Андрей Умин
Мехасфера: Ковчег
Спустя короткое время толпа смолкла. Это было не мгновенное наступление тишины, а скорее медленное уменьшение уровня звука на ламповом приемнике. Шум уходил неспешно, словно песок сквозь дыры в испещренном рад-крысами фундаменте стадиона. Волна из встающих со своих мест оборванцев прошлась по трибунам. Все смотрели на помост прямо по центру главной из них, отгороженный от простых смертных решеткой и колючей проволокой. Из глубины этого возвышения поднялся внушительного вида мужчина в стальной броне с торчащими во все стороны шипами. Даже из шлема на голове расходились замерзшим в металле фонтаном диковинные стальные когти. В мире, где почти у каждого есть доступ к разной железной броне, только такие стилистические изыски помогали отличить простого человека от вожака. Вожак наслаждался вниманием стадиона, пока дрожащий голос диктора объявлял: «Сын Пророка, Вим, будет лично следить за схваткой! И вместе с ним нас почтили своим вниманием его братья Биль и Дан!»
Вим кивнул ликующей толпе и махнул рукой в сторону, мол, смотрите теперь туда, приветствуйте моих братьев. Слева и справа от него на точно таких же отгороженных площадках боковых трибун появились еще двое Сынов. Народ упивался присутствием всех троих, пребывая в полнейшем экстазе. Воистину, сие чудо могло произойти только раз в жизни. Даже учитывая, что такие бои проводились ежегодно, можно было смело утверждать – многие обитатели кровавого города не доживут до следующего декабря.
Биль и Дан озарили стадион своей начищенной до блеска броней и дали команду начать главное сражение дня. Низкое солнце вяло катилось по краю крыши и с любопытством поглядывало одним глазом на последние минуты жизни давно знакомых ему подопечных, а тяжелые снежные тучи наступали на небо армадой черных бомбардировщиков, готовых завалить город пеплом.
Ворота напротив инков и марсиан раскрылись, и из них вывалилось шестеро бандитов в броне и с оружием. У двоих дымились масляные подтеки цепных бензопил, а другие держали в руках дубинки с покрытыми гноем и ржавчиной шипами, чтобы, даже если противник выживет и укокошит тебя, напоследок заразить его кровь и на том свете спокойно дожидаться реванша.
Над самой низкой из четырех трибун показалась доска табло. Специальный работник прибил ее к древнему голографическому экрану, исполнявшему теперь роль высокотехнологичной поверхности для вбивания гвоздей, благо эти железные друзья каждого уважающего себя садиста выпускались в гигантских количествах. На импровизированном табло значился счет между двумя командами. «Черти» против «Рабов» – 6 : 6 – видимо, по количеству остававшихся в живых. Ответственный за точный счет не уходил далеко и в любую минуту мог поменять цифры счета на актуальные.
Судя по наручникам на запястьях инков и марсиан, а также по уродской броне у вооруженных до зубов противников, стало понятно, кто из них рабы, а кто настоящие черти. Самые вычурные элементы одежды, какие только могла родить на свет Пустошь, пестрели на каждом из шестерки врагов. Перетянутые ремнями, как у того рыбака, тела удерживали на себе россыпи острых шипов, головы обжимали усиленные пластинами шлемы танкистов, на руках и ногах крепко сидели налокотники и наколенники от какой-то древней спортивной экипировки. Из их шаркающих по сухой земле берцев торчали крепко прилаженные ножи.
Ворота за обеими командами крепко заперли, чтобы не было соблазна избежать боя. Прошедшие пять километров морпехи сильно запыхались под тяжестью земной атмосферы, а может, просто сделали вид, чтобы притянуть к себе взгляды недооценивающих их противников. В отличие от родившихся на этой планете людей, марсиане вынуждены были носить свой утроенный вес, то есть аналог груза в сто пятьдесят килограмм. Даже самые натренированные солдаты спецназа в лице Альфы, Чарли и Эхо не могли игнорировать такие серьезные нагрузки, лишающие всех сил после одной только ходьбы. Но, как каждого из них учили в детстве родители, во всем надо искать хорошее. Их изможденный вид произвел нужное впечатление на чертей. Те засмеялись и принялись поздравлять друг друга с победой, которую оставалось лишь зафиксировать, проломив шесть черепов.
