Артур Вадалеев
И верь в сей ладан

«У меня есть я. Мы справимся».

Часть I

Глава 1

Свой первый день Рождения я встретил один.

Мысли о смерти заставляют человека оставлять о себе память, чтобы не забывали его, чтобы сама Природа хранила следы его пребывания на земле. Самый доступный способ – родить ребенка, передав ему частичку себя. Также можно прославиться или пройти свой путь, не делая ничего особенного, и подсознательно надеяться, что через сотни лет какой-нибудь археолог раскопает твои пластиковые водительские права, опишет их, как полагается, внесет в базу данных, и ты будешь учтен.

Но самое неприятное – это неумолимо растущее понимание, что после смерти твоя личность исчезнет субъективно, навсегда. Некому будет вспомнить прожитые годы, даже те сокровенные часы, о которых так никто и не узнал. Человек прячет эту мысль глубоко в себе, чтобы не вспоминать и не задумываться о ней, а если она все-таки вырывается, то старается отшутиться. Тем не менее врожденное чувство надежды, что есть после смерти некое личное продолжение – сохраняется.

Однако как со всем этим быть мне, если я не человек?

Я оказался в этом мире просто: вдруг осознал, что сегодня первый день. Иногда мне грезились сны, но кроме них ничего не помню. Пробуждению также помогла теплая цветная волна, которая возникла повсюду, окутала меня мелкой рябью, вспыхнула и улетучилась. Передо мной появилось небольшое светлое пятно, и в этот момент стало понятно – теперь я вижу. Похоже, сон был очень долгим: слабость одолела настолько, что я с трудом могу шевелиться. Ничего, поправимо, бывало, вовсе не просыпался, уходил, не открыв глаз, но в то же время до безумия страшно задаваться вопросом, сколько уже могло произойти таких пробуждений, не достигших Главной Цели.

Здесь неуютно и мрачно: вроде родился, а как будто умер, но лучше такая явь, чем пустота с осколками сновидений. Вокруг темнота, что неудивительно, раз уж она является одной из двух первооснов; даже свет возникает в ней, как это круглое пятно размером с полную луну глубокой ночью. Это не зрительный обман после вспышки. Пятно реально, существует объективно, я могу зажмуриться или отвернуться, и его не будет, однако оно единственное, что можно увидеть здесь, а значит, лишь благодаря ему я осознаю действительность.

Я с трудом придвинулся к пятну, чтобы получше разглядеть его. К моему удивлению, оно тоже приблизилось, стало немного больше, и в нем, как на экране для проектора при наведении резкости, проявились размытые очертания. Я присмотрелся и распознал ночную природу: деревья, озеро, дом, беседку, шум дождя и плюс шестнадцать. Что это? Еще был человек, хороший, со светлой аурой, которая необычно пульсировала – съеживалась и расширялась, фонтанируя разноцветными брызгами энергии, привлекающими невесть чье внимание. Вокруг все шевелилось и угрожающе менялось, хотя злых намерений не имело, во всяком случае пока.

Да, это оно – окно в воплощение!

Я затаился. Что-то во всем этом было не так, совсем не так, как прежде. Ракурс очертаний изменился, и я увидел со стороны… себя, свою проекцию в физическом мире, мутную, но, без сомнения, свою. Рядом со мной был тот самый хороший человек, и мы оба пульсировали, а все вокруг извивалось и будто «присматривалось».

Понятно, что за волна… Ну, здравствуйте, приятно познакомиться. Хорошо, что я проснулся сейчас, правда, мог бы и раньше, если бы ты почаще прислушивался ко мне, как в последние месяцы – меня бы пробудили твои шаги навстречу. Ты хоть понимаешь сколько внимательных глаз смотрит на тебя? Ты даже не представляешь, куда вторгаешься. Это мир вещей в себе, их сути, мир царства разумной и слишком любопытной материи, это та область запредельного, которая опасна для человека без защиты. Ладно, обошлось, считай, что тебе повезло.

