Анастасия Муравьева
Новое платье Машеньки
Чем ближе была дата родов, тем ласковее становилась свекровь – она окончательно встала на ноги, ходила по магазинам, выжимала мне соки, готовила на пару, никакого жареного и жирного, чтобы витамины сохранялись. Несколько раз я просыпалась среди ночи от того, что свекровь сидела у меня в изголовье, поправляя одеяло.
– Не надо, не надо, – в полусне шептала я, останавливая ее руки.
Муж появился внезапно, когда пришла пора ехать в роддом. Я уже вызвала машину и стояла в пальто с узлом в руках, где лежало детское приданое. Раздался звонок в дверь, я подумала, что пришел водитель, но это оказался мой муж, который за долгое отсутствие успел потерять ключи от квартиры. Муж, похоже, не собирался оставаться надолго, он выглядел как человек, заскочивший на минуту, забрать вещи или что-то в этом духе. Я не хотела мешать его планам и молча посторонилась, чтобы дать пройти.
Муж, сглотнув, переводил взгляд с моего лица на живот, и кадык подпрыгивал вместе со взглядом.
– Это… как? – спросил он, обращаясь к матери растерянно, будто это была ее вина. – Какой срок?
Свекровь показала на календарь: – Завтра рожать.
Муж, словно остановленный с разбегу человек, стоял столбом. Я обошла его, стараясь не задеть, гордо неся свой беременный живот, внизу ждало такси. Свекровь прильнула к окну, махая мне рукой, за ней маячило растерянное лицо мужа, а мы сидели в машине вдвоем – я и мой живот, моя Машенька, я уже знала, что назову дочку только так.
IV
В больнице я пролежала долго. Муж приходил, но его не пускали дальше приемного покоя, и он кричал под окнами, сделав ладони рупором.
– Тебя зовет, – говорили мне соседки, мягко трогая за плечо. – Ты бы хоть подошла к окну, человек надрывается.
Они смотрели на меня с осуждением: глупо разбрасываться мужьями. Но я не думала о нем: теперь у меня была Машенька.
С той секунды, как она родилась, мы не разлучались ни на мгновение, она лежала у моей груди, с фарфоровой кожей, пухлыми губками и настоящими локонами, не жиденькими мокрыми волосиками, прилипшими к темени, с какими рождаются младенцы. Машенька вела себя степенно, как и положено красавице, она не плакала, лишь вздыхала и чмокала, когда я слишком сильно прижималась к ее сдобной щечке. Я не давала медсестрам уносить Машеньку, поминутно предлагая грудь, вдруг она голодная.
– Она недавно ела, ты перекормишь, – говорили соседки по палате, разнимая мои объятия. – Ты ее раздавишь, отпусти. Поспи, тебе нужно отдохнуть.
– У нее опережающее развитие, – говорила я врачу, и врач кивала, почему-то пристально глядя на меня, а не на дочку. Мою кровать поставили отдельно, чуть поодаль от остальных, и правильно – у всех заляпанные простыни, скомканные одеяла, а на моем покрывале ни складочки, ни пятнышка, я качаю дочку на руках, любуйтесь, какие мы красивые.
На выписку я запеленала Машеньку в одеяльце с розовым бантом – купила в ларьке на первом этаже роддома, муж не догадался принести. Он сидел со свекровью поодаль на лавочке, пока все толпились у входа, обнимая мамаш с младенцами. Я вышла, прижимая к себе дорогой кулек, но ко мне никто не бросился с поцелуями.
Муж поднялся навстречу с виноватым лицом, свекровь опиралась на его руку. Я заметила, как она сдала за время, что я провела в роддоме, и часто мигала сухими глазами: слезы пересохли как трубы, наполняющие бассейн в старом задачнике: вода утекла в землю, обнажив позеленевшую плитку и решетку на дне.
– Как ты себя чувствуешь? – муж осторожно обнял меня, как будто я сейчас разлечусь на тысячу кусков.
– Прекрасно, – гордо ответила я. – Посмотри, какая наша Машенька красивая.
Я отвернула уголок одеяльца, чтобы муж полюбовался на лицо дочки – она блаженно спала, загнутые ресницы трепетали, золотистый локон прилип ко лбу. Свекровь хотела что-то сказать, но я приложила палец к губам, боясь, что она разбудит ребенка.
– Пойдем домой, ты еле жива, – прошептала свекровь, хотя едва живой казалась именно она – согбенная старуха, едва переставляющая ноги, а не я – молодая цветущая женщина со здоровым красивым младенцем.
V
Войдя в квартиру, я заглянула во все углы, проверяя, нет ли пыли, очень важно, чем будет дышать ребенок. Кроватки я не нашла и, разгневанная, повернулась к мужу и свекрови, которые виновато переглядывались.
– А где ребенок спать будет? – спросила я звенящим от обиды голосом.
