Бари Сыч
Первый царь
Карилисса
– Скажи мне, Кирвен, – спросила Кари. – Почему ты сохраняешь верность мне?
– Мой наем не окончен, – просто ответил он. – Не в моих привычках изменять слову.
– Срок, на который ты был нанят, истекает через две недели. Ты покинешь меня?
– Нет, госпожа.
Кирвен, как и все любичи, не обращался к ней «Ваше Высочество». Он и отца её называл господином. Были у его народа какие-то твердые устои на этот счет. С этим мирились. Ибо вкупе шла верность, небывалая для имперских наемников.
– Почему же?
– Я служил вашему дому во времена добрые, не дело покидать вас в годину лихую.
– Эта причина не кажется достаточно веской.
– Мне – кажется. Ещё добавлю, что ты, госпожа – единственная законная наследница престола Южной Империи. Я повидал разное и понимаю толк в этих делах. Претенденты на престол даже изгнанниками способны принести тем, кто идет за ними достаток. Разве ты не вознаградишь своих сторонников после восшествия?
– Для этого надо вернуть престол, – печально промолвила Кари.
– О, это лучший мой шанс! – улыбнулся Кирвен.
Они приближались к приморской деревеньке. Кари ехала на ослике, остальные шли пешком. Старшина телохранителей вышагивал рядом с ней, поэтому она и завела этот разговор.
Кирвен был боярином из любской земли, которого согнали с вотчины после очередной усобицы. Оставшись безземельным и с множеством врагов, он подался на запад, а потом и на юг. Нанимался к различным владыкам, пока не поступил на службу к принцессе Южной Империи. Любичи славились своей отвагой и прямотой. Ещё из них охотно набирали телохранителей, потому что они не имели в землях Империи родни, друзей, богатых покровителей. Одним словом, не случалось так, что любич оказывался засланным убийцей. А их странную манеру обращаться к титулованным особам считали экзотичной и даже милой. Чего ещё ждать от этих дикарей, носивших бороды, кто длиннее, кто короче?
У Кирвена она была густой, но длинной не поражала – всего чуть больше дюйма.
Если брить бороды любичи отказывались наотрез, то к местной одежде приохотились мгновенно. Сейчас же защитники принцессы и вовсе щеголяли в бурнусах, точно проклятые югенейские воины.
– Скажи мне, Кирвен, – Кари решила спросить мнения своего телохранителя. – Почему со мной остальные, как ты считаешь?
Любич с уважением посмотрел на девушку. Его впечатлило и то обстоятельство, что она задается такими вопросами, и то, что она спрашивает мнения у более опытных людей.
– С Хереном всё ясно – он боится перемен, цепляется за службу, как за осколок прошлой жизни. Он вовсе не отважен, но будет верен тебе.
Кирвен решил ответить даже на те вопросы, которые Кари пока не задала. Например, чего ждать от спутников.
– С Гидминой тоже всё ясно – ты лучшее, на что она может рассчитывать. Быть твоей конфиденткой – большая честь для неё. На счет нас я все объяснил…
– Остался Ценин, – подбодрила телохранителя Кари.
– Да, Ценин, – проговорил Кирвен задумчиво. – Ловкий малый. С таким в кости не садись. Я и не сажусь, да. Он с тобой ради выгоды. Рассчитывает на большую награду. От тебя ли, от императора Линвентра, не думаю, что ему есть разница.
– Даже если награда будет от Югеней? – бесстрастно спросила Кари.
Спина обсуждаемого лакея маячила далеко впереди. Он не мог бы их услышать, даже имея уши слона.
– Возможно и такое, – твердо ответил телохранитель. – Я думал об этом. Если выгода будет велика, подобный человек предаст без сомнений и угрызений. Поэтому мы присматриваем за ним. В случае подозрения, он получит свёе. Но есть кое-что, способное удержать от предательства.
– Пристрастия южан, – горько усмехнулась Кари.
Ходили слухи, что темнокожим пришельцам с юга очень по вкусу человеческое мясо. Потому и бились воины Империи до последнего, избегая плена, пусть и ценой жизни. Потому и не было перебежчиков к врагу.