Несмотря на увиденное, я испытал облегчение, ведь, что ни говори, а главное – проснуться, чтобы начать, наконец, действовать. Надо все лишнее отодвинуть от себя подальше, ибо что есть ценного в бесполезном? Нужны прозрение и подвиги, большие и маленькие, для мира и над собой, свершаемые ежедневно: только так можно изменить судьбу, и времени для этого осталось не так уж много – полжизни твоей прошло впустую.

Я проснулся уже взрослым да еще в темноте и взаперти. Я ли в этом виноват? Ну, конечно, и не ты, ведь ты ведать не ведал, разве что, порой, замирало все внутри, только сердце начинало чаще биться – это я ворочался во сне. В те моменты, когда я видел в сновидении явь, сильно впечатлившую тебя, я пытался заявить о себе, и если бы ты не боролся с собой, как бы проявляя мужественность, а позволил бы отпустить чувства и проследовать за ними, то смог бы прийти к большему, чем к новым убеждениям или прописным истинам. Весь мир мог бы стать тебе другом и открыть путь к бессмертию. Есть только одна проблема – свобода.

Ты вообразил себя свободным, мол, хочу – делаю то или это, но ни разу не подумал о том, что вся твоя свобода – это выбор наиболее разумного действия в конкретное мгновение жизни, иногда с перспективой на будущее, а значит, говорить о какой-то там независимости нельзя. Настоящая Свобода – это тотальное отсутствие необходимости, а не возможность делать выбор, преодолевая какие-нибудь, пусть даже пустяковые, проблемы, которые изо дня в день возникают на каждом шагу. Человек – раб обстоятельств, но можно бросить вызов судьбе, чтобы попытаться обрести свободу вопреки и насладиться ей еще до наступления Великого Окончания.

С другой стороны, ты давно не ребенок, однако страх и терзающие сомнения в правильном выборе нередко заставляли действовать наугад, и ты продолжал малодушно плыть по течению. Так ты предавал даже свою иллюзорную свободу, подменяя ее надуманной неведомой силой, которая якобы должна устроить все как надо. Играя в «Орла или решку», ты отказал себе в способности делать выбор, едва не уничтожив свою волю. В непростых условиях достаточно остановиться, немного выждать, посмотреть, как будут развиваться события, и если что-то пойдет неправильно, обязательно вмешаться в них, чтобы обозначить себя творцом. Только так можно бороться с предопределением.

Свобода – вот наша цель, но сперва мне надо выбраться отсюда, из этого темного карцера, а тебе – проснуться тоже и осознать, что я и есть то личное продолжение, которое остается после смерти. Я – не галлюцинация!

Глава 2. Пробуждение

Медленно и мучительно заканчивался беспокойный сон. Полночи грезился какой-то мрачный лабиринт, из которого не было выхода, к тому же становилось все труднее дышать. Данила пришел в себя ранним утром с диким похмельем и острым желанием умереть сию же минуту. Еще в состоянии близком к сонному параличу отчетливо проявилась вся гамма последствий алкогольного беспредела: ломило голову, знобило, во рту невыносимо высохло, ощущались тяжесть в животе и общая слабость.

«Вот бы здорово морса сейчас, – разлепив впавшие глаза, подумал Данила. – Холодненького».

Немного полежав, он попытался приподняться, но локти онемели. Тогда он решил для начала перевернуться, чтобы хоть как-то зашевелиться и заставить кровь бегать по венам. Не без труда ему все же удалось это сделать, и через несколько тяжелых секунд Данила с нечеловеческим усилием сел на диване. Кровь, действительно, забегала: боль запульсировала, став острей в висках, а на плечах ожила голова огнедышащего дракона. Помутневшим взглядом темная комната воспринималась, как склеп. Естественно, все вещи были знакомы, стояли на своем месте, но выглядели они мрачно и трагично под стать лицу хозяина. Данила аккуратно встал, дотянулся до настольной лампы. Свет резанул по глазам так, что еще с минуту в них не утихал поток темных, вызывающих тошноту пятен. Данила сощурился, мужественно стиснув зубы. Подняв с пола джинсы, он бессильно швырнул их в кресло и поволочился на кухню.

