Алёна Митина-Спектор
Жизнь счастливая, жизнь несчастная
Бывают сны, в которых мне снится злая Кира, Кира-враг, который отказывается мне помогать, говорит про меня гадкие и неприятные вещи, пытается меня подставить и оклеветать.
После окончания школы мы потеряли связь друг с другом. Кира поступила в педагогический университет, а я в медицинский колледж. Однажды я увидела свою школьную подругу на остановке в компании светловолосой девушки. Мы перекинулись парой фраз. Я не почувствовала с её стороны прежнее высокомерие и надменность. Кира стояла передо мной, такая же простая, искрящаяся улыбкой, какой я помнила её раньше, до того, как она стала старостой класса. Но я знала, что это лишь видимость. Иллюзия, за которой скрываются острые грани её характера.
На летних каникулах я покидала пыльный и шумный город и возвращалась в село, в котором не происходило видимых изменений. Здесь всё оставалось по-старому: дороги, дома, тротуары. Но я уже не была прежней. Изменилась и моя подруга. Когда я постучала в дверь её квартиры, мне открыла рослая девушка с чёрной подводкой на верхних веках и накрашенными ресницами. Она пригласила меня войти. Мы устроились на кухне и завели разговор о переменах в наших жизнях. Я рассказала Кире о парне, в которого была влюблена и о котором были все мои мысли. Моя школьная подруга слушала меня молча и не перебивала. Про своих возлюбленных она умолчала, но вероятно, на тот период у неё не было того самого человека, от одного лишь воспоминания о котором волновалось бы сердце в груди и кровь пламенела в жилах.
Казалось, мы общаемся как давнишние друзья, но это было не так. Кира словно скрывала от меня свою жизнь, боялась открыться. Поэтому наше общение нельзя было назвать откровенным, оно больше напоминало формальную встречу, чем тёплый дружеский союз. Мы распрощались, не обмениваясь телефонами и не говоря о будущих рандеву. Было приятно навестить человека, с которым меня когда-то связывала дружба, но я не планировала дальнейшего общения с ней. У меня появились новые знакомства, другие увлечения, которые Кира могла не понять. Я больше не нуждалась в ней, как это было в школьные годы.
Во снах о школе ко мне являлась не только Кира. Довольно часто мне снился мой одноклассник Стас. В школе он уделял особое внимание моей персоне, и это внимание было подчас бескомпромиссным. Он мог внезапно схватить меня и с ногами поставить на стул или посадить на парту… Но за вульгарным поведением Стаса скрывались нежные чувства влюблённого юноши.
Он обладал необычной внешностью. Его светлые, пшеничного оттенка волосы входили в контраст с чёрными бровями и тёмно-карими глазами, в которых играли озорные огоньки. Он был высоким и стройным, подтянутым юношей. На уроках алгебры Стас сидел впереди и часто оборачивался, чтобы уделить мне внимание. Он брал в руки мои школьные принадлежности, рассматривал их и затем возвращал на место. Однажды Стас написал на клочке бумажки «ты лучше всех» и отдал мне. Прочитав записку, я слегка улыбнулась и отложила её в сторону. Я не воспринимала всерьёз знаки внимания Стаса, и считала, что он просто шутит.
Ближе к выпускному характер Стаса ожесточился. Он мог накричать, оскорбить, унизить. Непредсказуемость и переменчивость настроений Стаса была известна по всей школе. Сверстники считали его безбашенным, дерзким, и несомненно, видели в нём лидера. Он прогуливал занятия, курил за гаражами и участвовал в различных сходках.
Однажды я увидела, как Стас стоял в обнимку с девчонкой, прислонившись к низкой ограде. Его подруга не походила на меня ни в чём. Она обладала и бёдрами, и грудью, и была выше меня ростом. Но всё же, несмотря на эти достоинства, в тот момент я мысленно спросила у себя: «И что он в ней нашёл?»