Безоружные, закованные в наручники и полумертвые рабы на первый взгляд не имели никаких шансов. И оттого сильнее накатывал оглушительный вой толпы, желавшей кровавых зрелищ. Чтобы два отряда поскорее сошлись и начали кромсать друг друга, на песок выехали мотоциклисты. Рычание моторов тонуло в возросшем реве трибун, и казалось, что байки едут бесшумно. Эдакие несущиеся над землей ангелы смерти в ожидании дозаправки кровью. Стальные падальщики выглядели гораздо мощнее тех каскадерских машин у входа на стадион. Четыре выехавших на песок мотоцикла тащили на себе мотки цепей, которыми наездники размахивали, как ковбои лассо. Со всех сторон адские машины прикрывали бронированные пластины с торчащими из них шипами и ножами. Если такой ангел смерти проедет рядом, можно прощаться с ногами. Вот они и кружили вокруг двух команд. Одна пыталась прийти в себя, вторая не спешила нападать, растягивая садистское удовольствие, но под напором кружащих акулами байков, они постепенно сходились.
Водители в черных мотоциклетных очках взяли нужную скорость и одинаковый на всех четверых поворот руля, чтобы нестись по арене вихрем, за пределы которого выйти целым просто нельзя – в лучшем случае разорвет на несколько равных кусков. Толстые шины быстро нарисовали круг на песке, обозначив таким образом место смерти шестерых, а при достаточной доле удачи и одиннадцати человек. Победитель, если останется, получит свободу. Всё как всегда.
Черти бросились на рабов с расстояния в десять метров. В отличие от морпехов, они не читали трактаты Сунь Цзы и поплатились за это при первом же контакте с не таким уж и слабым, как оказалось, противником. Владеющие всеми видами боя солдаты сбросили с себя маску усталости и принялись отбиваться от сверкающих перед глазами дубинок и бензопил. Чарли даже попытался подставить цепочку своих наручников под скрежещущий напор зубцов, но быстро оценил риск и успел убрать руки в тот момент, когда черт уже собирался их отпилить. Сила была на стороне противника, но хитрость и тактика позволяли сдержать их первый удар.
Лима сразу сбросила с себя наручники и, удивив одного черта с дубинкой, въехала ему между ног, заставив ублюдка несколько секунд наблюдать фейерверки в глазах. Она набросилась на второго со спины, спутав ему все карты. В этот же момент Куско с разбега втащил ему по голове, познакомив со всеми прелестями нокдауна. Третий, успевший побороться с Пуно, уродец решил не переть на превосходящие силы врага и отступил, чтобы привести в чувство двух своих ошарашенных таким внезапным отпором друзей. Небольшая, но такая важная пауза позволила Лиме освободить запястья своих парней.
К тому моменту, когда инки и трое чертей вновь схлестнулись в смертельном бою, закованные в наручники марсиане продолжали отбивать атаки озверевших преступников. Те бились, словно собаки о прутья решетки, отделявшей их от добычи, о преграду, не замеченную их собачьим зрением издалека, и теперь пребывали в бешенстве, не понимая, почему не получается сделать последний шаг и полакомиться чужой смертью, такой прекрасной и по-гурмански восхитительной.
