Б. В. Мегорский
Осады и штурмы Северной войны 1700–1721 гг

Траншейный караул

Непосредственно рядом с местом открытия траншей (по сторонам или в тылу) Боргсдорф советовал возводить «схожие места… в которых караулы разставливают, которые как работные люди, так и самые проводные шанцы покрыти и обороняти могут. Дабы на те от неприятелей нечаемого нападения, ни проводным шанцам разорение учинено не было» ^[255]. По мере продвижения апрошей вперед к крепости необходимо было возводить новые «схожие места», а старые в тылу оставались не занятыми караулом, но они годились «к стоянию харчевников, и лекарей ради того, дабы немощные болные и раненые скорое отдышище какое вскоре имели»^[256].

Вобан сформулировал следующие рекомендации: «Что до места касается, где караулу, которой в траншеях стоять имеет, собиратся надлежит, то оной збирается для того что много места занимает, всегда на пушечной выстрел от крепости. Тут же собираются и караулы, состоящие из кавалерии, и становятся по правую или левую сторону атак, где они сколько можно от неприятельских пушек закрыты быть должны… Разопределяются караулы в траншеи таким образом: караулу, состоящему из инфантерии, надобно по крайне мере равну быть трем четвертям гарнизона в крепости, а караулу из кавалерии одною третью больше кавалерии атакованного места»^[257].

Наиболее подробные инструкции о действиях траншейного караула мы снова находим у Хамфри Бланда. Вскоре после заката батальоны, отряженные в прикрытие, выстраиваются перед лагерем и оттуда выступают на место, где предполагается рытье траншей, либо неподалеку от этого места. Командующий прикрытием выбирает подходящее место, исходя из планов главного инженера по расположению будущих траншей и выбранному направлению атаки. Солдаты в прикрытии должны лежать на земле с оружием в руках, если только местность не позволяет им укрыться от неприятельского огня за возвышениями, развалинами, стеной или изгородью; все должны соблюдать тишину, чтобы противник не обнаружил работ, а от партии прикрытия высылаются дозоры, чтобы сообщать о вылазках неприятеля^[258].

Батальоны прикрытия располагаются на местности между рабочими и крепостью лишь в момент открытия траншей; затем прикрытие всегда располагается в траншее. Тем не менее для поддержки рабочих могут выделяться отряды под командой лейтенантов и капитанов, они ставятся во главе траншеи, чтобы быть в готовности отразить вылазку из города, задержать нападающих и прикрыть отступление рабочих до подхода батальонов прикрытия.

Когда случается вылазка с целью выбить рабочих, командующие рабочими офицеры должны приложить все усилия к тому, чтобы рабочие не разбежались, а отступили в порядке в соседнюю траншею либо на безопасное расстояние и затем вернулись и закончили начатую работу^[259].

Прикрытие траншей – круглосуточное дежурство, но время смены не определено, смена может происходить утром, но может и вечером ^[260].

Полки, находящиеся в траншеях, посылают на сборное место своих сержантов, чтобы те сопроводили идущие на смену части на их посты; траншеи бывают так продолжительны и запутанны, что без провожатых бывает сложно найти дорогу, особенно когда апроши подходят близко к гласису ^[261].

Как только старое прикрытие ушло, солдаты новой смены садятся на банкет с оружием между ног и не покидают своих постов без разрешения офицеров. Они также не должны засыпать, поскольку всегда должны быть в готовности отразить любые попытки неприятеля помешать работам. По первомуже шуму или сообщению о вылазке солдаты поднимаются на ноги и если часовые, стоящие на банкете, подтверждают сообщение, батальон выстраивается в траншее вдоль дальней стенки и ожидает приказаний от командующего генерала^[262].

Бланд советовал производить смену частей в траншеях без барабанного боя и с наименьшим шумом, чтобы не выдать себя. При этом он сообщал о существовавшей практике, по которой полки заступали в траншеи под развернутыми знаменами, а заняв позицию, водружали знамена на парапет. Однако к концу недавней Войны за испанское наследство от этой церемонии отказались, а знамена стали оставлять в лагере. По опыту, знамена не только показывали неприятелю местоположение полка, но и вводили артиллеристов крепости в искушение наводить на них пушки, что приводило к значительным потерям, особенно среди часовых, расставленных на банкете^[263]. Интересно отметить, что исследователь осадных ритуалов Дж. Райт называл выставление знамен на бруствер признаком открытия траншей и готовности первой параллели. При осаде Турина в 1706 г. французы выставили знамена лишь на третий день после открытия траншей, что осажденные расценили как попытку таким образом сократить формальную продолжительность осады. Обычай заступать в открытые траншеи со знаменами сохранился даже до войны за независимость США ^[264]. Соблюдалась ли эта традиция в русских войсках, не известно – упоминания о подобных случаях нам не известны.

