Андрей Шопперт
И опять Пожарский 2
Глава 6
Событие шестьдесят второе
Василий Петрович Полуяров подводил итоги года. Если с озимыми было всё понятно, это только первый урожай и сейчас второй посев скоро уйдёт под снег, то с яровыми рожью и пшеницей нужно всё продумать. Крестьяне получили уже второй урожай его «полуяровки», причём весь первый урожай был у них выкуплен и за прошлую зиму перебран опять два раза. Княжич, когда рассказывал Василию про селекцию, обязал его оставлять для сравнения каждый год немного зерна обеих культур и ржи и пшеницы. Вот сейчас перед Василием лежало шесть кучек зерна. Разницу можно было заметить и, не прибегая к пересчёту семян и взвешиванию. Тем не менее, агроном отсчитал по тысяче зёрен от каждой кучки и взвесил их на рычажных весах, что сделали немцы по совету Пожарского. Как удобно, получается, ставь на вторую чашечку гирьки и уравновешивай весы. Красота.
После первого года семена стали весить в два раза больше, после второго потяжелели только на 30 процентов. Проценты тоже Пётр Дмитриевич ввёл, но все давно оценили, очень удобно пользоваться. Пересчитал Полуяров и урожайность, как его научил княжич, перевёл чети в новомодные гектары и кади в центнеры. Получалось, что лучшие крестьяне собрали тридцать центнеров с гектара. Пожарский сказал, что нужно стремиться к пятидесяти. Что же это получится? Уже сейчас, чтобы убрать урожай яровых, отменили школьные занятия, загнали на поля всех стрельцов и даже поговорили с рейтарами, кликнули желающих. Самое интересное, что немцы захотели все до единого поучаствовать в сборе урожая. Да, и понятно, не родились же они рейтарами, родились они в основном как раз крестьянами. Одним словом, всем миром урожай убирали. Немцы ходили с выпученными глазами, у них урожай сам пятнадцать это достижение, а тут и сам тридцать на многих участках получили. Не все, конечно. В основном, как раз сам пятнадцать и получили.
Василий переговорил с теми, кто добился наилучших результатов. Крестьяне не жалели навозу и золы и самое главное в прошлом году на эти поля сеяли лён или пашня была брошена. Всё как княжич и говорил. Кроме того на нескольких полях у самых зажиточных крестьян, а значит и самых работящих, Полуяров провёл по приказу Пожарского известкование почвы, обожжённую известь весной рассыпали прямо на тающий снег. И ведь сработало, урожай процентов на двадцать увеличился. Нужно будет к весне извести заготовить на все вершиловские поля.
Крестьяне соседних волостей тоже пришли посмотреть на невиданные урожаи, слава о полуяровке уже и за границы нижегородской губернии шагнула. Теперь его просто одолевали просители продать пшенички или ржи на семена. Продадим, ближе к весне, обещал всем Василий Петрович. Но сначала переберём два раза для себя и три раза для выведения нового сорта. Тоже Пожарского задумка. Создать у хорошего хозяина, поля которого находятся чуть в стороне от остальных крестьян, опытное поле и зерно у него с другим не смешивать, а каждый раз выбирать самые крупные зёрна, а отдельно надо, чтобы ветер не принёс пыльцу с соседнего участка.
Второе опытное поле нужно сделать с привезённой, наконец, купцами яровой пшеницей с Курляндии и ещё одно для яровой ржи из Речи Посполитой. Купцы привезли ещё и ячмень с Курляндии, но до этой культуры у Василия всё никак руки не доходили, что ж, с этого года придётся ещё и овсом с ячменём заняться.
Василий Петрович был доволен, год выдался неплохим, дождей и Солнца было в меру, урожай получился на загляденье. И на продажу хватит, и на семена лучшее отберём. Крестьяне не только сами голодать не будут, дак ещё и прикупить себе чего смогут после продажи зерна. Вот век живи – век учись. Это не его жалкие потуги с покупкой семенного зерна в Астрахани. Интересно, что с просьбой продать зерно на семена подходили даже рейтары, хотят своим в ляшские да немецкие земли отправить с купцами, что вьются вокруг Вершилова. Вот ведь, дожили, не мы к ним, а они к нам.
