра на работу не являться? – радостно спросил Алексей.
– Почему?
– День отбытия по закону считается днем командировки.
Юлия приняла совсем официальный вид.
– Ничего не знаю. Это вы с Юрием Леонтьевичем решайте.
«Ну что, Денис? Ты где? – думал Алексей, возвращаясь к себе. – Прячешься или..? Пожалуй, надо было сразу рассказать всё Олегу. Его шеф – секретарь ЦК, у него должны быть какие-то свои возможности. Завтра улечу в Волгоград, и точка. Вернусь в воскресенье, поздно будет хлопотать».
Отпирая дверь, он уже твердо решил набрать Олега сегодня из дома. С последним оборотом ключа внутри кабинета зазвонил телефон. Судя по дребезжанию, городской.
– Алло! – крикнул Алексей, успевая вовремя схватить трубку и надеясь, наконец, услышать голос Дениса.
– Алексей, это Татьяна.
– Откуда у вас этот номер?
– Мне его продиктовали в приемной главного редактора. Я в третий раз уже звоню. Испугалась, что вы ушли, – зачастила она.
Алексей обратил внимание на то, что она впервые обратилась к нему без отчества.
– У вас новости? Денис нашелся?
– Пока нет, – ответила Татьяна. – Но я тут подумала, что мы могли бы увидеться и поговорить. Может, вместе что-нибудь вспомним. Да?
«Костюм и рубашки в порядке после Костромы, всё почищено и поглажено. Можно задержаться на часок-полтора», – прикинул Алексей.
– Хорошо. Где встречаемся?
– Приезжайте ко мне домой, – предложила Татьяна. – Запишете адрес?
Полковник Булатов, прокрутив запись на своем компьютере, потер руки. «Девушка выполняет обещание? Неплохо. Работают наши методы. Что ж, еще чуть-чуть терпения, и, возможно, возьмем след».
Вчера, пока Татьяну держали в главном здании на Лубянке, специалисты начинили и ее квартиру всей необходимой техникой.
В отличие от большинства офицеров своего штаба, генерал-майор Шмаков жил не в военном городке рядом с КП, а в самой Риге, километрах в десяти. Комиссию во главе с заместителем главкома ПВО, летевшую через Калининград, ожидали часа через три, не раньше, и командир корпуса, уже оставшийся без власти, решил заскочить домой, чтобы освежиться и сменить рубашку. Белой «Волги» новейшей модели его пока никто не лишил, так что водитель быстро домчал Шмакова по наизусть выученному адресу.
– Товарищ генерал, какие будут приказания? – молодцевато спросил прапорщик Терентьев, его бессменный адъютант, распахивая перед Шмаковым дверцу.
– Прогуляйся, и Костя пусть отдохнет, – сказал тот, имея в виду водителя.
Парень должен был вот-вот уволиться в запас, и Василий Тимофеевич подумывал дать ему за образцовую службу звание старшего сержанта.
– Минут через сорок подъезжайте. Если что, в машину позвоню, – добавил он.
– Есть! – отозвался Терентьев и козырнул.
Внешним атрибутам воинских взаимоотношений генерал всегда придавал большое значение, будучи уверен, что великое начинается с малого.
В доме, где на третьем этаже находилась квартира Шмакова, был лифт, но генерал, считая себя нестарым человеком, предпочитал подниматься пешком. На площадке между первым и вторым этажами, возле батареи парового отопления, возился человек в спецовке и кепке. На генерала в полном облачении и фуражке-аэродроме он даже не оглянулся. «Похоже, опять мерзнуть будем», – предположил Шмаков, вспомнив доклад начальника КЭЧ25 по существу проблем прошлой осени. О служебных перипетиях и собственной судьбе он сознательно старался не размышлять, ибо от него уже ничего не зависело.
Сверху раздались чьи-то шаги, и через несколько секунд показался мужчина, тоже в кепке и в сером расстегнутом плаще поверх почти такого же однотонного костюма. Шмаков знал всех соседей по подъезду, но лицо этого человека было ему не знакомо.
Мужчина предупредительно принял вправо, давая Шмакову свободно пройти. На лестничном пролете их разделяли считанные сантиметры. Генерал чуть кивнул, благодаря неизвестного за любезность, и, уже миновав его, ощутил внезапный болезненный укол в бедро.
Естественным желанием Шмакова было обернуться и спросить, что произошло, но тело не послушалось его. Стены поплыли перед глазами. Генерал попытался еще сказать что-то застывшими губами и грузно повалился на бок. Фуражка-аэродром скатилась вниз по ступенькам.
Одетый в серое мужчина перешагнул через упавшего и почти неслышно, ступая на носки, как артист балета, сбежал по лестнице. Человек, только что возившийся у батареи, уже стоял на ногах. Они обменялись мгновенными взглядами и вместе без спешки вышли на улицу.