Во время первой осады Нарвы генерал Алларт представил царю росписи необходимого для ведения осады; в том числе требовались войска для траншейных караулов: «На главную атаку ежедневно 2000 человек для караулов, под начальством генерал-майора, 2-х полковников и соответственного числа обер- и унтер-офицеров; в числе их 200 человек должны быть гренадерами. 1000 человек рабочих, под начальством полковника и соответственного числа обер- и унтер-офицеров. На фальшивую или вспомогательную атаку: 1000 человек для содержания караулов, под главным начальством полковника. 500 человек для производства работ. 1000 человек кавалерии для резерва, на случай вылазок из крепости. Необходимо также иметь траншей-майора (Major de Place), который бы ежедневно распределял посты и рабочих по нумерам и названиям траншейных линий, сообразно их распространению и увеличению» ^[265].

Согласно Вобану, караулы в траншеях следовало сменять так, чтобы каждый человек был свободен от караула пять-шесть дней ^[266]. В реляциях мы находим эпизодические упоминания о том, как были организованы дежурства в траншеях русской армии. Под Нарвой перемена караулов происходила вечером, и в это время в апрошах выстрелом из фузеи был убит преображенский подполковник Дмитрий Карпов^[267]. Это сообщение согласуется с приказом от 11 июля 1704 г.; по нему караулы в лагере осаждающей армии под Нарвой должны были переменяться в 12 часов, а траншейные караулы – в 6-м часу пополудни ^[268]. Под Штетином в августе 1713 г. «понеделно имели дежюр в шанцах господа генерал-маеоры Лесий и Штаф, и с ними по 2100 и по 2500 человек. И была от неприятеля в день и в ночь непрестанно пушечная и из мелкова ружья стрельба»^[269]. Под Дерптом «в те опроши ходили полковники с баталионы для караулу, переменяясь по суточно» ^[270]. Показательно письмо Шереметева к царю о том, как он планировал распределить свою пехоту для осады Дерпта: люди будут частью в шанцах, частью в обозе и частью – у судов в устье реки; также они будут поделены надвое для двух атак – из-за реки и с сухого пути ^[271].

В траншейный караул наряжались люди от каждого батальона, как и на работы. Так, приказом 20 июля 1704 г. в траншейный караул под Нарвой назначалось по 47 солдат от каждого батальона, что для 36 батальонов составляло вместе с офицерами около 1700 ч. 22 июля в караул послано по 50 солдат от 30 батальонов. Часто в приказах о караулах вообще не упоминается; очевидно, тогда действовала формулировка как, например, 7 августа: «На караул в опроши посылать обычайно» ^[272].

Боевые эпизоды с участием траншейных караулов часто встречаются в источниках. Например, 20 июня 1704 г. солдаты Преображенского полка заняли новые построенные апроши под Нарвой и «осмотрели за теми апроши, подшед садами ближе к городу против наугольного большого городового болверка к реке сажень на сто до рва тоя крепости, ровик небольшой, (подобной шанцам), в котором был шведский отводной караул. И отобрався из наших солдат несколько человек охотников, учинили на тот их шведский караул нападение от полудни, где 6 человек неприятелей до смерти убили, а прочих прогнали в город. И потом в тот ровик засели наши солдаты, поставя туры и прочее учиняя учреждение к безопасности своей, яко в совершенных апрошах, откуду возможно было до крайнего городового болверка достать из фузей в цель»^[273].

