Андрей Воронин
Банда возвращается

– Это еще ни о чем не говорит, девочка, – вздохнул Прокофий Климентьевич. – Он мог получить сведения о том, что на Смоленцева давят, и занимался комплексом охранных мероприятий. Обычное дело…

– Конечно, само по себе это ни о чем не говорит, – Виктория благодарила судьбу, что у нее есть такой дед, с которым всегда можно посоветоваться. – Кроме того, после совещания я должна была вести его дальше и с двоими сотрудниками обеспечить круглосуточное наблюдение.

– А вот это уже поинтересней: похоже, Кожинов всерьез садился ему на хвост.

– Но не успел…

– Это все твои подозрения?

– Нет. С утра я отвозила Смоленцеву бумаги и передала ему на словах, что он должен составить полный список необходимого его телекомпании. Надо понимать, наверху хотели узнать уровень его претензий.

Прокофий Климентьевич задумался:

– Чье это было поручение?

– Принцессы.

– А Кожинов отдал свой приказ о наружном наблюдении…

– …после того, как я доложила ему о поручении, – закончила фразу Виктория.

Старик убежденно покачал головой:

– Здесь я не вижу ничего удивительного, – он просто мог посчитать нужным проследить, с кем Смоленцев отправится обсудить свою «заявку».

– Ты прав, дедушка. Но после убийства все смотрится по-другому…

– Конечно. Однако можно увлечься и искать связи там, где их никогда не было. И в помине. Правда и то, что еще опаснее не заметить связи между «случайными» событиями, – старик серьезно взглянул на внучку. – Короче говоря, у тебя есть подозрения, что это убийство было умело подготовлено и является провокацией или ударом?

– А как еще думать? – шепотом спросила Виктория.

Старик причмокнул губами:

– Кто мог подготовить акцию такого уровня и каким способом?

– Над этим я и ломаю голову.

– И единственное, что в нее приходит, девочка, это то, что никто в Кремле не владеет ситуацией настолько, чтобы провести такую акцию и выйти сухим из воды. Так?

– Так.

– За одним исключением… Ты, разумеется, думаешь о Кожинове, и это тебя мучает?

Виктория сидела на постели рядом с дедушкой, Ольга Борисовна не мешала им разговаривать, хлопотала на кухне.

Прокофий Климентьевич продолжил, не дождавшись ответа:

– А что говорят данные прослушивания и видеослежения? Кожинова ведь и назначили вести расследование из-за того, что эти пленки никому нельзя давать в руки.

– Не знаю, их видит только он, – глаза девушки блестели в полумраке. – Кассеты были сразу же изъяты – первым делом, – здесь Виктория припомнила: – Есть еще такой момент: на допросе Глушко предъявили ручку, которую он якобы потерял во время перетаскивания трупа. Но я участвовала в осмотре места преступления и никакой ручки там не видела. Это откровенная фальсификация. Зачем она Кожинову? Я этого не понимаю, – следовательно, у меня нет уверенности…

Прокофий Климентьевич резонно рассудил:

– Если на основании данных электронного шпионажа Кожинов с абсолютной точностью установил преступника, то какая разница, что он предъявит на суде в качестве доказательств. Ведь пленки… сама понимаешь.

– А если все же…

– А вот это полезнее выбросить из головы, – довольно резко перебил Викторию дедушка. – Насколько я помню, не тот он человек. А человек в основе своей на протяжении жизни не очень-то и меняется, поверь… – тут он заговорил громче: – Позови, будь ласкова, Олю, пусть заварит липы, попью перед сном. А то что-то худо себя чувствую.

Виктория не стала звать, пошла сама.

На кухне оказалось, что липа давно настаивается и ждет своего часа.

Виктория подала дедушке чашку:

– Спасибо тебе за тестирование майора.

– А, пустяки, – отмахнулся дед.

– Как он тебе глянулся?

– Глянулся, – последовал твердый ответ. – Это боевой офицер, который сам лезет под пули. Можешь посмотреть в папках, там было несколько упоминаний о нем. Я вспомнил это несколько погодя.