В отношении Стаса мне часто снятся контрастные сны. В одних он пытается за мной ухаживать, но я к нему равнодушна, а в других отвечаю ему взаимностью. Но как-то раз мне приснился сон, который навсегда мне запомнился напряжённой и наполненной ужасом атмосферой.
В этом сне Стас со своим приятелем, с которым он в действительности дружил в школе, преследовали меня. На их широкие плечи были накинуты чёрные длинные плащи, а в руках они крепко сжимали ружья. Спасаясь от преследователей, я забежала в кабинку, которая оказалась грязным вонючим туалетом. Я присела на корточки, прижала голову к коленям и в напряжении стала ждать. Теперь я оказалась в роли третьего лица, наблюдателя. Я увидела, как напротив кабинки остановились Стас с напарником. Я, находящаяся в кабинке, сжалась от страха. Они подозревали, что я прячусь внутри и приготовились стрелять.
На этой напряжённой ноте сон закончился.
Друга, который вместе со Стасом преследовал меня во сне, звали Александр. Он перевёлся к нам в девятом классе и сразу произвёл впечатление острого на язык, уверенного в себе юноши. Излюбленной темой Александра были евреи. На уроках истории он во всеуслышание класса осуждал их и выказывал своё презрение в отношении этого древнего народа. Я относилась к его репликам равнодушно. Несмотря на то, что мой отец – еврей, я никогда не вдавалась в политику и поэтому не имела своего мнения по теме, которую затрагивал на уроках Александр.
С первых же дней пребывания в классе Александр вошёл в приятельские отношения со Стасом. Они вместе откалывали острые шутки в адрес девочек, участвовали в разных сходках и прогуливали занятия в школе. Я не испытывала симпатии к новому другу Стаса. Он казался мне пошлым грубияном, и я старалась держаться подальше от его развязной кандидатуры.
Школьные превратности не обходили стороной, но ведь и я не была такой тихоней, какой могла показаться с первого взгляда. Вероятно, про таких как я существует поговорка: в тихом омуте черти водятся. Порой в моей душе вспыхивали огоньки коварства и зла. Однажды на перемене я решила подшутить над Стасом, и спрятала его учебник по алгебре в учительский стол. Когда начался урок, высокая учительница со строгим выражением лица, заметила, что у Стаса на столе отсутствует учебник. Она подошла к его парте и сказала, что не начнёт урок, пока у него не окажется книга. Бедный Стас! В тот момент мне было отчаянно жалко его. Я написала записку, в которой указала, где спрятан злосчастный учебник и отдала ему. Он прочитал её, но сидел молча и почти неподвижно. В этот момент я поняла, что натворила – я подставила Стаса. Моя шутка вышла жестокой, но он повёл себя с достоинством – не оправдывался и не обвинял меня. После занятия я не услышала от него ни одного обидного слова, несмотря на то, что причиной его неприятности был мой неосмотрительный поступок.
За два года до окончания школы Стас перевёлся в параллельный класс. Больше никто не писал мне записок и не смотрел в мою сторону озорными карими глазами.
Бывают периоды, в которых особенно часто снятся те или иные люди. Словно что-то даёт толчок в подсознании и тогда приходят сны о тех, к кому ранее были чувства. Так, одно время мне снился Костя. Он являл собою полную противоположность Стаса. Умный, в меру тихий Костя проявлял способности к физике, алгебре и геометрии. Он обладал светлой розоватой кожей, русыми волосами и голубыми глазами, в которых читалась то насмешка, то интерес. Его оттопыренные уши часто краснели.
Костя проявлял ко мне симпатию, которая выражалась в шуточной манере. Он наблюдал, как я пью сок из трубочки, а затем передразнивал. Порой его взгляд подолгу останавливался на мне, о чём спешила рассказать Кира. «Костя смотрит, как ты завязываешь шнурки», – говорила она. Мне было приятно это слышать и знать, что Костя испытывает ко мне интерес.