Штормило. Холодильник разнообразием не порадовал: кроме уксуса другой жидкости в нем не оказалось.

– Тебя тут хранить необязательно, – хлопнув дверцей, проворчал Данила, но тут же увидел на столе бутылку томатного сока – не морс, конечно, но хоть что-то.

Данила криво улыбнулся. Трясущимися руками, будто пораженный болезнью Паркинсона, он с трудом отвинтил неподатливую крышечку и наполнил стакан, предусмотрительно не до краев. Сок был теплым и не особо вкусным, но пился с наслаждением до последнего глотка. Живот бодро заурчал. Второй стакан зашел только наполовину: Данила кинулся к унитазу и окрасил его фонтаном отвратительного паскудства, попутно проклиная сегодняшнее утро со вчерашним вечером.

Цитрамон! Эта мысль пришла во время умывания. Найдя в аптечке нужный блистер, Данила опять побрел на кухню.

Таблетки были большими, и о том, чтобы глотать их целиком, не могло быть и речи. Единственный выход – хотя бы располовинить одну, но как ни силился Данила, таблетка не ломалась и все время выпадала из рук. Измучившись, он взял большой нож, коснулся им середины таблетки и со словами «А вот так!» надавил со всей силы. Послышался стук металла о стол, и в глазах помутнело: половина цитрамона улетела в сторону, а лезвие, вильнув, прошлось по указательному пальцу, срезав кончик ногтя. Тряхануло как электрошокером. Невероятно, чтобы такая маленькая ранка могла причинить столько страдания! Держа нож в побелевшем от напряжения кулаке, Данила даже не смог выматериться, зато от всей души провыл: «У-у-у!» Осатанев от боли и невезения, он наполнил кружку водой, разжевал сразу две таблетки и залпом запил горькую кашицу. Отдышавшись, он пошел на перевязку, зажимая ноготь большим пальцем так, будто показывая кому-то, что все «Окей», хотя лицо выражало отчаянное бешенство. Со второй попытки лейкопластырь аккуратно лег на фалангу пальца, после чего Данила рухнул на диван и, наконец-то, снова заснул, успев пробормотать народную мудрость о том, что утро добрым не бывает, пропади оно пропадом.

Последние два месяца подобные пробуждения случались нередко. Причиной тому был кризис в личной жизни. С тех пор как паспорт испачкали штампом о разводе, алкоголь стал едва ли не единственным средством от депрессии. Произошедшая с Данилой история, казалась ему настолько ужасной и неестественной, что, порой, было не понятно реально ли все вокруг. От него ушла жена с малолетним ребенком, Полиной, которой едва исполнился год. Теперь она будет расти в другой семье, даже не подозревая о существовании истинного отца, и не важно, что однажды дочка назвала его папой. Так все и было задумано. Мария обстоятельно объясняла мужу, что девочке лучше не знать его совсем, потому что воспитывать ее будет другой. Полина быстро привыкнет к нему, а регулярное появление незнакомого дяди может негативно отразиться на детской психике. Мария так и сказала – незнакомого дяди. Учитывая возраст дочки, доводы жены звучали логично и обоснованно, так что в итоге Данила, с неприятным чувством в груди, согласился отказаться от отцовства. Несколько раз он пытался написать заявление, но никак не мог унять дрожь в руках: выходило коряво, с ошибками, один раз на лист упала слеза. В конце концов, Данила набрал текст на ноутбуке, распечатал и махнул, не глядя, подпись, а потом смотрел в окно тяжелым взглядом на предательский морозный вечер. А тот, другой, удочерил Полину и стал для нее новым папой. Имущество поделили просто: жена забрала старенький «Мерседес» и дачный участок со скромным домиком, а мужу осталась двухкомнатная квартира, которая и так была его. Весной вся эта судебная канитель, длившаяся почти пять месяцев, закончилась и настолько измотала, что пришлось уволиться с работы, прежде чем уйти в запой: четырехнедельного отпуска явно не хватило бы, чтобы хоть как-то оправиться от такого удара и желательно разобраться в том, зачем нужна вся эта жизнь.

