Бари Сыч
Первый царь

Олара

– Наша встреча была устроена Великим Драконом, не иначе! Клянусь своими глазами, ты принесла сокровище, которое невозможно переоценить! Я не могу распространяться о здоровье своих пациентов, скажу лишь, что я обдумывал рецепты, схожие с приведенными в гримуаре. Участь тех, кто подвергся бы такому лечению, оказалась бы ужасной! В этом труде замечательно описаны подобного рода опыты. Многие, многие рецептуры я уже отверг! Это такой скачок вперед!

Вади-Ганзаги в возбуждении бегал по своему кабинету причудливыми петлями, а Олара сидела за столиком наподобие курбекского дастархана, пила чай и слушала великого ученого. Он восторгался манускриптом, который попал к нему в руки благодаря ей. Хоть это была не первая их встреча, словесные излияния никак не иссякали, наоборот – с каждым разом они становились всё обильнее, всё дольше. Воистину, то был человек кипучей энергии.

– И как благородно с твоей стороны! Ты оставишь мне оригинал, удовлетворившись лишь копией! Я непременно закажу памятную доску, на которой будет выбито твое имя! Твой подвиг не забудут и через века!

Моё имя, подумала Олара, светски улыбаясь личному лекарю царя. Лучше сказать, имя, под которым я известна в этих краях. Свою легенду она повторила для Вади-Ганзаги без изменения. Врать всегда следует одно и то же.

– И мне понятен твой благородный порыв – доставить знания на родину! – продолжал свою речь ученый. – Это так достойно! Так отрадно видеть такие высокие устремления! Да ещё, демонстрируемые девицей!

Да, джерендийцы совсем не ценят женщин, отводя им роль не столько хозяек и хранительниц домашнего очага, сколько – прислуги и предмета интерьера. Даже до воспитания детей местных женщин не допускают. Это так не похоже на родину Олары. Там сами великие князья не гнушаются обратиться за советом к ведьме-матушке. Это не говоря о простолюдинах. Все уважают не только ведьм, матерей и бабушек, но и жен, и сестёр.

Что же касается высоких устремлений… Великий ученый был увлечен своими изысканиями. Он искал эликсир бессмертия и считал, что ничего важнее не может существовать. Поэтому об истинном замысле Олары он даже не догадывался. Её цель проста – научиться читать и писать на староджерендийском. Предлогом стало желание самолично сверить манускрипт и список с него, над которым день и ночь трудились писцы великого ученого.

На деле всё было несколько иначе. Работу переписчиков Олара проверяла ежедневно, чтобы не рушить озвученную легенду. Но каждый вечер, придя в свою комнатку на постоялом дворе, она читала хронику. Среди свитков, взятых в царской гробнице, был гримуар, отданный лекарю, летопись, которую Олара оставит себе и никому не покажет, кроме отца, трактат о податях и налогах древности и еще три совершенно бесполезных свитка. О дворцовом хозяйстве, описание церемонии погребения Гим-Гириада и перечисление посмертных даров, что поднесли ему верные слуги и вассалы. Эти книги Олара решила тоже прочесть, но позже. Все равно она не хотела продавать их антиквару. Свитки пригодятся ей для маскировки. Олара постоянно учитывала риск досмотра своего дорожного мешка. Если у человека обнаружат один манускрипт, может возникнуть подозрение – что это за книга такая особенная, раз путник везет её с собой да ещё в дальний и трудный путь. Неспроста! Отобрать! Самого – задержать! Если же в дорожном мешке обнаружится несколько книг – всё ясно как день, это просто ученый человек путешествует!

Риск в её плане обучения был небольшим. Свиток, с которым пошла в антикварную лавку, Олара выбрала наугад, не умея определить содержание текстов. Если бы этим манускриптом оказалась летопись, пришлось бы довольствоваться копией. Главным было прочесть хронику самостоятельно. Но Мать Сыра-Земля миловала.

– Скажи, о почтенный Вади-Ганзаги, – обратилась женщина к ученому, когда тот немного выдохся и переводил дух. – Как обстояло с врачеванием в древние времена?