Но в старших классах характер юноши ожесточился. Его шутки больше не вызвали у меня смех, а напротив, задевали за живое. Однажды нас собрали в актовом зале. Я присела на мягкое сидение, заняв лишь половину его площади, поскольку моя фигура была узкой и угловатой и самое женственное проявление – бёдра – ничем себя не выдавали. Костя поставил рядом со мной на сидение свой рюкзак и сказал: «Здесь он точно поместится». К горлу подкатила обида, и настроение рухнуло, словно песочный замок рушится под напором волны. Пятые точки одноклассниц равномерно заполнили поверхность стульев, словно пуховые подушки. Я продолжала сидеть, молча, в расстройстве чувств, мысленно сетуя на несправедливость устройства мира.
Иногда меня захлёстывали эмоции, и я высказывала Косте всё, что думала по поводу его подколов. В такие моменты он краснел и старался поскорей скрыться из виду.
В седьмом классе к нам привели смуглую высокую девочку. У неё был уродливый шрам на шее и один глаз слегка косил. Настя почти сразу проявила ко мне дружеский интерес. На уроках английского она посылала мне записки, в которых называла меня принцессой и котёнком. Но так же, как и в случае со Стасом, я не воспринимала всерьёз признаний одноклассницы, не понимала того, что эти люди выражали мне свою симпатию и любовь.
Настя была из бедной семьи, носила одну и ту же одежду, и многие старались обходить её стороной. Родственники говорили, что семейство Насти живёт в грязи, что они неопрятные и по их дому расхаживают куры и козы. В последствии мне довелось побывать в гостях у Насти, и даже не один раз. Они действительно жили необычно, но только если сравнивать их обстановку в доме с обстановкой, царившей у маминых родителей, у которых в каждом углу преобладала чистота и блеск, за которым зорко следили два строгих глаза бабы Вали. Регулярная уборка и стирка не давали ей расслабиться даже в выходные. Дома у Насти, напротив, не было особого порядка, по комнатам спокойно перемещались кошки, и запах здесь стоял особый, живой. Двери их дома были всегда открыты, и сюда могла случайно зайти домашняя скотина, но это никак не оправдывало того пренебрежения, с которым родственники отзывались о Насте и её доме. Я чувствовала себя комфортно у неё в гостях, а для меня это был главный показатель домашнего уюта и тепла.
В классе Настя быстро нашла себе близкую по духу подругу. Весте с Дианой они представляли единое целое, между которым невозможно было втиснуться. Когда они были вместе, всё происходящее вокруг переставало для них существовать. Настя с Дианой садились рядышком, и, наклонив слегка головы, заводили беседу, которая была интимной и касалась лишь их двоих. Со стороны они напоминали влюблённую парочку и вполне могло оказаться, что это так и было.
На своё пятнадцатое день рождение я пригласила в гости Киру и Настю с Дианой. Я чувствовала себя взволнованной и у меня весь день не было аппетита. Когда мы сели за праздничный стол, который мама поставила на центр комнаты, я съела пару ложек гарнира и вовсе отказалась от торта. Подруги ели с аппетитом, а Диана пародировала прапорщика Шматко из сериала «Солдаты» и называла мою маму «мамой». Она была не против такого фамильярного обращения и бегала с тарелками из кухни в комнату, где мы сидели, и обратно.
Вечером Кира ушла домой, а Настя с Дианой остались. Они сели на диван и начали о чём-то вполголоса переговариваться, не обращая на меня внимания. Я сидела в стороне от них и чувствовала себя всеми брошенной и покинутой. Сказалось нервное напряжение, пережитое за день, и я без сил сползла с дивана на пол. Только тогда Настя обратила на меня внимание и спросила, всё ли в порядке.
Бестактное некрасивое поведение подруг задело меня за живое. Они ворковали между собой, словно влюблённые голубки и не гнушались моим присутствием в комнате. Темы их разговоров касались только их двоих, а лезть в чужие дела я не считала правильным. Пробыв у меня допоздна, они ушли.