Событие шестьдесят третье
Михаил Фёдорович Романов прибыл в Москву вечером девятнадцатого сентября 1620 года. Москва встречала моросным дождём и жёлтыми листьями берёз. Государя довезли до Кремля и за эти несколько минут, от берега Неглинки до Спасских ворот успели несколько раз завязнуть в глубокой колее.
Первым делом Михаил приказал готовить баню. Только напарившись и усевшись в принесённое с корабля ставшее незаменимым кресло, потягивая сбитень из стеклянной чаши царь, наконец, успокоился. Он очень устал за эту поездку. Михаил Фёдорович любил тишину и покой, а тут вокруг всё время были люди и всё время чего-то от него хотели. Нужно отдохнуть несколько дней.
Царь улыбнулся и сделал очередной глоток из чаши. Не получится. Теперь уже никогда не получится. Сейчас в его голове роились десятки мыслей и одна главная, нужно менять порядки в государстве на те, что заведены в Вершилово. Вот ведь, всего два с небольшим года назад он отправил дерзкого, храброго не по годам, умного мальчишку в глушь, чтобы уберечь от мести боярина Колтовского. А что получилось? Вместо того чтобы тихо лежать на печи и кататься зимой с горки на санках этот отрок нагородил такого, что Михаил теперь не знал за что и хвататься. Пётр каким-то образом собрал вокруг себя людей, которые умеют работать, не тупо «катать квадратное и таскать круглое», а придумывать новое. Про «катание» он услышал от управляющего из Вершилова Онисима Петровича Зотова, поговорка царю понравилась. Ведь именно так на Руси всё и делают.
Самое интересное, что эти собравшиеся вместе мастера не полаялись, кто из них важней, что непременно произошло бы в Москве, а стали помогать друг другу. Ведь всё за что не возьмись в Вершилово, не сможет сделать один мастер, обязательно учувствовали двое, а то и пятеро, как с фарфором или колоколами. И эта «болезнь» – делать хорошие красивые вещи оказалась заразной. Первым заразившимся стал Нижний Новгород. Там уже и в футбол играют, и дома черепицей покрывают, и дороги строят, и улицы в городе привели в порядок. Стрельцы в Нижнем не на рынке торгуют, а тренируются, чтобы воинское умение улучшить.
Когда Пётр вызвал первых «немцев» Михаил подивился, зачем они. Теперь иноземцы слетаются в Вершилово целыми стаями. И не шушера всякая, как в Москву, а настоящие учёные и мастера. И сразу заражаются болезнью Вершилова. Начинают много и хорошо работать и любить то место, где живут. Ведь всего два года назад в Вершилово было двадцать землянок и клётская разваливающая церквушка, а сейчас это поселение в семьсот домов уже почитай побольше Казани будет. Городом его назвать нельзя только потому, что нет Кремля или городской стены. Так и зачем она так далеко от любой границы. Нужно с боярами посоветоваться, нужно ли выделять деньги на ремонт и строительство городских укреплений внутренних городов, тех, что дальше Москвы на восход. С севера шведы, там всё ясно. С запада ляхи и здесь крепости нужны. С юга крымчаки, вот туда освободившиеся деньги направить, засеки и городки строить для охраны русских земель от набегов татар.
Завтра нужно будет подобрать несколько подьячих из Каменного приказа и отправить к Зотову, чтобы он им показал и объяснил весь процесс производства черепицы и кирпича. Михаил отпил ещё глоток сбитня и засмеялся. Месяц назад он бы просто приказал богатым москвичам покрыть дома черепицей, а сейчас отправляет людей сначала научиться делать хорошую черепицу. Черепицу бы сделали кривую и хрупкую, она бы сползала и ломалась, и получилось бы вместо благолепия расходы и ругань. Нет, теперь он понимал, чтобы сделать хорошо, нужно сначала научиться этому.
Ещё нужно будет создать Дорожный приказ. Дьяком поставить Акинфиева, он знает, как и что делать. Сейчас уже зима на носу, а вот после Рождества нужно будет отозвать Акинфиева из Нижнего и поставить его на Дорожный приказ, пусть до весны рабочих набирает, и камень с инструментом готовит. Первую дорогу начнём строить до Владимира. Заодно надо и мосты через речушки обновить и новые вместо бродов построить. Блин, сколько денег-то уйдёт, вот бояре кричать станут.
