Антон Сибиряков
Призрачная нить. Сборник
– Он твой сын, ты не должен забывать.
Евгений удивленно посмотрел на свою мать.
– По-твоему, я забыл?!
– Но ведь ты не знаешь, почему он уехал?
– Ян взрослый, я предложил ему самому решать – где быть.
– Тебе кажется, что он не любит тебя, но это не так. Ближе тебя у него никого нет.
– Послушай, мам…
Она не слушала. Продолжала говорить.
– Он уехал от тебя, потому что здесь стало невыносимо жить. В этой квартире… Женя, в этой квартире скопилось столько плохого… Ян начал видеть тут кого-то…
Евгений усмехнулся. Она опять свела разговор к безумной галиматье с привидениями.
– Призраков? – поинтересовался он, надеясь, что она заметит насмешку в его голосе. Но она не заметила.
– Демонов. Тех, кто притворяется ушедшими от нас близкими людьми. Но желает нам только зла. Преследует какие-то свои, страшные, цели…
– И, по-твоему, я тому причина? Что эти демоны поселились здесь?
Она с грустью посмотрела на него.
– Ведь ты так и не отпустил. Не простил…
– Кого?! – закричал он. – Кого я должен прощать?! Того ублюдка, который убил мою жену и моего сына?! Каждый день… каждый день я думаю о том, что, если бы у меня был шанс, я бы задавил этого гада собственными руками! Но я даже не знаю, кто он такой…
– Надеюсь, что и не узнаешь.
Он зло глянул на нее и приподнялся со стула.
– Я вызову тебе такси.
– Ян спрашивал, почему мама не хочет показывать своего лица. Почему всегда стоит к нему спиной.
Евгений замер, крепко вцепившись в край стола.
– И почему же?
– Потому что это не она.
Евгений отлепил руку от столешницы и вышел в прихожую, к телефону.
– Я не могу тебе помочь! – бросила мать ему вслед. – Эти демоны растут внутри нас, как паразиты. И только мы сами можем от них избавиться! В следующий раз, когда увидишь ее, прикажи ей показать свое лицо. Обязательно прикажи!
Но призрак больше не приходил. Евгений отработал четырехдневную смену и снова напился в 'Копеечке'.
'Как странно, – думал он, сидя за столиком в обнимку с граненником водки, – ведь за эти дни я так и не увидел солнца. Уходил рано утром, а возвращался вечером… Как будто… солнце так и не взошло'.
Он достал из кармана газетную вырезку с фотографией малыша, развернул так, чтобы был виден текст, и положил перед собой. Разгладил руками.
'ЧЕЙ ТЫ, МАЛЫШ?
Женщина утверждает, что зачатие было непорочным'
Евгений пробежался по тексту глазами и выискал нужные строчки.
'У ребенка невероятно яркая янтарная радужка глаз. В то время как у его матери обычный карий цвет. Даже пятикласснику станет ясно, что гены отца возобладали и подавили материнские. Но остается вопрос – кто отец? Чьи глаза мы видим у этого малыша, но главное – чьими глазами он смотрит на нас?'
'Интересно, – задумался Евгений, приподняв стакан, – что видят эти глаза? Темноту или свет?'
Но так и не решил: водка была горькой и теплой и напрочь выбила из головы все мысли.
Таксист высадил его у подъезда – гнущегося, проволочного человека, в которого Евгений превратился за два часа, проведенных в 'Копеечке'. На улице снова было темно и пусто, из черного неба сыпалась снежная крупа. Над подъездной дверью, под козырьком, мерцал тусклый фонарь – Евгений огляделся по сторонам и сделал шаг к свету. Тут же из темноты на него налетела гурьба орущих детей, закрутила, завертела в своих вихрях и умчалась прочь. Он упал на колени, вскочил, а когда глянул им вслед, никого уже не было, улица снова была пуста и безмолвна.
– Вы почему не спите?! – заорал он в темноту, на детей. Пошатнулся, но кое-как устоял на ногах. – Эй, вы?! Родители не учили, что детям надо спать?!
Он постоял еще немного, подождал ответа, но, так ничего и не услышав, пошел домой.