– Скажи, Кирвен, – отважилась Кари на вопрос, который давно томил её. – Почему Империя так легко рухнула?
Любич поглядел на неё с изумлением.
– Полно! – пробормотал он. – Разве могла она не рухнуть?
– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурилась принцесса.
– Люди жили в праздности, перестали нести службу. Проживали доходы с имений, с холопского труда, а пользы не приносили.
– Их отцы оказали великую услугу моему деду во время Третьей Войны Империй. Если бы они не поднялись как один на защиту, Южная Империя была бы разрушена! В благодарность дед пожаловал дворянству великие вольности.
– Если человек владеет землей и холопами, а сам не обязан службою, то – не вольности, а праздность, – возразил упрямо Кирвен. – Она развратила сердца и ослабила руки. Сколько ваших людей встало на защиту ныне?
Кари помрачнела. При реестре из тридцати тысяч дворянских семей на призыв императора в ополчение прибыло меньше двух тысяч. Она не интересовалась такими вещами, но последние события побудили её узнавать больше. Знания эти были безрадостны. Те из дворян, через чьи владения хлынул поток захватчиков, бились и умирали каждый на своей земле, защищая свое добро. Остальные разделились на две большие группы и одну малую. Часть выжидала, когда император наведет порядок, другие не стали ждать и бежали сразу. Лишь ничтожно малая часть встала под знамена имперской армии. На решающую битву Южная Империя смогла выставить войско менее девяти тысяч. Против орды южан у них не было и единого шанса.
– Как же следовало моему деду отблагодарить дворян за их помощь? Нельзя же было отказать им в самом желанном!
– Я – простой воин, – покривил душой Кирвен. – Я не знаю ответа, поэтому, доведись решать мне, посоветовался бы с ведьмой.
– С ведьмой? – Кари изумленно распахнула глаза. – Что понимают колдуньи в чести и доблести?
– Они ведают и обладают мудростью, – пожал плечами Кирвен. – Этого достаточно.
– Но их колдовство омерзительно!
– Люди способны делать не менее отвратительные вещи и честной сталью. Что ж теперь?
Кари не нашлась с ответом.
– Скажу лишь одно, – вымолвил после долгого молчания Кирвен. – Эту войну проиграл не твой отец, а твой дед. Он посеял семена поражения. Плоды всех наших начинаний пожинают наши внуки, так было всегда.
И снова Кари ничего не ответила. Сперва она долго сердилась на своего телохранителя за слова, которые оказались для неё слишком неприятны. Она катала их в голове и так, и эдак. Кончилось это тем, что она вынуждена была признать, что некоторая доля истины в них есть.
Дворянство Южной Империи стало бледной тенью тех воинов, что ту империю создавали. Это было видно даже по гобеленам и по дворцовым мозаикам. Изображенные на них рыцари прошлого, щеголяли доспехами даже на балах и на приемах первых императоров. Нынешние же вельможи рядились в кружева от пят до бровей, изукрашивались бантами и лентами. В старинных песнях и балладах воины хвалились числом голов, отсеченных одним ударом, взятыми замками и спасенными городами. В наши дни – хвастают числом перемен блюд, подаваемых к обеду, количеством любовниц, или любовников, образумь их Синее Море.
Может, Кирвен, пришелец из далеких любских земель, острее увидел все это. Но как возможно было остановить это падение? Как излечить Империю? Как повести за собой людей, но отблагодарить их так, чтобы можно было повести вновь? На каждый из этих вопросов ей, Кари, нужны верные ответы. Иначе крах будет следовать за крахом.
В тот вечер она поклялась себе, что сделает все, чтобы оставить своим детям и внукам поменьше полей, засеянных поражениями.
Глава третья. Лето первого года.
Грасис
Время было к ужину, когда за Грасисом прислали, чтобы позвать в палатку комтура. И не только его одного.