– В чем-то предки нас превосходили, это бесспорно, – отозвался с готовностью ученый, который, как видно, не мог не делиться знаниями. – Но в целом, картина была печальная. Свирепствовали болезни.

– В старых книгах пишут, что зимы были мягче.

Олара почерпнула знание о погоде прошлых лет из хроники. Ей требовалось проверить информацию. От этого зависела её миссия.

– О, да! Отмечаются случаи, когда снег не выпадал вовсе! В год удавалось собрать два урожая. Сытые, изобильные времена! Они же и расслабили здоровье предков. Затем пришли суровые зимы и холодные лета. Множество болезней и нашествия варваров собрали обильную жатву.

– Дикари? – притворно удивилась Олара. – Я думала, что это пустыня начала свое наступление.

– Да, и это оказалось страшнее. Захватчиков обратили вспять, пески остановить было невозможно. Многие старые города ныне поглощены ими…

Все совпадало с прочитанным в летописи. Там красочно и страшно описывалась гибель вечнозеленых лесов от морозов и последовавшее опустынивание плодородных земель. Солнце светило подобно луне, совсем не давая тепла и народ волновался, считая, что оно готовится погаснуть. Ждали наступления конца света и воцарения на земле ледяной пустыни. По всему Царству Людей и сопредельным краям пронесся голод, а затем и страшный мор.

С востока вторглись какие-то неведомые ранее дикари. Поначалу они безнаказанно опустошили окраины, но царь собрал войско и несколькими ударами разбил пришельцев, а затем учинил избиение, после которого от варварских племен не осталось ни одного взрослого, а все дети были проданы в рабство.

Упоминался в летописи и кочевой народ, живший на западных окраинах Царства Людей и занимавшийся скотоводством. Он знал обработку железа, но не письменность. У них не было единого царя или князя, каждое племя управлялось своим вождем. Когда пустыня стала забирать все больше земли, вражда между кочевниками и оседлыми людьми усугубилась. Беженцы от войны на востоке селились в западных землях, где на них нападали дикари. Люди воззвали к царю, и тот увидел, что гибель грозит тысячам его подданных. Пришлось обратить войско на помощь. Люди били степных варваров по очереди, племя за племенем, намереваясь истребить всех, как только что поступили с незванными пришельцами с востока. Никому не нужны чужаки, мешающие выживать в мире, сперва сжавшемся от мороза, а затем опаленным сухими ветрами пустынь. В ту пору Царство Людей переживало расцвет, потому и доставало сил отбивать нападки. Но войны и бедствия подточили его могущество. Сейчас это лишь бледная тень прежней державы, которую больше берегут обширные пески, окружившие её, нежели могучие рати.

Однако на этот раз задуманное удалось лишь наполовину. Кочевники не были истреблены, но снялись и ушли на верную смерть в Большую Западную пустыню, как звали это место сейчас.

Удивляло Олару многое. И то, что они одолели дорогу, а вовсе не вымерли, как считали здесь, раз этот народ навсегда пропал с глаз царей. Поразительным было и преображение, случившееся в походе. Летописец рассказывает о кочевниках, с которыми бились люди, как о беспорядочных толпах, яростно атакующих, но опрометью разбегающихся в случае решительного отпора или нажима. Такие орды не могли противостоять железному порядку царских войск.

Зато курбеки, выйдя из Голодной Степи, проявили себя как стойкие воины, спаянные единой волей и послушные приказам военачальников. Это у них родился порядок, при котором казнят десяток, если бежит воин, сотню, если поле боя покинул десяток и так далее.

Очень жаль, но грамоту этот народ познал, лишь разбив и захватив султанаты Большой Степи и Междуречья, лежащего южнее. Не осталось свидетельств о дороге через пустыню, а сказания курбеков о том сочатся пафосом и героикой, но веры им – ни на грош. Иначе стоило бы признать – Олара гостит то ли у песиголовцев, то ли у неуязвимых титанов. Даром, что прямо сейчас один из них излагает свои взгляды на холеру и прочие болезни и сетует на соотечественников, не внемлющих его советам и потому мрущих как мухи.