О захвате отдельных позиций под стенами осажденной крепости нам рассказывают «сказки» офицеров, выполнявших подобные задания. Так, Иван Никифорович Найдинский записал в 1720 г., как, будучи поручиком гренадерского полка, «в 710 году был при атаке и при взятии Кекзгольма, и посылай я был от господина генерала лейтенанта Брюса особливой командой под стену для взятия швецкой батареи, и взял я языков, а батарею выжег» ^[274]. Бой за капонир, внешнее укрепление Выборга, продемонстрировал, насколько переменчиво военное счастье. Тит Тихонович Дуганов, в 1720 г. – капитан Второго гренадерского полка, а в 1710 г. – подпоручик, сказал: «Под Выборхом посылай был в шанцы много раз, а из шанец командрован был в гранодеры от господина генерала Боргольца штурмовать Капинер [капонир. – Б. М.] и взял Капинер, и из Капинеру взял в полон капитана, капрала и другие его команды побиты; а из Выборха в то время вышел на вылазку неприятель для выручки и с ним неприятелем была баталия во всю ночь, и в то число ранен и взят был в полон и был у неприятеля в полону до взятия города Выборха» ^[275]. Та же участь постигла прапорщика Феофила Титова и каптенармуса Степана Колесникова: «Как были при Выборге и брали Копанер, взят я был в полон и при взятии Выборха из полону освободился по прежнему» ^[276]. Об участии в бое за капонир под Выборгом вспоминал и другой участник – сержант гренадерского полка Антон Ярославцев, который «был при атаке города на многих вылазках и особливо командрован был для взятия капора» ^[277]; и капитан-поручик Андрей Монастырев, который «под Выборхом на многих потребах был, как шведы выходили из города в копанер» ^[278].

Пребывание в траншеях требовало от осаждающих постоянной готовности к вылазкам противника. Неосмотрительность в несении службы могла дорого обойтись, о чем свидетельствует эпизод из осады Митавского замка в августе 1705 г. В письме Меншикову Петр описал лично им виденный эпизод, в котором «наши немного оплошали» (под «нашими» в данном случае имелись в виду не вообще русские, а конкретно преображенцы). После благополучного занятия гласиса, в полдень все, кроме часовых, заснули, расположившись в новой траншее. Шведский гарнизон, заметив это, предпринял вылазку – при поддержке огня крепостной артиллерии одна часть зашла во фланг, а другая с гренадерами атаковала в лоб и таким образом выбили русских из их апрошей. Несмотря на сильный огонь и атаку с двух направлений, солдаты не бежали, но медленно отступали со стрельбой. Шведы залегли за валом русского ложемента, одни стреляли по отходящим, другие (как и положено вылазке) разрывали вал, т. е. уничтожали осадные сооружения. Осаждающие были отбиты до самого моста в тылу, и потеря позиции казалась очевидной («и уже мы сего посту отчаяли»), но в это время подоспела подмога. Сначала одна рота, а потом две другие, под командой «господина Баса»^[279] мужественно бросились на неприятеля со шпагами и выбили его, невзирая на продолжавшийся огонь из крепости и то, что шведы укрывались за русским ложементом, как за бруствером. Позиция была возвращена и удержана, но этот эпизод дорого обошелся осаждающим. Согласно письму Петра, в результате шведской вылазки погибли один офицер и несколько десятков рядовых, ранены 13 офицеров, около полутора сотен рядовых^[280]. В качестве причин, приведших к серьезным потерям в этом бою, можно назвать не только оплошность спящих на посту солдат, но и то, что атакованный шведами ложемент на гласисе был первой и единственной траншеей русских, с тыла он не имел апрошей и других траншей, способных оказать поддержку (Петр написал, что была сделана лишь треть траншеи из тыла, от моста, к посту), чем с успехом и воспользовалась вылазка ^[281].

Внезапные нападения осажденных на траншеи далеко не всегда приносили плоды. Например, во второй нарвской осаде Адлерфельдом описана атака шведов на партию русских солдат, вышедших из своих траншей к роднику под ивангородскими стенами. Шведы стремительно атаковали, но смогли окружить лишь одного русского, который «бросился на землю и предпочел умереть, но не сдаться»; при этом огонь, открытый русскими из близлежащих траншей за 30 шагов, шведам никакого урона не нанес ^[282].

Хотя ружейный огонь часто был малоэффективен, стрельба оставалась самым распространенным способом ведения боя в траншеях. Под Нарвой 1704 г. 7 июля (шв. ст.) в 2 часа поутру на ивангородской стороне сделалась тревога, когда несколько шведских солдат, посланных на разведку, столкнулись с партией русских и обменялись выстрелами^[283]. 12 июля в главной атаке на левом берегу осаждавший быстро приближался подступами к Королевскому равелину и бастиону Виктория. С обеих сторон с 12 часов ночи до 6 утра производилась сильная и беспрерывная ружейная стрельба ^[284]. В траншеи, по-видимому, могли завозить и более тяжелое вооружение. В журнале барона Гизена описан случай, как шведы решили отобрать занятый русскими шанец и подвели по реке шкуту с пушками. Однако осаждающие обстреляли корабль из своих полковых пушек, завезенных в траншеи для отбития вылазок, и залпами из мушкетов ^[285].