Брат Ниле, начальник войска и осады, принял своих людей не чинясь. То есть ни в железе, ни в плаще Ордена, а в простом дублете. Сам-то Грасис себе поблажки не давал и продолжал ходить по лагерю в доспехах, несмотря даже на то, что вылазок так и не случалось.
– Брат Гирен, брат Мольбе, брат Тутор, любезные друзья! Пришла весть – разбит отряд наших фуражиров в семи милях от лагеря. Я вверяю вам три наемные роты, две пехотные, одну конную. Наведите порядок!
Любезных друзей в палатке комтура собралось семеро, если считать с Грасисом. Вкупе со всеми кнехтами и оруженосцами получился неплохой отряд, и Грасис был рад предстоящей прогулке. Четыре недели провели они в лагере. За это время захворали двое из его слуг, и один поправился, а другой умер. Приступа так и не было. Добычи нет. Славы не предвиделось. В вылазке же, чем демоны не шутят, можно раздобыть чего-нибудь или хотя бы размяться.
В лагере Грасис оставил одного из своих кнехтов, боевых слуг. Этот и за хозяйским добром присмотрит, а если что, может и в зубы дать, и даже мечом образумить, буде случится надобность. Второго кнехта и одного слугу, взял с собой. Кто-то должен позаботиться о быте и прикрыть спину. Да и случись трофеи, собирать их сподручнее имея под рукой слуг.
Они выступили на следующий день на заре. Двигались по отвратительной дороге, но смогли к обедудостичь села, у которого был разбит отряд фуражиров.
Навстречу им выехали доброцкие воины числом не более двух сотен. Брат Гирен, назначенный в походе старшим построил орденцев следующим образом: в центре поместил две пехотные роты, почти четыре сотни алебардистов и арбалетчиков, на левом фланге – роту наемных конных лучников, а на правом встал сам с отрядом братьев, друзей и их кнехтов. Тяжелых всадников копейного боя набралась дюжина, остальные были вооружены полегче. Грасис обдумал такую расстановку и согласился внутренне с ней. Он и сам поставил бы войска так.
Грасис занимал место в первой шеренге бойцов, как один из самых доспешных, оружных и конных. Не осталось и следа от того захолустного всадника, что выехал годы назад из родительского гнезда. Львиную долю от своих прибытков Грасис всегда тратил на оружие и доспехи. Теперь он облачен в добротную кирасу с упором для копья, под которую надета кольчуга, на голове – топфхелм.
Однажды в прошлом году, Грасис участвовал в походе небольшого отряда, который покарал язычников шикло за нападения на городки орденцев и за веру, противную Священному Огню. В завязавшемся бою он оказался в кольце врагов, и его вытащили из седла дикарским подобием алебарды. Он рухнул оземь, язычники принялись рубить его топорами и мечами, колоть копьями, бить дубинами. Нескоро смог он встать на ноги и поднять меч. Когда же это случилось, враги порскнули в стороны, как цыплята при виде коршуна и не подходили на две длины его меча до тех пор, пока товарищи не подоспели на помощь Грасису. Сам же он даже не пытался гоняться за врагами, дабы не измотать себя бегом в тяжелых доспехах. Он крепко держал меч и ограничивал свою оборону, парой могучих ударов, едва не настигших наглецов, которые осмеливались приблизиться.
Даже конь под ним уже не с отцовской конюшни. Это отлично вышколенный, идеально послушный жеребец, могучий, но достаточно выносливый, чтобы не околеть в этом мерзком климате.
Все это, равно как и боевое мастерство Грасиса, приводило его в первую шеренгу даже гораздо больших отрядов.
Его кнехт тоже был вооружен добро. Для кнехта. Имел он бригантину и шапель, которую на родине Грасиса звали просто – железной шляпой, потому что была она изрядно похожа на самую обычную широкополую шляпу. Хорош этот шлем, ибо легок, не стесняет дыхания и обзора, а бережет от рубящих ударов добро. Чтобы защититься от града стрел, достаточно просто чуть склонить голову, и можно не опасаться за лицо или шею. Вот только колющий удар спереди или снизу убьет воина со всей легкостью железа, попавшего в мягкое. Потому с таким наголовьем в первые ряды не суются. Да и не приладить на бригантину фокра, так что и с длинным копьем не управиться как следует. Копьецо у кнехта покороче Грасисова, да и меч из стали похуже, но на то он и слуга.
