Андрей Мовчан
Россия в эпоху постправды

День рождения Горбачева

И все же я не хочу, чтобы по итогам прочтения предыдущей главы у читателя сложилось ощущение, что я призван лишь обличать и клеймить. Просто когда речь идет о власти в России (и эта глава будет тому доказательной иллюстрацией), очень сложно найти причины и стимулы для позитивного отношения. Сложно, но можно, причем иногда там, где «прогрессивная общественность» их не видит. Вот, например, что я писал по поводу юбилея Михаила Сергеевича Горбачева в «Снобе» 6 марта 2016 года.

Люди как линзы: они собирают, фокусируют и позволяют рассмотреть рассеянный свет социальных процессов, тектонических сдвигов сознания, морали, общества. Оценка деятельности человека – не способ воздать ему по заслугам (да и какая награда скрасит старость, болезни, смерть близких и затем – собственную; какая кара накажет больше, чем проходящая мирская слава, забвение, усталость и пустота впереди?). Это – способ поговорить о ценностях, о подходах, договориться (или не договориться) о будущем: что принимаем, что нет, что делаем, что не стоит.

В этом смысле юбилей Горбачева и порожденная им дискуссия весьма показательны. Обсуждать обвинения Горбачева в «развале СССР» и отступлении от принципов я считаю излишним – тут уж, как говорится, «кого Бог хочет покарать, у того отнимает разум». Мне объяснять обвинителям, что СССР был мертв задолго до Горбачева и вообще никогда жив не был, что ужас жизни даже в позднем, беззубом и впавшем в добродушный маразм СССР не сравним с проблемами и бедами сегодняшней России, – все равно что гимназистке в круглых очках читать лекцию алкоголикам о долгосрочных последствиях пьянства для организма.

Но обвинители Горбачева существуют и на другой стороне политического спектра. И в их филиппиках, гневно летящих вслед последнему генсеку КПСС (ибо он ушел давно и бесповоротно), виден категорический отказ расти над советской привычкой мазать все густым слоем черно-белого, в котором белое – идеал, воспаряющий над реальностью, возможностями, логикой; ну а черное – все остальное. Такой подход вместо диалога и поиска прогресса вызывает к жизни лишь отвержение реального и требование невозможного. Последнее жаждущим с удовольствием обещают жулики и воры, ибо у других категорий претендентов нет куража сулить несбыточное. За разочарованием наступает жажда перемен и смены власти на нового жулика и вора, ибо кто же еще опять пообещает невозможное? Так, в вечном цикле, метко определенном нашими «вчера-братьями» украинцами как «зрада – ганьба – перемога – зрада», и мечется Россия, вместо того чтобы двигаться вперед.

Российский менталитет, надо заметить, часто не знает разницы между критикой и осуждением. Критика – важнейший компонент взаимоотношений с социумом. Без нее невозможно движение вперед, даже стояние на месте невозможно – потеря критического мышления ведет к регрессу. Критика всегда конкретна – она не о личности, а о действиях. Критика говорит: «Надо не так, а вот так». Критика направлена на возможность договориться и исправить.

Осуждение – оружие страшное и обоюдоострое, использовать его можно только профессионалам и то с осторожностью, только в отношении крайних ситуаций и личностей. Осуждение всегда личностно, всегда глобально. Осуждение нацелено на устранение, на неповторение, но отнюдь не на исправление. Осуждать можно и нужно чудовищ, которые на фоне своего века, своей морали, своих возможностей выглядели таковыми. Осуждение – дорога к забвению. Недаром у евреев есть проклятие «Да сотрется его имя». Иногда, будучи неверно использовано, такое забвение приносит только ухудшение ситуации – тогда, когда еще может быть хуже.

Вот имея дело с неживой природой, человек не использует осуждение – и даже критику. Он принимает «как есть» и пытается защититься или приспособиться (приспособить – в том числе). Критика – метод одушевленного взаимодействия, она предполагает диалог – если не с критикуемым, то с теми, кто может повторить ошибки. Критика – продукт свободы воли, но ограниченности возможности; она предполагает человечность оппонента. Осуждение же в каком-то смысле в человечности отказывает, делает осуждаемого фигурой большего масштаба: ему приписывается такое могущество, какое вряд ли у человека есть – могущество делать как надо, без изъяна и ошибки.