Удивительно, но такая же ситуация повторилась, спустя много лет. Когда я жила в Новосибирске и училась в колледже, я вновь пригласила на своё день рождение Настю с Дианой. Я полагала, что став взрослыми, поменялись не только внешние атрибуты, но и наши характеры. Но, сидя за празднично накрытым столом, девушки снова бесцеремонно шушукались друг с другом, игнорируя остальных гостей, а я вновь чувствовала себя ненужной на собственном дне рождении. Вечером, когда гости разошлись, я осталась наедине с самой собой и стопкой грязных тарелок, оставшихся после ужина.
Было ошибкой с моей стороны приглашать их вдвоём. Когда Настя и Диана воссоединялись, то превращались в Существо, которое вело себя подчас высокомерно, обижая других людей отсутствием даже малейшего формального интереса к их жизням. Когда же Существо распадалось на два человека, то общение с девочками приобретало обычный вид и можно было нормально обсудить какие-то вещи с Настей или Дианой, но лишь когда они были на расстоянии друг от друга.
Однажды Настя позвала меня на секцию вольной борьбы. Мы с ней оказались единственными девочками в группе, а позже нас стало трое в компании мальчишек, поскольку к нам присоединилась ещё одна одноклассница. На занятиях мы упорно занимались, бегали, качали пресс и поднимали тяжёлые диски. Физические упражнения давали мне необходимый разряд. Вероятно, эмоциональное напряжение наконец-то нашло себе выход, и я стала лучше себя чувствовать. После посещений секции я уставала, но была настолько счастлива, насколько можно было это вообразить. Приходя домой, я набрасывалась на прохладную воду и залпом выпивала стакан.
Однажды я пришла на занятие расстроенная. Мы присели с Настей на синий мат, и я поведала ей о том, что накануне родственники устроили мне разнос. Она слушала меня, как мне показалось, с некоторым непониманием, но в тоже время её лицо выражало сочувствие.
Я перестала посещать секцию, а Настя продолжала туда ходить вместе с одноклассницей. Вскоре, после упорных тренировок они поехали на соревнование в Новосибирск, где заняли первое место. В сельской газете написали статью о новых чемпионках и поместили фотографию, на которой Настя стоит бок о бок со своей боевой подругой. Я читала статью, рассматривала фото и думала, что на месте той одноклассницы могла быть я. Я могла чего-то достичь, пока жила в Кочках, но, видимо, страх преступить слово родственников, пойти наперекор их мнению был сильнее моих желаний, поэтому я снова и снова покорялась их воле, не видя во мгле страха ни себя, ни цели.
Но всё же в один день во мне поднялось негодование, которое сподвигло меня уйти из дома. Я собрала вещи и пошла куда глаза глядят. У меня не было плана, я не знала, куда идти и к кому попроситься на ночлег. Был тёплый весенний день. По обочинам серой дороги пестрела зелёная травка. День плавно перетекал в вечер, и солнце приветствовало мир тёплыми лучами.
Я присела в тени автобусной остановки и набрала номер Кирилла.
– Я еду к тебе, – сказала я.
Он опешил и начал уговаривать меня не делать этого. Я сбросила его номер и позвонила Насте. Она, долго не думая, согласилась мне помочь.
Дома у Насти был небольшой беспорядок. Под ногами бегали кошки, а в маленькой тёплой кухне на столе стоял большой эмалированный таз, в котором лежали пчелиные соты с мёдом. Настина мама угостила меня липким золотистым кусочком. Я впервые в жизни пробовала это лакомство, и оно произвело на меня приятное впечатление. Сначала во рту разлилась ароматная сладость мёда, а после остались сами соты, которые после жевания стали безвкусными. Мне захотелось попробовать ещё один кусочек, но я постеснялась попросить.
Мама Насти заботливо постелила для меня уютную мягкую постель в общей комнате, которая являлась её спальней. Сама Настя спала в отдельной комнате. Помимо подруги, её мамы и меня в этом крошечном домике с его небольшими спаленками жила бабушка Насти и отчим. Девочка потеряла отца совсем в раннем возрасте. Я знала лишь то, что он умер достаточно молодым, но обстоятельства его смерти были мне не известны. Настя редко говорила о нём, но когда это случалось, я видела, что она скучает по своему отцу.