Морпехи теснились друг к другу спинами, уменьшая себе пространство для маневра. Напор противника загнал их в тупик и уже негде было так мастерски двигаться, избегая любых ударов. Лима пыталась пробиться к ним, чтобы открыть их наручники, но матерые рейдеры пустошей – черти – имели другие планы на этот счет и не давали двум разрозненным группам рабов объединиться. Средства для этого они имели более чем превосходные. Шипованные дубинки и бензопилы лучше всех прочих орудий знали, как расправляться с закованными врагами. Недолго думая, Лима решила воспользоваться своим недавним финтом и прыгнула сзади на одного из чертей – того самого Колу из подземелья. Она закрыла ему единственный глаз всего на пару секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы Альфа подставил цепочку своих наручников под трескучую цепь бензопилы. Как путешественники во времени, которым нельзя контактировать с самими собой, две цепи, соприкоснувшись, вошли в резонанс и, пустив фейерверк искр, аннигилировали друг друга. Бензопила поперхнулась, как стальная собака железной костью, а одно из звеньев цепочки наручников Альфы разорвалось. Этого хватило, чтобы он резким движением рук натянул и разорвал другую сторону покореженного звена и освободился от пут. Кола сбросил с себя Лиму и попытался повернуть пилу к руке Альфы, но ее к тому времени уже заело. Воспользовавшись замешательством Колы, Чарли набросился на него, обезоружил и расколол голову негодяя ручкой его же бензопилы.
Остальные враги, опешив, попытались перегруппироваться, пока Лима вскрывала замки наручников двум оставшимся морпехам. Где-то вдалеке, за толстой, практически осязаемой звуковой стеной воя и ликования стадиона, специальный человек изменил цифры на табло, оставив хмурую пятерку напротив домашней команды чертей. Круг в радиусе бороздящих песок мотоциклов с торчащими шипами словно оказался под куполом шума. Какая-то грань отделяла тысячи децибел введенной в исступление публики от дерущихся на арене. Звук будто не долетал до ушей измученных марсиан и инков, он просто вибрировал, давил на череп, будто к голове привязали компрессор и включили на полную мощность. Частицы воздуха так дрожали, что, не будь бойцы заняты кровопусканием, могли бы потрогать его, как желе.
Потратившую последние силы на прыжок Лиму загородили собой Пуно и Куско. Таким образом сражение продолжилось пять на пять. Деморализованные, но хорошо вооруженные черти против рабов со свободными руками и одной неработающей бензопилой. Заклинившая груда железа не хотела заводиться, зато очень хорошо отражала рубящие и режущие удары своего близнеца, прекрасно работающего в руках Ментоса. Преступник успел за два дня подружиться с Колой и всей душой желал поквитаться с обидчиками за покойного товарища. Два дня дружбы – это сравнительно долго в заполонившей Пустошь преступной среде. Люди знакомились, собирались на дело, проворачивали его и навсегда разбегались с награбленным за куда более короткие сроки. Пара дней – это целая жизнь для обдолбавшегося химгалятором рейдера. Или же зависшего в сеансе живописного вирта. Ему хватит этих сорока восьми часов с головой. Ему не нужно ничего за пределами этого времени, полного фантастических миров, существующих в вирте вопреки убийственной воле природы. Короче, это огромный срок, чтобы успеть подружиться.