Михаил допил сбитень и закрыл глаза, припоминая, что ещё можно из Вершилова почерпнуть для Москвы. Нужно переговорить с батюшкой о калеках и юродивых. Построить для них несколько бараков за пределами Москвы и монашек к ним приставить, пусть обихаживают, делают богоугодное дело. Нужно также повыловить всех беспризорников и определить их в школы по образу уже открытых. Ещё нужно создать приказ в дополнении к Разбойному. Нужно построить закрытые крепости и выловить всех татей в Москве и, заперев там, заставить камень дробить для дорог. Вон в Нижнем сумели же. И порядок в городе и дороги строятся.
Михаил и не почувствовал, как уснул, слуги подняли его с кресла и отнесли почивать на кровать. Устал царь батюшка.
Событие шестьдесят четвёртое
Ехали мы, ехали, и наконец, приехали. Вернее доплыли. Вершилово встречало стеной чёрного дыма. Да, теперь уже не напишешь иностранцам, что здесь чистый воздух и после дождя видно врата рая, дым всё застит. И самое главное, что с этим ничего не поделаешь, если выносить производства подальше от жилья, то как люди будут на работу добираться. Придётся трамвай изобретать. А что, мысль интересная, трамвай, конечно, не получится, а вот конка, то есть трамвай на конской тяге, можно над этим и подумать. Один маршрут пустить до Нижнего, а второй до промзоны. Чугун в Миассе скоро будут делать большими партиями, вот рельсы из чугуна и делать. Нужно записать в блокнотик. Пётр достал сделанный специально для идей блокнот и записал туда конку. Заодно и перелистав его. Самогонный аппарат. Нужно срочно заняться. Перегонка нефти. Ещё срочнее. Керосиновая лампа. Зачем керосин без лампы. Что ещё? Карандаши. Как делают карандаши понятно, склеивают две половинки и под пресс. Грифель делают из белой глины и графита, вроде ещё воска добавляют, а для цветных карандашей нужны цветные краски. Графит измельчают, смешивают с белой глиной и небольшим количеством воды и выдавливают через пресс, чтобы получить стержни, потом эти стержни прокаливают и вставляют в деревянную заготовку из липы, потому что липа мягкое дерево. Сверху надевают вторую половинку и склеивают, ну и под пресс. Всё. Легко и просто, а покупать будут все, а повторить вряд ли кто сможет. С них и начнём.
Флот из двух десятков корабликов заметили. Народ уже толпился на пристани. Пристань за лето из деревянной стала кирпичной. Красота. А ещё красивей вздымаются над Волгой пять куполов нового собора. Разноцветные луковки куполов прямо горят в лучах полуденного солнца. Сентябрь решил побаловать путешественников и выдал замечательный ясный день. Сегодня уже двадцать второе сентября. Скоро и белые мухи полетят. Пётр заметил на пирсе своих турчанок. Марфушка была с ребёночком. Нужно коляску срочно изобрести. А Анька с Веркой были беременны. Они выревели себе ещё в марте эту «обузу». Как это у Марты будет ребёночек, а у них нет. Куда денешься. Встречали все управляющие. Был и Зотов и Крчмар и Полуяров и Заброжский. Были незнакомые лица. Видно письма сработали и приехали учёные с художниками. Более того, людей в иностранных платьях было на пристани гораздо больше, чем в русском. Понятно. Наши работают, а «немцы» нашли повод с работы слинять.
Обнимались долго, девки его ревели. Княжич устал отвечать на один и тот же вопрос, «Ну, что там, всё нормально?». Там порядок. А у вас? А у нас две недели назад был царь батюшка с боярами да дьяками. Понравилось? Понравилось. Велел кресла себе послать с диванами, колокола для Владимирского собора и ещё кучу всего с собой забрал, даже мишек новых. Фома Андронов уже новых мишек делает ещё больше прежних. Приехали учёные и художники.