А между тем человек – всего лишь человек. Человек у власти, как правило, еще больше «всего лишь». «Тяжела ты, шапка Мономаха», особенно когда знаешь, что никакого она не Мономаха, а то ли подарок монгольского начальника покорному царьку Руси, то ли наоборот. Власть – тяжкое бремя и одновременно наркотик, от которого отказаться сложно, а для кого-то – и невозможно. Но кто-то должен править, без них – анархия, и потому властителей как минимум стоит еще и пожалеть: что бы они ни делали с нами, их собственная жизнь по определению сломана, и не только адским режимом и давящим чувством ответственности, не только отказом от человеческих взаимоотношений и отсутствием права на слабость. Власть – это всегда цепочка моральных выборов, названных так по недоразумению, потому что «моральный выбор» – это оксюморон, мораль не знает выбора. Власть намного менее свободна даже в своей противоречивой морали, чем иногда кажется. Власть принимает мораль, диктуемую обществом, и судить власть с позиций морали другого времени и социума вообще бессмысленно – тогда мы осудим всех и вся без разбору, и Цезарь будет фашистом, и Вашингтон – сепаратистом, и Линкольн – поджигателем войны, и Черчилль – расистом. Если уж судить власть, то судить по тому, как изменилась жизнь и в первую очередь мораль за время ее властвования – сдвинулась к лучшему, ближе на миллиметр или сантиметр к общечеловеческим (они же – христианские по большому счету) моральным ценностям, или наоборот – мигрировала обратно по направлению к пещерно-примитивному состоянию.

С Горбачевым осуждение не задалось с самого начала. В конечном итоге наше осуждение Горбачева породило Путина. Как ни контринтуитивно это звучит, наше осуждение Путина (хотя очень хочется!) может породить химеру власти еще более страшную.

Осуждение вдобавок еще и изменяет осуждающего. «Кто я, чтобы судить?» – не только правильный вопрос, но и способ защитить себя от ментальной трансформации. Вот уже и всемерно уважаемый мной православный священник Яков Кротов, чуть взявшись осудить Горбачева, моментально из христианина и правозащитника превращается в радикала, клеймящего эмиграцию (а разве есть для Христа разница – Греция или Иудея? А разве апостол Павел не был эмигрантом? А как же с пророком в своем отечестве?), отказывающего человеку в раскаянии и прощении («был генеральным секретарем ЦК КПСС – и этим все сказано»; а не был ли разбойник, распятый с Христом, разбойником? А не был ли апостол Павел в свое время активным работником местного КГБ и очень даже на хорошем счету?).

Горбачева не только не за что осудить – ему надо поставить памятник: приняв страну, живущую брежнево-андроповской агрессивно-тоталитарной моралью (густо замешенной на ленинско-сталинском людоедстве), он за какие-то 5 лет сдвинул ее далеко в сторону современной (ущербной, но все же) нормы – морали западного общества. Упрекать за то, что из тысячи километров дистанции между совком и идеальной моделью «западной» демократии (существующей только в головах «либералов») за 5 лет Горбачев смог вольно или невольно протащить страну всего на 100 километров, – не просто несправедливо, но и глупо: а кто и когда смог больше?

Есть и еще одна деталь, за которую Горбачеву можно и нужно поставить памятник – если, конечно, их ставить за личное бескорыстное мужество, а не за попадание в правильное место в правильное время. Он сделал принципиально больше, чем делает лидер оппозиции, приходящий к власти под оппозиционными лозунгами и вынужденный им следовать впоследствии. Он был уже во власти, он сам стал властью, без обязательств что-то менять, зато с обязательством быть лояльным к «своим» – тем, кто сделал его властью. В кэмероновском «Аватаре» полковник, кровавый убийца и садист, возглавляющий процесс военной экспансии, спрашивает главного героя, вставшего на защиту туземцев: «Каково это – предать своих, сынок?» Горбачев точно знает, каково это. Встать на сторону добра – великое дело. Предать своих, потому что они на стороне зла, – подвиг.