Ментос бросился на Чарли с яростью, доступной лишь высокомерному существу, убедившему себя в низости и недостойности оппонента. С тем же чувством майор бросался на инков в первые дни знакомства с ними полтора долгих месяца назад. По меркам Пустоши – целую жизнь назад, за которую даже такой заносчивый человек, каким, безусловно, был Чарли, потеплеет душой и полюбит ближнего своего. Но нет, он не полюбил и до сих пор относился к инкам с презрением, однако частица теплоты посреди ледяной, запорошенной снегом арены озарила его изнутри, и он на секунду представил, что иной раз можно встать с краснокожим плечом к плечу. Отбив несколько выпадов Ментоса сломанной бензопилой, он лишился остатка сил. Это по земным меркам его железное орудие весило каких-то семь килограмм. По меркам далекого Марса они умножались на три и составляли все двадцать один. То самое проклятое число, из-за которого они вляпались в передрягу. То самое спасительное число, из-за которого они избежали засады. Сложно было размахивать двадцатью марсианскими килограммами, и, заметив первые капли пота на лице Чарли, соперник почувствовал вкус скорой крови. Ментос усилил напор, пока все остальные разбивались на пары и пытались выжить любой ценой. Еще удар и еще. Майор отбивался. Его кости испытывали нагрузку от атак противника, которая тоже умножалась на три. Давид против Голиафа. Хоббит против Назгула. Чарли читал эти истории в школе и рассвирепел, когда увидел их быстро проносящимися перед глазами. Ведь это могло значить только одно…
Пуно в этот момент пытался забрать оружие у атакующего его черта, но не мог ухватиться за дубинку из-за торчащих во все стороны ржавых гвоздей. Хорошо хоть рабов одели в броню. Предусмотрительные организаторы боя решили, что таким образом слабая команда продержится на пару минут дольше, но, сами того не подозревая, дали им шанс победить. Пуно отбивал удары дубинки стальными накладками своего панциря. Омерзительный скрежет гвоздей по металлу выворачивал мозг наизнанку, но лучше так, чем гвоздями по мясу. Спустя полминуты боя Лима пришла в себя и неожиданно подсекла противника Пуно ловкой подножкой. Парень смог выхватить у упавшего черта дубинку и, кувыркнувшись от него, поднялся на ноги, во всеоружии встречая вскочившего обезумевшего врага. Парень не хотел его убивать. Он выверено засадил дубинкой в свободную от брони область чертова бедра и почувствовал, как гвозди создают в нем пару незапланированных природой отверстий. Чувство было ужасное. Словно препарируешь живую лягушку. Пуно брезгливо отскочил в сторону, но оружие не опустил. У поверженного им соперника из раздробленного бедра текла кровь. Подбитый черт пополз к продолжающим кружить байкам. Один из мотоциклистов сразу почувствовал его слабость и не дал раненному покинуть священный круг боя. Раздался выстрел из дробовика, и счет команд стал 4 : 6.
Перевернувший табличку с цифрой человек у табло собирался заодно изменить шесть на пять у рабов, но Чарли все еще отбивался. Он уже упал на землю и отползал от машущего бензопилой Ментоса. Майор перебирал ногами, как выбравшееся на берег членистоногое, пытающееся ходить по непривычной земле. Эти отчаянные движения помогали, но его голова все больше приближалась к кружащим байкам. Еще полметра, и его просто разорвали бы шипы мотоциклов.
– Дай мне бензопилу! – послышался голос Пуно. Точнее сказать, перед майором показался сам парень с открывающимся ртом. Шум мотоциклов и стадиона мешал разобрать слова, но Чарли понял интуитивно. Он вложил все оставшиеся силы в бросок и завалился на спину, сраженный судорогой почти всех мышц.
Ментос не стал добивать безоружного противника, пока в метре от него стоял Пуно, размахивая погнутой бензопилой. Для краснокожего семь килограмм были почти игрушкой. Это всего лишь в два раза больше веса копья, которое парень мог бросать хоть весь день и в двух из трех случаев попадал в двугорбого оленя с расстояния в сотню шагов. Он с легкостью начал орудовать куском заклинившего железа и быстро обезоружил испугавшегося противника. Ментоса обошли стороной военная школа и племенные традиции, поэтому он не знал, что человек погибает в ту же секунду, когда позволяет себе об этом подумать. Не раньше и не позже. Он слегка обогнал время и подумал о смерти, притянув ее как самосбывающееся пророчество. Сначала Пуно, промахнувшись, отрубил ему руку, хотя пытался просто его оглушить, а потом оттолкнул ногой, потому что не хотел убивать. Сраженный противник с ужасом посмотрел на отсеченную конечность и, придя в полное замешательство, рванул в сторону мотоциклов. Его шокированный происходящим разум погас через несколько минут после того, как тело оказалось разорванным на куски байкерскими шипами.