В квартире пахло Аниными духами. Вернувшись с мороза, Евгений сразу уловил тонкие апельсиновые нотки в воздухе. Зажег свет, но никого не увидел. На столе стояла ее кружка, повернутая логотипом 'НЕСКАФЕ' – так она всегда делала перед тем, как добавить в кофе сливок. И стул стоял под ее любимым углом, чтобы, согреваясь кофе, можно было смотреть в окно. И занавески с вензелями, которые тоже выбирала она, были раздвинуты. Она, несомненно, была здесь, ждала его, но ушла, так и не дождавшись…
Евгений улыбнулся.
А может, он просто скучал по ней и сделал все сам, чтобы вернуться домой и не чувствовать себя таким одиноким?
Он сел на кровать и понял, что не сможет заплакать. Он вылил столько слез, что их не осталось, внутри у него было темно и сухо, как в чулане.
– Я очень скучаю по тебе, – прошептал он. – Прости, что это все, что я могу…
Он повалился на кровать и скоро уснул. И ему снилось, будто кто-то подходил к нему и склонялся над ним. А холодные губы шептали о том, что скоро он сможет отомстить.
В следующую смену главврач поймала его в коридоре. Бесцеремонно схватила за рукав и подтащила к себе.
– Сегодня поступила новенькая, – сказала она. – Я поместила ее в твою палату. Девочке всего девятнадцать, а срок – тридцать девятая неделя. По виду – неблагополучная, забитая какая-то. Первый раз, поэтому боится. Сходи. Поговори с ней.
– И что я ей скажу? – спросил он. – Что это не больно?
– Раньше ты умел находить слова, – она пристально посмотрела на него. – Ты справишься? Или мне передать ее Чурсиной?
– Справлюсь.
– Тогда иди.
В палате было тихо. И светло. Пустые, аккуратно заправленные кровати стояли рядами у стен – от недавнего наплыва рожениц не осталось и следа. Евгений легонько прикрыл за собой дверь и осмотрелся. Он не сразу заметил ее, поначалу решил, что главврач его обманула. Но потом разглядел на самой дальней койке, у окна – взъерошенную, напуганную. Она смотрела на него огромными глазами, и Евгению подумалось, что она похожа на вывалившегося из гнезда птенца. Когда-то давно, в детстве, он с друзьями находил таких глупышей и возвращал обратно, обдираясь о ветви деревьев. Он помнил, как птенцы на него смотрели. Так же, как эта девочка.
'Совсем ребенок'.
Она, и правда, выглядела как подросток – худая, нескладная, с двумя косичками и вздернутым маленьким носом. И оттого огромный живот казался чуждым ее телу, как будто она сунула под одежду подушку, решив разыграть вернувшихся из долгого путешествия родителей.
– Здравствуйте. Меня зовут Евгений, я буду вашим ведущим врачом…
Она ничего не ответила – отвернулась к окну.
'Ночью был снегопад', – почему-то подумал он и подошел ближе. Ему захотелось узнать, на что она смотрит.
Родильный дом находился в лесопарковой зоне – но лес, еще с утра по-зимнему красивый, теперь утопал в рыхлом снегу. Сбитый людскими ногами в тяжелые мокрые кучи, снег превращался в жидкую грязь.
Однако девочка смотрела не на это – в насквозь промокшем и обезлюженном дворе играли в догонялки несколько белок. Рыжие, похожие на искры огня, они метались между деревьев, цепляя друг друга за пышные хвосты.
– Нравятся? – спросил шепотом Евгений.
Девочка удивленно оглянулась, но закивала.
– Я никогда не видела, как они играют, – сказала она.
– А кормила когда-нибудь?
Ее глаза стали еще шире.
– Нет, – прошептала она. – А разве так можно?
– О, – он махнул рукой. – Они тут у нас ручные… Хочешь попробовать?
Она не ответила – яростно закивала в ответ.
– Пошли! Только оденься потеплее…
Улица плыла. Талый снег с брызгами шлепался с деревьев, превращался в серую кашу и хлюпал под ногами. И повсюду было солнце – в синем небе и в серых лужах. Евгений выпросил у вахтерши горсть жареных семечек и теперь сыпал их в подставленную маленькую ладонь.
– Иди. Покорми их, – сказал он. Девочка сделала несколько робких шагов, но потом обернулась:
– А они не убегут?
Он только мотнул головой.
– Иди.
А после смотрел, как она кормит белок с руки – счастливая и красная от восторга.
Когда они возвращались обратно, он спросил, как ее зовут.
– А разве вам не сказали? – удивилась она.
– Не успели. Но если ты хочешь, чтобы…
– Даша, – выпалила она.