Еле до дома добрался Пётр. Баню истопили, попарились с Марфушкой. Остальные уже на седьмом месяце, беречься надо. Как хорошо быть дома. Ещё бы маленький Дмитрий Петрович не плакал и вообще замечательно. Что же будет когда тут втроём кричать начнут. Нет. Надо быстрее дворец строить. Но это завтра. Всё завтра. Сегодня пообниматься с Марфушей и спать. Устал.
Событие шестьдесят пятое
Жан Рэ целую неделю ходил с открытым ртом и выпученными глазами. Место, в которое он попал, не существовало на карте и не могло существовать в действительности. Хотя бы эти идеальные дороги, ни соломы, ни навоза, ни другого мусора, даже плюнуть на них духу не хватало. Только дороги это ерунда. Их ортодоксальный собор превосходил всё, что видел доктор из захолустного французского городка до этого. А квартал Вершилова, куда их с женой, двумя дочерями и служанкой Кити поселили на следующий день после приезда. Сначала все их вещи прожарили в «бане», а потом запихнули туда и визжащих женщин. Несколько крепких крестьянок избили их там прутьями и долго издевались, намыливая жидким мылом. А потом ту же процедуру проделали и с ним. Понятно, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, но все же, должно быть уважение к просвещённому доктору. Только на следующий день Жан осознал, что же с ними сделали. Их избавили от клопов, вшей, блох и тараканов.
Неужели это возможно. И неужели это так просто. Они поселились в огромном двухэтажном доме со стеклянными окнами и двумя печами. Их не кусали клопы по ночам, их не грызли вши. В доме не бегали, мыши и крысы. Такого места не может быть. А проклятые францисканцы, на проповедях уверили, что когда моешься, то смываешь божью благодать, что снисходит на тебя при крещении. Вонючие козлы, благодать снисходит при мытье в бане. На третий день его взял под руку солдат, заставил одеться всё семейство и отвёл к ведьмам. Их было три. Причём одна из ведьм была матерью Кеплера. Знахарки осмотрели его, а затем и жену с дочерями, и приказали всем вместе приходить три раза в день за зельем. Доктор возмутился. Тогда домочадцев отправили домой, а его отвели к доктору ван дер Бодлю. Латынью оба владели отлично и через пару часов, когда за Жаном пришёл тот же стрелец, чтобы отвести к колдуньям за первой партией питья, французский доктор твёрдо понял, он попал в другой мир. Под мышкой он нёс учебник по лекарственным травам на латыни. И русскую азбуку. Такой бумаги и такого качества книг он ещё не видел.
На четвёртый день его снова отвели в мастерскую по производству фарфора, и экскурсию ему проводил сам Рубенс. Оказалось, что при таких высоких температурах многие краски становятся просто черными, а другие меняют цвет. Хорошо бы, чтобы доктор занялся этим вопросом. Им сейчас занимается один алхимик – брат известного доктора ван дер Бодля – Йозеф Марк. Парень был себе на уме. Свято верил, что маркиз научит его делать золото из свинца. Спрашивается, зачем делать золото, если можешь делать фарфор. Он ведь дороже. Остаться и поработать Жану не дали. Повели на стекольную фабрику и тоже показали чудеса с красками.
Как всё это возможно? Здесь в варварской Тартарии делают стекло и фарфор, причём стекло лучше итальянского, а фарфор лучше китайского и этим не гордятся, а переживают из-за непонятного поведения красок. Конечно же, он займётся этими красками. Просто работать рядом с печами, рядом со стеклодувами, которые превзошли в мастерстве муранских, за это не грех и самому приплатить, а ему ещё и двадцать талеров в месяц положили, да плюс двадцать талеров «подъёмных», чтобы одежду новую купил, шапку вместо изъятого парика, да мебель в новый дом.
Дочь Жозефина – старшая, утром пошла в школу. Доктор сам проводил её и был потрясён. Математику детям преподавал Симон Стивен, Жан посмотрел на выданный девочке учебник и слёзы потекли по его щёкам. Такую великолепную книгу детям, а если они её порвут или испачкают. Ничего, объяснили французу, на следующий год новые малыши получат новый учебник.
На пятый день после питья отвара и пробежки с гимнастикой, Рэ повели на бумажную фабрики и все, не скрывая, показали, кроме секрета, как делать «водяные знаки», которые становились прозрачные на просвет. Сколько же в этом городке собрано чудес.