Троих оставшихся чертей быстро обезоружили. Стадион стоял на ушах. Голос диктора тонул в реве тысяч оголтелых болельщиков, увидевших куда более интересное зрелище, чем могли ожидать. Редко когда рабы побеждали отморозков-чертей. Да еще и с таким сухим счетом. Единственным огорчением для стадиона стало великодушие победившей команды, не желавшей марать руки убийством. Этого зрители стерпеть не могли. В мире Великой пустоши благородство являлось таким же грехом, как убийство человека тысячу лет назад. В новом, расцветшем всеми красками выхлопных газов мире грехом было неубийство.
Три раненных черта лежали у ног рабов, а все семьдесят тысяч орущих зрителей жаждали казни. Они требовали убийства. Они пришли за шестью трупами и ни одним меньше. Им это обещали в рекламе мероприятия так же, как и бесплатную еду. И если с дармовыми яствами все прошло как по маслу, то с убийствами выходило чистое надувательство. Семьдесят тысяч ртов вопили.
Трое Сынов Пророка выставили правые руки вперед и синхронно опустили средние пальцы вниз, оформив из призыва толпы некий юридический акт, подлежащий неукоснительному соблюдению.
Даже несмотря на то, что убийство трех раненных противников могло подарить рабам свободу (на самом деле нет), воспитанные в нормальном обществе люди не могли так просто взять и лишить безоружных жизни. На такое мог пойти только Чарли, но он по-прежнему лежал на запорошенном снегом песке. Его уставшие руки пока не могли поднять оружие над головой.
Толпа зрителей больше не ликовала, а разносила по арене свистящий гул холодного неодобрения, который, смешиваясь с порывами зимнего ветра, насквозь пронизывал находящихся в круге рабов. Несколько секунд напряженного ожидания, но никто не добил раненного противника. Тогда мотоциклисты получили команду от Сынов Пророка в виде гневных кивков и съехали с прорисованной, словно циркулем на мягком ватмане, борозды и сами расправились с оставшимися чертями. После быстрой, но очень красочной казни они направили фары байков на шестерку рабов. Приговор был жесток, но последователен – никакой пощады трусам, решившим пойти против воли Сынов. Байкеры попытались раздавить смертников. Цепные псы посчитали, что такая расправа будет намного более яркой, чем обычный расстрел из дробовиков, и жестоко за это поплатились. Зрелище действительно получилось эффектное, только умерли вовсе не рабы.
В присыпанной снегом чернеющей чаше Пита шестерка пленников с неожиданным рвением принялась бороться за жизнь. Как правило, брошенные в схватку невольники не находили в себе ярости и отчаяния выжить любой ценой. Психика смирившихся со смертью рабов отличалась от обычной человеческой. Свою роль играла и общая обстановка ментального разложения всех кругом. От жизни среди убийств, голода и радиации люди сходили с ума и просто не могли нормально воспринимать окружающую действительность. Для них смерть ничем не отличалась от часового сеанса в вирте.
Краснокожие с трудом увернулись от первых атак мотоциклов, несшихся на них, как быки на красную тряпку. Куда лучше действовали морпехи. Марсианский спецназ наконец-то почувствовал себя в своей тарелке и смог применить все возможные боевые приемы, которыми их нашпиговали в военной школе. Тогда, далекие пять-десять лет назад, ни Альфа, ни Чарли, ни Эхо и представить не могли, что все эти навыки бесконтактного боя пригодятся в реальной жизни. Они думали, что ничего не запомнили, но сработали выучка, мастерство и мышечная память. Когда мотоциклисты поняли, что легкой прогулки шипов через тела рабов не случится и взялись за дробовики, было уже поздно.
Под нарастающий вой удивления, сошедший, как лавина, с трибун, морпехи сбили рейдера с байка и уже не проявили к нему никакой пощады. Вооруженный до зубов пес отправился на тот свет. Выпавший из мертвых объятий дробовик помог мастерам точной стрельбы из военной школы расправиться с оставшимися тремя карателями, как с жалкими мишенями в тире. Ответные выстрелы лишь слегка оцарапали плечо Эхо и грудь Альфы. У Чарли оказалось разодрано бедро, а у инков вывихнуты лодыжки от слишком резких прыжков из-под колес. Всего за полминуты второй бой закончился с тем же результатом, что и первый.