Апроши, сапы и параллели

И пока одни солдаты с оружием в руках сидели в траншеях в ожидании вылазки неприятеля, другие кирками и лопатами строили подступы все ближе и ближе к крепостным валам. Траншеи, ведущие к крепости, назывались апрошами – от французского «approche», приближаться. В русских документах относительно строительства апрошей можно встретить выражение «вести шанцы», но в зависимости от контекста шанцами также называли полевые укрепления, батареи и любые земляные работы.

Апроши, как правило, велись с нескольких сторон – в соответствии с планами командующего по захвату тех или иных крепостных укреплений; каждая траншея, направленная на определенный участок крепости, называлась «атакой». В реляциях об осадах крепостей мы встречаем упоминания об «атаке» какого-либо генерала – т. е. на каждую атаку назначался отряд войск с генералом во главе. Под Мариенбургом с трех сторон приступали бригады фон Вердена, Англера и Балка, под Дерптом наиболее активные действия велись бригадой полковника Н. Балка и его апроши назывались «Балковы шанцы»; под Выборгом с двух сторон велись атаки генерал-майоров Берхгольца и Брюса.

У Боргсдорфа мы находим описание четырех типов апрошей, два из которых – «змиевые проводные шанцы» ^[286] и «поперечные проводные шанцы» (они же траверзные апроши) ^[287] не использовались в петровских осадах, насколько мы можем судить по известным нам схемам осад. Два другие – «долгие проводные шанцы» (они же «линии проводные»)^[288]и «переходные проводные шанцы» (они же «турапроши»)^[289], напротив, хорошо читаются на гравюрах эпохи. Последний тип – зигзагообразные турапроши – стал наиболее распространенным, его можно увидеть на всех вобановских планах осад.

Апроши закладывались таким образом, чтобы каждое «колено» зигзагообразной линии не могло быть анфилировано, т. е. не могло простреливаться из крепости продольными выстрелами. Инженерам рекомендовалось размечать линию апрошей кольями, на которых в дневное время в качестве ориентира крепили пучок соломы, а ночью – тлеющий фитиль^[290].

Порядок ведения работ был таким же, как и при открытии траншей: вдоль намеченной линии выкладывали фашины и за них в сторону крепости отбрасывали выкопанную землю. Пользуясь темнотой, в апрошах работали стоя во весь рост, «до самого света». С рассветом ночная смена копателей уходила, и дневные работники приходили на их место – но не для того, чтобы вести траншею дальше (при свете дня это было слишком опасно), а для того, чтобы углубить и «отделать» начатый ночью участок траншеи до положенной глубины и ширины: «Днем приводится всегда начатая ночью работа в совершенство, а ночью все далее ведено быть имеет» ^[291]. Боргсдорф также рекомендовал для начала делать траншею до половины в глубину и в высоту, однако стремиться построить за одну ночь как можно более длинный шанец, который можно будет углублять в последующие ночи ^[292]. Очевидно, этим рекомендациям следовали в ходе русских осад; известно, что уже в первую осаду Нарвы одновременно с продвижением вперед апроши «углубляли, тако же и бруствер повышали» ^[293]. Если при открытии траншей осажадющие старались сохранить в тайне место начала работ, то в последующие дни смены рабочих заступали в шанцы «с музыкою и барабанным боем» ^[294]

Чем ближе к крепостным стенам, тем более опасными становились работы и все большие предосторожности применялись, чтобы работающие люди по возможности меньше были открыты огню обороняющихся. «Когда огонь от крепости будет опаснее, то надобно сапою итти»^[295], – писал Вобан. Под сапой понималась траншея, которая рылась в непосредственной близости к крепости, на гласисе, и поэтому велась таким образом, чтобы во время работы люди постоянно оставались под прикрытием. Это делало сапные работы более медленными, чем обычное рытье траншей, но, с другой стороны, позволяло вести их круглосуточно. Организация работ по ведению сапы подробно описана у Вобана в главе 16 «О саппе».