В ту ночь я спала крепко и сладко. На утро проснулась бодрой, и приняла решение вернуться домой.
Однажды мне приснился сон, в котором Настя предстала перед моим взором взрослой женщиной с ребёнком и собственным хозяйством. Её дом располагался на обрыве, а неподалёку от него стоял небольшой магазин. Сон начался с того, что я была в магазине и выбирала лак для ногтей. Продавщица стояла рядом и объясняла мне, как ими пользоваться. Они были разных цветов, и после некоторого раздумья я выбрала лак с необычным оттенком. Щедрая продавщица отдала мне почти за бесценок весь набор.
Затем я оказалась рядом с домом Насти. Она сидела у стены на корточках с серьёзным отсутствующим выражением лица. Вокруг прыгали кролики – рыжие и чёрные вислоухие. Те самые кролики, которые когда-то были у меня. Я гладила их, а Настя безучастно смотрела в даль. Внезапно я увидела надвигающийся смерч. Я подошла к краю обрыва и вдруг оказалась на канате, который висел прямо над пропастью. Верёвка болталась из стороны в сторону и я крепко в неё вцепилась, чтобы не сорваться в пугающую черноту подо мной. В тот момент я думала: «Неужели это конец? Но мне надо каким-то образом оказаться на берегу, почувствовать землю под ногами…» Но непослушная верёвка раскачивалась вместе со мной над бездной. Смерч приблизился, и я оказалась в центре стихии. На этом сон кончился.
Одиннадцать долгих лет жизни прошли в стенах школы. Одиннадцать лет, за которые моя душа претерпевала различного рода переживания. Сны про одноклассников хранят в себе чувства влюблённости и обиды, радость и гнев… Говорят, если понять, о чём хочет рассказать повторяющийся сон, он перестанет сниться. Полёты над полем, канат – символы, которые обозначают отрыв от земли, неуверенность, которая преследовала меня, ощущалась покалыванием в ладошках, дрожью в ногах и холодом внутри. Бегство от Стаса и его приятеля, чувство напряжения, страха – всё это было в стенах школы, и предстало во сне лишь в другом образе. Процессы, протекающие в отношениях с родственниками, учителями, одноклассниками оставляли шрамы в душе, переливались одно в другое, заставляя тревожно биться сердце в груди. Теперь я взрослая, но тело и душа помнят о беспокойных днях и ночах, об одиночестве и чувстве, когда тебя отвергают друзья и близкие. В памяти остались воспоминания и непрожитые эмоции, которые пробуждаются в настоящем неосознанным страхом и мешают претворять в жизнь задуманное.
Глава 15
Мамы моих школьных подружек в порывах нежности шутливо обзывали их котёнками, тигрёнками, обнимали и целовали их… Моя мама никогда не называла меня ласковыми именами и не проявляла искренней нежности, словно стыдилась тёплых чувств. От её сухих безжизненных объятий у меня возникало ощущение, будто меня обнимают жёсткие корявые сучья, а не человеческие руки.
– Ты как суфлешечка, – однажды сказал муж. – Потому что ты такая нежная, такая воздушная.
Я изо всех сил пытаюсь придумать что-нибудь приятное, душевное. Наконец, на ум приходит одно слово.
– А ты круассанчик, – говорю я. – Потому что ты нежный внутри, а снаружи…эм… – я задумалась. А какой он снаружи? Нет, это слишком сложно для меня! – … а снаружи ты покрыт… эм…коркой…
– Что, коростой весь зарос? – смеётся муж.