– Вот как? – приятно удивилась Виктория.

– Да. Бондарович – не очень расхожая в России фамилия. Друзья его именуют – Банда…

– Банда? Вот уж никак не подходит! Он может быть таким галантным кавалером. И спокойный… А Банда – это такой, что на месте не сидит.

– Вот именно! – согласился дед. – Такой этот парень и есть. Он еще в РУОПе досрочно получил очередное звание.

Виктория не ответила, задумалась. Потом как будто спохватилась, сорвалась с места:

– Ой, правда, надо посмотреть, что у тебя есть. Ты – лучший в Москве справочник. Что бы я без тебя делала? – Виктория, удобно устроившись возле картотеки, заметно оживилась и нашла возможным подпустить деду немного лести – приятное слово порой действует не хуже лекарства.

– Занималась бы спортом, а не интригами, – искренне посоветовал старик. – И нечего тратить на бумажки время, поспи лучше.

– Да, да! Сейчас…

Прокофий усмехнулся:

– Майору твоему лучше держаться от этого дела подальше. Не годится парень для него. Он, конечно, не Дон-Кихот, на мельницу не будет наскакивать с копьем, но обязательно постарается сам разобраться в ситуации, прежде чем принять решение. Как и всякий уважающий себя самостоятельный человек. А любое самостоятельное действие закончится для него очень печально, – Прокофий Климентьевич вздохнул. – Какое ты к нему имеешь отношение, девочка?

– Я назначена опекать его.

– Не нравится мне все это, – задумчиво сказал Прокофий. – Когда ты не поладила с Принцессой, дело было – полбеды. Можно всегда свалить на женские штучки… А вот Кожинов тебе не простит ни малейшей ошибки… Ты думаешь, чего Кожинов ждет от тебя? Не случайно же он назначил опекать майора…

– Чего?

– Хочет, чтобы ты этого майора отодвинула.

– Возможно… Кажется, я это и делала сегодня…

Виктория еще долго молча рылась в документации старика.

* * *

Александр Бондарович,

2 часа 30 минут ночи,

24 марта 1996 года,

у себя дома

Лифт не работал, из экономии его отключали после десяти вечера.

Пришлось подниматься пешком на восьмой этаж.

После развода жена вместе с сыном уехала к себе в Самару, – к родителям; Александр остался жить в двухкомнатной квартире один, точнее – «сам-с-котом», как он шутил. В чем-то так было и проще… Если, разумеется, забыть про сына. Но про сына Бондарович забыть никак не мог, поскольку очень любил его и скучал… Как еще устроится с этим! И надо ли, чтобы как-то устраивалось?.. Жена – Бог с ней. Не сошлись характерами, разошлись пути… Но чтоб мальчик рос безотцовщиной – больно!..

В первое время после развода Александр очень страдал, только о сыне и думал. И в каждом мальчишке, пробегающем по двору, только его и видел. Расшумятся под окнами пацаны, раскричатся, играя, а Бондаровичу все кажется, что среди них и его сын. Потом стало полегче…

Поднялся наконец на этаж. Достал ключи.

Бесшумно открылся замок, Александр специально ставил именно такой, чтобы щелканьем не будить семью – возвращаться за полночь приходилось постоянно. А жена за полночь обычно уже спала – при бигуди, естественно… Боже! Кто б знал, как его злили в те дни эти бигуди. А сейчас, по прошествии времени, – вроде ничего, мысль о них даже не раздражала…

Александр шагнул в коридор и замер.

В слабом свете, пробивавшемся из зала, бросилось в глаза тело крупного черного кота, которое неподвижно лежало посреди прихожей.

В доме кто-то был, и следующие действия Бондарович совершал автоматически: он бросился вперед, выхватывая из кобуры оружие. Ворвавшись в комнату, он искал стволом цель, передвигаясь при этом вправо, а потом влево и вперед, чтобы затруднить прицельный огонь «вероятному противнику». При этом Александр старательно добавлял оглушительные шумовые эффекты, в которых смысл слов не имел никакого значения, и роль играли только громкость и агрессивность голоса:

– Стоять! Лежать! Стреляю!..

