Андрей Умин
Мехасфера: Ковчег
Он посмотрел на Лиму, погладил ее по щеке.
– Как ты?
– Уже лучше. Радония поможет, я знаю.
– Вот черт. – Пуно повернулся к сержанту. – Мы рыли каналы, заливали их горючим, чтобы отгородиться от хищников. На запах топлива пришли каннибалы, а мы, как полные дураки, жгли его, сражались с ними в ближнем бою, вместо того чтобы дать вдоволь напиться.
Хорошо, что у инков не было своего позорного пантеона.
– Невозможно все знать заранее, – попытался успокоить его сержант.
В этот момент до них докатились рев и вибрация от запуска первой ступени. Гул стоял как от тысяч бегущих берлогов. Ракету заволокло дымом. Последнее, что удалось разглядеть на вершине стартового комплекса до его обрушения, были две крохотные фигурки людей, срывающиеся с большой высоты.
Альфе все-таки удалось оттолкнуть майора от ракеты, и тот полетел кубарем, но потянул за собой командира. Они пробивали один пролет деревянных лесов за другим, в основном спиной Чарли – так он и умер, и его тело безвольно переворачивалось в полете, а полковник из последних сил пытался укрыться им от особенно страшных ударов. Наконец они упали на стартовую платформу – Чарли в лепешку, а Альфа прямо на него. В жарком дыму от сопел ракеты, как в самой убойной марсианской сауне, полковник по тепловым ощущениям определил безопасное направление и пополз подальше от наступающего огня.
Ржавые петли железной фермы заклинило, она не отпускала ракету из своей цепкой лапы, но та самая ржавчина, что повредила ее механизмы, сыграла и добрую роль – ослабила конструкцию. Ракета просто вырвалась с корнем и начала подниматься над космодромом. Тысячи мегамутантов корчились в смертных муках, сгорая на огромном воке всевышнего едока каннибалов. Пожирателя пожирателей. Отравленные топливом, они не успевали спастись. Никто не вышел живым из завораживающих потоков огня.
Ракета все вырастала. Эхо и Пуно задирали головы, глядя ей вслед. Вот наконец она отделилась от полусферы огня и, как цветочная тычинка, полетела продолжать жизнь, осеменять Марс. Несколько минут она удалялась пылающим лучом жизни, пока не скрылась в плотных слоях атмосферы, оставив за собой мощный мраморный след. Вот тогда-то на Землю и пришла смертельная для всей электроники вспышка. У Эхо, Пуно и Лимы затрещало в ушах и земля ушла из-под ног. Их словно ударили самой плотной в мире субстанцией.
Минут через десять они адаптировались к электромагнитным частицам и пришли в себя. Над лагерем стояла непривычная тишина. Тысячи поджаренных трупов не издавали ни единого звука. После такой грандиозной битвы воцарившееся безмолвие было сродни волшебству. Прекрасному зимнему волшебству, несущему конец всем страданиям и бедам.
Эпилог
– Она успела взлететь? – спросил Пуно.
– Вторая ступень включилась, значит, ракета вышла в космическое пространство, – осторожно ответил Эхо, чтобы не спугнуть удачу. – Наш орбитальный корабль защищен от электромагнитных вспышек. Он без проблем поймает одинокую капсулу с семенами.
– У нас получилось, – беззвучно проговорил Пуно.
– Как Лима? Продержится? – прошептал Эхо.
– Таежная лихорадка не всегда убивает, – с надеждой в голосе ответил Пуно. – Тем более я знаю самое лучшее лекарство. Буду каждый час давать ей радон-траву.
– Надо поискать выживших.
Они отправились в центр лагеря. Тягач бороздил дымящийся лагерь, как шлюпка «Титаника», вернувшаяся на место крушения корабля. Всюду чернели туши мутантов, протестировавших самую мощную микроволновку со времен падения метеорита шестьдесят пять миллионов лет назад. Шестьдесят пять миллионов и одну тысячу, если быть точным. Но не все каннибалы поджарились, некоторые смогли достаточно далеко убежать, однако дикая отрава – ракетное топливо – продолжала шипеть в их животах, приводя приговор человеческого суда в исполнение. Никакой пощады тварям. Полное и безоговорочное истребление.
В полусотне метров от пускового стола чернело на красном фоне тело полковника. Выжившие подъехали к нему на краснеющем в солнечном свете автомобиле и остановились на красной траве. Герой человечества смотрел одним глазом и пытался дышать, но, судя по всхлипам и бледнеющему лицу, у него это не особо получалось. Обидно умирать от потери всего нескольких литров крови. Но еще обиднее умирать за шаг до выполнения миссии, так что стакан был наполовину полон. Сожалеть не приходилось. Только гордиться.
Пуно и Эхо склонились над командиром. Теперь он тоже стал краснокожим. Его судьба слилась с судьбой инков. Обезображенное лицо содрогалось в предсмертных судорогах, сгоревшая плоть напоминала о коварной хрупкости человеческого тела. С полковника словно сняли маску, которая все это время поддерживала в нем жизнь, и теперь едкий воздух Земли добивал его.
