Артур Кинк
Предпоследний крестовый поход
Дыхание Ричара было все еще частое, но стабилизировалось. Пульс пришел в норму. Давление медленно, но верно поднималось. Дальше он справится сам. Или казнь отменяется. Нужно было вымыть пол и спрятать тело Сильвии.
Звон ведер. Звон котлов, зазывающий на завтрак.
Марго раскрыла глаза. Часы показывали половину двенадцатого. Ричард вертел головой и дергал наручники. Марго потерла щеку, на которой отпечатался край стола. Кабинет был чист. Полы блестели. Руки сушило.
– Доктор. – позвал Ричард.
– Я здесь. Как вы? – Марго оглядела кабинет на третий раз. Она не помнила, как вынесла Сильвию и как затерла пол.
– Пойдет. Спасибо вам. Только это все равно не поможет.
– Не унывайте капитан.
– Я никогда не нарушал закон. Никогда не бил солдат. Я ходил в церковь. Я все делал правильно. Многие ребята говорили, что я им как отец. Но вчера от меня все отвернулись. Они кричали что я убийца и готовы были меня растерзать. Я всегда уважал их. Я был строг, но не деспотичен. Почему? Почему никто не поддержал меня. Бруно да вы. Все они. Они говорили, что я хороший мужик. Что я достойный офицер. Сам Хьюго седьмой удостоил меня своим вниманием. А теперь, никто не вспомнил этого. Никто не сказал обо мне ни одного хорошего слова. Они только визжали о том, чтобы вздернуть меня. Почему? Почему все жалеют о смерти тщеславного идиота, который думал только о деньгах и куда пристроить свой член. Почему?!
– Бросай зайцев, греби к берегу, кричали деду Мазаю. Ты козел отпущения. Война – это не только захват территории, демонстрация силы и могущества. Это рекламная компания. Ты оказался антирекламой. Куча говна в ромашковом поле. Паршивая овца в стаде героев.
– Я считал магистра своим другом. Почему он мне не поверил?
– Я тоже не могу понять, за что меня предали некоторые люди. Но они это сделали. И знаете, что нужно сделать?
– Очистить свое имя. – предположил Ричард.
– Отомстить! – воодушевленно ответила Марго.
– Я не собираюсь никому мстить. Господь все расставит по местам! Что бы я не знал о каждом из них. Я не стану топить их никогда. Мы все в одной лодке. Я шел защищать свою родину и продолжу это делать, пока бьется мое сердце.
– Конечно. – Марго погладила Ричарда по руке.
– Зачем вы это сделали, доктор? Если магистр узнает, вам тоже придется не сладко.
– Отдыхайте, капитан. – Марго осторожно поцеловала капитана в лоб и вышла, пока он недоумевал.
Да, хронический патриотизм сильно поразил Ричарда. Одним ударом его вытравить. Нужно больше ударов. Пусть его предаст весь мир. Пусть это большое глупое сердце, которое должно остановиться, что бы Ричард перестал, быть слепо верящим в людей остолопом, разорвется. И тогда он станет обезумевшим от злости, разъяренным псом.
Из-под полы халата Марго передала конвоиру бутылку спирта.
– Держи. А то тебе еще всю ночь тут стоять. – подмигнула доктор и исчезла в темноте коридора.
Марго спустилась в подвал и удивилась, как же здесь чисто. Французская армия загадила вековой госпиталь в считанные дни. В подвале было хоть и сыро, но подметено. Пахло хлоркой и сигаретами.
– Ты куришь, Эрл? Пагубная привычка, ноги в старости будут болеть.
– Как хорошо, что у меня их нет, – съязвил Эрл и закашлялся. – Никогда раньше не понимал, зачем люди курят. Это не успокаивает ни разу. Зато убивает время. У меня есть кое-что, что тебе не понравится.
– Гонцу, принесшему плохую весть, отрубали голову.
– Магистру пришло сообщение, о том, что замешана в его похищении и еретической деятельности. Но магистр его не получил. Он разбил свой телефон. У него есть еще номера, но на них сообщения не поступали. Вот отправитель, знаешь кто это?