В комнате никого не было, однако на телефонном столике лежал маленький щелевой фонарь, какой применяют профессионалы и грабители, чтобы не создавать лишней подсветки в окне. Узкий луч освещал разобранный телефонный аппарат. На кровати лежали чужие куртка и кепка…

– Что за дьявол!

Александр окинул взглядом все возможные укрытия – но их просто не существовало в этой комнате: под тахту не мог проникнуть даже кот, занавески – прозрачные, за стойку с телевизором и музыкальной аппаратурой Банда заглянул сразу… Что еще? Открытые стеллажи, два стула…

Бондаровичу потребовалось меньше секунды, чтобы оценить эту обстановку и проследовать в том же стремительном темпе на балкон.

Пусто.

Александр перегнулся, выглядывая вниз – и тут же получил в лицо тугую струю из газового баллончика.

Спасли только отработанная реакция и привычка оперативника не застывать в неподвижной позе, заботясь о том, чтобы противнику было сложно в тебя прицелиться или ударить. Поэтому основная струя прошла все-таки мимо.

Александр задержал дыхание и отвернулся в сторону, но на несколько секунд сознание помутилось, и он, будто через вату, услышал, что человек, оказавшись на нижнем балконе, выламывает с треском дверь в квартиру.

Придя в себя, Бондарович кинулся через свою квартиру на лестничную площадку.

Неведомый «гость» с газовым баллончиком уже открыл незнакомые замки на выходной двери в нижней квартире. И, грохоча каблуками по ступенькам, бежал по лестнице вниз. Скорости ему было не занимать.

На этот раз Бондарович, преследуя взломщика по лестнице, не стал выкрикивать традиционные, как лай гончих, формулы: «Стой! Стрелять буду!» Убегающий явно не собирался стоять, а Бондарович – стрелять, хотя бы потому, что беглец опережал его примерно на два пролета и не был виден. Разве что мелькала время от времени на перилах рука… Так что не стоило будить посреди ночи жильцов напрасной пальбой. Бондарович просто поднажал, чтобы не упустить беглеца на улице, где того наверняка ждала машина.

Вылетев из подъезда, Александр заметил, как силуэт бегущего мужчины скрывается за углом дома. Бондарович бросился за ним. Поворачивая, он обнаружил, что никого поблизости нет, значит, незнакомец скрылся за вторым поворотом и находится на обратной стороне дома. Однако и за вторым поворотом взломщика не оказалось; Александр оглянулся, внимательно осматривая местность.

Он не успел поднять глаза вверх. Со ступеньки пожарной лестницы, начинавшейся на уровне двух метров от земли, спрыгнул человек. В полете он выбросил ногу вперед и ударил Бондаровича в правое плечо, отчего тот свалился на землю и выронил пистолет.

Спрыгнувший человек тоже не удержался на ногах, он мягко перекатился по земле и тут же поднялся, готовый перейти в новую атаку.

Бондарович вскочил на ноги и провел прямой удар в голову и одновременно левой – в корпус, однако ни головы, ни корпуса не достал. Противник же в это время проводил умелую подсечку. Его ловкости можно было позавидовать.

Бондарович снова оказался на земле, проиграв третий раунд подряд.

Больше шансов ему, увы, не оставили: взломщик снова выхватил баллончик и выпустил прямо в лицо Бондаровичу полную дозу парализующего газа. Увернуться не удалось…

Александр очнулся через несколько минут с тяжелой головной болью, полностью дезориентированный. Потребовались еще несколько минут, чтобы, сидя на земле, собраться с мыслями и силами. Банда оглянулся и подобрал пистолет, – нападавший и не подумал прихватить с собой личное оружие Александра. Следовательно, в его цели входило только одно – избавиться от преследования.

Особых повреждений на теле не было.

Бондарович поднялся и, тяжело ступая, побрел домой. На седьмом этаже он постучал в квартиру соседей снизу. Почти сразу ему открыл испуганный мужчина.