Второй раз пробуждение принесло совсем иное настроение: голова успокоилась до состояния легкого сотрясения мозга, палец саднило не сильно, живот утих, сухость во рту стала терпимой. Данила также одобрил развитие современной фармакологии и, насколько это возможно, остался собой доволен. За окном уже рассвело, и косой луч солнца, проникший в комнату между штор, разделил диван по диагонали – значит, около одиннадцати. Но вставать не хотелось, тем более было чем заняться. Данила зевнул и начал вспоминать, что с ним произошло накануне.

* * *

Два дня назад, вечером, он приехал на дачу к своему товарищу Ивану: доехал на рейсовом автобусе до поселка с воодушевляющим названием «Добрый путь», затем минут двадцать шел по бугристой грунтовке вдоль лесополосы, за которой скрывались домики деревенской архитектуры разной степени богатства. Весь путь занял час с небольшим, а потому не утомил. Иван, одетый в темные поношенные джинсы и серую футболку, стоял у калитки. В сгущающихся сумерках он едва выделялся на фоне кустарника зацветающей сирени. Это был худощавый, высокий двадцатисемилетний парень, с русыми, в меру длинными волосами и короткой бородкой. Рядом с ним Даниле всегда было приятно находиться, правда, встречались они редко, да и познакомились только пять лет назад, смешно сказать, на похоронах. Иван был единственным из друзей, кто не стал дебильно шутить про алименты, которых удалось избежать из-за отказа от отцовства. Вынужденного отказа.

Иван принялся наигранно обниматься и приговаривать:

– Друг мой взрослый, Данилушка, сколько лет, сколько зим. – Он расплылся в улыбке. – Молодец, что приехал. Пойдем в дом, дело есть.

Последний раз Данила видел его перед запоем, в загсе, куда приехал Иван, чтобы поддержать друга, а заодно отвезти его в пивную.

В доме пахло деревом и теплой печкой. Простой интерьер и уходящая на второй этаж лестница добавляли очарование дачному уюту. Друзья сели на диван перед журнальным столиком. Иван открыл маленькую декоративную шкатулку, в которой оказались два сахарных кубика, и сделал приглашающий жест.

– Ты позвал меня поесть сахар? – вскинув брови, улыбнулся Данила.

– Это – ЛСД. Сахар, пропитанный кислотой. Нас ждет необыкновенное путешествие, – сказал Иван и взял кубик. – В магазине такой не продается.

От неожиданности Данила замер, переводя удивленный взгляд с Ивана на шкатулку и обратно.

– ЛСД? – наконец, проговорил он. – Откуда?

– Подвернулся случай достать, – отмахнулся Иван и подмигнул. – Ну так как, ты со мной?

– Страшновато… ни разу не пробовал.

– Самое страшное с тобой уже произошло, и ты с этим справился, – приободрил Иван, но приглядевшись к помятому от частого пьянства лицу, добавил, – более-менее. Все когда-то происходит впервые, ты же знаешь.

– Сам-то пробовал?

– Давно.

– И как?

– Впечатляет.

Данила нервно почесал затылок.

– А ладно, давай!

– С богом, – поддержал Иван.

Сквозь сладость проступила легкая горечь, хотя Данила ожидал некой кислинки. Когда последние крупинки растворились, он спросил:

– Что теперь делать? Сколько ждать?

– Просто расслабься и жди. Минут тридцать, сорок, пятьдесят. Когда ел?

– Перед выездом перекусил немного. Часа два назад.

– Значит, скоро.

– И сколько будет… эээ… действовать?

– Всю ночь, дружище, всю ночь.

Ивану позвонила жена, и он разговорился с ней, надолго выйдя в другую комнату. Данила включил телевизор и уставился в экран: начались вечерние новости. США опять в чем-то обвинили Россию с Китаем и пригрозили санкциями; в Европе очередные воины Аллаха напали с ножами на прохожих; КНДР провела еще один успешный запуск баллистической ракеты; такие-сякие арабы обвалили цену на нефть; на Украине выложили самый большой в мире трезубец из бутербродов с салом.