Олара почти не слушала великого лекаря, который рассуждал о пользе хорошего питания в деле борьбы с хворями, она думала о своей миссии. В Царстве она узнала всё, что хотела. Осталось лишь исполнить до конца обещания, получить свою копию, дабы не вызывать подозрений. А потом её ждет долгое путешествие. Она добиралась сюда годы. Оставалось надеяться, что путь домой будет короче.

Мамута

Стоило Пармуте прибыть к Марминиду, как сей достойный муж принял его с сыном. Претендент на хаканский трон поблагодарил Пармуту за верный выбор стороны и поведал, что воинов у него не так много, как хотелось бы. Поэтому он тем более рад присоединению Пармуты, ведь он, Марминид, решил просить о помощи Урома Грозного. Пармута в молодости, когда Отец-Небо зажег для него звезду, зовущую к подвигам и славе, успел принять участие во многих походах и войнах. На землях родного Закатного Улуса было спокойно, поэтому он побывал и на севере, и на востоке. Если на полночи он встречался с отцом Марминида, то на восходе ему довелось свести дружбу с Уромом в ту пору, когда тот ещё предлагал свою саблю владыкам. Марминид надеялся, что это знакомство поможет заключить с грозным султаном договор о помощи.

– Понимаешь, – объяснял в дороге Пармута сыну. – Народ видит, как Миду вертит хаканами по своей прихоти. Народ этим недоволен. Нужна лишь небольшая победа, чтобы улусы начали один за другим переходить под руку прямого потомка Мина. Для этой победы нужны войска, затем мы и отправились на восток. Ты понимаешь, зачем мы едем таким пышным посольством?

– Конечно, отец, – отвечал Мамута. – Мы выказываем уважение.

– Да, но не только это, – заулыбался Пармута. – Это знак, что не затеваем тайных и худых дел. Мы открыто выступаем и хотим, чтобы как можно больше воинов знало о наших целях, и наших путях, и о том, на какие дела их ведут. Так никто не сможет обвинить нас в подлости, а воины наши не скажут, что не ведали, куда и зачем идут. У западных народов не так, совсем не так.

– А как у них? – жадно спросил молодой курбек.

– У них принято договариваться с глазу на глаз и держать слова правителей в тайне. Простые воины идут, куда им повелят, бьют – на кого укажут и бегут, когда им кажется, что так будет лучше.

– Разве можно так жить? – покачал головой Мамута.

– Жить можно, – отвечал отец. – Но большого улуса не построишь. Когда каждый сам за себя и трясется за свою шкуру, когда не знает правды, когда деревом или камнем отгородился от Отца-Неба и не слышит голоса его. Именно поэтому западные люди перед великим Мином были как мыши перед котом. Он вихрем прошелся по их земле, но нашел её непригодной для праведной жизни. Там нет добрых пастбищ, там сыро и тесно. Поэтому он оставил те земли жить своей судьбой, лишь близкие княжества обложил налогом.

– Да, отец. Я помню историю великого Мина. Но заботит меня вот что. Станет ли помогать на Грозный Уром? Что ему с нас?

– Станет, как я думаю, – задумчиво проговорил Пармута. – Сейчас Уром воюет с Полуденным Улусом. Если он окажет помощь Марминиду, тот в благодарность поможет ему в войне. Такие поступки часто становятся выгодными.

– А почему не договориться с любами? – спросил молодой степняк. – На пиру в Минидпарате я познакомился с одним любом из княжеской семьи. Я услышал, что они тоже ходят в походы.

– Ты говорил, что помнишь, как Мин брал эти земли под свою руку, – покачал головой отец. – Помнишь ли, как ходили в поход любы? Какие распри затевали прямо на поле боя?

– С тех пор они сильно изменились, – возразил Мамута.

А про себя он добавил: «И мы тоже», но вслух говорить не стал. Отец сам это знал, но не любил вспоминать, что курбеки уже совсем не те свирепые завоеватели, прорвавшиеся через Голодную Степь. Обросли степняки жирком, многие полюбили каменные дома и вино, предпочитая мягкое ложе конской спине.