Альфа не видел сержанта из-за потерянного левого глаза, зато видел Пуно, склонившегося над ним справа.
– Я… – проговорил он на последнем в своей жизни выдохе. – Я твой отец.
И растворился в вечности. От живого, теперь уже смело можно сказать, великого человека осталось лишь израненное тело, недолговечный памятник его оборвавшейся жизни.
– Что? – Глаза Пуно раскрылись, как от удара под дых. – А ведь я никогда не видел своих родителей…
– Не обращай внимания, – махнул рукой Эхо. – Эффект боевого тоника. Бред и галлюцинации, видел в учебке сто раз.
Они поднялись над телом человека, за которым ходили в огонь, воду, под землю и в горы. Никакие слова не в состоянии выразить всю глубину чувств, поэтому кто-то в древности придумал гениальную вещь – минуту молчания. Только тишина может вместить в себя все пережитое и несказанное. В свободной от колебаний воздуха пустоте рождается и погибает бесконечное количество непроизнесенных слов и непролитых слез. Тишина таит в себе целый мир.
– Нельзя его так оставлять, – сказал после тяжелого глотка Эхо. – Но и в эту чертову землю я его точно не закопаю. Чтоб она сдохла, эта Земля!
– У нас есть особый обряд, – благоговейно прошептал Пуно, словно заглянул за завесу жизни и смерти и боялся громким голосом нарушить вечный покой мертвых. – Мы предаем усопших воле аттрактора, он сжимает их до крохотных звезд и возвращает обратно, чтобы наши близкие оставались с нами.
– Звучит воодушевляюще, – заметил Эхо. – А если точнее?
– Мы суем их в синюю будку.
– Понятно.
Но прежде чем каменить мертвых, нужно попытаться найти живых.
Они вернулись к машине и услышали слабый стон Лимы. В бреду она звала отца. Пуно и Эхо решили во что бы то ни стало найти останки вождя.
Грузовая машина скребла колесами по заваленной телами мутантов земле бывшего лагеря и бывшего космодрома. Ракета сломала ржавую ферму, которая удерживала ее сотни лет. Стартовая площадка превратилась во взорванную изнутри консервную банку. Все разрушено и сожжено. Ни одной живой души.
– Выглядит жутко, – оглядывался Эхо. – Как будто мы по ошибке попали в мир мертвых. Переплыли Стикс, при этом не умерев. Сбой в матрице, не иначе.
Они нашли убитого вождя в крохотном домике, превращенном марсианами в тюрьму. И в этот момент случилось чудо. Нет, он не ожил. Но великий Инка словно передал огонь своей жизни будущим поколениям, принес себя в жертву Всевышнему, чтобы дать жизнь другим. Возле его последнего пристанища послышался громкий писк. Рядом не осталось целых домов – только их бетонированные фундаменты. В одном из них виднелся ведущий вниз люк. Когда-то там был подвал и, как во всех подвалах, в нем водились крысы, прогрызающие себе тоннели сквозь любой грунт. Поэтому инки и замуровывали подвалы, однако этот лючок смотрелся чище других, выделялся фактурой и цветом. Так выглядят предметы, когда ими постоянно пользуются. Из-под земли доносился не только крысиный писк, но и жалостный детский плач. Человеческое ухо настроено улавливать плач ребенка за сотни метров – в этом кроется главная цель эволюции, доведшей общество до такого плачевного состояния. Homo sapiens выжил, потому что в любой ситуации мог услышать эти режущие слух вопли из детского рта, эту пожарную сирену, помноженную на бесконечность в квадрате. Вот и теперь, несмотря на толстый слой земли и собственную критическую усталость, Пуно и Эхо услышали плач. Они бросились к люку и, не считаясь с рисками, открыли его. Изнутри вырвался мягкий смрад, почти свежий воздух относительно удушающих примесей атмосферы. Из темной, как ночное небо, клоаки показались белые, как созвездия, огоньки детских глаз. Может, они и родились в разное время, но гороскоп у всех в этот день оказался крайне благоприятным. Пуно бесстрашно спрыгнул в загадочную темноту, расплющив при этом голову дохлой крысы. Одного за другим он брал ребятишек на руки и передавал их Эхо. Потом осмотрел подвал и с облегчением обнаружил только мелкие кости крыс.
Двадцать плачущих карапузов – все дети племени. Кто-то согнал их в подвал некоторое время назад, когда мутанты начали осаждать лагерь. Решение оказалось самым верным, ведь малыши выжили. Как показала практика, во всех иных случаях их ждала бы верная смерть.
Эхо и Пуно распечатали порцию консервов из «Ковчега», организовали обед, напоили детей чистой водой. Невероятно. Взрослые мужчины, прошедшие через все ужасы мира, не могли сдержать слез. Да что там сдержать, они просто ревели. Лима нашла в себе силы повернуть голову в сторону спасенных детей и долго не верила своим глазам.