– Мразь! – Марго махнула рукой и один их мониторов Эрла оказался на полу. Она пинала стулья, сносила со стола бумаги, кружки и пепельницу. – За что? За что, блядь? – Марго резко умолкла села на пол и закрыла лицо руками. Она не плакала. Она ревела. Била ногами по полу.
Эрл подождал, пока Марго перестанет дергаться и орать. Когда она просто будет всхлипывать и материться. Тогда он осторожно подъехал на коляске к женщине и осторожно тронул за спину.
– Я тебя понимаю.
– Что ты понимаешь? Всю жизнь провел на помойке, дрожа над ненужными никому знаниями! Двадцать шесть лет у нас в руках были все деньги и все жалкие остатки человечества. За двадцать шесть лет, мы превратили безумную теократию в здоровую бюрократическую монархию. Двадцать шесть лет я из воздуха выдумывала врагов христианского мира, а Хьюго уничтожал их по щелчку пальца и собирал бурные овации. Двадцать шесть лет, я облизывала этих грязных обезьян, что бы те согласились проехать пару сотен миль и напороться на клинки великих паломников папы. Я думала мы друзья. У нас все было хорошо. Я все для него делала! Я его создала! – Марго вцепилась в волосы руками. В сыром подвале стало жарко и душно. Зубы сводило от злости и обиды. Все, что было коту под хвост. Только вот котов давно нет. Они погибли под атомным священным огнем, или были съедены.
– Мне сначала говорили, что я великий ум и последняя надежда цивилизации, а потом отрубили ноги по кусочкам. Может расскажешь мне все?
– Что тебе рассказать? Что ваш папа – сынок цыганских работорговцев, бежавших в Азию? Юстин Паторс. Инвалид. В одиннадцать он уже не ходил. Ездил на коляске. Руки у него стали как иссохшие корни дерева. Пальцы – барабанные палочки. Он еле переворачивал страницы библии, которые заставляли штудировать его родители. У них голубой мечтой было засунуть своего сына урода в церковь. Даже поломоем. Юстин не только не мог нормально двигаться. Он отставал в развитии. Нет бы родить другого, они пытались с помощью своего положения протолкнуть то, что получилось в христианский свет. Юстин погиб во время эпидемии. Я слышала, какие на него возлагают надежды. И они были не то, что ниточкой. Огромным проводом, как для газа. С деньгами. Мы с Романом выкрали его тело и все документы о смерти. Баз данных нет. Документы удел элиты. Раздолье для самозванцев. Мы с ним сделали все. Мы восстановили приток финансов в орден. Я специально заражала послов и паломников, чтобы потом излечить и снискать благодарность и уважение. У нас был огромный плацдарм, чтобы сотворить все что мы захотим. Юстин обладал заурядной внешностью. Он был приведением. Единственные фотографии в два года на рождество и в двенадцать лет. Романа было легко превратить в будущего служителя бога. Отбелить лицо, покрасить волосы, вставить линзы. Да. Мы с ним творили такие дела, которые не снились всем королевским интриганам. Это было потрясающие чувство, когда твои сверстники не умеют вытирать жопу, а ты заставляешь целые страны поверить в несуществующих врагов, бояться выдуманных болезней, искать, то, что сам спрятал. Тебя никто не воспринимает всерьез, а ты знаешь, что деньги на лекарства и оборудование заработал именно ты. Такие вещи сближают людей. Мы с Романом были не просто друзьями. Мы рассказывали друг другу совершенно все. Мы так доверяли друг другу, как не доверяют самому себе. Мы не выросли вместе. Мы состарились вместе. Дьявол. Мы продумывали этот поход два года. Все плюсы и минусы учли. Все расходы подсчитали. Все потери. Готовили к этому людей. А он… – Марго резко замолчала и уставилась в монитор. Несколько камер не показывали изображений. В процедурном, в архиве и в бывшей ординаторской, о камерах знали только Эрл, который не выходит из подвала, Сильвия, которая мертва и Савелий, который жив.
Марго быстро утерла слезы подолом халата. Красные пятна стали исчезать с лица. Отек с носа спадал.