Да и конь под ним Грасиса в латах не выдержал бы. Однажды в Молтати братья заключили пари, сдюжит ли похожая лошадка вес рыцаря. Она упала, стоило полнодоспешному всаднику усесться в седле для копейного боя. И ведь речи не шло о том, сможет ли лошадь скакать с рыцарем на хребте, лишь бы устояла на ногах. Но не смогла. Проигравший спор выкатил бочонок сладкого вина своим товарищам. Грасис видел, и как проходило испытание, и как гуляли победитель, проигравший и свидетели. Своим тесным кругом. Братья Ордена.
И все ж человек Грасиса выглядит молодцом на фоне остальных. Половина кнехтов вовсе были облачены в кольчуги да открытые шлемы с наносниками и восседали на сущих клячах.
Сейчас любезный друг наблюдал за началом боя сквозь прорези шлема. Обзор был не особо хорош, но он видел, как наступают пехотные роты, сближаются с доброцкими всадниками и строй ощетинивается алебардами на случай атаки конников. Затем выдвинулись арбалетчики и принялись стрелять.
Доброцкие всадники не были так искусны, как степные курбеки, о Грасис уже много раз слышал, но тоже стоили многого. Их защищали добрые доспехи, и они неплохо стреляли с ходу, поэтому перестрелка шла без особого успеха одной из сторон. Падали и пехотинцы, рушились из седел и конники.
Тут запел рог, и конный строй тронулся с места. Со всех идущих в первом ряду был особый спрос – на них лежала главная забота о стройности рядов, без которой невозможна добрая атака. Строй двигался неотвратимо, как лесной пожар, но не так стремительно. Пламя их атаки лишь разгоралось и вспыхнуло, лишь когда они подошли на расстояние удара. Вновь запел рог, и всадники пришпорили коней, бросив их во всесокрушающую атаку.
Конный бой, мелькало в голове у Грасиса, вот он. Есть ли на свете упоение слаще? Есть ли восторг сильнее?
Сквозь узкие прорези шлема он видел лишь мечущиеся обрывки боя. Грасис плотнее прижал муфту копья к плечевому упору, чтобы не было резкого удара, и выбрал мишень для атаки – доброцкого всадника, который несся ему навстречу с опущенным копьем.
Мощный удар! С правой стороны, не с левой. Это копье, а не щит. Копье было сломано, противника видно не было. Или выбит из седла, или убит, или просто где-то в другом месте. Грасис отбросил обломок копья и достал булаву. Он увидел, замахивающегося мечом врага. Что он враг, было яснее ясного, ведь любичи не носили сюрко! Он принял удар на щит и успел ударить в ответ, но враг также парировал удар щитом и они разминулись. Следующему противнику повезло меньше – он был не с левой стороны, а с правой и Грасис не стал парировать щитом, а принял удар меча на броню. Удар был хорош, но кирасы не пробил. Зато ответным ударом булавы Грасис выбил противника из седла.
Доброцкие дрогнули и побежали. Их гнали и конные наемники, бившие с другого фланга, и отряд тяжелых всадников, и кнехты. Враги бросились к селу, но узкая улочка не могла принять в себя беглецов, возник затор, в который вновь врезались преследователи. Дальнейшее было не битвой, а избиением. Для него не нужна ни доблесть, ни верная рука.
Надо проследить, чтобы слуги должным образом позаботились о добыче, думал Грасис. В этом преследовании он участвовал, как и все, но душой уже прикидывал, где и чем поживиться, кому из маркитантов потом сдать трофеи и что купить на вырученные деньги, когда он вернется в Молтать. Если, конечно, не придется в лагере спустить все серебро на покупку еды. С ней становилось все хуже и хуже. Округа с трудом кормила осаждающее войско.