Бондарович, напрягая память и все еще слыша гул в голове, с трудом вспомнил его имя:

– Милицию вызвали, Иван?

– Не догнал его? – ответил вопросом на вопрос мужчина.

– Нет… – соврал Александр, подавив мысль: «Как же, догнал… на свою голову».

Сосед расслабился:

– Не, милицию не вызывали, ждали тебя, я слышал, что ты за ним побежал.

– Что он у вас натворил?

Иван развел руками:

– Да ничего особого и не произошло: вышиб щеколду на балконе, пробежал по квартире, напугал, открыл замок и все. Только топот по лестнице, – сосед бросил взгляд на лестницу. – Он от тебя спрыгнул?

– Да, воришка мелкий. Я его врасплох застал…

– Что с тобой, ты плохо выглядишь? – забеспокоился сосед. – Переволновался?

– Немного газа из баллончика попало, пойду глаза промывать. Так будешь милицию вызывать?

– Не, мне завтра с утра в рейс. Да и что толку?.. У меня ж, вроде, все в порядке, – сосед через силу улыбнулся. – Жена выпила валерьянки и легла уже.

– Ну и хорошо, спокойной ночи, – Бондарович зашагал вверх по лестнице.

В прихожей на полу слабо шевелился кот. Голова его, как теперь разглядел Александр, лежала на черной лыжной шапочке. Присев над котом, Александр вытащил шапочку и сразу отнес ее в ванную и бросил в воду.

Картина нападения прояснялась: крупный полусиамский кот Филя всегда обладал завидными мужеством и отчаянностью. Хрипло завывая, он пошел в бой на врага, когда взломщик появился на пороге, а тот не нашел ничего лучше, чем схватить на полке первую попавшуюся вещь, прыснуть на нее из баллончика и прижать к морде кота. Можно было бы завтра отыскать этого умника по царапинам, но что толку.

Бондарович отнес боевого товарища, подававшего все новые признаки жизни, на кухню.

Кот замурлыкал, ощутив руки хозяина. Александр налил ему воды из-под крана, и кот стал жадно лакать ее. Хозяина тоже начала мучить жажда.

В комнате Бондарович осмотрел телефон. Так и есть, к схеме уже был присоединен «жучок», взломщик не успел только собрать аппарат и тихо удалиться из квартиры. Ему не хватило нескольких минут – тогда хозяин, вернувшись, ни о чем бы и не заподозрил. Разве что подивился бы вялости и чрезмерной жажде Фили.

Александр сложил куртку, засунул ее вместе с кепкой в полиэтиленовый пакет и полез под ДУШ.

«Я вовремя пришел».

* * *

Виктория Макарова,

8 часов 20 минут утра,

24 марта 1996 года,

кабинет генерала Кожинова

Генерал выглядел очень измотанным. Припухшие веки, мешки под глазами… Спать, скорее всего, он не ложился вовсе. Он пил чай из большой полулитровой кружки, – пил как-то по-крестьянски: шумно отхлебывая и отдуваясь. Изредка вскидывал глаза на Викторию Макарову.

Виктории сесть не предложил.

Лейтенант Макарова докладывала:

– К отказу на участие в допросе Бондарович отнесся на удивление спокойно. Я отвезла его домой и побеседовала вместе с дедушкой…

– Действительно на удивление… Я предполагал, что он будет скандалить.

– Насколько я помню, он даже улыбнулся, когда я передала ему отказ.

– И что ты думаешь об этом майоре? – повел бровью генерал Кожинов.

– Очень собранный, опасный, рационально мыслящий человек, – чеканила слова Виктория. – При этом в какой-то степени идеалист, очень скептичен. Двойственная личность и именно поэтому труднопредсказуем, способен на творческий подход к делу. Если заглянуть к нему в личное дело, наверняка обнаружится, что майор Бондарович Александр Владимирович родился под знаком Близнецов…

Кожинов удовлетворенно хмыкнул:

– Тебе в отделе кадров работать, если научишься не только понимать, но и использовать людей. Кстати, знаешь, как работают лучшие кадровики?

– Как, товарищ генерал? – внешне Виктория не проявила особого интереса.