«А у нас все замечательно, – облокотившись на стол, подумал Данила и спрятал лицо в ладонях. – Остановите Землю, я сойду».

Испытывая нетерпение, он прошелся несколько раз по комнате, сжимая-разжимая кулаки, затем умылся в ванной и вернулся на диван. Прогноз плохой погоды прервал Иван.

– Ну, как ты? – радостно спросил он, потирая руки. – Меня уже накрывает.

Накрывало и Данилу. Тело постепенно наполнялось жаром, а вокруг становилось ярче. Новости, наконец-то, закончились. Выключив телевизор, Иван подошел к синтезатору, и через минуту из больших колонок зазвучал Goa Trance.

– Другое дело, – одобрительно сказал Иван. – Так, мне надо отойти, постиранное белье в сарае развесить. Лиза напомнила. Не успел до твоего приезда. Пока я в состоянии это сделать.

– Помочь? Она приедет?

– Да не. На следующей неделе.

– Ну ты это… быстрей возвращайся.

– Конечно.

Иван ушел, а комнату буквально заполонила психоделическая музыка, словно обретя объем – чувства заметно обострились. Одновременно, все, что находилось в комнате, ожило и с постепенно возрастающей амплитудой начало двигаться и изгибаться, как под толщей неспокойной воды. Когда Данила сосредоточивался на какой-нибудь вещи, то степень ее оживания становилась слишком натуральной и оттого пугающей, но любопытство приковывало взгляд к нереальным изменениям. Стены куда-то поползли. Акустические колонки, пульсируя, то принимали форму пузыря, то вытягивались в струну, а висевшая на крючке куртка, задергалась рывками в такт музыки, как человек. В какой-то момент стало совсем не по себе от того, что куртка, как показалось, заговорила, правда, ни одного слова разобрать не удалось. Пот прошиб Данилу. Он вжался в диван, и ошарашенно пробормотал:

– Охренеть. Вот это я вляпался, на всю ночь.

Наконец, вернулся Иван. Смеясь, он рассказал, как сначала не мог прикурить гибкую сигарету, затем, как «убегало» белье, и в завершение, как чарующе шелестят листья на ветру.

– Пойдем в беседку к озеру, – предложил Иван. – Там волшебно.

На улице окончательно стемнело, и шел дождь. Жар быстро сменился ознобом, и Данила подумал, что так можно и заболеть. Однако как только он уселся в беседке, тепло снова растеклось с головы до ног.

Вокруг было сказочно красиво, и тоже все извивалось. За озером чернел лес, над которым дышащее оранжевое зарево от луны, притаившейся за тучами, осветило полнеба. Данила видел, как растущие вокруг деревья и кустарники, исполняя какие-то неземные танцы, словно тянулись к нему ветвями. Немало пугало и то, что среди темной зелени мерещилось множество чьих-то ярко светящихся глаз, которые сразу исчезали, как только он пытался их разглядеть. В какую-то минуту даже пришло понимание, что он вторгся в потусторонний мир, существующий параллельно, и его, Данилу, пристально разглядывают неведомые местные создания. Весь этот фэнтезийный пейзаж дополняли обезумевшие своей громкостью звуки, отчетливо слышимые по отдельности: стучал дождь по крыше и листьям, капала вода с растений в лужи, лились потоки струй с водоотливов на землю, шумел камыш, волновалось озеро, квакали лягушки, пищали комары. Во всем этом разнообразии особенно завлекала вода, но как только Данила понимал, что прислушивание заходит слишком далеко, одергивал себя, боясь сойти с ума.