Много ли мог Горбачев? Нам не оценить, но я думаю – немного. Кое-кто кое-когда пытался преодолеть бессилие власти – сломать хребет обществу, насильно загнать всех в рай, совершить прыжок в новый мир. Артаксеркс, Александр Македонский, Цезарь, Карл Великий, Петр I, Ленин и Сталин, Гитлер, Муссолини, Перон и Видела, Мао, Пол Пот – мы знаем, как это происходит и чем заканчивается. Именно такие, поднявшиеся «над человечностью», и удостаиваются осуждения безоговорочно, и имени их не место в книге жизней. Кто упрекнет Горбачева в том, что он не пошел подобным путем? Но я, возможно, сказал бы и больше, особенно в диалоге со священником. Мы не имеем права ждать от человека богоподобности – мы видим, что человеческая попытка уподобиться божеству есть всегда дьявольское превращение, но еще в меньшей степени мы можем ждать от человека превосходства над Богом. Если Сын Божий, приходя в мир, не останавливает насилие, не возвращает человечество в рай и даже не освобождает Израиль от римского гнета, философски заявляя «кесарю кесарево», то как можем мы ждать от человека даже и малой доли подобных деяний? Сын Божий приходит, чтобы дать человечеству путь к спасению. Человечеству принадлежит право выбора – следовать этим путем или нет. Сгоряча и не подумав как следует, человечество выбрало Сына Божьего распять, жить по-старому, а учение Христа использовать для оправдания убийств, обогащения, завоеваний и иного насилия над слабыми.

Горбачев никаким образом не сравним с Христом – он земной житель, ограниченный в физических возможностях и способностях видения истины, совсем не святой (хотя после канонизации Александра Невского или Николая II я предпочитаю не святых), не пророк, грешный, как и все мы. На нем (хотя не только на нем) останется и изначальная ссылка Сахарова, и кровь Прибалтики и Тбилиси, и бесконечные промедления с реформами, и слабость, и неспособность защитить начатый им процесс от мародеров. И тем не менее именно Горбачев (вот это можно сказать уверенно, мы на основании документов знаем, что это именно он боролся с ближайшим же окружением, с обществом, с системой) дал СССР, России хоть какой-то, но путь к спасению. Он взломал лед, под которым задыхалась и уже гнила заживо крупнейшая империя мира. На свой страх и риск, так, как он это мог и понимал, коряво и с огрехами, стоящими жизни десяткам людей, он тем не менее предотвратил крах, голод, гражданскую войну, тотальную разруху и, возможно, массивную интервенцию, потерю независимости, а в качестве финального аккорда – ядерный апокалипсис.

Можно ли было лучше? Наверное. Мог ли кто-нибудь лучше? Кто знает. Как Россия воспользовалась тем, что Горбачев сделал? Так же как мир – учением Христа: постаралась по возможности жить по-старому, а символы перемен – «демократию», «либерализм», «свободу» – использовать сперва для убийств, обогащения, завоеваний и иного насилия, а потом – как пугало для борьбы с теми, кто хотел бы восстановить их истинный смысл. Нет, Горбачев, конечно, ни в каком смысле не сравним с Христом – и крест его человеческий: не бичевание и скорбное умирание на кресте в толпе скалящихся и плюющих солдат, чтобы затем воскреснуть к вечной жизни и славе, а «всего лишь» ранняя потеря любимого человека и долгая жизнь в одиночестве без любимой и без родины, пока, под улюлюканье всезнаек, ханжей и злобных идеалистов, все, что он лучше или хуже пытался сделать, превращается в пыль и Россия уверенно марширует обратно в брежневское болото. Но непонимание даже сподвижниками, но предательство учеников, но тщетность усилий, но извращение и уничтожение идей и плодов труда теми, кто был призван развивать и защищать, – очень похожи. Возможно, в этом в частности и состоит «библейскость» сюжета про Христа – как и все, описанное в этой Книге, события Евангелий происходят с каждым и все время.