На шестой день вернулся маркиз Пожарский. А на девятый день Жан начал делать опыты по приготовлению стержней для чёрных и цветных карандашей. Одно из чудес в мире будет носить его имя.
Зря он приехал в Вершилово. Зря приехал на месяц позже, чем мог. Столько времени потеряно зря. Он думал, что он доктор, но прочитав книгу ван Бодля, Жан понял, что он не лечил, а калечил людей, а выздоравливали они сами, если он им не слишком мешал. Он думал, что он учёный. То, что он исследовал, в Вершилово преподавали девятилетним детям. Этим же детям преподавали многое из того, о чём в Европе просто не знали, там даже не было таких понятий, их нельзя было перевести с русского. Нужно срочно писать Марену Мерсенну, пусть бросает всё и мчится сюда.
Событие шестьдесят шестое
Аптекарь из Антверпена Патрик Янсен уже больше месяца жил в новом двухэтажном тереме в Вершилово. Его с женой, двумя сыновьями и тремя дочерями, как и всех вновь прибывших вымыли в бане, прожарили их вещи и дали русскую служанку, чтобы топила печи и готовила еду. А ещё к Янсену приставили стрельца, который заставлял аптекаря пить чужие отвары и бегать по утрам. Русские травницы вместе с матерью знаменитого астронома Кеплера осмотрели и его детей и жену. И всех заставили по три раза в день ходить пить отвары. Патрик попытался поговорить с травницами и узнать чем его поят, но названия растений ему ничего не сказали. Потом ему выдали книгу, написанную ван Бодлем, и аптекарь впервые осознал, что уровень лекарского искусства, в Антверпене и Вершилово существенно отличается и далеко не в пользу Антверпена. Тогда зачем его пригласили, если как специалист он полный ноль.
Ван дер Бодль дал ему время на изучение книги, а потом приставил к травницам помогать составлять смеси для приготовления лекарств. Хоть что-то. Патрик получил двадцать талеров подъёмных и купил детям новую одежду, да и жене напокупал в Нижнем Новгороде ткани, пусть занимается рукоделием, Анна любила и умела шить одежду. Троих детей первого сентября отвели в школу. Хотя дети и были разного возраста, всех записали в первый класс. Понятно, языка не знают, писать по местному не умеют. А сам аптекарь выкроил несколько часов и посидел на уроках Симона Стивена, Симона Майра, Иоганна Кеплера, доктора ван дер Бодля и Рубенса в третьем и во втором классах и понял, что его дети в отличие от отца станут очень грамотными людьми. Если они в третьем классе изучают такие науки, которые и в университетах-то в Европе не преподают, то, что же они будут изучать в седьмом классе, а потом в университете.
Маркиз Пожарский появился только в конце сентября. Патрик уже освоился в Вершилово и с упорством изучал русский язык и все знания, что передавали травницы. Ему нравилось в этом городке. Чистота, нет калек и бездомных, вообще нет преступности. Один раз рейтар из Ансбаха напился и стал приставать к крестьянке, так его свои же остановили и отправили проспаться, а на следующий день собрали на площади народ и отрезали пьянчужке ухо, предупредив, что следующий раз проведут прилюдно кастрацию. Вот бы так в Антверпене. Хотя какое ему дело до Антверпена, туда он, пожив в Вершилово, точно не вернётся.
Маркиз на плохом немецком переговорил с Янсеном и предложил ему начать производство спирта. С помощью кузнецов и Симона Стивена был изготовлен замечательный перегонный куб. Эх, ему бы такой в Антверпене. Тьфу, ты. Привязался этот вонючий, грязный город на болоте. Двойная перегонка дала спирт невиданной раньше Патриком чистоты, а оказалось, что ещё нужно очистить углём и яичным белком, а потом ещё и льняным маслом. Да, это не тот продукт, что делают в тавернах для спаивания посетителей. Княжич подробно описал Янсену про сивушные масла и как ими можно отравиться.
Когда спирта было нагнано прилично, княжич предложил аптекарю сделать настои на разных травах и поместить эти настои в небольшие дубовые бочонки. Ещё Пётр Дмитриевич научил аптекаря делать хороший солод и сбраживать разные овощи и фрукты, в том числе и свёклу.