– Как бы они не изменились, – наставительно произнес отец. – Главное сохранилось – они привязаны к своему хозяйству, они не могут, как мы сесть в седло и уехать на пять лет. Если они сделают так, по возвращении их будут ждать руины их домов и запущенный улус. А они всегда возвращаются, не могут не вернуться.

Тут Мамута подумал, что ему тоже хотелось бы приехать в родной улус после всех странствий, но узнает ли его кто там, если он пробудет в седле пять лет?

***

Великий Уром не был похож на иных властителей мира. На высоком троне сидел маленький человечек с лицом, покрытым шрамами и почерневшим под солнцем, и с глазами, острыми как стрелы. Рассказывают, что и великий Мин был таков, только росту огромного.

Был Уром довольно стар, никто не знал, сколько именно лет жил он на свете. Может, пятьдесят, а то и больше. Он был незнатного рода и рано осиротел, поэтому никто не смог сказать ему, когда он родился. Зато с уверенностью можно было говорить, что едва он умрет – заметит весь мир.

Мамута смотрел на него украдкой, поглядывал и на Марминида, который стоял перед троном. Марминид был не вассалом Рассветного Султаната, но гостем. Хоть гостем, но просителем. Поэтому стоял он, склонив голову, но не на коленях.

Был минид куда моложе Урома, тридцати пяти лет отроду. В нем чувствовалась минидская порода – был он высок, широкоплеч и даже зеленоглаз, как сам великий завоеватель. Это оценивалось как однозначно добрый знак, ведь даже среди прямых потомков Мина зеленоглазые встречались нечасто.

Вместе с тем, маленький Уром смотрелся рядом с Марминидом, как наконечник стрелы подле деревянной дубины. Крохотным, но смертоносным. В нем чувствовалась способность дотянуться издалека и одним уколом оборвать жизнь.

– Я помогу тебе, мой добрый друг, – произнес султан после недолгих раздумий. – Отрадно видеть, что в мире есть ещё сила, которая стоит за обычаи старины и праведную жизнь.

Было невозможно понять, говорит султан серьезно или шутит. Ведь он сам попрал законы предков и занял трон, не будучи потомком Мина или прежних султанов этих земель. На всякий случай все гости почтительно склонили голову, в знак согласия с мнением владыки.

– Я дам тебе войско, к моему сожалению, оно будет не так велико, как я желал бы. К тому же ты получишь от меня казну, которую можешь тратить по своему усмотрению. Я верю, что ты одолеешь бесчестного узурпатора Миду и восстановить справедливость.

И снова никто не понял, не шутка ли это, ведь и сам Уром взял власть силой, и его можно было назвать узурпатором, найдись смельчак. Но таков уж был султан.

– За это, – продолжал он. – Ты поможешь мне, когда станешь хаканом. Я попрошу тебя один раз. Одна услуга за одну услугу.

– Я никогда не забуду твоей помощи, – пылко ответил Марминид.

– Тогда обойдемся без клятв и прочего, – молвил Уром.

Это было более чем благоразумно. Вряд ли войско с охотой пошло бы за хаканом, который принес клятву верности правителю, бывшему в молодости всего лишь разбойником. Не выполнить просьбу Урома можно было, но редко кому это удавалось больше одного раза.

– Вечером нас ждет пир, – закончил султан свою речь. – Мне не терпится скрестить чашу с былым соратником.

Марминид со своей свитой удалились, непрерывно кланяясь. Уром завел двор по курбекскому обычаю, изменив по собственному разумению лишь некоторые мелочи.

– Мы сделали половину дела! – провозгласил минид, когда они оказались в дворцовом дворе. – Осталось только забрать пару-тройку городов, и при Миду останутся одни наёмники и то лишь до тех пор, пока им платят.

– Действовать следует крайне осторожно, светлый Марминид, – степенно выговорил Пармута. – Наше положение шатко.