Эта «библейскость» все же дает надежду на подобие (слабое, как земное всегда лишь слабо подобно божественному) и в будущем. Спустя 2000 лет после распятия мир, кажется, начинает кое-где робко обращаться к настоящим идеалам христианской морали. Это внушает надежду на будущую (нескорую, конечно) победу любви над корыстью, всеобщности над разобщенностью, эмпатии над агрессией. Может быть, и Россия, переболев смутным временем и прожив свой ресентимент, когда-нибудь начнет возвращаться к тому, о чем думал Горбачев и его соратники в последние годы перед 1991-м. Может быть, даже история повторится – и снова из среды консерваторов-охранителей неожиданно появится лидер, который сумеет пренебречь «скрепами» и свободой воровства в пользу будущего нашей страны. Если такое случится – этот период, поверьте, назовут «Perestroika». Кто так сказал? Так сказал Горбачев.

Я надеюсь, что обвинительные речи не слишком тревожат ушедшего на покой властителя – не потому, что я всегда согласен с его взглядами, и не потому, что считаю правильным все, что он делал. Просто то, что он сделал для всех нас, невероятно важно и невероятно прочно – даже 25 лет настойчивого «стирания с пола» не могут вытравить кентервильское пятно открытости границ, свободы слова и доступности мировых СМИ, книг и фильмов, свободного товарного и валютного рынка, достатка в магазинах. Горбачев дал нам свободу (как уж мы ей пользуемся – наше дело), но, правда, не научил благодарности. Может, это и не его вина.

Нам же, оставив Михаила Сергеевича в покое (уверен, что по божественной мерке покой он заслужил), стоит подумать о себе. У нас было 25 лет, чтобы научиться критиковать, а не осуждать, благодарить вслед, а не плевать, сотрудничать, несмотря на разногласия, а не воевать даже с единомышленниками. Судя по реакции на юбилей – мы не сдаем экзамен. Значит, нам – оставаться на второй год, и слово «перестройка» мы не скоро услышим.

Часть четвертая. Общество и власть

У формирования обществ есть свои законы – и своя мифология, вокруг которой они формируются. После 2008-го (а особенно – после протестов 2012-го) российская власть неожиданно озаботилась мифологемой своего правления, по старой недоброй традиции сплетая и спутывая в ней себя и собственно страну. Оправдывать свое бессрочное нахождение у власти лидеры страны начали через не проговариваемый открыто, но активно внушаемый обществу тезис: нынешняя власть – единственная, которая может обеспечить стране сохранение, развитие и материальное обеспечение мифологемы, привлекательной для большинства населения.

Вполне закономерно предлагаемая система мифов (идеология) не только не нова, но и порядком затаскана. Однако именно это оказалось ее сильной стороной – общество было к ней готово и хорошо восприняло: популярность власти в период с 2012 по 2017 год существенно выросла, и только усталость власти в поддержании мифа вместе с несколькими существенными ошибками (действиями вразрез с мифологемой) снизили ее популярность в последние 12 месяцев.

Об этой мифологеме, ее истории, законах и перспективах я писал много. В этой части – наиболее емкие мои заметки и статьи на данную тему. Первая из них была опубликована в Slon 17 июня 2014 года.

Россия и Запад: кто моральнее?

«Россия… – страна, которая стремится к построению справедливого общества, основанного прежде всего на моральных ценностях», – сказал 7 лет назад В. В. Путин. Спустя 6 лет он же прямо противопоставил Западную Европу и Россию в смысле морали в послании Федеральному собранию: «Разрушение традиционных ценностей сверху, которое мы наблюдаем во многих странах, губительно и проводится вопреки воле народного большинства. Нас все больше поддерживают в нашем стремлении сохранить традиционные ценности (курсив мой. – А. М.): ценности гуманизма, ценности традиционного мира, семьи и религиозные ценности».

На Валдайском форуме в 2013 году Путин был еще более откровенен: «Мы видим, как многие евро-атлантические страны фактически пошли по пути отказа от… христианских ценностей. Отрицаются нравственные начала… Что еще может быть большим свидетельством морального кризиса человеческого социума, как не утрата способности к самовоспроизводству. А сегодня практически все развитые страны уже не могут воспроизводить себя. Без ценностей, заложенных в христианстве и других мировых религиях, без формировавшихся тысячелетиями норм морали и нравственности люди неизбежно утратят человеческое достоинство. И мы считаем естественным и правильным эти ценности отстаивать».

Слова эти звучат возвышенно и привлекательно, но очень хочется проверить их фактами и цифрами. Только так мы сможем отделить пропаганду от реальной заботы о благе нации.