– Они вообще не смотрят на человека. Работают только с анкетой и личным делом. Сугубо формальный подход, своего рода структурализм. Они совершают на двадцать-тридцать процентов меньше ошибок, чем «психологи». Как думаешь, почему?

– Почему?

– Красивыми глазами не обманываются…

– Мне затребовать личное дело Бондаровича?

– Уже смотрели, – генерал шумно отхлебывал из кружки чай. – Кстати, ты права: он из Близнецов – июньский… – цепкая память Кожинова на даты была притчей во языцех. – Итак, ты говоришь, он труднопредсказуем?

– Как и все Близнецы…

Генерал на минуту задумался, потом выдал вердикт:

– Бондарович склонен к самостоятельным действиям и моральной оценке своих руководителей. Он способен выйти из-под контроля и действовать на свой страх и риск… Я вывожу его из этого дела, поскольку он может нам помешать.

Неожиданно для себя Макарова решила вступиться:

– Он лоялен по отношению к Президенту.

– Это не играет роли, – Кожинов бросил на собеседницу пристальный хмурый взгляд. – Больше с ним никаких контактов… Как здоровье Прокофия?..

– Более-менее… – Виктория пребывала в некоторой растерянности; она не могла понять логики Кожинова: то он хочет, чтобы она отодвинула Бондаровича на вторые роли, то вдруг запрещает всякие контакты с ним; но девушке была известна закономерность: если чего-либо не можешь понять, значит, не в достаточной мере владеешь информацией.

– Передавай привет старику. Я как-нибудь и сам соберусь позвонить ему…

Глава 5
Каждый сам за себя

Александр Бондарович,

9 часов утра,

24 марта 1996 года, анатомическое отделение четвертого госпиталя

Четвертый госпиталь, насколько знал Бондарович, обслуживал заслуженных пенсионеров-военных, старший офицерский состав, некоторые спецслужбы, военных спортсменов и тому подобный контингент. Однако, помимо элитных больных, он занимался еще особо сложными операциями по восстановлению и реабилитации тяжелых раненых еще со времен войны в Афганистане; делали здесь и косметические операции при ранениях в область лица.

Александр остановил машину недалеко от ворот. Вышел из салона, размялся. После вчерашнего бега по лестницам и поединка с таинственным взломщиком слегка побаливали мышцы. Кто-то однажды просветил его: оказывается, боль в мышцах – это от избытка молочной кислоты…

– Где у вас прозекторская? – спросил Бондарович на вахте четвертого госпиталя.

Солдатик, разглядев в удостоверении только погоны с большими звездами, не догадался спросить ни о каких полномочиях и только недоуменно переспросил:

– А что это?

– Морг. В просторечии, – открыто улыбнулся Банда. – Если хочешь, – мертвецкая, труперня… Некоторые предпочитают более ученое – анатомичка…

– A-а, вон там, – солдатик был явно восхищен столь глубокими познаниями этого незнакомого офицера, – направо за угол.

– Спасибо, – и Бондарович беспрепятственно прошел на территорию.

Подойдя к отдельно стоящему небольшому одноэтажному корпусу, в подвале которого размещалась мертвецкая, Бондарович спросил у курящего на лавочке вольнонаемного:

– Где патологоанатом?

– А, режет там, препарирует, – работник лениво махнул рукой в направлении двери, обнаружив для Бондаровича, что пьян уже с утра. – Режет в конце, где ж ему быть… Материал ему постоянно подкидывают…

Александр холодно кивнул ему и вошел в здание. И сразу оказался перед выбором. Две лестницы: одна – в четыре ступеньки – наверх, и другая – длинная-предлинная – в полутемный сырой подвал.

Само собой разумеется, надо было идти вниз.

Быстро спустившись по лестнице, Бондарович прошел длинный холодный коридор с крашенными зеленой краской стенами, заглядывая в двери, пока не нашел (и по дурному запаху тоже!) анатомический кабинет, в котором трудились над каким-то телом два человека в белых халатах и перчатках. Поверх халатов были надеты прозрачные полиэтиленовые фартуки. На фартуках и перчатках выделялись пятна крови.