Эрл снова остался один. Хейфиц вбежала в бывшую ординаторскую. Один единственный компьютер, покрытый толстым слоем пыли. Пожелтевшие от влаги и времени истории болезни на столах. Доктор достала скальпель и воткнула его в толстый монитор двухтысячного года производства. Такие ЭЛТ-мониторы ее отец называл бутербродами. Начинки в этом «бутерброде» не было. Марго ринулась к другом тайнику, но и тот был пуст. Марго замахнулась, но остановила руку. Легонько пнула стул. Нельзя впадать в панику.
– Нельзя впадать в панику. – повторила она для себя вслух. – Паника ведет к гибели. Горы скелетов на границах, что ты видела, это люди, впавшие в панику. Ты же знала, что дружбы не существует. Тебе не страшно. Ты владеешь ситуацией, – Марго расставила руки так, будто держала что-то тяжелое. – Вот так. Все под контролем, – трогая воздух, будто он был осязаемым и даже плотным Марго сделала несколько вдохов и выдохов. – Молодец. – похвалила она сама себя.
Состав мыл ноги и курил перед отбоем. Марго стояла возле туалета, отгоняя мух смолящей сигаретой.
– Елена. – издевательски протянула Марго, завидев ту на тропе к сортиру.
– Я выполнила твою просьбу. Дай пройти.
– Прости за любопытство, а писать ты будешь стоя, или уже полностью погрузилась в образ?
– Что нужно? – Елена попыталась прижать Марго к деревянной стенке туалета, но почувствовала сквозь дырку на платье холодную сталь.
– Осторожно, а то порежешься. Что нужно? Пустяк. Нужно еще кое кого убить. Но тут уже любым удобным способам. Говорят, женщины всегда выбирают яд. Как ты думаешь, это стереотип?
– Ты издеваешься? – Елена все же отошла.
– Доктор Болман. Ты, наверное, с ним уже знакома. Но сделать это нужно немедленно. Пописать времени нет.
Елена молча кивнула и развернулась обратно к тропинке. Марго смотрела ей в след. Хьюго, Сильвия, Савелий. Люди, которых она слышала и видела каждый день своей жизни. Жалости не было. Плакать уже не хотелось. Была тяжелая пустота в груди, которую хотелось заполнить дымом. Никого не останется. Неграмотные слуги да пустыня. Марго знала, что рано или поздно ей придется хоронить единственных близких, кто остался у нее после родителей. Но никогда не думала, что они захотят похоронить ее. Не было даже обиды.
– Угостите сигареткой? – Марго подошла к часовому на крыльце.
– Последняя. – буркнул тот.
Марго облокотилась рядом и уставилась на одного из младших офицеров, который стоял на четвереньках и изображал перед козой какое-то животное. Он ревел, по подбородку текла слюна.
– Переборщил с лекарствами магистра? – спросила Марго.
– Может полыни наелся, что за храмом растет.
Марго достала свою пачку из кармана халата и закурила. Две или три затяжки. От довольства собой становилось страшно. Скоро поднимется тревога. Она больше не допустит глупостей. Ошибок и бессмысленных действий. Четвертая затяжка. Тревога не поднималась. Чуть выше желудка образовалось щемящее чувство. Дурацкие воспоминания из детства. Постаревшее от нервов, курения и частого отбеливания рожа Романа. Марго прикусила губу. Сильвия, которая отчитывала ее за испачканное платье и за ночные побеги. Пятая затяжка. Савелию девятнадцать. Он только приехал в госпиталь на практику. Марго хвастается ему своим плеером, а он учит ее новому способу завязки шнурков. Показывает младшей Хейфиц, как завязать клеточкой, одной полосой, бантик посередине. Шестая затяжка и котлы зазвенели. Марго бросила окурок и побежала внутрь.
Возле бокса магистра толпилась охрана и офицеры в одном исподнем.
– Нападение на доктора Болмана!
В коридоре пахло потом куревом и порохом от свежего выстрела. Марго пробивала себе дорогу локтями, пока не увидела Елену в луже крови. Охрану магистра и Савелия прижимавшегося к грязным тряпкам штор. Он никогда не был трусом. Защищал от буйных пациентов сестер. Патрулировал местность по ночам. Но сейчас он выглядел жалко. Даже после смерти своей возлюбленной он был угрюмым, но не жалким щенком, забившимся за штору. Марго впервые заметила, как он постарел. Вчерашний студент, помогавший ее родителям, с глубокими залысинами, морщинами и черными кругами под глазами. Марго принялась исследовать пальцами свое лицо. Сухая кожа, обветренные скулы. Она поймала взгляд старика-студента на себе. Он смотрел на нее с такой ненавистью, будто она, а не Елена пыталась его убить. С таким отвращением, будто увидел гангрену. Марго тоже не сводила глаз. «Я даю тебе еще один шанс. Одумайся. И я прощу тебя.»
