Алёна Митина-Спектор
Жизнь счастливая, жизнь несчастная
Моё сознание протестует против несуразности и тупости сельского бытия. «Если стричь траву, так и убирать её», – говорит мой разум. Ведь цель, с которой стригут траву – облагородить облик села, а не наоборот. Но, увы, получается обратно противоположный эффект.
Сельская природа необузданная, не прирученная человеческой рукой. Просторы полей, крученые берега вдоль реки, дикие воды и то, что среди этого разнообразия обитает – всё это приносит умиротворение, убаюкивает расшатанные нервы и приобщает человека к его естественной среде. Летом мы с детьми не раз спускались к речке Карасук, что в переводе означает «чёрная река». Я смотрела на бурный поток, а дети бросали в воду камушки. Журчание реки ласкало ухо, взгляд искал неуловимые нотки подводной жизни. Среди тины и водорослей юрко плавали крошечные рыбки. Их быстрые передвижения было сложно уловить. По форме они были вытянутые и имели такой же невзрачный мутный цвет, как и сама вода в реке. Поверхность воды украшали зелёные тарелочки кувшинок со стеблями, увенчанными белыми цветами. Но и в эту картину безмятежности человек внёс свои детали. На берегу реки валяются осколки, стеклянные бутылки, пластиковый мусор и грязные вещи. Как-то раз на моих глазах две женщины неопрятной наружности бросили с моста бутылку. Она упала в реку, раздался отчётливый всплеск воды, а женщины вульгарно засмеялись, облокотившись о перила моста.
Нам выпал шанс уехать из села, но теперь меня одолевают сомнения. Как бы я не хотела жить в другом месте, страхи смыкаются кольцом вокруг меня и не дают принять решение.
Глава 5
Предложение мужа о переезде было категорически мною отклонено. Дни проходили, сменяя друг друга, и лишь пейзаж за окном оставался прежним. Но однажды вечером, во время прогулки с детьми, я ощутила прилив уверенности и вдруг осознала, что готова уехать. Я смотрела себе в ноги, мяла сапогами мокрую от дождя траву и думала с внезапно воцарившейся в душе надеждой: «Уехать отсюда? Да я готова сорваться с места прямо сейчас!» Надежда сладко шептала мне, что панические атаки – не повод ставить точку на своих стремлениях. Но потом она угасла и вновь уступила место сомнениям и страхам. Вот так одни чувства сменяются другими, радость переходит в грусть, уверенность рассеивается, а на смену ей приходят сомнения в собственных силах.
Середина ноября выдалась холодной и серой. Природа лишилась своей яркости, сочности, предстала пред нами блеклой и невзрачной, но и в этой невзрачности есть своё очарование. Обнаженные деревца с тонкими ветками, грязная почва под ногами и тяжесть облаков говорит о близости зимы, о том, что мир изменится и это внушает смутную надежду на то, что и в мою жизнь придут перемены.
Сегодня мы отправились в магазин за обувью для дочери. День выдался таким же пасмурным, как и вчера. Мы с мужем шли по корявой тропинке, а впереди весело шагали Даня с Соней. Моё настроение было скорее меланхоличным. Мы поднялись на второй этаж торгового центра, где на полках расставлены разнообразные модели обуви. Я прошла вдоль рядов, рассматривая и щупая разные ботинки и сапожки и остановилась возле розовых сапожек, показавшихся мне симпатичными.
– Присядь, Соня, – обратилась я к дочери.
Она уселась на низкий стульчик и дала ножку. Я надела на неё первый сапожок, потянула молнию вверх, до упора. Она прекрасно застегнулась, но собачка от молнии осталась у меня в руке. Она вылетела с такой лёгкостью, с которой приличные собачки не вылетают. Я растерялась, не зная, как теперь поступить. Рассказать продавцу? Сделать вид, что ничего не произошло? Незаметно сзади подошла помощница продавца, черноволосая девушка с некрасивыми резкими чертами лица. Ответ пришёл сам собой. Я поставила некачественный товар обратно на полку, сделав вид, что ничего не произошло. Консультант не обратила внимания на мой жест и завела довольно навязчивое общение с моей дочерью. У меня появилось желание поскорее отделаться от этой бесцеремонной женщины.
Мы выбрали дочке обувь, однако, когда подошли на кассу, чтобы расплатиться, в молчаливом напряжении появилась помощница продавца и поставила рядом с нашими покупками те самые розовые сапожки.
– Это ваше? – спросил кассир, указывая на них.
Мы отрицательно покачали головами.
Мы вернулись из магазина, но ситуация с женщиной-консультантом и сломанным замком не выходит у меня из головы. Смутное чувство невысказанности, непонятости вызывает во мне душевный дискомфорт.