– Здравствуйте, – не смущаясь присутствием на столе распластанного тела, подал голос Бондарович.

Старший повернул к нему голову:

– Что вы хотели?

– Мне нужен анатом, который производил вскрытие тела Смоленцева.

Врач поджал губы. Несколько секунд выдерживал паузу – отсекал скальпелем кусочек печени на экспертизу. Его ассистент тем временем наполнял пробирку содержимым желудка; судя по цвету содержимого, это было что-то типа винегрета…

Александру в голову пришла мысль: а не тело ли Смоленцева до сих пор на столе?.. У патологоанатомов ведь тоже бывают авралы; и говорят, что именно весной, – когда начинаются обострения многих заболеваний, и Смерть снимает свою очередную жатву…

Александр покосился на труп. Нет, это был не труп Смоленцева. Это было тело какого-то пожилого мужчины: седые волосы, глубокие залысины, круглое одутловатое лицо; через приоткрытый рот видны желтые прокуренные зубы…

У Банды дрогнуло сердце:

«Пора бросать курить…»

Старший врач наконец спросил:

– А кто вы?

Бондарович развернул удостоверение:

– Майор ФСБ Бондарович.

Врач мельком взглянул на фотографию.

– Вскрытие производил я, – спокойно сообщил он и для внушительности представился: – Полковник медицинской службы Пономарев Константин Яковлевич.

Запах из разрезанного желудка, понятное дело, шел не из приятных. У Банды от этого запаха даже зашумело в голове – нет, он никогда не смог бы привыкнуть к такой проклятой работе – работе патологоанатома. Это поистине незавидное дело – копаться во внутренностях мертвецов… Сколько бы за это дело ни платили. Лучше уж в мусорщики пойти… Винегрет… Вот уж не скоро теперь Бондарович заставит себя съесть винегрет…

Александр, совершив над собой усилие, заговорил о цели своего визита:

– Мне нужны результаты вскрытия.

Полковник-анатом посмотрел на Бондаровича с некоторым подозрением:

– Результаты экспертизы были вручены службе безопасности Президента еще в четыре часа утра. У нас на плечах сидели и не остывал телефон… Я, видите ли, провел за этой работой всю ночь и даже не знаю, когда смогу отдохнуть… – врач смотрел, как черно-зеленая желчь вытекает из разрезанного желчного пузыря. – А какое отношение вы имеете к этому расследованию?

В ход пошла справка, предусмотрительно полученная Бондаровичем прошлой ночью:

– Вот официальное свидетельство о том, что я вхожу в объединенную следственную группу по расследованию убийства Виктора Смоленцева.

Справку пришлось держать перед лицом врача в развернутом виде, так как руки его были измазаны в крови.

Вид растекающейся желчи мог смутить кого угодно. Александр чувствовал себя не лучшим образом, однако старался держаться. И держался молодцом – несмотря на некоторую бледность. У него даже не дрожали руки…

Справка произвела должное впечатление:

– Пойдемте в мой кабинет, там нет этого запаха и потеплее, – патологоанатом уже снимал резиновые перчатки. – Сергей, заверши с этим телом сам и сообщи мне, когда закончишь, а я подойду попозже, посмотрю.

Сергей кивнул; склонясь низко над трупом, он внимательно рассматривал петли кишечника…

Бондарович поспешно отвернулся: еще немного – и ему стало бы дурно…

В кабинете горели лампы дневного света и стоял мощный обогреватель. Впрочем, въедливый запах мертвечины чувствовался и здесь. Кажется, этот запах относился к разряду неистребимых. Александр подумал, что этот запах наверняка уже впитался в его одежду и пройдет немало времени, пока он выветрится… Нет, если бы не спешка, Александр ни за что не стал бы соваться в это неуютное здание – подождал бы возле вольнонаемного.