Что касается самовоспроизводства, можно предположить, что Владимир Владимирович погорячился. Во-первых, в сегодняшнем мире в лидерах по естественному приросту населения – Нигер, Уганда и сектор Газа. Трудно сказать, образцовые ли это страны в плане «ценностей морали и нравственности», но вряд ли даже Путин хотел бы видеть Россию в одном ряду с ними. Во-вторых, в России до 2013 года в течение 23 лет отмечалась естественная убыль населения. Только в 2013 году естественный прирост появился, да и то в ничтожных масштабах – 1,6 человека на 10 000 (к тому же демографы утверждают, что этот показатель нестабилен и в течение трех лет Россия опять «нырнет» в естественную убыль^[18]). С другой стороны, естественный прирост в странах ЕС-28 (без учета миграции) не был отрицательным с 1960-х годов, и сегодня он в 2 раза выше, чем в России. Небольшая убыль наблюдается в Германии, но только последние 2 года; в Великобритании и Франции прирост более чем 3 человека на 1000, естественный прирост в США – 5,5 человека на 1000. Да, демографы прогнозируют, что и в ЕС в дальнейшем естественный прирост, вероятно, будет сменяться естественной убылью, но если исходить из нынешних данных, то возникает большой вопрос, кто же «не способен на самовоспроизводство» и кому следует «сохранять традиционные ценности».

Апелляция к церкви как партнеру в «сохранении морали» настораживает еще больше. «У нас много очень направлений сотрудничества между государством и церковью. Церковь… естественный партнер для государства», – говорит Владимир Путин. А вот экономист и политолог Грег Пол в своих работах по сравнительному анализу религиозности и качества жизни в различных развитых странах (из выбранных стран, в частности, в США религиозными называют себя 60 % населения, в Германии – 48 %, во Франции – 37 %, в Австралии – 35 %) ставит^[19] настораживающие вопросы. Неплохо бы нашим лидерам, которые видят развитие морали и рост религиозности в стране как взаимосвязанные процессы, прислушаться к следующим его словам: «Консервативная религиозная идеология – одна из вероятных причин социальной дисфункции… В частности, США являются [среди исследуемых стран] самой дисфункциональной с точки зрения убийств, количества заключенных, детской смертности, распространения гонореи и сифилиса, абортов, подростковых беременностей, продолжительности брака, неравенства доходов, нищеты (и) средней продолжительности рабочего времени». Как утверждает Пол, цифры также достоверно свидетельствуют о том, что общества, в которых высока доля атеистов, существенно более «функциональны» – в смысле уровня преступности, асоциального поведения и уровня взаимного недоверия.

Исследовательский центр Пью на основании изучения более чем сотни стран утверждает, что между процентом граждан, считающих, что вера в Бога – залог морали, и ВВП на душу населения по паритету покупательной способности, существует серьезная негативная корреляция – минус 0,76. (Согласно этой теории получается, что Китай, в котором только 15 % населения утверждают так, заслуживает быстрого роста ВВП на душу населения, а США, в которых почти 60 % населения объединяют мораль и веру, ждет падение ВВП.)

Согласно исследованию Gallup, в 2012 году доля религиозных граждан превышала 55 % лишь в странах со средним годовым доходом на душу населения менее 20 000 долларов (за одним исключением). Развитые страны по этому показателю располагаются в промежутке от 20 до 55 % религиозных граждан. В России сегодня годовой доход на душу населения как раз чуть выше 20 000 долларов^[20] – и 52 % населения считают себя религиозными. Рост религиозности либо сделает Россию исключением из правила, либо оттолкнет в зону более низкого подушевого дохода.

Что касается собственно морали. Казалось бы, можно надеяться, что Владимир Путин под «христианской моралью» традиционно понимает отказ от того, что, согласно Евангелию от Марка (7:19–7:23) делает человека «нечистым»: убийство, жестокость, кража, сексуальная развращенность, зависимость от страстей, зависть, обман, жадность, злые мысли и глупость.