На следующий день состоялся сеанс по скайпу с психологом, к которой я обратилась в августе. Я рассказала Людмиле Григорьевне о вчерашнем случае в магазине. Выяснилось, что ситуация со сломанной собачкой всколыхнула во мне переживания из далёкого прошлого, когда мне было около семи лет.
У моей двоюродной сестры Юли был красивый яркий журнал с наклейками, который привезла из города её мама. На наклейках были изображены невероятной красоты куклы Барби, нарядные, с длинными лоснящимися локонами. Меня манили их пышные платья, роскошные причёски, аксессуары. Юля жила у бабы с дедой, и когда я приходила к ним в гости, брала журнал, перелистывала плотные глянцевые страницы и любовалась этими модельными, бесчувственными и просто великолепными куклами.
Я очень хотела, чтобы у меня был такой же журнал, который я могла бы рассматривать в любое время. И вот однажды у меня созрел коварный план. Я уединилась в комнате сестры, когда снова пришла в гости. Убедившись, что меня никто не видит и в ближайшее время не потревожит, я начала срывать наклейки, приклеенные на страницы журнала. Я действовала решительно, не думая о последствиях. Сорванные наклейки я прятала в кармане кофты. Дело было сделано, и теперь я могла любоваться куклами в любое время, когда пожелает моя душа.
Провёрнутое мною грязное дельце не осталось не замеченным. Вскоре Юля, баба и деда прослыли о том, что я совершила. Они сидели за обеденным столом, когда мы с мамой пришли в гости. Единодушно меня обвинили в преступлении и выдвинули вердикт – виновна. Атмосфера была пропитана осуждающей тишиной. Мне не читали морали, не объясняли, что прежде чем что-то взять, надо попросить и не стали спрашивать, зачем я совершила такой отчаянный поступок. От меня просто отвернулись, как от чего-то грязного и непотребного.
И это чувство вины проснулось во мне вчера в магазине, когда в моих руках оказался бракованный сапожок. На самом деле моей вины не было в том, что производители обуви не заботятся о качестве, но с детства привыкшая во всём обвинять себя, я приняла произошедшее в магазине на свой счёт. Придя домой, я решила, что должна во всём сознаться и если того потребует продавец, понести ответственность. Но мне не пришлось идти с повинной в магазин. На следующий день муж пошёл в тот самый обувной отдел и в ходе разговора с продавцом выяснил, что некачественные молнии на сапогах попадаются им довольно часто, и у них есть контракт с мастером по ремонту обуви, так что бракованные экземпляры отправляют ему на починку.
Существует такое чувство под названием «что-то не так», и если начинаешь его ощущать – надо разобраться, чтобы не было никаких пробелов. Именно это чувство преследовало меня, когда мы вернулись из торгового центра, именно его я так старательно игнорировала. Из всей этой ситуации я взяла для себя ценный урок – не молчать, а сказать. Если бы я сразу сказала о вылетевшей собачке консультанту, ситуация повернулась бы иначе и вероятно, вернувшись из магазина домой, я не чувствовала бы раздражение и необъяснимое беспокойство.
Глава 6
Когда местные интересуются, где я родилась, они ожидают услышать «в Решётах» или «в Быструхе», иначе говоря, они готовы услышать, что я приехала в Кочки (так называется село, в котором мы живём) из соседнего села. Вероятно, некоторые даже понятия не имеют о том, что можно родиться где-нибудь за тысячи километров от села, а потом приехать сюда жить. Для большинства местных жителей существует лишь крошечная часть этого мира, которая состоит из пресловутых Кочек и близ лежащих населённых пунктов. Эта часть мира настолько мизерна, что даже песочная крупинка кажется значительнее по размеру.
– И всё же, откуда ты?
– Ну, я закончила в Кочках школу… А сама я из Комсомольска-на-Амуре, – неуверенно отвечаю я.
Я всегда затрудняюсь давать ответ на вопрос «где ты родилась», ведь он означает «где твоя родина», а я не знаю, где моя родина. Комсомольск-на-Амуре, город, в котором я родилась, остался далеко в прошлом и с такого расстояния кажется неправдоподобным, словно я выдумала его. Там мы с папой и мамой жили в двухкомнатной квартире с балконом, выходящим на дорогу. Она проходила серой змеёй мимо наших окон, устремляясь в неведомые дали. Иногда я стояла на балконе и ждала возвращение папы, рассматривая прохожих. Он работал помощником капитана и бывало, что на несколько дней уходил в плавания.