Толпа неистовствовала. Теперь зрители расходились в оценках происходящего, и вместо единого многократно нарастающего, словно из усилителей, гула арену накрыла галдящая какофония звуков. Одни ликовали, ведь их ставка сыграла, другие свистели, вставив пальцы в рот и надувая щеки, третьи кричали всевозможные ругательства и проклинали посмевших выжить рабов. А Сыны Пророка кипели от злости. Никому не позволялось плевать на их приказания. За это было одно наказание – смерть. Они вновь вытянули вперед руки с опущенными средними пальцами.
Теперь уже все ворота арены раскрылись, и на покрытое кровью и снегом ристалище высыпали цепные псы войны. Охранявшая стадион сотня отморозков в кожаной рейдерской броне и с самым разнообразным оружием ринулась убивать рабов. Да, победив в двух боях, морпехи и инки по-прежнему считались рабами. Никакого обещанного помилования им не светило. Поэтому пришлось взять бразды правления в свои руки. Теперь все зависело исключительно от их воли, точно так же, как в дремучем, наполненном дикси лесу. Им уже не мешали наручники и закрытые ворота арены. В их распоряжении оказались дробовики и байки, а выход маячил прямо перед глазами. По-прежнему находясь на волосок от гибели, они тем не менее перестали быть заложниками судьбы. Они рванули к спасению.
На первом байке, как вожак, ехал Альфа, за ним следовал разъяренный Чарли, оба с дробовиками. Третий байк заняли Куско и Лима, а четвертый Пуно и Эхо. Первые пули цепных псов просвистели над головами. Дистанция до бегущих навстречу им врагов сокращалась, и второй залп уже попал в мотоциклы. Стальная броня над рулем хорошо защищала от мягких пуль с городского завода, выпускающего свинец с сотней лишних примесей. Самые безрассудные, уже давно обезумевшие рейдеры с оружием ближнего боя в руках бездумно выполняли приказ своих повелителей и неслись прямо на шипованных стальных монстров. Они слышали хруст собственных костей под металлом, не меняя исступленного выражения лица, которое навеки на нем застывало. Некоторые из них думали, что все еще находятся в вирте. В сводящих с ума шлемах виртуальной реальности за такие наезды наверняка давались очки, или деньги, или еда. Там было сплошное веселье без капли боли. Абсолютная зеркальная противоположность суровой жизни, где сплошные ужас и боль. Нескончаемая агония выживания посреди агрессивного города, Пустоши, всей планеты. Ни грамма веселья, пока не разделаешься с самой матерью Землей, ведь иначе она точно тебя убьет.
Мифические, титанические масштабы происходящего прекрасно ложились на образ четырех всадников апокалипсиса на стальных, укрепленных броней мотоциклах. Опутанные цепями и с торчащими длинными шипами, они имели безумный даже по местным меркам вид.
После нескольких страйков и первой дюжины переломанных ног у защитников стадиона пошла трещинами психоделическая завеса реальности, и, повинуясь слабым сигналам инстинктов, они начали отскакивать в разные стороны, уступая дорогу байкам, открывая им путь на свободу. Но, оказавшись позади беглецов, рейдеры могли беспрепятственно стрелять им в спины – сзади байки оставались незащищенными.
Тут к месту пришлась броня бывших рабов, любезно предоставленная им организаторами боев, которые теперь, сидя на самой верхней трибуне, кусали локти. Сейчас дополнительная защита на спинах бегущих гладиаторов казалась чем-то предательским, просто безумным. И кто предатель? Сами организаторы.
Но прошлого, к счастью для инков и марсиан, не вернешь. Пули отлетали от прикрытых стальными пластинами спин. Смесь свинца и какой-то грязи, конечно, могла пробить мягкую плоть, но на большее не годилась. Не тот нынче ГОСТ.
На раскинувшейся от Арены до середины северного острова эспланаде ютились два десятка бездомных. Они удивленно хлопали глазами. Словно птицы, усевшиеся на отдых, провожали взглядами чудной движущийся объект, не понимая, человек это или зверь. Они даже не знали, что это надо понимать, просто бездумно смотрели.