– Я знаю, мой славный Пармута. Но оно прочнее, чем было неделю назад, и во многом это твоя заслуга. Я крепко запомню это и отплачу, когда займу хаканский трон.

Вечерний пир показался Мамуте отвратительным. У Грозного Урома было скверное обыкновение – он старался всех гостей упоить до беспамятства. Как видно, шла такая привычка из лет его лихой молодости. Никто здесь не спрашивал желания гостя, наливали изрядно, требуя пить до дна.

Уром сидел на помосте в центре пиршественного зала. За этим дастарханом восседали только Марминид и Пармута. Было видно, что общению со старым товарищем султан уделяет внимания не меньше, чем будущему хакану. Когда же Марминид захмелел настолько, что упал на ковер, его унесли в гостевые покои, а Уром полностью отдался воспоминаниям о делах прошлого. Пармута под действием вина совсем утратил присущую ему сдержанность и степенность. Старый кочевник размахивал руками, изображая бег отрядов конницы, громко смеялся, вспоминая проделки молодости, а Грозный Уром обнимал его за плечи, улыбаясь широко и ясно.

Мамута оказался в компании сыновей Урома. Было их много, под дюжину, и Мамута не раз вспоминал слова отца о многочисленности потомства великого Мина. В слух же он ничего не сказал, даже когда его накачали вином так, что он едва мог шевелить языком. К его чести следует отметить, что на этот момент вокруг уже лежали почти все его собутыльники. Пили за столом молодёжи много, ещё больше шутили и дурачились, но веселье было наигранным. Сыны владыки султаната красовались друг перед другом и перед гостями. Трое старших яростно соперничали, не уступая друг другу ни в показном веселье, ни в количестве выпитого, потому и пали от хмеля первыми.

Глядя на них, Мамута пил за здоровье султана искренне. Не допусти Отец-Небо, увидеть усобицу, что начнется со смертью Грозного Урома.

Утром Мамута проклял все пиры мира. Голова болела, и любая попытка думать оборачивалась ударом боли. Всё съеденное и выпитое немедля отвергалось чревом. И всё это сопровождалось неукротимой жаждой.

Отец выглядел помятым, голос имел сиплый, но говорил всё так же твердо и уверенно, как и прежде. Он заставил сына выпить много горячего бульона и каких-то отваров. Лишь к вечеру Мамута вернулся к жизни и дал самому себе слово, что во время следующего посольства, если такое случится, добудет любое поручение, лишь бы не быть на приеме и на пиру. Пускай он падёт до лжи, пусть его пошлют пасти овец, он на все согласен, только бы не повторить это утро. Никогда.

Карилисса

Лорд Курин, герцог Гугенгромский, посетил трактир «Славный котелок», в котором остановилась Кари, сразу после завтрака. У владетельных особ это считалось ранним утром. Его направил император Линвентр. Поручить миссию приглашения принцессы и наследницы трона Южной Империи кому-то ниже герцогского достоинства стало бы оскорблением. То обстоятельство, что встреча состоялась в трактире не из дорогих, было решено не замечать. В конце концов, не дом красит человека, а люди красят дома.

Кари приняла лорда Курина в своей комнате, одной из двух снятых Хереном, который занял при наследнице должность эконома. Как он цеплялся за службу, так и для принцессы Херен стал одним из звеньев цепи, связывавшей её с законной властью над Южной Империей. Это сейчас при Кари всего один лакей, ибо Ценин больше занимается делами скользкими и деликатными, чем хлопочет по хозяйству. Но когда её свита расширится, а в этом девушка была совершенно уверена, Херена ждет возвышение до дворецкого. Не из сентиментальных чувств, отнюдь. Приблизив к себе человека, начавшего службу еще в дни молодости её отца, принцесса подчеркнет свои наследные права на трон.

Сейчас же приходилось жить в скромности, почти неприличной для дочери императора. В сём отнюдь не роскошном заведении имелись только отдельные комнаты, не очень просторные притом. Рассчитывать на номер с гостиной не приходилось. В одной из снятых комнат жила Кари с Гидминой, в другой поселилась остальная её свита.