В ответ на звонок во входную дверь послышался частый и мелкий топот, а потом голос Татьяны: «Дэн, подожди!». Дважды повернулся ключ в замке, звякнула цепочка, и Алексей увидел бывшую подругу его коллеги. Она смотрелась эффектно и без красного плаща, в коротком облегающем платье цвета морской волны, без чулок или колготок, и в черных лакированных туфлях на шпильках. Ее стройные ноги покрывал ровный, судя по цвету, южный загар.
Журналист хотел отпустить комплимент, но тут кто-то стал усиленно тереться об его штанину и громко сопеть. Это был палевый, взрослый на вид французский бульдог с выпученными глазами.
– Дэн, не балуйся! – сказала его хозяйка, подпустив металла в голос.
– Какой милый, – сказал Алексей. – Не цапнет?
– Что вы! Он сама доброта, – Татьяна почесала собаку за ухом и заперла дверь.
– Дэн в честь Дэн Сяопина26? – поинтересовался гость, разуваясь.
– Не совсем, – уклончиво ответила женщина.
Алексей слегка сконфузился.
– Я не в курсе, что вам нравится. Вот, купил круассаны с шоколадной начинкой. Из частной пекарни, – поменял он тему.
– Ой, большое спасибо. Идемте в комнату, – Татьяна отступила назад и сделала приглашающий жест.
Обстановка в ее жилище была довольно простой. Зарплата учительницы при новом социализме не позволяла шиковать. Мебель в единственной комнате вела свою историю, наверное, еще из доперестроечной эпохи. Шкаф для одежды, полки для книг, раскладной диванчик, пара стульев. Явно современными были японский телевизор и тоже, кажется, японский или малайский музыкальный центр. Письменный стол отсутствовал.
– Планы и отчеты пишу на кухне, от руки, – словно прочитав его мысли, прокомментировала Татьяна.
На телевизоре стоял цветной фотопортрет в рамке. Художник запечатлел Татьяну, когда она смотрела на закатное море, повернувшись в полупрофиль в сторону гаснущего солнца. В правом нижнем углу, едва различимые, виднелись цифры: «1999».
– Просто выставочная работа, – оценил Алексей.
– Просто я тогда была гораздо моложе, – усмехнулась Татьяна.
Они расположились на кухне, где на фоне также скромного интерьера выделялась современная микроволновая печка с множеством функций. Круассаны проследовали на стол, к миниатюрным бутербродам с копченой колбасой и сыром. Здесь же была бутылка красного полусухого вина.
– Я сама недавно прибежала, не было времени что-то существенное приготовить, – хозяйка развела руками. – Для себя особо не хлопочу.
«На Садовой-Черногрязской, конечно, куда лучше. Эх, Денис, Денис… Запилила тебя Ирина, что ли? А ведь она может, да. Интересно, врал или искренне думал, что сумеет уйти?». Эти и другие мысли пришлось отставить в сторону, потому что Татьяна спросила:
– Вам же нельзя пить? Я как-то сразу не сообразила.
– Можно капельку. На ГАИ удостоверение «Правды» пока действует.
Он открыл штопором бутылку, ей налил побольше, себе совсем чуть-чуть. Бульдог посопел еще и устроился на коврике у стенки.
– Бестактный вопрос: вы женаты?
– Обычный вопрос. Был, развелся, – сказал Гончаров, поднимая бокал. – За встречу?
Оба выпили. Татьяна до дна, Алексей оставил капельку на второй заход.
– А дети?
– Детей нет. Недосуг было в газетной горячке, да и она не спешила.
Закусив бутербродом, Алексей налил Татьяне и осведомился:
– Позволите мне тоже бестактный вопрос?
Она улыбнулась. Улыбка у нее была классная, глаза смотрели тепло-тепло… или вино уже начинало оказывать влияние на психику?
– Позволяю.
– Денис любил вас?
Татьяна отвела взгляд. Потом посмотрела уже серьезно.
– Думаю, да.
– Тогда как же…
Ему стало неудобно, что он поднял эту тему. Она ведь совсем не имеет отношения к ситуации с пропажей Дениса. О том ли они сейчас говорят?
– Как-то в отпуске я прочитала книжку одного американского, кажется, автора. Там про шпионов, военных, – сказала она. – Известный автор, он «Игры патриотов» написал…
– Том Клэнси?
– Точно. Мне там понравилось правило офицера морской пехоты.
– Какое?
– Первое решение в бою – самое верное.
– И вы считаете…
– Да, – Татьяна без тоста опрокинула в себя второй бокал. – Решил и действуй. Так и Денису надо было решать, а не тянуть семь лет.
– Ну а вы его любите? – Алексей задал второй бестактный вопрос.
– Теперь нет. Всё перегорело.