– Доктор Хейфиц. – громко позвал магистр, и Марго немедля опустилась на колени перед телом. Проверила пульс, посмотрела зрачки, а затем задрала платье почти на голову убитой.
– Наша госпожа – муж. – вынесла она диагноз и открыла рот в ожидании реакции.
– Фу блядь! – крикнул кто из офицеров и убежал восвояси.
– Что?
– Сами посмотрите, магистр. – Марго стянула с тела трусы.
– Заройте у свинарника.
Хорошее место. Сюда мало кто ходит из-за вони свиней. Можно сделать тайник. Или похоронить кого.
Савелий не принял молчаливого предложения. Нужно было придумать хоть что-то. Любую глупость. Оттянуть время хоть на пол часа.
Ричард лежал, чуть приподнявшись на локтях. Сесть на постели не давали наручники, что приковывали руки к койке. Волосы отрасли чуть ниже плеч. Свалянная мокрая борода обезображивала молодое загорелое лицо.
– Капитан! Ваш организм очень силен. Но я оставлю вас под наблюдением, на всякий случай.
– Перед смертью не надышишься.
– После смерти. А до. Нужно искать выход. И как минимум два. Слышали новость. На моего коллегу напала Елена.
– Мне уже доложили. Не Елена, а Джеймс Оутвуд Бланк! Граф, которого отлучили от церкви за похищение с целью выкупа, шантаж, вымогательства. Он так хотел заработать на походе, что переоделся в женское платье и собрал целый орден.
– Обманул бедных женщин. Вот же мразь. Как таких только земля носит?
– Все вокруг лгут. Украдут даже песок в пустыне. Нажираются, напиваются, набивают. Зачем Бог создал их такими? Или это я дурак и чего-то не понимаю? – произнес Ричард в потолок.
– Бог здесь не причем, капитан.
– Гореть им всем в аду.
– Конечно капитан. Хотите, я что-нибудь для вас сделаю?
– Да. Не могли бы вы написать письмо моей жене. Я продиктую.
– Конечно. – Марго вырвала листок из журнала, взяла ручку и уселась рядом с капитаном.
– Дорогая Мария. Я очень соскучился. По тебе, по Альберту, по нашему дому. Мне жаль, что тебя нет рядом и в тоже время я счастлив, что ты не видишь меня в этот момент. Я хочу, чтобы ты знала, я всегда был честным человеком. Или глупым. Это почти одно и тоже, как я недавно убедился. Что бы обо мне не говорили, не верь не единому слову и молись за мою душу. Твой муж, Ричард семнадцатый ле Пьер.
– Коротковато для предсмертной записки. Не хотите написать, как вы ее любите? Какой вы ее помните?
– А вы бы что написали?
– Не знаю. Я никого не люблю. – ответила Марго.
– У такой красивой женщины и никого нет? Я вам не верю доктор, – Ричард слабо улыбнулся. – Что, даже первой любви у вас не было?
– Хотя нет. Все очень лаконично. Я отправлю его сейчас же.
– Не впускайте пока конвоира. Я хотел бы помолиться напоследок.
– Думаю, молиться в наручниках, несколько неуважительно к господу. – Марго порылась в шкафчике, вынула остеотом и принялась за наручники. Кусать металл было даже проще чем кости. Тем более, что нормальных прочных сплавов после священного атомного огня нигде, кроме брошенных музеев не встретишь.
Если после этого Марго вернется и застанет Ричарда на своем месте, то с ним ловить уже нечего. Но все же, Марго решила отдать письмо Марии. Странно, что Мария сама не паслась возле бокса заключенного мужа.