Четыре мотоцикла с ревом летели по площади, разгоняя бездомных, как пугливых ворон. Несколько патрульных рейдеров удивленно всматривались в лица шестерых беглецов, еще не до конца осознавая, что они беглецы. Только когда из ворот стадиона показалась толпа стреляющих цепных псов, рейдеры смекнули, что мотоциклистов лучше остановить. Они с криками начали палить из ржавого оружия по несущимся на быстрой скорости целям, но промахивались. Когда же кто-то из рейдеров наводил пистолет точно на цель, случалась осечка, патрон просто застревал или же взрывался внутри ствола, ослепляя владельца вспышкой пороха и обдавая его осколками криво собранного на конвейере орудия. Рейдеры цепных псов продолжали нести потери.
На другом конце площади пылающими столбами клубился огонь пиротехнических установок байкеров-каскадеров. Они продолжали прыгать с трамплинов, чтобы веселье и радость не утихали в этот праздничный зимний день. До них донеслись далекие крики погони и нарастающий рокот выстрелов. Два каскадера решили выслужиться перед правителями Пита и, недолго думая, рванули наперерез беглецам. Их предназначенный для красивых полетов транспорт казался скелетами по сравнению с мощными тушами тяжеловесных броневых мотоциклов, но безумные прыгуны не теряли надежды остановить врага. О своих жизнях они не думали и неслись, как исступленные камикадзе, лоб в лоб на сбегающих рабов.
– Опасность на двенадцать часов! – крикнул Эхо.
Беглецы вынужденно оглядывались назад, на бегущие сзади то́лпы, и опускали головы как можно ниже, в то время как мимо них свистели пули, поэтому не особо смотрели вперед. Предупреждение внимательного солдата оказалось очень кстати.
– Эхо, Куско, прикрывайте нас сзади! – скомандовал полковник. – Чарли, давай избавимся от этих безумцев.
Четверка мотоциклов перестроилась, благо просторы площади позволяли. Два из них прикрывали тыл, а другие два собирались дать отпор байкерам-камикадзе.
– Шесты! – крикнул Альфа.
– Понял! – Чарли сообразил, что задумал командир.
По правую руку начинался длинный ряд наспех разбитых палаток со всякой всячиной. Торговцы попрятались за прилавки либо разбежались, и обдуваемая морозным декабрьским ветром парусина шатров сиротливо трепетала перед нарастающим вокруг хаосом. Палатки держались на вбитых в землю шестах, которые и попытались схватить на скорости Альфа и Чарли. После нескольких неудачных попыток они приноровились и вырвали по креплению у четвертой и пятой палатки. Как раз вовремя – метрах в тридцати перед ними с чудовищным ревом открытых выхлопных труб неслись каскадеры, наспех переквалифицировавшиеся в дорожных воинов.
Полковник выставил вперед длинный шест и, как герой рыцарского романа, снес летящего на него противника, раздробив тому плечо и заставив байк-камикадзе упасть на бок. Опасная для беглецов скоростная машина теперь превратилась в скользящий по земле искрящий болид. Искры попали в плеснувший из перевернутого бака бензин, и байк воспылал, как сердце бродяги под химгалятором. Второй каскадер дрогнул, но времени тормозить уже не оставалось – в следующую секунду рыцарь Круглого стола Чарли пробил ребра мотоциклиста шестом, тем самым резко изменив направление его движения. Пятьдесят километров в час вперед мгновенно превратились в пятьдесят километров в час назад. Пока вражеский байк скользил по земле, его пронзенный наездник летел в обратную сторону, на палатку. Он просто смял ее обтянутый брезентом каркас и запутался в нем, как парашютист-неудачник. Его мотоцикл тоже вспыхнул красным пламенем. Поверхность площади превратилась в звездное небо, которое пронизывали светящиеся болиды.
Беглецы оторвались от погони.