Врач сел за стол, включил настольную лампу – поскольку в кабинете было темновато. Предложил Бондаровичу располагаться на кушетке. Заглянул зачем-то в мусорную корзину:

– Наш экземпляр анатомического заключения сдан главному врачу и находится в его сейфе. Поэтому придется выполнить ряд формальностей, прежде чем вы сможете получить выписку из документа. Прежде всего придется подождать главврача, он сейчас на обходе, – патологоанатом развел руками. – А без главврача никак нельзя. При всем моем желании…

– Возможно, это и не понадобится, Константин Яковлевич. Если вы устно изложите мне свои выводы и ответите на некоторые вопросы, то официальную бумагу я позже возьму в службе охраны Президента. Так будет даже быстрее.

– Як вашим услугам.

Александр достал блокнот:

– Скажите, кто и когда доставил вам тело?

– Около восемнадцати часов вчера его привез дежурный врач из Кремля, с ребятами из охраны, конечно.

– С ними был кто-то из старших офицеров? – Бондарович черкнул пару строк.

– Да – Виктор Иванович, – в ответ на недоуменный взгляд Бондаровича врач добавил: – Полковник Карпик, заместитель Кожинова.

– А, понятно. Скажите, а вам уже прежде приходилось заниматься проведением анатомической экспертизы? То есть я имею в виду: это ваша специальность?

Врач откинулся на спинку стула:

– Сомневаетесь в моей квалификации?..

– Нет. Должно быть, я не так выразился… Мы всегда обращаемся к услугам института судебно-медицинской экспертизы, поэтому я ничего о вас и не знаю. Не сочтите за обиду.

– Понимаю вас. Так вот, у меня есть квалификация судмедэксперта высшей категории, ибо мне часто приходится выполнять эту работу для военной прокуратуры, – заявил патологоанатом не без гордости. – Да и вообще, вы могли слышать о репутации нашей клиники, многие операции и многие специалисты здесь уникальны…

– Вот оно что, я, к сожалению, понятия не имел, куда военная прокуратура возит свои трупы.

– К нам, к нам, – улыбнулся врач, – не сомневайтесь.

– Расскажите, пожалуйста, к каким выводам вы пришли относительно Смоленцева. Причина смерти, в первую очередь.

– К смерти могли привести два серьезных повреждения: удар твердым предметом в височную кость и повреждение шейных позвонков в результате выкручивания шеи слева вверх и направо. Обе травмы нанесены почти одновременно и невозможно установить, какая из них была первой.

– Как полагаете вы?

– Неожиданный удар тяжелой пепельницей в височную область – вот и все, – устало улыбнулся патологоанатом. – Это сделать относительно просто.

– А позвонки?

– Если вы поспешно вытаскиваете человека из кресла или из-за кресла за голову, то вполне можете свернуть ему шею. С живым человеком это проделать весьма непросто, нужны высокая квалификация и сила.

Александр еще записал пару строк:

– Какие-то иные повреждения есть?

Доктор припомнил:

– Гематома слева на подбородке; скорее всего, труп роняли на пол. Она не опасна; я хочу сказать – эта гематома не могла быть причиной смерти.

– Что-нибудь на руках: ссадины, содранная кожа под ногтями?

Патологоанатом уверенно покачал головой:

– Нет, ничего такого, что свидетельствовало бы о схватке.

– Присутствие алкоголя, ядов, наркотиков?

– Полная экспертиза по этим вопросам заняла бы целые недели. Но ничего явного нет.

– Хорошо, Константин Яковлевич, – Александр поднялся с кушетки, – теперь я хотел бы сам осмотреть тело и попутно, может быть, задать еще парочку вопросов. Я понимаю, что вы устали, но в интересах дела…

Врач-патологоанатом удивленно посмотрел на Бондаровича и улыбнулся:

– А вот это вам придется сделать без меня.

– Почему? – у Бондаровича снова появилось ощущение, что его обвели вокруг пальца.

– У меня нет желания ехать с вами в телецентр на Шаболовку. Тело забрали в семь утра, его вымыли, нарядили и увезли на телестудию для торжественного прощания. Будут цветы, речи, траурная музыка и все такое… Как обычно… Не знаю даже, как вы туда пробьетесь, чтобы отдать последний долг покойному. Народу там будет масса…

– Извините… – Бондарович направился к выходу в полной уверенности, что генерал Кожинов, а может, не только он, держит его за дурака.