Оставшиеся без защиты Елены, преданные и обманутые, оставшиеся женщины ордена заперлись в своей палате и подперли дверь. Остальные разбрелись по чужим койкам. Елена, не смотря на свой корыстный замысел все же держала их в кулаке и блюла дисциплину. Сейчас же, за закрытой дверью слышались крики и удары. Если прислушаться, то можно было разобрать, что кто-то побрызгался чужими духами. С трудом приоткрыв дверь Марго увидела, как виновницу бьют о железную кровать лицом.
– Эй, где мне найти Марию ле Пьер?
В ответ все как одна хмыкнули и продолжили свое занятие.
– Не видела Марию ле Пьер?
– Кого? – переспросила едва стоявшая на ногах молодая девица, в объятиях двух сержантов. От всех разило антисептиком и мочой.
– Марию ле Пьер не знаешь? – спросила Марго у другой женщины, которая ходила по палатам с написанным от руки прейскурантом цен на свое тело и умудрилась даже здесь наделать орфографических ошибок. В ответ женщина стала активно жестикулировать.
– Ты что, немая?
Дама часто закивала.
– А чего так дорого? Потому что не можешь сказать нет?
Снова кивки.
Марго махнула рукой и пошла дальше. Навстречу ей попалась еще одна девица с ведром в руках.
– Там немая торгует собой. А ты сколько берешь за вынос горшка?
– Немного, но зато это дерьмо снаружи, а не внутри меня. – быстро, не раздумывая ответила девушка. Она чем-то походила на Марию. Такая же худая и бледная. Как и остальные из ордена. Француженки, не видавшие солнца из-за атомной пыли.
– Марию ле Пьер знаешь?
– Жену этого иуды? Конечно знаю.
– О как! И где она?
– Надеюсь сдохла. Мы ее выперли. Ее муж убил капитана Морье, а она пыталась оправдать этот грех. Нас хотела настроить против магистра. Но мы не ее личная армия. Даяна ей лицо порезала. Что бы не завлекала мужиков. Вчера утром это было. С тех пор я ее не видела.
От бессмысленных разговоров и вони изо ртов тошнило. Марго вышла на улицу и под пристальными взглядами часовых прошла к сортиру. Ночь должна была быть прохладной. Об этом говорила статистика прогнозов за прошедшие года и патруль в куртках. Но Марго было жарко. Лицо горело, как после таблеток магистра. Глаза чесались. Когда приедет папа? Когда они уже начнут войну? Дошли ли немцы до Ватикана? Какой сейчас день? Цифры на экране телефона расплывались. Уши словно забили ватой. К горлу подходил ком воздуха. Больше в желудке ничего не было. Когда Марго последний раз ела? И когда последний раз спала? Влажная от изморози дверь сортира холодила затылок. Марго распахнула дверь что бы попытаться поблевать, но перед собой увидела две белых тощих ноги в синяках и язвочках. Над ними грязную юбку, порванный плащ и наконец почерневшее от недостатка кислорода, усыпанное мухами лицо Марии ле Пьер.
Глава 18. Никогда не поздно сказать правду, никогда не рано солгать всем
Лицо магистра было как асфальт после арт обстрела. Среди ям и пигментных пятен сидели мелкие гнойнички. В его возрасте они скорее всего образовались от смены климата и недостатка гигиены. Савелию хотелось выдавить все это. Петля косметическая, салициловая кислота. Возможно пару сеансов чистки и магистра можно было бы слушать нормально, а не вглядываться в этот фарш на щеках и подбородке.
Спина Савелия вспотела и прилипла к креслу. Обычно в архиве холодно и гуляют сквозняки, но сейчас здесь впервые за тридцать лет столько народу.
– Не бойтесь доктор Болман. Мы защитим вас. А господь воздаст вам за честность.
– Я не боюсь господин магистр. Я ведь сам к вам пришел.
– И это похвально. Вам простится ваша ложь, если вы с чистым сердцем.
– И я не пришел бы сюда, не найди я сестру Сильвию Никол сегодня утром в холодильнике для вакцин. Она истекла кровью.
– Мы соболезнуем вашей утрате. Сестра Никол была одной из старейших работников, – магистр притопнул каблуком. Это были не те откровения, которые были ему необходимы. – Но мы здесь по другому поводу.
– Включайте диктофон. Я расскажу все, что знаю. – кивнул Болман.