Но рядом с Иваном было не страшно, а иногда очень весело, когда заходил разговор о том о сем, хотя четко сложенные в уме мысли оказалось трудно произносить: некоторые слова на вылете изо рта терялись, другие же в хаотичном порядке менялись местами так, что получалась совершенная белиберда. Однако Иван не всегда был рядом. Вот тогда и становилось по-настоящему жутко, особенно в период плато кислотного прихода. Будь то на улице или в доме каждый раз начинало казаться, что рядом находится еще кто-то: то за деревом, то в камышах, то за печкой или приоткрытой дверью, но самое страшное – за спиной. Ощущение чьего-то незримого присутствия будоражило не на шутку. Кто это, если не человек? И какие у него намерения? Данила озирался, но, конечно, никого не видел. Он понимал, что все это кислотная галлюцинация, но в то же время был убежден, что она порождена не органами чувств. Тогда какого она рода? Откуда взялась? И что-то подсказывало ему – зародилась она глубоко внутри него самого. Такой вывод подкреплялся тем, что он начал чувствовать едва уловимое странного рода потепление в животе, которое длилось, впрочем, недолго. В конце концов, Данила поделился этим наблюдением с Иваном, чтобы узнать его мнение.

– Представляешь… Это… Когда я один… мне начинает казаться, что рядом еще кто-то есть.

Иван удивился, но неожиданно произнес:

– Так это хорошо!

Его ответ почему-то рассмешил, и тревога улетучилась в тот же миг.

К утру, наконец-то, начался отходняк, в котором присутствовало мистическое умиротворение. На улице рассвело, «танцующий мир» постепенно угомонился, а загадочный преследователь растворился с первыми лучами солнца. От выкуренных сигарет стало гадко, как будто была съедена целая пепельница вонючих окурков. Хотелось чистоты и свежести, и, видимо, поэтому Данилу стошнило. От грязи тянуло избавиться не только физически, но и духовно. Он только теперь ясно осознал, что его жизнь какая-то неправильная и до того разгильдяйская, что последствия такого пустого дурацкого существования казались вполне закономерными.

«Нельзя так, – думал он перед сном, пребывая в неведомом ранее блаженстве. – Это прозябание, надо что-то менять. Ведь все может быть совсем иначе. Можно отнять у человека все, от чего-то избавиться самому, лишь бы осталась свобода, позволяющая делать что угодно: хоть умереть, хоть отправиться на край света». Немало к таким мыслям побуждала песня «Дорога в облака», которую включил Иван на своем синтезаторе. Данила, прочувствовав, что она написана словно про него, охваченный одновременно радостью и печалью, трижды просил друга повторить это гениальное творение группы «Браво».

Вечером приехали двое знакомых Ивана, с несколькими бутылками водки, и все встало на свои места. Еще вспомнилась поездка в такси с прихваченным со стола томатным соком.

И вот наступило утро.

* * *

Традиционное начало дня (развалившись в уютном кресле на лоджии с сигареткой под чашечку кофе) в этот раз не состоялось. В карманах куртки нашлась только пустая смятая пачка, а зерна закончились еще позавчера. Впрочем, сигареты всегда плохо сочетаются с похмельем, поэтому оставалось довольствоваться горячим каркаде, глядя на улицу через распахнутую створку. С «счастливого» тринадцатого этажа открывался прекрасный вид на реку: по берегам тянулся частный сектор, а ближе к горизонту начиналась уплотнительная застройка огромного города с дымящими, как паровоз, трубами ТЭЦ.

«Куда мчим? – подумал Данила. – В светлое будущее?»

Сегодня было солнечно. Жить в области, в многоэтажном доме, характерном для мегаполиса, Данилу, в целом, устраивало: вокруг много зелени, воздух чище, малолюдно, спокойно, да и все блага цивилизации в наличии. Правда, за развлечениями надо ездить в город, до которого рукой подать, если, конечно, на автомобиле.

Из-за угла дома показался белый четырехпалубный теплоход, увозивший пассажиров в многодневное путешествие. Недавно открылась навигация, и по реке стали ходить разные суда всевозможных размеров, форм и назначений. И все по-своему красивые. Особенно Данилу радовали яхты: в них виделся символ истинной свободы. На яхте можно было хоть одному уплыть далеко от земли, на которой скопилось так много тупости и грязи, на которой уже становится трудно дышать и невыносимо жить. Вот только свобода эта стоит несколько миллионов рублей.