Передний копатель подготавливал место и ставил первый тур, поправляя его руками, вилами или крюком; туры ставили заостренными колышками кверху, чтоб положенные на них фашины крепче держались. Потом, стоя за туром нагнувшись, копатель насыпал в него землю, периодически постукивая лопатой, чтобы земля лучше оседала. После наполнения первого тура рядом по намеченной линии сапы ставился и заполнялся второй тур, затем третий – все это сапер выполнял нагнувшись и прячась за турами. Во время этой работы уязвимым местом оставался промежуток между турами, и туда ставили один на другой три-четыре песочных мешка, второй сапер их поправлял, а третий и четвертый их подавали. После того как 20–30 туров были полностью установлены и наполнены землей, мешки от задних туров переносили вперед – таким образом, ста мешков было достаточно для ведения сапы в течение всей осады. Вырывая необходимую для заполнения туров землю, саперы тем самым выкапывали траншею позади линии туров. Порядок землекопных работ в сапе по Вобану был следующим: первый копатель копал на полтора фута в ширину и в глубину, оставляя 6 дюймов отступа от туров. Второй рыл на 6 дюймов глубже и шире первого, то есть доводил углубление до 2 футов в ширину и в глубину. Третий углублял и расширял еще на 6 дюймов, а четвертый – до 3 футов (90 см) в глубину. Ширина траншеи получалась 3 фута сверху и 2½ на дне, стенки образовывали скаты, чтобы земля не осыпалась.

За этими копателями стояли еще четверо – они подкатывали передним туры и подавали фашины. Фашины укладывались на туры так, что две лежали на срезе тура и надевались на его колья, а третья фашина ложилась сверху. Потом фашины также засыпали землей.

Вырытой на три фута в ширину и в глубину земли было достаточно для наполнения туров и насыпания крутости бруствера с внешней стороны сапы. «Сию защиту ничем больше как токмо пушечным ядром пробить можно».

После часа или двух работы первые четыре копателя уставали, и на их место заступали следующие четыре человека, которые отрабатывали то же время и сменялись очередной сменой. Работу распределяли поровну, чтобы «как страх, так и работу равно разделить» – первый копатель после своей смены работал последним в команде из четырех человек, и таким образом каждый отрабатывал свое время впереди, установив одинаковое с другими количество туров^[296].

Описанный выше способ ведения подступов назывался «летучей сапой» – потому что бруствер из туров выстраивался сравнительно быстро. Когда огонь был направлен с двух сторон, строили «двойную летучую сапу», огороженную турами с обеих сторон. Когда же работы на поверхности становились совершенно невозможны из-за огня из крепости с боков и сверху (как правило, это происходило в непосредственной близости от крытого пути или во рву), саперы шли «тихой сапой» (или «блиндой»), где поверх двух рядов туров выкладывался «потолок» из фашин, таким образом образуя крытый тоннель: «Когда с саппами, столь блиско к неприятелю приходим, что бросанием из руки друг друга доставать можем, то надобно саппы сверху деревом и землею покрыть, чтоб салдаты от каменей, и ручных гранат, и пороховых мешков обижены не были»^[297]. Работающий впереди сапер прикрывался «мантелетом» – массивным деревянным щитом на колесах либо большим туром, заполненным фашинами, который он катил перед собой и под защитой которого он выставлял туры на бруствер.

Помимо инструкций по ведению работ, Вобан оставил небезынтересные советы по «управлению персоналом». В первую очередь, по его мнению, за каждый туаз (фр. единица измерения длины, ок. 190 см) вырытой сапы работники должны были получать фиксированую плату; она позволяла находить достаточное число добровольцев на эту опасную работу. К вопросу о материальном вознаграждении за выполнение рискованных заданий мы подробнее обратимся в главе, посвященной штурмам; пока можно сказать, что о выплатах за ведение земляных работ в армии Петра сведений обнаружить не удалось.

В труде знаменитого инженера отражено еще одно проявление «человеческого фактора»: «…напоследок надобно накрепко смотреть Офицерам, чтоб копатели на переди сапы пьяны не напивались, и после, незнаючи что им делать, как скотина сами на смерть итти будут, чего для им не допущать и непозволять вина не смешеннаго гораздо с водою при себе иметь»^[298]. Очевидно, Вобан сталкивался с этим явлением неоднократно в своей практике; но о подобных случаях в русских войсках нам также ничего не известно.

Неизв. художник. Сапа.