– Сигарету? Или может быть чего-нибудь для бодрости или смелости? – предложил магистр.
– Нет. Начнем.
Магистр нажал кнопку перемотки, а затем кнопку записи. Мерный шорох пленки, щелчки зажигалок и поскрипывание половиц.
Савелий выдохнул и откинулся на мокрую от пота спинку кресла.
– Если начинать. То с самого начала. Не знаю будет ли это вам интересно – Савелий втянул носом сигаретный дым. – Двадцать пятого мая две тысячи тридцать девятого года я приехал сюда из Валанса, проходить практику. Меня привезли рано. Часов в пять утра. И первым, что я увидел была девушка арабка. Она была совсем молодой, вся в жутких отеках. Вода сочилась через ее кожу. Когда я спросил у местных докторов, что с ней, мне сказали, что это реакция на новый экспериментальный препарат. Ее не лечили. Ей не пытались помочь, облегчить ее страдания. Они наблюдали. И таких больных были сотни. По заказу монакийского ордена Соломон Хейфиц и другие врачи тестировали на живых людях лекарства, косметические средства, вакцины. Официальных паломников с документами они разумеется не трогали. Собирали всяких бродяг из восточной Европы и местных. Говорили, что многие открытия были утеряны во время священного атомного огня. Черт, Соломон считал себя Авиценной или Парацельсом, здесь. Где церковь не видела его методов лечения, что он называл инновационными. Мы сжигали трупы, почти каждый день. Они ставили ложные диагнозы здоровым людям, чтобы положить их под нож. Я убеждал себя, что они правы. Что медицина в упадке, после священного огня, и они делают это все во благо. Они тестировали на живых людях яды. Какие легко определить в организме, а какие нет. Для нашего министерства обороны. Но никакого блага не было. Были лишь горы трупов и глубоко больных людей, что не могли больше полноценно жить. Пятнадцатого июля две тысячи тридцать деятого года мы выявили первую группу заболевших неизвестным вирусом. Когда мы выяснили, что это новая форма тифа заболевших было больше сорока человек, включая весь врачебный состав. Двадцать первого июля скончался глава ордена госпитальеров – Соломон Хейфиц. Пятнадцатого августа, закончив все профилактические меры и убедившись, что вспышка ликвидирована, я собирал посмертные эпикризы и отчеты для министерства, но не обнаружил документов Юстина Паторса. Все тела были кремированы в целях безопасности. Я не мог сделать повторных заключений. Мне было девятнадцать. Полгода назад я приехал сюда проходить практику. У одних из лучших. Я испугался. Думал меня отстранят от врачебной практики или посадят в тюрьму. Поэтому я записал господина Паторса в список живых. С этого все и началось.
– Имеются ли записи об этих опытах над людьми?
Савелий кивнул.
– Расскажите о Марго Хейфиц?
– Марго была крайне избалованным ребенком. Диана и Соломон слишком много ей позволяли. После их смерти она вела себя как хозяйка этого госпиталя. Мы не обращали на это внимание. Девочка потеряла мать и отца. Мы старались быть с ней мягче. Я тогда не замечал. Только когда Марго выросла, я понял, кто подделывает документы. Обманывает сестер меняя лечение. Я понял, что она точная копия своих кровожадных родителей, для которой человеческая жизнь ничего не значит. В госпитале стали снова появляться деньги. Мы могли позволить себе кровати, вместо досок. Новую аппаратуру и реактивы для анализов. Я стал больше времени уделять паломникам из Франции, чем простым страждущим. Так как они могли написать жалобу, а те аборигены могли только помочиться в углу процедурного кабинета в отместку. Люди делали мне предложения, от которых я не мог отказаться. Через три года умерла моя невеста. Я стал пить. Марго уже сдала экзамены и могла самостоятельно проводить операции и назначать лечение. Она занялась черной трансплантологией. Продажа органов. Как в Азию. Так в Европу. Торговля людьми. Детьми паломников, что умирали здесь. Я тогда страшно пил. Из-за Гаяни. Я не верил, что она мертва и заливал горе. А Марго наполняла мой стакан. Она хороший психолог. Могла усыпить страх, беспокойство. Это звучит глупо. Но ты не воспринимаешь подростка всерьез. Это и усыпляет бдительность. Маленькая сиротка. Мы ее недооценивали.