Таильрен
Таильрен прохаживался по захваченному селу. Вокруг кипел погром. Резали и вязали пленных доброцких, грабили местных, бесчестили женщин. Тут уж у кого где больше зудит, в мошне или в детородном органе. Компания Таильрена принимала активнейшее участие в погроме. Сам кондотьер не видел здесь для себя ни поживы, ни развлечения, уж больно все мелко. Слишком бедно жили местные.
Удерживать своих солдат, меж тем, он даже и не пытался, да и не смог бы он их удержать. Если бы он им сказал, что надо поставить караулы и щадить местных, ведь им ещё кормить осадную армию не одну неделю, наемники бы рассмеялись в ответ как боги или демоны. Таковы были обычаи войн. Да и вербовались в солдаты не столько за жалованье, будем честны, не такое уж и великое, сколько за возможность брать трофеи в бою и добычу в захваченных селениях. Как и все опытные кондотьеры, Таильрен никогда не отдавал приказа, который может быть не выполнен. Зачем рисковать авторитетом, да ещё ради невнятных целей? Поэтому он ходил по улочкам и наблюдал за происходящим.
Большинство селян успело укрыться в храме со своим самым дорогим и легким имуществом. Храм имел прочную дверь, которую не смогли высадить, а потому особо и штурмовать не стали, предпочтя брать более легкую добычу.
Вот с трупа доброцкого воина снимают кольчугу. Хоть и проста такая защита, но тоже стоит хороших денег.
Тут группа наёмников ломает дверь в дом, смотревшийся зажиточным. Да смилуются боги над хозяевами, когда грабители ворвутся внутрь.
– Домов не поджигать! – рявкнул Таильрен, что было мочи. – Шкуры спущу, если живы останетесь!
Солдаты оказались не из его компании, но уверенный вид и богато украшенное снаряжение подсказали им, что за его тоном стоит сила. На него оглянулись, но не выказали возражения или неудовольствия. Пара наёмников даже забормотали в духе, что они, мол, не совсем уж дураки, жечь посёлок, когда сами внутри.
Дураки, не дураки, но сгоревших сёл и городков Таильрен насмотрелся вдоволь, равно как и горе-грабителей, погибших в огне пожаров, которых никто не хотел.
Он свернул на другую улочку и пошагал в южную сторону, насвистывая песенку о том, что наемник всегда прав, и когда месит грязь в походе, и когда пропивает всё золото разом. На душе было легко. Селу не повезло оказаться в этом хороводе войны, но какое дело солдатам до печалей селян? Их компанию выбрали для этого похода, пускай же наемники потешатся! Тем более что они неплохо справились в деле. Связали доброцких конников боем, расстроили их ряды стрельбой, поставили на поле так, чтобы они не смогли быстро отступить от удара орденских тяжелых всадников. А любичи их недооценили, иначе не полезли бы такими малыми силами.
А здесь в дом уже ворвались, и изнутри раздавался женский визг.
Мимо прогнали несколько плененных врагов. Их собирают на небольшой площади возле церкви. Воинов ещё не обобрали. Возможно, они выкупятся со всем своим снаряжением.
Провели и вереницу полонённых селян. Этих взяли на продажу, куда уж им собрать выкуп. Таильрен усмехнулся про себя. Продавать их придется в лагере за бесценок заезжим торговцам, которые повезут их в культурные земли, где и смогут взять настоящую цену. Везти самим не получится, оставить при себе до конца осады – глупо. Полон или не доживет, погибнув от голода и болезней, или разорит удачливого хозяина на кормежке. От невеликого ума брали полон в этих местах и обстоятельствах.
– Спасайся, кто может! – раздался вдруг крик от юго-западной окраины села. – Измена! Измена!
С той стороны пешком бежали несколько конных стрелков из их отряда. Не успели они пробежать и двадцати шагов, как на улочку ворвались два доброцких верховых.
Таильрен чертыхнулся и кинулся в переулок. Лишь скрывшись из виду конников, он извлек свой кацбальгер и свисток, затем побежал к площади. На бегу он коротко и часто свистел, призывая компанию к значку, оставшемуся на храмовой площади под охраной прапорщика и караула, в который назначили троих новичков.