Самое безопасное место в Пустоши, не считая подвала, – кузов армейского тягача. Эхо быстро прибил по его бокам обгорелые доски, оставшиеся от развалившихся строительных лесов, а Пуно приладил здоровенный кусок железа к корме машины вместо оторванного клыком смерти борта. Получилась укрепленная зона типа детских полок в поездах, с которых почти невозможно упасть. Детвору усадили в этот импровизированный манеж и объяснили, как надо себя вести. Пуно и Эхо нашли себе уцелевшие автоматы, а у Лимы оставался наградной дробовик, полученный за победу на Арене, как ей казалось в бреду.
Пуно помог ей пересесть на пассажирское сиденье, а тела Инки и Альфы положили на широкий капот, чтобы подвезти ближе к месту прощания. В полукилометре от космодрома маленьким грибочком после электромагнитного дождя стояла неприметная будка – аттрактор, как прозвали ее инки. Время не властвовало над самой последней постройкой из всех земных. Последнее слово техники тупиковой ветви цивилизации не боялось солнечных вспышек, мутантов, кислотных дождей и даже ядерных войн. На крохотной панели, как и четыреста лет назад, светилась зеленая лампочка.
– Обычно обряд совершает вождь племени, – замялся Пуно.
– Теперь ты вождь, – убежденно сказал Эхо. – Давай.
Инк открыл защитную крышку панели и нажал нужные кнопки. Что-то брякнуло, зашумело, и открылась цилиндрическая полость. Внутри, как обычно, было пусто. Пуно и Эхо поместили полковника в капсулу, благословили и отправили в последний путь. Спустя минуту в отсеке для выдачи звякнул красивый камень.
– Бери и никогда не теряй.
– Не потеряю.
Потом настал черед почившего вождя. Лима воспользовалась тем, что Пуно дал ей попить чистой воды, и сразу же ее выплакала. Слезы лились рекой, и не было нужды их останавливать. Это был тот самый случай, когда слезы лечат – уносят с собой все без остатка, оставляя после себя выжатого человека. Только так можно пережить непосильное горе – пустым, инертным, бессмертным.
Пуно заботливо гладил растрепавшиеся волосы любимой и смотрел в пустоту. Лима нашла в себе силы сделать еще пару шагов, и все вместе они предали тело Инки аттрактору. На выходе появился блестящий камень самого благородного вида. Лима сжала его в кулаке, надеясь больше никогда кулак не разжимать.
Они не представляли, что делать дальше.
Эхо прошелся по древней дороге, которая когда-то вела на космодром и огляделся.
– Есть в этом какая-то справедливость, великая истина…
– В чем? – спросил Пуно.
– В том, что мы оказались такими же заложниками ситуации, как и вы, – покачал головой сержант. – Нельзя было являться в чужое племя и палить во все стороны. Нельзя принести бедствие, а самому его избежать.
– Те, кто палил, мертвы, – попытался успокоить его Пуно, но марсианин не слушал.
– Это карма, высшее правосудие. Мы изначально оказались обречены именно потому, что были в состоянии делать такие гнусности. Это обратное пророчество, возмездие наоборот. Утонченная жестокость создателя, – проговорил Эхо и засмеялся.
– Что смешного? – подошел к нему ближе Пуно.
– Знаешь, я кое-что вспомнил. Забавный факт. В центре подготовки морпехов нас очень долго готовили к этой миссии, вбивали в нас тонны знаний, трехмесячный интенсив по восемнадцать часов в сутки. Нет, наверное, даже по двадцать. И еще столько же во время полета, по радиосвязи. Нас подготовили ко всем возможным ситуациям… Ну, почти ко всем. Не суть. Так вот, невозможно нормально запомнить такой объем информации за короткий срок. Ее зубрили ассоциативно, в связке с какими-то кодовыми словами, образами.
– Я начинаю терять ход мысли, – предупредил его Пуно.
– У меня сейчас всплыла информация об одном старом бункере, – перешел к делу Эхо. – Только оказавшись на окраине разрушенного лагеря после взлета ракеты, я вспомнил, какие нам дали инструкции на этот счет. Чертовы мнемонисты, привязали знания к обстоятельствам. Короче, в порядке бреда, в качестве фантастического допущения, вероятность которого не выше одной миллионной доли процента, нам сказали, что можно укрыться в одном старом бункере.
Эхо расхохотался.
– Кажется, я начиню понимать, – прищурился Пуно.
– Да! Это не было фантастическим допущением! План в этом и состоял! Мы отправляем чертову транспортную ракету в космос, а потом ищем спасение в этом бункере. Это не миллионная доля, это сто долбанных процентов! Единственный исход! Они вложили эту информацию очень глубоко нам в подсознание, чтобы раньше времени мы о ней не вспоминали, иначе бы сложили два плюс два и обо всем догадались.
Эхо забился в истерике и присел на сухую траву, оказавшуюся на деле спрессованным мусором. Он еще долго ухмылялся и качал головой.
– И ты знаешь, как туда добраться? – поинтересовался Пуно.
– Да. Триста километров на юг.
– Аккумулятора хватит?
– У нас есть запасной.
– Тогда вперед. К лучшей жизни.