* * *

Виктория Макарова,

9 часов 30 минут утра,

24 марта 1996 года, кабинет Елены Монастырской

Виктория ожидала приема у Принцессы, – как за глаза называли в Кремле дочь Президента. Кличка эта была не слишком обидной; несколько тяжеловатая тридцатипятилетняя женщина обладала слишком здравым и конструктивным умом, чтобы обижаться; умела производить благоприятное впечатление на людей, была вежлива… Но многолетнее вращение в кругу высокой политики наложило на нее свой отпечаток, сделало неприступной и в какой-то мере даже высокомерной. Привычка к лести, готовность окружающих к лизоблюдству, корыстные интересы подчиненных, непрерывные интриги и предательства, – все это приучает дворцового человека мыслить особыми категориями, оттого он как бы начинает чувствовать на себе ореол некоей возвышенности и даже, пожалуй, божественности.

Уникальность Елены состояла в том, что в случае краха ее нельзя было «снять с должности»… дочери Президента. На этой «должности» она обречена была быть всегда.

После того, как «партия власти» потерпела сокрушительное поражение на выборах в Госдуму, а коммунисты и Жириновский за счет умелой пропаганды популистского характера сумели существенно расширить свое влияние, Президент с подозрением стал смотреть на чиновников от пропаганды. Оказалось, что к предвыборной кампании они относятся как к любому другому поручению: а именно, – формально. Столько-то листовок и столько-то статей, выступлений, разнарядка в регионы – и отчет о проделанной работе на стол.

Когда начала разворачиваться кампания по выборам Президента, ее стали вести в том же духе. Главу государства это, естественно, не устраивало.

Увидев в начале февраля цифры, свидетельствующие о необычайно низком рейтинге своей популярности, Президент совершил дальновидный и смелый шаг – поставил Принцессу во главе предвыборного штаба. Она обрела официальный статус и кабинет в Кремле, постоянные помещения для избирательного штаба в «Президент-отеле». Глава государства сказал ей буквально следующее: «С сегодняшнего дня ты занимаешься моими выборами».

Поначалу окружение Президента не восприняло это всерьез, но уже первые шаги Принцессы показали, что с ней надо считаться, а в атмосфере предвыборной кампании – вдвойне и втройне.

Выведение Попцова на вторые роли и приближающаяся его отставка произвели должное впечатление. Теперь Принцесса не была ходоком по кабинетам, она уже не стеснялась вызывать к себе высокопоставленных чиновников, и те послушно тянулись к ней на прием.

Следует сказать и то, что дело у нее сразу пошло на лад. Несколько недель усиленных консультаций с лучшими американскими специалистами по практике предвыборной борьбы и создании имиджа политического деятеля не прошли даром. Принцесса становилась специалистом, компенсируя недостаток опыта энтузиазмом, здравым смыслом и личным знанием сильных и слабых сторон отца.

Виктория получила от Кожинова задание взять официальные показания у Елены Монастырской по делу об убийстве. Генерал созвонился с Принцессой и договорился о том, что она примет сотрудника и даст необходимые официальные показания. Вследствие этого Виктория уже сорок минут невозмутимо сидела в приемной, по обыкновению не трогая журналов, не вступая ни с кем в разговоры. Время пустого ожидания она старалась использовать с толком: для активной умственной работы. Десятки или тысячи фактов и фактиков нужно было многократно прокрутить и перетасовать в мозгу, чтобы в результате аналитической работы эти кусочки сложились в правильную мозаику. Вот и сейчас Виктория в который уже раз переворачивала в голове все, что знала по делу Смоленцева…

– Проходи, Виктория, – из кабинета выглянул Борис Панкратов, личный референт-охранник Монастырской.

Человек он был не из приятных и не из порядочных, но верный до фанатизма. Это Виктория хорошо знала. В былые времена приходилось и схлестнуться с ним… Они взаимно не переваривали друг друга.