Выбежав на площадь, он застал там десятка четыре своих солдат и Пирко, строившего каре. Остальные, в основном в цветах других компаний, улепетывали во все лопатки, за ними гнались несколько всадников в блестящей броне, разя чеканами и мечами. Именно доспехи, неприкрытые сюрко, выдавали в преследователях доброцких воинов. Они сновали по селу, но на группу, ощерившуюся алебардами, нападать не рисковали.
Прямо среди площади, в пыли, лежал значок, пехотной компании, что разделила сегодня поле боя с Таильреном. Раньше с этим отрядом он не сталкивался и даже слыхом не слыхивал. Дрались они достойно, но вот такие у них порядки. Прапорщик ли бросил значок и сбежал, или он ушел по добычу, а значок оставил на какого-нибудь молокососа, не суть. В Таильреновой компании тоже в караул отрядили новичков. Но прапорщик-то был при значке неотступно, а выбирался он из самых умелых и уважаемых бойцов. Скучная у него должность, следует признать. Ни пограбить, ни повеселиться. Зато и доля его в плате солидная, и часть от общих трофеев положена богатая. Таильрен сдержался и не плюнул на брошенный символ чужого отряда. Только запомнил их капитана. Таких надо помнить и вести дела сообразно.
– Компания! – заорал кондотьер. – Марш-марш!
Он указал кацбальгером улочку, по которой предстояло отступать. Каре бодро зашагало, стремясь вырваться из села и скрыться, пусть даже рассеявшись в лесу. Это почти удалось, но уже за околицей их отряд окружили всадники. Их было десятка два, и подъезжали новые. Прорваться через них по чистому полю и пройти больше половины мили до леса, нечего было и надеяться.
Всадники не рисковали подъехать поближе и выстрелить из лука или метнуть дротик, потому что среди пехоты было и чуть больше десятка арбалетчиков. Наскакать и смять тоже не решались, ибо отряд держал строй и щетинился алебардами.
Зато вдалеке бежали орденские воины поодиночке и кучками. За ними носились любские конники и, не морочась пленением, убивали беглецов. Отряд был рассеян. Ни одного из этих святош-братьев не видно.
– Кто старший?! – выкрикнул доброцкий конник, подъехавший шагов на двадцать.
Доспех у него был знатный, такой и арбалетным болтом пробить трудно. Говорил воин по-имперски внятно, хоть и с местным выговором.
– Я старший! – откликнулся Таильрен. – Чего хочешь?!
– Сдайся! – приказал всадник. – Обещаю, жизнь!
– Пропустите нас! – нагло ответил кондотьер. – Обещаем никого не убивать!
– Не дури, наёмник! Вам не уйти! Когда соберутся остальные, мы втопчем вас в грязь! Если ты сдашься прямо сейчас – будете моими личными пленниками! Обещаю всем жизнь! Даю слово!
– Тал, – обратился к нему вполголоса Пирко. – Надо соглашаться. От нас мокрого места не останется.
– Пока они соберутся, – возразил капитан, колеблясь. – Мы уже в лесу будем.
Он оглядел солдат и не увидел в них решимости биться насмерть. Прислушался к себе и не нашел причины так рисковать. Враг был сильнее, какой смысл переть на рожон?
– Я, Таильрен! – прокричал он. – Сдаю тебе свою компанию! С оружием в руках и со значком! Ты обязуешься сохранить нам жизнь! И вернуть оружие в установленный обычаями срок! Принимаешь ли ты мою сдачу?!
– Я, Вилмир! – ответил конник. – Принимаю сдачу на твоих условиях! И да будет свидетелем мне Мать Сыра-Земля!
Вот так Таильрен оказался в плену. А никакие «остальные» так и не собрались. Весь отряд, разогнавший и пленивший орденцев, состоял из полусотни конников. Внезапность удара по орденцам, увлеченным резней и грабежом, решила дело.