Зачем всё это, недоумевал Патрик.
– Будем делать разные напитки, разливать их в стеклянные бутылки и продавать в Европе, – пояснил Пожарский.
В стеклянные бутылки, кто же это будет покупать?
Событие шестьдесят седьмое
Пора собирать урожай. На следующий день после приезда с Урала Пётр сходил на опытный участок с теплицей. В начале сентября ударил морозец и ботву на картошке угробил. Пётр приказал её срезать и обязательно сжечь, подальше от полей. Ещё фитофтору получить не хватало. Но вот бабье лето закончилось и нужно картошку выкапывать. Ещё уезжая, Пётр заказал кузнецам изготовить вилы для копки из самого лучшего шведского железа. Сейчас он с удовольствием сам выкопал десять кустов картошки. Потом ещё перекопал весь участочек, не пропустил ли случайно клубеньки. Набралось почти полторы сотни картофелин. Ну, по количеству вроде не плохо. Посадил десять, снял сто пятьдесят, урожайность неплохая. Теперь по размерам. Картошка была мелкая. Пётр на огромные, с два кулака, клубни и не рассчитывал, но эти были совсем мелкие. Княжич отобрал десять штук с куриное яйцо, причём шесть было с одного куста. Эти десять положим отдельно, и сажать на следующий год будем отдельно, очень далеко от другой картошки, попробуем получить семена. Остальные Пожарский разделил ещё на две части. Совсем маленькие клубеньки тоже отложил отдельно. Их, конечно, посадим, но только для того, чтобы убедиться в том, что генетика это наука, а не выдумка загнивающего капитализма. Осталось сто штук размером от куриного до голубиного яйца. Это будет основной посевной материал на следующий год.
С топинамбуром Пётр Дмитриевич поступил так же. Весь выкопал, разделил на три части по крупности и снова закопал, даже себе не оставил ни одного клубенька попробовать. На следующий год. Семена собрали и сразу посеяли, Пожарский про разведение топинамбура семенами ничего не слышал, но раз есть семена, то почему бы их не посадить.
Подсолнух не порадовал. Семечки были мелкие. Их было много, это да. Но вспоминая семечки далёкого будущего, Пётр только вздыхал. Здесь поступили следующим образом, отобрали сотню самых больших семян и сотню помельче, а остальные сразу посеяли, про стратификацию подсолнуха княжич не помнил, но на всякий случай подстраховался.
Настала пора кукурузы. Буксбаум привёз три початка. Получилось больше полутора тысяч семян. Взошли не все, и часть погибла при пересадке, но всё равно было около тысячи растений, почти две сотки засадили. Кукуруза порадовала. На каждой было по два початка, только на нескольких три. Эти отложили отдельно, их и будем сажать. Сколько можно посадить на следующий год? Рассаду выращивали в теплице, вся теплица на эти тысячу растений и ушла. Ладно, построим пять теплиц, и сделаем их двухъярусными, получится десять тысяч кустов. Вот столько семян и нужно собрать. Стоп. Ещё нужно столько же на запас и столько же на случай если урожай погибнет. Получается тридцать тысяч семян. А у него сейчас две тысячи двести початков – это больше миллиона семян. Замечательный злак эта кукуруза, спасибо инопланетянам. Если пересчитать на гектар, то урожайность составила почти пятьдесят центнеров с га.
Следующей по очереди снова была картошка, но выращенная из семян. Взошло около сотни растений и получилось больше пятисот маленьких клубеньков, надо их на всякий случай в ящики с песком поместить и в подвал убрать. Посадим на следующий год и займёмся селекцией.
Так, теперь горький перец. Жаль, нет сладкого. Интересно, его после вывели из горького, или Буксбаум просто семян не нашёл. Ладно, будем пока выращивать, то, что есть. Пётр выбрал самые крупные стручки и отложил отдельно, это будут семена. Много его не посадишь, нужна теплица, но ведь он хотел построить пять теплиц, да по сто кустов, получается пятьсот, вот столько на следующий год и посадим.