В этом случае президент был бы, безусловно, прав, придавая большое значение «христианской» морали. Мораль – важная составляющая прогресса страны. Многие экономисты (например, Пол Хайни или Майкл Крейвен) пишут о «высокой цене аморальности» для экономики. В атмосфере недоверия, вызванного аморальным поведением, стоимость всех транзакций значительно повышается, оборот денег замедляется, риски воспринимаются как более высокие, и не только скорость роста, но и сам рост во многих областях оказывается под вопросом. Более того, такие действия, как преступления, адюльтер, употребление наркотиков, сами по себе имеют существенную экономическую себестоимость и увеличивают издержки общества. Социологи напрямую связывают моральность общества с продолжительностью и качеством жизни. Уровень моральности общества влияет на все причины смертности, от насильственных и других преступлений до сердечно-сосудистых заболеваний, на эффективность всех служб – от полиции до скорой помощи, на равномерность распределения доходов и богатства в обществе, на субъективную оценку качества жизни.

Чем же мораль в сегодняшней России, которую столь многие высокопоставленные лица хотят защищать от влияния «североатлантических стран», выгодно отличается от морали в странах Западной Европы – не на словах, а в цифрах?

Увы, по всем параметрам, описанным в Евангелии от Марка, Россия не стоит даже близко со странами Североатлантического альянса.

В России 10,2 умышленных убийства на 100 000 человек в год. В США – 4,2. В Германии – 0,8. Во Франции – 1,1. Это страшный разрыв даже с США, которые российские СМИ регулярно называют неспокойной страной с высоким уровнем преступности. Но еще страшнее детали. Так, например, в России за 15 лет погибло в 68 раз больше приемных детей, чем усыновленных за рубеж (за рубеж было усыновлено 34 % всех детей)^[21].

В России в детских домах официально живет 105 000 детей. (Эта цифра вызывает сомнения: по данным системы ЕМИСС, в год в России остаются без попечения примерно 88 000 детей. Кроме того, в России, по данным той же ЕМИСС, функционирует более 1340 детских домов. Вряд ли можно предположить, что в среднем в детском доме живет 7 воспитанников.) ЮНЕСКО оценивает количество сирот и детей без родительского присмотра в России в 700 000. При этом треть усыновленных в России возвращают в детдом^[22].

В США (о которых выше мы говорили как о дисфункциональном обществе) нет детских домов в нашем понимании. Там созданы residential treatment centers (местные центры опеки), в каждом из которых находится всего несколько детей. В целом в этих центрах содержится сегодня до 50 000 детей, то есть в 4,5 раза меньше на душу населения, чем даже по официальным данным в России. В Швеции около 5000 детей находятся на социальном попечении государства, это даже по официальным данным в 1,7 раза ниже на душу населения, чем в России. Примерно такая же картина в Германии – в 2 раза меньше (по официальным данным).

О жестокости в отношении взрослых: в России 603 заключенных на 100 000 человек населения. В Германии – 95, во Франции – 85. В России уникально большое количество охранников – 700 000 человек (1 на 208 жителей). В Германии – 177 000 человек (1 на 480 жителей), во Франции – 159 000 (1 на 400 жителей), в Швеции – 13 500 (1 на 750 жителей). В России на 100 000 жителей приходится 975 полицейских, в Германии – 300.

Сексуальная аморальность Запада, на которую любят ссылаться наши идеологи, тоже вызывает сомнения, когда дело доходит до цифр. Хотя понятие это достаточно размыто (и существенно зависит от традиции), но и здесь можно найти более или менее объективные параметры. Вот только один пример: в мире на 100 родов в среднем приходится 22 аборта. В России – 73. В Европе – менее 20. По относительным показателям (на душу населения, на 1000 женщин, на 100 родов и прочее) Россия является мировым лидером по количеству абортов, причем с большим отрывом^[23].

Не лучше и со страстями: согласно докладу ООН, 2 % взрослых россиян употребляет инъекционные наркотики. По этому показателю Россия занимает второе место в мире после Азербайджана, деля его с Сейшельскими островами. Россия занимает первое место в мире по потреблению героина^[24]. Общее количество наркоманов в России составляет более 5 млн человек, или около 3,5 % населения. Для сравнения: в ЕС уровень наркомании составляет 0,51 % (в Германии – 0,25 %, во Франции – 0,44 %), и это при том, что в России существенно хуже поставлено выявление наркомании.