– Расскажите о том, кто стал Юстином Паторсом?
– Причиной эпидемии был один человек. Безымянный раб. Марк Бароско, работорговец со своей многочисленной семьей и рабами на продажу остановился у нас поправить здоровье и набраться сил. У него было две взрослых дочери и один сын. Забитый злой мальчик по имени Роман. Он с другими детьми был изолирован от инфицированных родителей. Они с Марго подружились и были неразлучны. Сильвия решила не отдавать его в другую семью, что бы у Марго был хоть один друг. Остальные дети с ними не общались. У них были частые конфликты и драки. Я те годы слабо помню, пил очень сильно. До беспамятства напивался и засыпал. Просыпался и все по новой. И так изо дня в день. Сильвия меня откапывала, ставила на ноги. А я снова срывался. Когда я увидел Романа после четырех месяцев пьянства, он осветлил волосы. Я не предал этому значения. Подростки. Все хотят выделиться из толпы. Главное клей не нюхает. Когда Марго и Роману было по четырнадцать, Роман полностью изменился. Ничего от цыгана. Отбелил лицо, носил линзы. Ударился в религию. Я опять же не предал этому значения, потому что пил как последняя скотина. Сейчас помню. Марго сидела со мной наливала мне в рюмку и говорила, что все пройдет. Что Гаяни смотрит на меня с неба и хочет, чтобы я жил дальше. Маленькая тварь превращала меня в алкоголика, чтобы решать все вопросы самой. И вот тогда-то и поплыли в госпиталь деньги. Марго делала сама операции, заполняла истории, налоговую. Все делала за меня, пока я пьяный спал под столом. В две тысячи сорок шестом меня закодировали. Тогда-то я и узнал, что Роман до сих пор живет под документами Юстина Паторса. Я был возмущен, но сестра Сильвия успокаивала меня. Мальчик не должен отвечать за родителей работорговцев. Он имеет право на образование и нормальную жизнь. Она была очень сердобольной. Марго вертела ей как хотела. Я и не думал, что он тихим сапом пробирается на папский престол. Когда меня кодировали, то вшили таблетку. От нее я словил депрессию. Потерял интерес к жизни. Ни алкоголь, ни женщины, ни деньги. Ничего. Плевать на все. Так Марго стала главой госпиталя Святого Петра и Павла и ордена госпитальеров. Титул передался от отца к дочери. В госпиталь приезжали разные люди и попадали под влияние Марго и Романа. Было в них что-то такое. Дар убеждения. Хотите верьте, хотите нет.
– Я верю в манипулятивные способности и психологическое давление. – магистр старался не перебивать Савелия.
– Не просто давление, господин магистр. Они могли заставить человека выстрелить себе в глотку. Подвести его к самому краю, и он сам прыгнет. Играли на чувствах, слабостях, детях. Хотя сами еще были детьми. Зачем? Просто так. Это было вроде тренировки. Что бы быть готовым, когда появиться заказ, или что-то понадобится. Но я уже ничего не мог сказать. Хейфиц стала моим начальником. Я мог только наблюдать. Они подкидывали своим жертвам наркотики, деньги, запрещенное оружие. А самое страшное, что Роман при всем этом ссылался на господа нашего. А мы… Новый штат слуг, просроченные лекарства. Мы были не против. Мы закрывали на все глаза.
– Роман уехал в две тысячи сорок восьмом. Учиться в Клермон. С тех пор вы его не видели?
– Как же не видел. Я его слышал. Они с Марго созванивались каждый день. Разговаривали часами. Черт, Марго вместо согласия на лечение, давала людям подписывать петиции о его избрании папой римским. А у нас сотнями проходят неграмотные паломники.
– Роман был склонен к жестокости?
– Еще бы. Однажды он порезал сверстника ножом. За то, что тот дразнил его. Они с Марго сбили ни одного торгаша на машине, когда катались по окрестностям. Он так же был склонен и к воровству. Цыганская натура. Но вот. Взгляните, – Савелий протянул посмертные эпикризы, на пожелтевшей от времени бумаге. – Восемь человек. Последний Сохиб Туразов. Это были беспаспортные бродяги. Марго испытывала на них пероральные яды. Вы помните от чего скончался король?