Помидорки были небольшие, выросло тридцать кустов. Большая часть урожая уже была превращена Полуяровым в томатный сок и убрана в погреб, а последние ещё висели на кустах. Василий Петрович самые крупные ягоды отобрал отдельно и семена с них получил. Пожарский съел несколько штук, вкусно. Нужно гарем порадовать. Хотя от помидор бывают аллергии, а его девчонки беременны или грудью кормят, нет, лучше не рисковать, попробуют на следующий год. А этими угостить учёных, тут по паре штук на человека хватит.
Кабачки Полуяров по наказу княжича собрал, как мороз первый вдарил, и сложил в погреб, сейчас там лежало больше двух десятков зелёненьких крепышей. Вот их надо будет завтра потушить с мяском и угостить девчонок. Тыкв было тоже больше десятка, но они были не очень крупные. Ничего будем и с тыквами и с кабачками тоже заниматься селекцией. Жизнь длинная, смотришь к концу её, и выведем огромные тыквы, как по телевизору показывали, там, вроде до тонны вес доходил.
Ещё в этот день Пётр раздал лесникам кедровые орешки и наказал посадить везде в лесу, а на следующий год, если взойдут, обязательно его позвать и показать. Плохо, что летом он всегда на Урале, надо быстрее уж отпускать Миасс в самостоятельное плавание.
Событие шестьдесят восьмое
Захариас Янсен по приезде в Вершилово получил огромный двухэтажный терем, рубленный из толстенных сосен с тремя печами и удивительно тёплый. Дом был совсем новый и замечательно пах лесом. Его жена Катарина немного прихворнула по дороге из Москвы и травницы просто набросились на неё, заставляя пить отвары по шесть раз в день. Сам очковый мастер ходил к травницам три раза, а сын Яков походил с матерью одну неделю, а потом пошёл в первый класс местной школы. Фамилии преподавателей школы знал любой образованный человек в Европе. Что уж говорить, даже сам Рубенс учил детей рисовать, это было непонятно. У Рубенса десятки учеников и любой из них мог бы учить детей, но вёл урок рисования именно Рубенс. А ещё все ждали, когда приедет маркиз Пожарский и начнёт учить детей географии. Про эти уроки ходили легенды, причём не среди местных крестьян и уж не среди детей. Легенды ходили среди учёных, что просто кишели в Вершилово. Столько нет и в университетских городах.
Захариас разобрал привезённый багаж и сходил, посмотрел, какое стекло варят в Вершилово. Качество его не устроило, и мастер заявил об этом управляющему Онисиму Петровичу Зотову. Тот поскрёб затылок и переговорил с мастерами. Сварили другое стекло. Захариас опешил, ничего подобного он не видел. Зотов назвал это стекло хрусталём.
– Много мы сделать не можем, есть проблема с одним из компонентов, но когда надо подходите.
Захариас отшлифовал две линзы и собрал первый на Руси телескоп. Оценить его работу пришли все астрономы Вершилова. Да, если этот маркиз решил собрать всех астрономов Европы, то не хватает только Галилея. Телескоп оценили, лучше ещё никто в мире не делал.
А на следующий день приплыло десятка два лодей с Урала и с ними маркиз Пожарский. Маркиз появился у Янсена через неделю, видно занят был. И с порога огорошил. Нужно бросать делать телескопы и начинать чеканить монету. Захариас показал Петру оборудование, на котором он подделывал талеры.
– Не пойдёт, – маркиз покачал головой, – делай пока подзорные трубы.
Второй раз Пожарский пришёл через два дня и привёл с собой двух математиков Симона Стивена и Михаэля Мёстлина и здоровущего мужика с огромной рыжей бородой. Сам маркиз хоть и был молод, но вырос уже почти на голову выше Захариаса, да и в плечах был ого-го, но кузнец рыжий был как бы, ни в два раза шире его. Они долго осматривали станки Янсена и заглядывали в рисунки, что принёс Пётр Дмитриевич. Симон уже прилично говорил на русском, а сам Пётр неплохо владел одним из диалектов немецкого. Эскизы показали и Захариасу. Там был станочек для изготовления бурта на монете. Монету просто проворачивали вдоль ребристой полоски. Хитро придумано. Были формы для отливки листа, были вальцы для прокатки листа и придания ему нужной толщины. Ещё был станок, где по заготовке монеты не стучали, а выдавливали изображение прессом. Был ещё один пресс для вырубания самих заготовок. Да это был не его жалкий станочек.