Своим детям я без труда придумываю различные ласковые прозвища. Сонечку называю мышкой, кошечкой, малышкой; Данюшу – лапочкой, солнышком, медвежонком. Когда дочка была совсем крохой, я называла её курочкой. Эта домашняя птица ассоциируется у меня с теплом домашнего очага, заботой о потомстве и приятными хлопотами. К тому же Соня родилась в год петуха. Но на самом деле курочкой была я. И днём и ночью находилась рядом со своим птенцом, кормила его, окружала заботой и материнским теплом. Мы составляли единое целое, неразлучное друг от друга.
Я не знала, что беременна во второй раз, но чувствовала тепло внизу живота, словно там находился шар из энергии, сфера зарождённой жизни, которая представлялась мне розовой.
– Я чувствую, что там кто-то есть, – однажды я сказала мужу.
Когда беременность подтвердилась, это не было для меня неожиданностью. После рождения сына прошло два года, и мне вновь предоставился шанс испытать позабытое чувство и пережить во второй раз необычное состояние беременной женщины – время, когда жизнь перестаёт быть прежней.
Как и при первой беременности, я не знала какого пола ребёнка ношу под сердцем. На УЗИ они отворачивались и прятали то, что не должен был увидеть посторонний взгляд. Но мне было не важно – родится у меня мальчик или девочка. Я была уверенна в одном – что это будет любимый ребёнок, которого я жду.
Я даже подумать не могла, что запланированная и желанная беременность может вызвать недоумение у окружающих и представляет собой редкое явление. Я задумалась над этим, когда встретила одноклассницу, которая выразила искренне удивление, смешанное с недоверием, когда узнала, что я родила, как она выразилась, «не по залёту». Для меня совершенно естественна беременность по желанию, а не по случайности. Обоих детей я желала сначала мысленно, чувствовала это желание. Держать в руках маленького тёплого ребёночка, кормить его грудью, одевать в милую одёжку, заботится о нём. Желание обретало силу и в итоге воплощалось в жизнь. Стоит ли говорить о том, что своего мальчика одноклассница произвела на свет случайно, и он рос без отца.
Если говорить обо мне, я была желанной малышкой для своих мамы и папы. Дитя любви – так назвала меня психолог во время сеанса. Маме в течение нескольких лет не удавалось забеременеть, и моё появление на свет осчастливило родителей. Было холодное осеннее утро. Папа принёс в палату к маме обогреватель, чтобы она не мёрзла. Он заботился о ней, а я была окружена атмосферой любви и тепла. Я находилась в невидимой оболочке, в которой было надёжно и спокойно. В ней я была защищена от невзгод.
Я тяжело приняла решение на тридцатой недели беременности лечь в больницу на сохранение. Дома меня ждал двухлетний сынок, и я не хотела оставлять его ни на минуту. Мы стояли с мужем у ограды поликлиники, я плакала. Он пытался успокоить меня, но слёзы ручьями катились из глаз. Десять минут назад я покинула кабинет гинеколога, и теперь мне предстояло вернуться домой, собрать сумку и на несколько дней сменить привычную обстановку на больничную. Несколько дней… Даже они навевали на меня тоску по родному сыну.
Вопреки моим ожиданиям дни и ночи, проведённые в стенах палаты, прошли легко и благополучно. Я отдохнула, коротая время за книжкой и вязанием, отпала необходимость повседневных домашних забот, что привнесло в мою жизнь ощущение курортного отдыха.
София родилась в конце мая, ясным, но прохладным утром. В течение шести дней, что мы провели в больнице, я не могла расслабиться и время от времени меня пробивала нервная дрожь. Я лежала на кровати, а в голове всплывали картины безрадостного тяжёлого будущего, в котором я не могу дать дочери достойного воспитания, не могу поднять её на ноги и вывести в люди… Я переживала. По ночам мне не спалось, я долго не могла уснуть, а когда засыпала, мой сон был неглубоким и чутким, а днём не давали расслабиться снующие туда и обратно медсёстры. В первые дни приступы паники были особо сильны, и я не вставала с кровати даже когда врач осматривал малышку, но никто не обращал на моё состояние никакого внимания.