– Сердечная недостаточность?
– От того же, от чего скончался Сохиб. Король был отравлен. Я знал об его состоянии здоровья все. У нас была его медицинская карта, копию которой, нам отправил Роман. Марго находила людей того же возраста, с теми же сопутствующими недугами и травила их. Я слышал ее разговоры с Юстином. То есть – Романом. Он часто исповедовал принцессу Анну. Он убедил ее отравить родного отца, чтобы стать королевой. Он имел на нее большое влияние. Из-за ее болезни. Отец прятал ее, а он стал ее единственным другом и наставником.
– Король сам выбрал его придворным священником.
– Здесь сопутствовали рекомендации монакийского ордена и личных советников, что бывали здесь.
– Марго Хейфиц имеет отношения с нынешними членами парламента?
– Я не знаю. Скорее всего.
– А с нашим врагом?
– Сюда часто приезжают из Палестины, Ирана, Ирака и Егпита. Она обучала молодых людей.
– Разве Хейфиц имеет лицензию на преподавание?
– Нет конечно. Но откуда им это знать. Она их единственная связь с европейским миром.
– Повышение финансирования вашего ордена, одобренного папой два года назад. Куда ушли эти деньги?
– Марго властная, жестокая, но она держала это место под контролем. Наш орден имеет международную значимость. Мы единственный орден, который финансируют даже немцы. Но проблема не в этом. Похоже, Хейфиц сошла с ума. Дисциплина и порядок исчезли. Она совершает опрометчивые поступки. Она убила сестру Сильвию и покушалась на меня. Я уверен, она послала этого графа. Она знала, что он мужчина и шантажировала его этим. Я просто уверен. В шантаже она мастер.
– Роман тоже имеет проблемы с психикой?
– Еще какие. Его отец был тираном. Сам мальчик подвергался насилию, в том числе и сексуальному. Он не раз вступал в связь с приезжими паломниками. мужчинами. Не знаю, заставляла ли его Марго или он сам. Я не сужу его. Мне его скорее жаль. Было жаль, пока он не получил свою власть.
– Вы приписываете Хьюго седьмому содомию? У вас есть доказательства?
– Нет.
– Вы считает, что он имеет отношение к смерти короля и бывшего папы.
– Да Он заставил Анну пойти на отцеубийство. А Марго подготовила убийцу папы. Безумца Барта. Что, ценой своей жизни, совершил покушение на Иона.
– Вы считаете, что вашу невесту убила Хейфиц?
– Гаяни убила оспа. Хотя, я уже не уверен. Может быть она была частью плана. Может и наши чувства были частью плана. Представьте, господин магистр. Вы живите, вы ходите, спите, работаете, чувствуете, любите, грустите, радуетесь, принимаете решения. А в один прекрасный момент понимаете, что вы пешка в чужой игре. У вас нет ничего выпить?
– Конечно. – магистр кивнул головой и перед Савелием поставили алюминиевую кружку с резко пахнущим напитком. Доктор сморщился.
– А вы думали, вам за предательства нальют кристалла? – с усмешкой спросил магистр. – Вы трус, доктор Болман. Жалкий, трус. Вы всласть пользовались всеми благами, нажитыми грехами Хейфиц, а когда запахло жаренным вы притащили сюда свою задницу, в надежде, что я спасу от участи той старухи Сильвии? – магистр бросил бумаги на пол, в лужу вина.
– Я рассказал всю правду магистр. Это не предательство. Это покаяние.
– Может другими Марго и Роману удавалось манипулировать, но не вами. Вам нравилась ваша жизнь. Вдали от чужих глаз. Без присмотра церкви. Вас окружали слуги, вы ели и пили вдоволь, пока налогоплательщики питались просроченными консервами. Марго у вас ничего не отбирала. Вы сами отдали ей бразды правления, боясь понести за все это ответственность. Скажу вам, доктор, никто, никого не может заставить. Я не говорю о больных и неграмотных плебеях, что вы использовали для экспериментов и трансплантации. Я говорю кого вы покупали и шантажировали. Вы. Не говорите мне, что девочка подросток превратила госпиталь в преступный синдикат, а вы в это время спали пьяным в свинарнике.