В России потребляется 15 литров алкоголя на взрослого человека в год, 51 % выпиваемого – крепкие напитки. Во Франции – 12,2 л (23 % – крепкие напитки), в Германии – 11,8 (18,6 % – крепкие напитки).

В России от 1 до 2 % взрослого населения (данные UNAIDS) инфицировано ВИЧ. В Германии и Франции – 0,1–0,5 %.

С завистью и жадностью все тоже не очень хорошо. Соотношение доходов богатейших 10 % к беднейшим 10 % составляет в Германии 6,9, во Франции 9,1, в России 12,7. 1 % россиян владеют 71 % национального богатства. В Европе тот же показатель – 32 %. 5 % самых богатых россиян владеют 82,5 % национального частного богатства; 10 % – 87,6 %. Россия – лидер по неравенству распределения богатства в мире (даже с учетом Брунея и Саудовской Аравии!).

При этом объем благотворительности в России – порядка 0,075 % ВВП, более половины – зарубежные пожертвования (это работают иностранные агенты, которые так не нравятся нашей власти). В России 59 % населения считает, что помощь необеспеченным гражданам – дело не их, а государства. 55 % россиян ничего не знают о деятельности благотворительных организаций.

В США благотворительность составляет более 2 % ВВП (в 120 раз больше в абсолютном выражении). 90 % взрослых граждан США вовлечено в благотворительность. Такая ситуация не только в США. Лидерами по объемам международной благотворительности (помощи гражданам других стран) вслед за жителями США (11,43 млрд долларов в год) являются японцы (9,85 млрд), немцы (4,99 млрд), англичане (4,5 млрд) и французы (4,2 млрд). Для сравнения: общий объем благотворительности в России (внутренняя + международная от россиян + международная россиянам от иностранцев) едва достигает 1,5 млрд долларов.

В «cевероатлантических странах» средства, переданные на благотворительность, уменьшают налогооблагаемую базу без ограничений. В России это касается только средств, переданных в бюджетные организации.

Жадность у нас проявляется даже в отношении к собственной крови. В Европе на 1000 человек приходится 25–27 доноров, в России – 14, в Москве – менее 10.

Поговорим о «злых мыслях». В России сегодня около 200 организаций, исповедующих «национал-патриотизм» и «национал-социализм», базирующихся на ксенофобии, ненависти к приезжим, представителям других конфессий, классов, сексуальных ориентаций. По ряду оценок, количество сторонников радикальных националистических идей составляет в России около 2 % населения (3 млн человек). Для сравнения: в Германии около 220 000 человек поддерживают праворадикальные, в том числе националистические, взгляды (это примерно 0,3 % населения).

58 % россиян считают оправданным применение смертной казни.

Сегодня почти 70 % жителей России считают, что США и ЕС – враги России. Более 70 % жителей России приветствовали отторжение части суверенной территории другого государства; более 30 % поддержали бы вооруженное вторжение России на Украину, которое неминуемо повлекло бы за собой убийство как русских, так и украинцев. Для сравнения: даже имеющую официально благородные цели кампанию в Афганистане поддерживало меньше 50 % американцев.

На этом фоне последним из перечисленных в Евангелии грехов – глупостью – выглядят заявления о необходимости «охранить Россию от тлетворного влияния Запада». Судя по сухим цифрам статистики, Россия существенно отстала в моральном отношении от Западной Европы, и правильнее было бы сказать: России сегодня следует всеми возможными способами перенимать у Западной Европы тот уровень морали, который в ней сформирован. Владимир Путин постоянно апеллирует к «сохранению традиционных христианских ценностей». Согласно Евангелию от Марка, 2000 лет назад Иисус сказал (в английском варианте это звучит намного четче, чем в русском): «You have a fine way of setting aside the commands of God in order to observe your own traditions! ‹…› Thus you nullify the word of God by your tradition that you have handed down. And you do many things like that»^[25].

Нет, как бы мы ни старались подвести базу под фразу, не о христианских традициях и не о евангельской морали говорит всенародно избранный лидер России. Но не будем отказывать ему в здравом смысле и логике. За его словами стоит серьезный смысл. Какой – в следующей статье.