В палате было большое широкое окно, через которое я видела навещавших нас с дочкой родственников. Я показывала им малышку, завёрнутую в пелёнку, а сынок прятался за спинами маминых родителей. Он жил у них, пока мы были в больнице. Мне очень хотелось обнять его и больше никогда не отпускать. Разлука с ребёнком, длящаяся почти неделю, была первой в моей жизни.
Муж навещал меня в палате, поскольку он работал на скорой помощи и имел небольшую привилегию. После того, как он уходил, я сидела на кровати и плакала, словно маленькая девочка, которую все покинули.
Тревоги, плохой сон, напряжение день изо дня негативно сказывались на моём самочувствии, а самочувствие отражалось на действиях. В результате произошло то, чего никто не мог ожидать. В тот день я поставила на уши весь медицинский персонал отделения. У Сони выявили желтуху и назначили ей воздушные ванны под «синей лампой». Она лежала в кювете, совершенно голенькая, а в палате было прохладно. Я боялась, что она мёрзнет и направила в её сторону тёплый поток воздуха от обогревателя, который принёс мне в палату муж. Я взяла его в руки и удерживала на расстоянии от дочки. В ушах были наушники, в которых играла классическая музыка. Наконец-то я чувствовала себя расслабленной и спокойной. Закрыв ненадолго глаза, я улетела в мир Бетховена и Шопена… Нега длилась минуту или две, время утекало неслышно. Когда я открыла глаза и взглянула на дочку внутри меня всё оборвалось. Она по-прежнему лежала в кювете, такая тихая и спокойная, но её кожа была мраморно-бордовая. Пока я была в расслабленном состоянии, моё тело с обогревателем в руках незаметно наклонилось вперёд и поток горячего воздуха стал ближе к малышке. В голове мелькнула страшная мысль – я погубила свою доченьку. Я сорвалась с места и бросилась в кабинет медсестры. Та вскочила и побежала в палату. Маленькая Соня по-прежнему тихо лежала в кювете. Медсестра вызвала врача, а меня поглотило безудержное рыдание. Женщина-доктор зашла в палату и взглянула на меня.
– Не реви, – приказала она мне.
Жёсткий сухой указ «не реви» подействовал, и я постепенно успокоилась. Всхлипывая, я смотрела, как врач осматривает доченьку. К счастью, всё обошлось, она обнаружила лишь еле заметную трещинку на груди, которую порекомендовала смазывать обычным кремом.
После пережитого волнения у меня не на шутку разыгрался аппетит. Впервые за несколько дней я нормально поела.
Мы с малышкой лежали одни в просторной палате на четырёх человек. Наспех сделанный ремонт отражался в выемках пола, накрытого линолеумом, небрежных мазках краски на стенах. Вся обстановка говорила о неряшливости и нелюбви к своему делу тех, кто занимался обновлением больничных помещений. «Лишь бы было» – так можно назвать этот ремонт. В палате был туалет, совмещённый с душем. Белый поддон душа располагался на высоких ножках, и забираться в него было довольно неудобно и даже опасно. Высоко задирать ноги, чтобы залезть в поддон и удерживать своё тело в состоянии равновесия на скользкой поверхности было непосильной задачей для меня. Мои волосы и тело пропитались запахом хлорки, который удалось смыть лишь по прибытии домой, спустя семь дней.
Мрачные мысли, отсутствие комфортных условий, санитарка, делающая мне выговоры за непомытую раковину – всё это разительно отличало роддом села от роддома в Туапсе, в котором я родила первенца. Я выслушивала эту рыжеволосую бестию, набрав в рот воды, поскольку в это время чистила зубы. Санитарка привыкла вести себя именно так, отчитывая простоволосых деревенских девушек, которые ничего не знали о раковинах, унитазах и леечках для душа. Но я была из другого теста и мне было обидно выслушивать нарекания от уборщицы. Позже я нашла в этом что-то хорошее – санитарка отвлекала меня своим недовольным ворчанием от тревожных мыслей.