Захариас посмотрел на всю эту красоту и решил, что раньше января следующего года ему эти станки не сделают. Каково же было его удивление, когда через десять дней прибежал мальчишка и позвал Захариаса в кузницу. Станки были готовы, были готовы и две матрицы для выдавливания аверса и реверса. Да даже листы серебра уже отлиты и отожжены.
Вместе с кузнецом Янсен прокатал листы до нужной ширины и отправил их на повторный отжиг и мойку в винном уксусе. Монеты вырубили, нанесли гурт и выдавили изображение.
Посмотреть на новые блестящие монетки собрались те же. Что тут можно сказать. Таких качественных монет не делали нигде в Европе. Их практически невозможно было подделать. Нет, возможно, всё, но для этого нужно иметь такое, же оборудование, а где его взять. Одни зеркальной чистоты вальцы, обработанные на токарном станке невиданной конструкции, чего стоили.
На монете, на аверсе была цифра «1» и под ним надпись «рубль», ниже по кругу шёл венок из дубовых листьев. На реверсе был двуглавый орёл и надпись по кругу «российская империя». Монета специально была чуть тяжелее талера.
– Зачем, ведь можно сэкономить немного серебра, – спросил Захариас у маркиза.
– Во всём мире должны знать, что русские деньги самые полновесные и в них самое чистое серебро, это должен быть эталон, на который все будут равняться. Вот представь, приедет купец в Испанию, скажем, и начнёт расплачиваться нашими рублями, их понятно, сразу начнут сравнивать с другими серебряными монетами, а они и чище и красивее и тяжелее. Ведь это поднимет престиж Руси. Запомни Захариас одну вещь. Сначала ты работаешь на престиж, а потом престиж работает на тебя и за тебя.
Событие шестьдесят девятое
Князь Дмитрий Михайлович Пожарский воевода Новгорода Великого получил письмо от сына. От старшего сына Петруши.
Князь, даже не раскрывая письма, знал, что оно ему не понравится. Вот уже три года он не видел старшего сына. Всё из-за проклятого Колтовского. Местничать он вздумал. Правильно боярская дума тогда порешила, бить батогами и отправить в войско. Тут ляхи в нескольких верстах от Москвы, а он вздумал вспоминать про тётку свою, что была женой царя Ивана. Где сейчас тот царь? Не из-за его ли дел Русь вверглась в десятилетия смуты и разора. Петруша тогда вступился за честь отцову. Понятно всё, он старший в дому остался. Наверное, Государь правильно поступил, что отправил его, подальше, от беды, наводить порядок в отцовой вотчине в Пурецкой волости. А вот дальше Петрушу словно подменили, окружил себя сплошными немцами и начал торговлишкой всякой заниматься. Нет, получая из Вершилова разные диковины, князь был доволен. И деньги огромадные сын присылал с гонцами регулярно. Почитай сейчас самый богатый на Руси человек он – князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Или нет? Один-то человек точно в разы богаче и зовут того человека маркиз Пётр Дмитриевич Пожарский. Надо же – маркиз. Выдумают же. Дмитрию Михайловичу объяснили, что в Европе маркиз, это сын князя у которого отец жив и потому сам князем он ещё стать не может, то есть – княжич. Ну, он и есть княжич, зачем «маркиза» выдумали. Жена Прасковья Варфоломеевна и сыновья, младшие Фёдор и Иван всё попрекают князю, что не потребует он назад у царя Петрушу. А как потребуешь, один раз Пожарский завёл разговор, что пора бы сыночка вернуть домой, но Государь и стоящий около него патриарх Филарет только засмеялись. Как можно вернуть домой того, кто казне как бы ни половину денег приносит, Русь в руинах лежит её поднимать надо. Пусть маркиз работает в своём Вершилово, то есть извини князь Дмитрий Михайлович в твоём Вершилово. Вот и весь разговор. По письму боярина Гагарина, что ездил летом в Вершилово с царём, сельцо это уже больше Казани. А хоромы и соборы возведены такие, что и в Европах такого нет, где уж Москве с Вершилово тягаться.