Он кивнул.
– Как тебе у нас, Даша?
Она пожала плечами.
– Как в больнице.
И он понял, что ей часто приходилось там бывать. Возможно, слабое здоровье, возможно – родительские побои.
– Аллергии на животных нет? – в шутку всполошился он, пытаясь сменить тему.
Она засмеялась:
– На бЕлок?
– Нуу, на кошек, например.
– У моего парня… ну, – она посмотрела на свой живот, – была собака… так что… вот…
'А теперь, судя по всему, – подумал Евгений, – нет ни парня, ни собаки'.
Разговор перестал строиться, и весь остальной путь до палаты они прошли молча.
– Чуть позже я приду с обходом, – сказал Евгений и открыл перед ней дверь.
– Хорошо.
Она ступила через порог, но обернулась.
– Спасибо вам. Давно в жизни не было ничего… ну, такого. Так что спасибо.
– Обращайся, – подмигнул он ей и поспешил удалиться.
– Я так люблю тебя, родной…
Евгений вздрогнул и открыл глаза. Ему показалось, будто кто-то коснулся его щеки. Стояла ночь, и в квартире было темно. Часы на прикроватной тумбочке показывали 3-39.
Он потянулся к светильнику и щелкнул выключателем. И тут же увидел ее: она стояла в дальнем углу, там, куда не дотягивался свет ночника.
– Господи… – выдохнул он и присел в кровати. – Аня?
Но она не ответила, стояла молча. А Евгений не мог разглядеть ее – тьмой, будто плесенью, заволокло всю дальнюю часть комнаты. Он видел только размытые очертания фигуры – истончившиеся, высохшие, как будто перед ним стоял узник Освенцима.
– Кто ты такая? – прошелестел Евгений сухими губами. Ему вспомнилось предостережение матери.
'Верю ли я в это?' – промелькнуло у него в голове, и он схватил с тумбочки ночник.
– Покажи мне свое лицо! – крикнул он и выбросил руку с ночником вперед, осветив тьму. На секунду перед ним предстал тот, кто стоял в темноте – странное, костлявое нечто, наряженное в одежду его жены. Намалеванное косметикой лицо – лицо трупа со впалыми, забеленными пудрой щеками, нарисованными бровями и криво натянутым женским париком. А потом лампа в ночнике с громким хлопком разлетелась вдребезги, и в темноте Евгений услышал крик своей жены:
– ГОСПОДИ, ЖЕНЯ, ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИ НАМ! Господи, пожалу…
Голос потонул в хрипе, забулькал, и Евгений бросился в темноту – ослепший, дрожащий,
– Аня?! – закричал он. – Аня, где ты?!
Но почти сразу сильный удар сбил его с ног, и он почувствовал, как чьи-то паучьи пальцы вцепились ему в шею, а потом пропахшая костром рука зажала рот. Пальцы протиснулись между губами, и он ощутил, какие они горькие, словно вымазанные в золе. И почувствовал возле уха тяжелое, злое дыхание.
Евгений замычал, задергался, пытаясь вырваться, а рядом кто-то засмеялся.
– Смотри, Форт, – сквозь смех произнес чей-то голос, – эта сука обделалась. Эта беременная сука обделалась… Разве мы будем есть эту грязь, Форт? Она вся вымазалась, вся грязная… эта тварь!
И Евгений понял: все было именно так. Так убивали его Аню – глумились над ней, насыщались ее слезами, ее болью. Теперь он больше не вырывался, не мычал – беззвучно плакал, сжимая от бессилия зубы. И сильные руки отпустили его, исчезли в темноте. На их место пришел кто-то холодный и лег рядом, прижавшись ледяными губами к уху.
– Отомсти за меня, отомсти за меня, отомсти… – зашептали губы.
И в слезах Евгений яростно закивал в ответ.
– Я отомщу, любимая!
'Пройдет время и боль утихнет'.
Так после Аниной смерти говорила ее сестра.
Но время – странная штука. Оно не лечит, изменяет нас. Евгений помнил, как стойко, будучи ребенком, перенес смерть отца – без слез прощался с ним у раскрытого гроба. Но ревел без конца, когда падал с велосипеда, обдирая коленки и локти. А мать дула ему на раны и мазала их зеленкой.
'Заживет', – говорила она, но он не верил. Однако она оказалась права. Все изменилось с тех пор, и шрамы от падений исчезли.