Но если её поведение было типичным, то медсестра, не имеющая понятия о нормах поведения, невзначай привлекла моё внимание. Она работала в ночную смену, когда в отделении не было ни врачей, ни коллег. За окнами собрались тяжёлые серые тучи, предвещая скорый ливень. Вдруг я услышала музыку, доносившуюся из коридора до нашей палаты. Эта медсестра включила на всю громкость песню на своём телефоне, и у меня возникла мысль, что она перепутала роддом с сельским клубом. По окнам захлестал дождь. Женщина из соседней палаты вышла в коридор и попросила её убавить громкость, поскольку её малыш спал, на что медсестра возмутилась и на повышенных тонах что-то ответила. Какое-то время музыка играла, разгоняя привычную больничную тишину. Я слышала, как потом медсестра заходила в палату к этой бедной женщине, за что-то её ругала и даже назвала свиньёй. Бесстыдство этого так называемого медицинского работника не имело границ. Когда она зашла в палату к нам с дочерью, я обратила внимание на её пальцы, украшенные золотыми кольцами и цепочку на груди, так же золотую. С нами она обходилась довольно вежливо.
В день перед выпиской меня всё ещё потряхивало, то и дело накатывал страх. Я прошла мимо служебного помещения, в котором женщина-врач пила чай вместе с медсестрой. Это была доктор, которая осматривала Соню в тот злосчастный день. Я поблагодарила её. Говорить «спасибо» было моей привычкой и как я полагала – привычкой добропорядочного и воспитанного человека.
– Приходите к нам ещё, – ответила она.
Я улыбнулась, а сама подумала: «Ни за что на свете».
Дома меня встретили холодные стены и пронзительно свежий воздух, словно здесь много лет никто не жил, и квартиру покинул домашний уют и тепло человеческого присутствия. Мы с дочкой устроились в кресле, а муж включил обогреватель. Из-за обострившего невроза я не чувствовала себя расслабленной. От меня исходил запах больничных лекарств, хлорки, но я не спешила идти в душ, поскольку испытывала страх перед водными процедурами. Эта боязнь преследовала меня со школы и время от времени сходила на нет, а потом снова возвращалась. Я вымылась на второй день пребывания дома, в шесть часов утра. Наконец-то с меня смылся слой накопившейся грязи, усталости, страхов, всё ушло вместе с водой в канализацию.
После рождения сына я засела в квартире, тоже повторилось и со вторым ребёнком. Мир казался мне полным безликих опасностей, и только в стенах родного дома я чувствовала себя комфортно. Во время прогулок с дочерью я не покидала пределов двора. Спустя месяц я решилась и дошла до магазина, который был виден из окна нашей квартиры. Когда я поднималась по ступеням в магазин, сердце отчаянно билось в груди. Я совершила покупки и пошла по направлению к дому и только тогда ощутила душевный штиль.
Через десять дней после выписки из роддома я должна была явиться на осмотр к гинекологу. Десять дней пролетели незаметно, а за ними прошёл месяц, полгода, год, а моя персона так и не появилась в кабинете врача. Причина этому всё та же – преследовавший меня страх, который шептал на ухо: «Никуда не ходи, мир полон опасностей. Оставайся дома. Только здесь ты в безопасности».
София питалась грудным молоком и днём и ночью. Ночные кормления сделали мой сон чутким и беспокойным. Днями я чувствовала себя уставшей, но и ночью толком не отдыхала. Спустя год я поняла – больше это не может продолжаться. Настало время подумать о собственном здоровье. Но отлучить малышку от груди оказалось делом непростым. Её маленькие ручки настойчиво искали источник свежего молока. Я одевала лифчик, пыталась отстраниться, давала ей пустышки, но эффекта не было. Дочка кричала и требовала вернуть всё как было. Было невыносимо сознавать, что я причиняла ей душевный дискомфорт. В конце концов она поняла, что я не собираюсь идти на поводу у её истерик и постепенно успокоилась. Теперь можно было расслабиться – одной в кровати, не прерывая ночного сна.