Повисла какая-то неприятная пауза. После таких пауз обычно хочется пробормотать что-то о неотложных делах, встать и удалиться. Пока Алексей рассматривал эту возможность, Татьяна поднялась и прошла в комнату. Чем-то щелкнула там, и всю квартиру заполнила музыка. Шарль Азнавур запел о вечной любви.
– Давайте потанцуем, – сказала она, вернувшись и взяв Алексея за руку.
Он хотел ответить, что вообще не танцует, и успел подумать, что они оба что-то делают не вполне правильно. А потом и сам не заметил, как вместе с Татьяной очутился в ее комнате. Азнавура сменил кто-то еще из певцов, а он чувствовал тепло ее рук у себя на плечах и видел ее глаза так близко, что ближе уже некуда.
– Таня, – вырвалось у него.
Вместо ответа она впилась ему в губы жадным поцелуем.
Потом прошло минут двадцать или тридцать. Возможно, сорок или еще больше. Он потерял ощущение времени, которое крайне редко подводило его. Они даже не разложили диванчик, совершенно забыв о приличиях и мерах предосторожности. Их одежда валялась по всей комнате, на Татьяне только чудом удержались туфли на шпильках.
– Ты с ума сошла, – тихо сказал Алексей, восстанавливая дыхание.
– Ну и пусть.
Потом они целовались снова и снова. Музыкальный центр выдавал какие-то хиты современности. Дэн деликатно посапывал на кухне.
– Пойдем в ванную, – вдруг позвала она и настойчиво потащила его за руку. – Ты же мне спинку потрешь?
В ванной она почему-то на всю катушку открыла воду в раковине, затем врубила душ и чуть ли не силой затолкала туда Алексея. Он опять ощутил сильное желание и сжал ее в объятиях. Обнимая его в свою очередь, Татьяна еле слышно прошептала ему в самое ухо:
– Молчи, только слушай. За мной следит КГБ.
Алексея будто током пронзило. Татьяна буквально обвила его руками и ногами и продолжила:
– За тобой тоже.
И, сжав его так, что он охнул, она крикнула сквозь шум воды:
– Возьми меня! Возьми!..
Ночь он провел у нее. Они всё-таки разложили диванчик и уместились на нем. Ни о чем, что как-то касалось бы Дениса, уже не говорили. Вообще, говорили мало. Занимались сексом, спали, просто молчали вдвоем в темноте.
Разумеется, после развода у Алексея была личная жизнь. Точнее, боевые эпизоды, как он их сам называл. По продолжительности их трудно было назвать романами. Ничего серьезного в этих как бы отношениях он изначально не подразумевал, относясь к ним просто как к развлечению или своеобразной физиотерапии. Его первые годы в Москве прошли при весьма ограниченных финансовых ресурсах. Поэтому далеко идущих планов Гончаров не затевал и лишь изредка практиковал мимолетные связи внутри коллектива. В издании для советской молодежи подходящих кадров хватало. О том, чтобы выковать карьеру половым путем, как, например, Олег Большаков (да отчасти и Денис Беляев) он упрямо не желал и думать. Не по причине какой-то невероятной кристальной честности. Просто, если угодно, считал это своим персональным бзиком.
Олег, между прочим, намекал ему, что со временем хорошо бы закрыть и семейную тему. «Иначе к члену партии могут возникнуть вопросы», – в своей ёрнической манере, характерной для бесед один на один, резюмировал он. Засыпая рядом с Татьяной, Алексей успел подумать, что, наверное, слишком уж он полагается на Олега на своем жизненном пути…
Рассвет заглянул в однокомнатную квартиру на Ленинградском проспекте, когда они оба, наконец, крепко спали. Дэн тихонько заскулил и стал тереться мордой об пятку хозяйки. Первым его услыхал Алексей.
– Пора вставать?
Татьяна открыла глаза.
– Какой ты развратный тип, – сказала она сладко.
Почему-то он воспринял ее заявление как сигнал к атаке, и следующие пятнадцать минут до прогулки Дэну пришлось терпеть, пока Татьяна не побывала и снизу, и сверху.
Дежурный на посту прослушивания КГБ под крики и стоны в наушниках с тоской подумал о том, что ничего мало-мальски важного эти озабоченные кролики не скажут. Но сидеть и внимать им надо.
5 октября 2007 года, пятница
Полковник Колыванов потерял использованный автобусный билет, на котором был записан служебный номер Алексея. Все поиски в кабинете и дома ни к чему не привели. Пришлось обратиться, если уместно такое выражение, к первоисточнику. Как партиец он был обязан выписывать «Правду», но во вчерашний номер жена уже что-то завернула. Предыдущие номера, которых Колыванов никогда не читал, еще раньше пошли на хозяйственные нужды. Поэтому сразу после утреннего развода зам командира корпуса двинулся в казарму.