Muller J. The Attac and Defence of Fortified Places. London, 1757.

Неоднократно тиражировавшаяся в XVIII в. гравюра из книги Вобана показывает ведение сапы (вид сверху, с тыла, с фронта и в поперечном сечении), распределение обязанностей саперов, применяемые инструменты и материалы. «Первый копатель роет как в ширину так и в глубину 1½ фута, и оставляет закраину от туров на 6 дюймов, и внутрь от закраины делает маленький скат. Второй роет 6 дюймов глубже и шире первого, то есть 2 фута в ширину и в глубину. Третий еще 6 дюймов глубже и шире второго, то есть 2½ фута в ширину и в глубину. Четвертый еще 6 дюймов глубже и шире роет, и так глубиною, и в верху шириною 3 фута, а на дне будет она 2 фута с половиною шириною, а полфута кладутся на широту обеих идущих в нее скатов, чтоб земля в нее не осыпалась… Когда первые четыре копатели час или два часа от всей силы работав устали, то другая четыре на место их вступят, и по туда работают пока устанут, тогда переменят их другие».

Другим видом траншей в осадном искусстве были параллели, применение которых внедрил Вобан — по его утверждению, впервые – при осаде Маастрихта в 1673 г. ^[299] Впрочем, есть обоснованное мнение, что их «позаимствовали» у турок, когда те осаждали Кандию в 1667–1669 гг.^[300]«Параллельные ходы» османы применяли и при осаде Вены в 1683 г.; их как особенность турецких траншей описывает также имперский генералиссимус третьей четверти XVII в. Монтекукколи. Этот автор отмечал и другие отличительные черты турецких траншей по сравнению с европейскими – у османов они были глубже, шире, надежнее и комфортнее (вплоть до вырытых боковых ниш для защиты от дождя) ^[301]. Так или иначе, для европейских военных целесообразность и эффективность параллелей Вобан обосновал в главе «О линеях параллельных называемых пласдарм».

Параллелями назывались траншеи, вырытые не в направлении к крепости, как апроши, а вдоль ее укреплений; в отличие от контрвалационной линии, параллели не окружали крепость по всему периметру, но охватывали лишь атакуемый участок. По мере продвижения к крепости Вобан советовал строить три параллели: первая в 300 туазах, вторая – в 160 и третья – в 15 туазах (около 600, 320 и 30 м соответственно) от рва ^[302]. Главное назначение параллельной линии заключалось в том, чтобы оборонять занятую территорию от вылазок и с флангов поддерживать работников в апрошах. Траншейный караул мог удобно расположиться в параллели и вести огонь широким фронтом, а не тесниться в узких апрошах. Именно поэтому параллель иначе называли плацдармом, т. е. местом концентрации войск для обороны или для броска вперед. К тому же параллель была удобной коммуникационной линией между апрошами двух соседних атак. Более того, параллель заменяла собой контрвалационную линию, но была эффективнее как средство обороны от вылазок и значительно короче, следовательно, экономила силы и время на ее строительство. Для траншейного караула Вобан рекомендовал делать банкет и водружать на бруствер плацдарма фашины, приподнятые на двух колышках. Зазор под фашиной позволял вести огонь из мушкета, а фашина закрывала голову стрелков^[303]. Третья параллель закладывалась на расстоянии броска ручной гранаты от крытого пути; она была наиболее уязвима для вылазок и поэтому укреплялась особенно тщательно. Поскольку это был плацдарм для дальнейшего нападения на крытый путь, параллель делалась более широкой, чтобы в ней могли разместиться штурмовые отряды и чтобы вдоль нее можно было складировать инструменты и материалы, необходимые для строительства ложементов при штурме ^[304].

Следует упомянуть и архаичные методы ведения земляных осадных работ, которые можно было встретить в петровских войсках. Казаки, по примеру турок, вели подступы, состоявшие из череды выкопанных ям^[305]. Другим осадным приемом, по всей видимости, унаследованным со времен Античности, был подвижной вал – насыпь, которую вели к крепости, чтобы засыпать ров, обеспечить путь для идущих на штурм и построить возвышенную позицию для батарей. Такой земляной вал «валили» под Азовом ^[306]. И в первую нарвскую осаду мы встречаем аналогичную работу – инженер Алларт записал, что «на фальшивой атаке великая взведена гора, о которой намерение имеется оную всегда ближе прибавлять; даже до рва» ^[307].