Анна Панькова
Семён
Семён гордо кивнул сам себе после прочитанного. Ему был знаком этот случай, о нем не раз говорили в школе. Многие лично знали мальчика-убийцу, но Семёна он всегда пугал. Как можно дружить и общаться с тем, кто собственноручно забрал жизнь другого человека?
– Семён, оторвись на секундочку, – голос отца прервал поток мыслей. – Сходи в кабинет. Я там инструменты забыл.
Сёма лениво отложил журнал и со вздохом встал со старого дивана.
– И захвати, пожалуйста, нож с кухни, – продолжил просьбу отец.
– Зачем, ты там колбасу решил пожарить? Всё настолько плохо? – Семён широко улыбнулся.
– Хы-хы, не колбасу, а всего лишь провода. Будешь умничать тут, без обеда останешься.
– Сейчас шесть часов вечера.
– А ты до сих пор не принес инструменты.
Признав поражение в словесном поединке, Семён покинул поле боя и направился в кабинет. Он редко бывал в этой комнате. Из всех мест в доме кабинет казался самым неинтересным. Там всегда валялась вонючая, как казалось Семёну, куча бумаг. Вонючая, потому что отбирает родительское время, заставляя разгребать помет из каких-то чисел, словно кипа бумаг – это провинившееся животное.
Когда он открыл дверь кабинета, бумажки разлетелись по разным сторонам. Какие-то осели у Семёна на голове.
– Вот тебе и седые волосы, – устало произнес Сёма, брезгливо отбрасывая бумагу.
Он был готов сдаться в самом начале. Даже если в этой комнате и есть инструменты, их просто невозможно найти. Никакая лопата не в состоянии раскопать ни один предмет в таком количестве бумаг.
Коричневая обложка заставила Семёна передумать. Она выделялась среди болезненной серости пыльных документов.
Пачкая подошвой бумагу, что валялась где-то на полу, он направился к одному из шкафчиков, чтобы приглядеться к заветной обложке. Когда он принялся рассматривать ее поближе, то понял, что на ней ничего не написано. Семёну показалось, что это странно для книги, видимо, дневник.
Подглядывать плохо, но можно. Сёма открыл первую страницу.
«Да простит меня наш бюджет. Вернее то, что от него осталось.
Я сдаюсь. Я не могу найти деньги, чтобы отдать долги пятилетней давности, но купила этот дурацкий дневник. Коля узнал – убил бы. И правильно бы сделал.
Он может и дальше молчать, тихо меня ненавидя, а я так больше не могу. Коля бы наверняка сказал, что все эти мысли у меня от безделья, что, если бы я, как он, пахала на двух работах без выходных, всё было бы иначе. Он не прав! Я хочу в это верить, хотя, даже если и прав, мне уже без разницы.
Я завела этот дневник, чтобы отвлечься от всего, и от этого дурачка в том числе, в итоге постоянно только и думаю, как он отреагирует на любое моё действие. Вот тут он, кстати, наверняка бы возмутился, а может и рассмеялся.
Я и в самом деле посмешище. Украла деньги на кассе у доброй тётушки за прилавком, чтобы отдать долг подонку. Кто я после этого?
Прости, дорогой дневник, я всё же пропишу. Хоть ты и не живой, я хочу, чтобы ты знал, кто я такая. Я тварь подвида обыкновенная или хуже. Невзрачная, но достаточно противная.
Последние три года я не могу работать из-за больных ног. Сам мой организм противится делать хоть что-то полезное. Морально помогать я тоже не в силах. Следует послушать Колю хоть секунду – у меня сразу начинает болеть голова. Ни там, ни сям. Нигде нет от меня пользы.
Дело не в том, что я всегда несчастная. Всё нормально до того момента, пока я не начинаю хоть что-то делать. Пыталась работать с документами, хотя бы просто заполнять, не думая – сразу начинает тошнить. Сидела через силу, потом блевала. Работа не шла совсем. Уволили. Справедливо.
Мы тогда много скандалили. Преимущественно я. Мне было стыдно. Спасала надежда, что во время ссор он меня бросит, ударит или убьет. Ничего из этого не сделал. Вот тварь.
Злюсь на него несерьезно, просто хочется крикнуть хоть куда-то. Это, кстати, ещё одна моя черта. Я постоянно скандалю и кричу, но мне всегда мало. Когда муж говорит о моей несдержанности, становится очень обидно. Он и не догадывается, что мои крики лишь малая часть того, что я на самом деле испытываю. Говорить об этом в слух стыдно, я лучше сюда попишу.
Стыдно, потому что любые озвученные мной слова теряют вес. Я хочу хоть сколько-то себе оставить.
Дорогой дневник, подробно расписывать тебе нашу бытовуху я не могу и не хочу, но знай – всё плохо. Долгов много, а мы одни. Сводим концы с концами, муж работает, а я могу иногда подворовать чего. Проживем так, наверное, до самой смерти.
Ещё справедливо будет сказать, что началось всё с потери работы. Мне повезло – досталось место на крупной швейной фабрике, но как везение пришло, так и ушло. Она закрылась из-за коррупции и огромной долговой ямы, в которую случайно затянуло и сотрудников. Одним из таких была я.