«Да уж, – подумал Данила. – Есть все, только плати, но прыгнуть выше средней зарплаты по стране, чтобы замахнуться на мечту, почти невозможно. Вот как специально, вашу мать! Бандиты всякие наворовались, за власть вцепились и не перестают же наглеть. А народ живет просто – не жирует, не голодает, в меру ворчит. Прям, золотая конфуцианская середина, оставаясь на которой о яхте можно только мечтать».

Поставив пустую кружку на подоконник, Данила вздохнул.

«Не жизнь, а говно, – начал заводиться он. – И все против меня! Почему? Зачем? Хотя сам тоже хорош. Бездарность, лентяй, трус, гедонист чертов, воплощение упущенных возможностей и неиспользованных шансов. Фу, аж противно. Ни на что не способен. Ни одного стоящего дела не довел до конца. В моем возрасте люди добиваются успеха, уважения, совершают подвиги, счастливы! А я даже семью не спас. С другой стороны, сердцу этой твари не прикажешь. Или я чего-то не сделал? Не смог найти подходящих слов? Другой бы ползал на коленях, плюнув на свою гордость, рыдал, как истеричная баба, или, наоборот, пригрозил убийством, но не позволил бы жене уйти».

С рождением Полины оформилась конкретная цель: воспитать настоящего человека, найти и развить в нем таланты, а не оставить после себя банальную обыденность. Марии же отводилась роль в первую очередь сделать из дочки изысканную даму. Такие поначалу были мечты. Так можно было утешиться хотя бы тем, что после смерти не сгинешь в вечности бесследно. Теперь все потеряло смысл и не осталось другой перспективы, как просто плыть по течению. Жить стало невыносимо скучно, не то что раньше, когда многое интересовало, энергия хлестала через край и не было проблем куда-то там сходить или съездить, даже спонтанно.

От горьких мыслей снова захотелось выпить.

«Что такое жопа в сущности? – подумал Данила на манер экзистенциалистов. – Это когда остается только один выход – повеситься. Или не повеситься. Какая, в сущности, разница. Вся жизнь – абсурд».

Потянуло в сон. Данила перешел с лоджии в комнату и следующие три часа проспал.

Потом он уныло переключал каналы телевизора, не видя ничего интересного, а когда и это надоело, решил спуститься за выпивкой и сигаретами, так как больше делать было нечего; успел сходить за пятнадцать минут (магазин удобно располагался в соседнем подъезде), даже не стал переодеваться и вышел в домашней одежде, сменив только тапочки на сандалии. К счастью, никто из знакомых не повстречался, кто мог бы задержать каким-нибудь бесполезным разговором. Впрочем, на такой случай всегда имелось несколько заготовок: в туалет хочу, или дома гости, или бульон варится и так далее. Вернувшись, Данила отложил бутылку до вечера, но сигарету выкурил сразу.

Он налил коньяк в пузатый бокал, когда за окном почти стемнело, и на небе показался острый месяц; к этому времени мерзостное ощущение похмелья прошло. Данила глотнул, закрыл глаза, прислушался к себе. Прекрасно! Изнутри слегка обожгло, и в груди начало расползаться доброе тепло. Отпив побольше, он закусил шоколадкой и вышел на лоджию.

Вкусно пахло рекой вперемешку с доносившимися ароматами костра и жареного мяса – должно быть, на берегу готовили шашлык. Дул теплый ветерок, небо было звездное, в широкой ленте почерневшей реки обильно отражались полосы света береговых фонарей. Тихо шумя, плыл теплоход, похожий в темноте на четырехэтажный дом. Светящиеся каюты напомнили о множестве ярких глаз, появлявшихся на даче Ивана. Эмоции той ночи вспыхнули заново: по большому счету, все галлюцинации и прочие эффекты отходили на второй план по сравнению с впечатляющим тайным присутствием кого-то и странным потеплением в животе. Определенно, пережитое запало в душу и породило два нехитрых вопроса: что это было и что бы это могло значить? Но в голове шумело, а мысли прыгали, как мячик в порожней таре. В итоге, выкурив две сигареты, Данила пришел к выводу, что для ответов и нескольких бутылок будет мало, а там посмотрим.