Герцог вошел, склонил голову. Правая рука, державшая шляпу, описывала сложные фигуры.

– Я сердечно рад видеть Вас, Ваше Императорское Высочество! – провозгласил лорд с пафосом. – Но моя душа стонет от вестей с Вашей родины! Примите мои соболезнования!

– Я благодарна Вам, Ваша Светлость, – отвечала Кари церемонно. – И рада видеть Вас, пусть и в таких обстоятельствах.

– Его Императорское Величество направил меня, дабы я встретил Ваше Императорское Высочество и пригласил посетить его дворец. Так же я здесь для того, чтобы взять на себя заботы и хлопоты об этом путешествии.

– Благодарю вас, Ваша Светлость, за добрые вести! – Кари улыбнулась герцогу Гугенгромскому ровно с той теплотой, что предписывает этикет.

– Я желал бы пригласить Ваше Императорское Высочество разделить со мной скромную трапезу.

– Почту за честь, – благосклонно кивнула Кари, которая уже три месяца не имела достойного обеда.

– Всегда к вашим услугам, Ваше императорское Высочество, – поклонился тот и описал рукой, держащей шляпу, хитрый узор.

Лорд Курин завершил ритуал прощания и покинул комнатку. Кари взглядом указала Кирвену на дверь, тот кивнул и вышел, дабы обговорить с герцогскими людьми вопросы практического толка. Аристократам не было никакой заботы, как они станут добираться до Штиленкрока. Их дело – условиться о совместной поездке. Фраза лорда о том, что он берет на себя хлопоты, по сути значила: «Моя дворня обо всем позаботится».

Кари осталась наедине с конфиденткой. Предстояло собраться на обед, приложив все силы, чтобы выглядеть принцессой, а не бродячей комедианткой. Учитывая, что при ней не было ни куафера, ни модистки, а из всего гардероба – лишь охотничий костюм, в который она предусмотрительно облачилась перед бегством из дворца. Но она носила его три месяца! Если приглядеться, он пестрит штопками и заплатами. Значит, главным её нарядом станет чувство собственного достоинства, единственное средство, что имелось под рукой.

Её покойный батюшка устраивал ежедневно целые банкеты с множеством перемен блюд, деликатесами и самым изысканным обществом. Сейчас она будет рада и компании одного герцога. Что же до угощений, Кари согласно и на одно блюдо, только бы приготовленное по кулинарной науке. Голодать им не довелось, но грубая дорожная пища успела надоесть изрядно. Да и в «Славном котелке» кухня была ниже всякой критики. Трактир стоял у дороги, давал кров путникам, застигнутым в пути темнотой или непогодой. Они останавливались здесь на ночь, съедали ужин, приправляя голодом, который, как известно, сдобрит любое блюдо. Затем поглощали завтрак, ворча на хозяина и повара, и уезжали, чтобы никогда не вернуться. К чему заботиться о репутации, когда стоишь в таком наезженном месте?

Свита принцессы провела в заведении всего три дня, но этого хватило на составление мнения о «Славном котелке». Эта дыра случайно стала точкой рандеву с лордом Курином. Они находились неподалеку, когда получили весть о встречной делегации от императора. К тому же цена, названная хозяином, оказалась так низка. Теперь-то было ясно, отчего. На осмелившегося потребовать больших денег за такой приём прогневалось бы и Синее Море, хоть и смотрит оно на плутов благосклонно. Но всему же должен быть предел!

Принцесса повернулась к конфидентке.

– Что ты думаешь по поводу всего этого? – спросила Кари у Гидмины.

– Теперь все наладится, – пожала плечами та. – Нам больше не угрожают разбойники и путешествия в компании сомнительных личностей.

Да. Таких удовольствий они зачерпнули полной ложкой. Дважды на них нападали грабители. Один раз южане, другой – из числа подданных Южной Империи. В обоих случаях Кирвен и его бойцы оказались на высоте и обращали напавших в бегство. Благо, что шайки были немногочислены и искали легкую добычу, а вовсе не смертного боя.