Пришлось устроить Машеньку в ящике комода, а столовое серебро, которое свекровь там хранила, я без сожаления выбросила на пол и ходила, перешагивая это добро. Главное – ребенок.
– Зато мы коляску нашли, – спохватился муж, затолкав в комнату старое чудище на огромных колесах.
– Это хорошая колясочка, – заворковала свекровь, – я в ней сына вынянчила, легкая и удобная. Машеньке, – она замешкалась, – очень понравится, сама увидишь.
Она ловко выхватила Машеньку из ящика, где она только что сладко уснула, по счастью, не разбудив, и положила в коляску, прежде чем я успела вмешаться. Свекровь принялась трясти коляску приговаривая:
– Смотри, как Машеньке нравится, просто чудо!
Машеньке нравилось, второго такого покладистого ребенка поискать, она лишь на мгновение открыла голубые глаза и тут же блаженно смежила веки, чмокая губами.
– Она кушать хочет, – всполошилась я. – Когда я ее кормила в последний раз? Вылетело из головы! Наверное, перед выпиской. Ребенок голодный!
Я метнулась к Машеньке, расстегивая кофту, прикрикнула на свекровь:
– Чего уставились? Выходите из комнаты! Я при вас должна ребенка кормить?
– Конечно, конечно, – свекровь засобиралась, подталкивая мужа. Они стояли за дверью, пока мы с Машенькой лежали, обнявшись на диване. Я казалась себе сладкой, как река с кисельными берегами, взгляд мой смягчился, лоб разгладился, свекровь шептала из-за двери, и ее голос убаюкивал:
– Ты гуляй с Машенькой, гуляй, милая. Вози колясочку. Младенчики хорошо спят, когда их катают. Коридор у нас длинный, катай себе да катай…
VI
С первого дня я не отходила от Машеньки ни на шаг.
– Отдохни, что ты с рук ее не спускаешь, – качала головой свекровь и добавляла: – Избалуешь.
Я не думала уставать, любуясь Машенькой, когда она тихо лежала в своем ящике (кроватку так и не купили). Утром я подходила к ней на цыпочках и следила, как луч солнца скользит по подушке. Я ждала, когда она зажмурится, смешно наморщит носик и чихнет. Тогда я начинала хохотать, трясясь от смеха, меня разбирал неудержимый приступ веселья, я выбегала на кухню и хохотала там, уже в голос. Муж и свекровь в испуге выскакивали из комнат, я махала им рукой: «Ничего, все нормально, это я от счастья, от счастья».
Врачи из детской поликлиники к нам не ходили – да и зачем, когда ребенок здоров и весел, не плачет и крепко спит. Но когда пришла пора оформлять дочку в школу, к нам пришла врач – женщина в белом халате с серым лицом.
Была осень, на улице стыли лужи, но врач не сняла обуви в прихожей и прошла в мокрых ботинках, наследив на паркете. Оберегая Машеньку, я торопливо подтирала разводы, торопясь убить микробов, которые гроздьями висели на грязных подошвах.
Машенька смотрела мультики по телевизору, я специально включила, чтобы ребенок не испугался незнакомой тёти.
– Вы понаблюдайте за ней потихоньку, – зашептала я врачу на ухо. – Я не хочу ребенка волновать, она у меня домашняя.
Врач даже не взглянула на Машу, зато схватила меня за плечи холодными, как автобусные поручни руками и усадила на диван, кашлянув, словно собираясь сказать что-то ужасное. Я заметила, как свекровь крадется вдоль стены, подслушивает, горевестница, это она вызвала врача, хочет накликать несчастье.
– Я обязательно за девочкой понаблюдаю, – певуче сказала врач, ее мягкий голос не вязался с железной хваткой. – А вы как себя чувствуете?
– А почему вы спрашиваете? – насторожилась я. – У меня все прекрасно. Вы думаете, я плохо ухаживаю за ребенком? Это свекровь на меня наговаривает, врёт все.
– Нет-нет, на вас никто не жаловался, – успокоила врач. – Просто ваша семья считает, – она кивнула в сторону полуоткрытой двери, и она тотчас захлопнулась, – что вам не помешало бы отдохнуть. Поехать в санаторий, например.
– С Машенькой? – недоверчиво переспросила я.
Врач замялась.
– Машенька останется с бабушкой, а вы отдохнете, смените обстановку, это полезно.
– Да как вы… как вы можете разлучать меня с дочерью? – у меня перехватило дыхание от возмущения. – На кого я оставлю Машеньку? Кто будет ею заниматься? Нам в школу нужно готовиться!
– Машенька, детка, почитай тёте стихи, – я поставила дочку на стул и одернула на ней платьице. – Какие помнишь. Идет бычок качается, зайку бросила хозяйка, город над вольной Невой.