Затем последовало путешествие на суденышке контрабандистов, личностей подозрительных и опасных. Устрой они для пассажиров ловушку, вырваться получилось бы навряд ли. Однако оказалось, что Ценин обставил это дело хитро и со всей добросовестностью. Они назвались мелкопоместным дворянским семейством, бегущим от опасности. Знай контрабандисты, кого везут, в их умы полезли бы ненужные мысли. Например, об объявленной за принцессу Карилиссу награде или о том, нет ли у них при себе каких богатств.

Больших ценностей, кстати, они не везли. Кари успела захватить некоторое количество золота. Сумма могла бы поразить воображение контрабандиста только из не слишком тороватых, но даже на достойное путешествие их отряда его хватало едва-едва. Промедли император Линвентр с посылкой встречающих хотя бы на неделю, и Кари пришлось бы ссужать деньги у ростовщиков, чтобы оплатить их постой и пропитание. Её предкам случалось занимать золото на расходы войн и строительств, поражавших весь мир, но не для своего же содержания! Синее Море сохранило её от такого позора.

Будь на её месте покойный брат, денег точно не хватило бы. Порнинтир был отважным и умелым воином, который стал бы успешным полководцем, но науку бережливости и разумного распоряжения деньгами он постичь не мог органически. Так говорили придворные учителя, относя свою неудачу на счет неукротимого темперамента принца.

– Путешествие с комфортом и в безопасности – не единственная моя печаль, – вымолвила Кари после пары мгновений раздумий. – Я больше озабочена возвращением в Аликсерен. Для этого нужна помощь.

– Лишь Синее Море знает, удастся ли её поручить, – осторожно сказала Гидмина.

– Отец говорил, что, будь люди честнее, эту фразу произносили бы иначе: «Смирись, надежды нет».

Кари давно выплакала все слезы. Воспоминания об отце и брате уже не душили её всякий раз. Осталась лишь печаль и тяжелая ненависть. Черная, как кожа захватчиков с юга.

– А еще – тебе стоит подумать о замужестве, – неожиданно произнесла Гидмина.

– О чем? – переспросила Кари, не скрывая удивления.

– О замужестве, – твердо повторила конфидентка. – Не получится добиться своего без поддержки. А лучшая поддержка – муж.

Кари задумалась. Шестнадцать лет – возраст, в котором брак прилично заключить даже принцессе. Простолюдинки выходят замуж гораздо раньше, у аристократии нет необходимости торопиться. Но она думала, что у неё будет пара лет беззаботной девичьей жизни.

Хотя, какая, к морским чертям, беззаботная жизнь! Теперь, когда Империя лежит в руинах, а их род готов пресечься.

– Пожалуй, ты права, – вымолвила Кари с горечью. – Это единственный выход. Принять всю помощь, что даст император Линвентр, на любых условиях. На почти любых условиях, – уточнила она, вспомнив разговор с Кирвеном о крахе Империи. – Потом выйти замуж за подходящего могущественного владыку. Объединить силы и отвоевать наш дом.

– Выглядит разумным, – осторожно заметила Гидмина.

– Выглядит так, будто я торгую собой, – отрезала резко Кари.

Внутри поднималось омерзение. Она с детства была готова к заключению брака, который будет не плодом любви, но дипломатическим актом. Однако пока Империя её отца являла собой титана, можно было выбирать партию долго и отсеивать претендентов в зятья императора по малейшему сомнению. Сейчас привередничать не стоит. Единственными критериями выбора станут возможность помочь в её целях и родовая честь. Даже наоборот – честь на первом месте. Не отвоевать дом и погибнуть с честью лучше, чем запятнать её.

Гидмина молчала, не решаясь нарушать ход невеселых мыслей принцессы.

– Какая же будет разница между мною и гулящей девкой, что торгует собой в порту? – с горечью спросила Кари.

– В цене вопроса и целях, – твердо ответила конфидентка. – Цена девки в медяках, твоя цена – в королевствах! Цель девки – набить пузо да надуться пива, твоя – восстановление справедливости и возмездие.

Верно, подумала с ожесточением Кари. Только месть, пожалуй, я поставлю на первое место.