Когда мне было четыре года, папа взял нас с мамой на корабль. На отце была чёрная форма, состоящая из кителя, брюк и фуражки. Он обладал невысоким ростом, но в форме выглядел элегантно и статно, как и полагается настоящему капитану. Мама стояла на палубе, и подол её платья развевался на ветру, отец был рядом с ней. Козырёк его фуражки искрился на солнечном свете. Мы были одни на целом корабле! Я бегала с палубы в каюту, смотрела за борт на волны, которые качали наш корабль словно мать, нежно убаюкивающая своего младенца.
Летом мы с папой, мамой и бабушкой ходили на пляж. Я плескалась в прибрежных водах реки Амур и выходила обратно на песок. Тело покрывалось мурашками, становилось зябко и я укутывалась в махровое полотенце.
Беззаботные дни детства сменяли друг друга. Их омрачало лишь то, что иногда приходилось ходить в детский сад, который я не любила всей душой. Там приходилось есть невкусные супы, в которых плавали кусочки лука. Однажды воспитательница присела со мной во время трапезы, выловила ложкой варёный лук и заставила меня его есть. Я испытывала неприязнь к этой женщине. Она кричала на детей и казалась мне злой и грубой тёткой.
В Комсомольске-на-Амуре мы жили единой семьёй. Мама, папа и я. Этого было достаточно для того, что бы я ощущала себя счастливым ребёнком. Мама играла со мной в куклы и читала сказки перед сном. Она была красива, женственна и добра, а на её лице часто искрилась улыбка. Лишь однажды я видела слёзы на её лице, когда умерла от несчастного случая собака по имени Малышка. Она жила у бабушки с дедушкой и обладала игривым дружелюбным характером. У неё была густая чёрно-белая шерсть, которая закрывала глаза, и небольшие ушки. Однажды папины родители ушли и оставили Малышку дома одну. В этот день она подошла к миске, чтобы поесть и подавилась костью. Когда бабушка с дедушкой вернулись, собака была уже мертва. Узнав о случившемся, мама села на диван и заплакала, закрыв лицо руками. Мы с папой были рядом и успокаивали её.
Моё детство не было безоблачным. В жизни маленькой Алёны происходили подчас страшные события, которые накладывали отпечаток на её сознании и восприятии мира. Тёмные тучи рыскали по небу, грозясь заслонить ясное солнце. Порой земля уходила из-под ног, и всё вокруг растворялось во мгле. Мир менялся. Я видела разрушение и ощущала страх, который заставлял трепетать моё детское сердечко.
Одним летним вечером мы с бабушкой сидели на скамейке напротив нашего подъезда и ждали, когда мама придёт с работы. Другие дети гуляли во дворе со своими родителями, играли в песочнице и катались на велосипедах. Высокий многоквартирный дом смотрел на нас с бабушкой сверху вниз множеством безликих окон. Мы прождали маму около часа, но она так и не появилась.
Я любила бывать в гостях у бабушки с дедушкой, но только не в тот вечер. Всю дорогу, пока мы ехали, я ощущала подступавшую к горлу тоску и одиночество. Я не знала, где мама, и это меня пугало. Ночь я провела у папиных родителей. Мне постелили отдельную кровать и я уснула, находясь в том же неведении. Я проснулась рано утром от того, что мне очень хотелось пить. Тихонько позвала дедушку, но он крепко спал на соседней кровати и не слышал моего тоненького голоска.
– Деда, я хочу пить, – повторила я снова.
Дедушка продолжал спать. Я закрыла глаза и погрузилась в сон, так и не утолив жажду.
После загадочного и неожиданного исчезновения мама объявилась. Оказалось, что она допоздна задержалась на работе. В моих воспоминаниях остался образ напуганной маленькой Алёны, которая скучает по маме, хочет быть с ней и ей страшно от того, что мама не возвращается домой.
Однажды я встретила на детской площадке знакомую девочку из детского сада. Она предложила поиграть у неё дома, но мама сказала, что нам пора уходить. Я не послушала её и отправилась в гости к подружке. Мама не пошла с нами и осталась во дворе. Мы зашли в тёмный подъезд и начали подниматься по ступенькам на верхний этаж. Мне было не по себе в незнакомом месте, серые стены, пол, потолок – здесь всё было чужим и пугающим. Мы подошли к квартире, в которой жила подружка. Передо мной образовалась тяжёлая мрачная дверь, которая высокомерно глядела на меня сверху вниз. Мне показалось, что в её центре было объёмное изображение львиной головы, которая угрожающе разинула пасть и обнажила острые клыки. Но, возможно, этот образ – всего лишь плод моего воображения. Меня охватил ужас. Я сорвалась с места и что было сил побежала вниз по ступенькам, желая как можно скорее покинуть этот страшный подъезд и оказаться во дворе, где ласково греет солнышко и всюду зеленеет трава.
Я выбежала на улицу, но вместо того, чтобы ощутить облегчение и радость, меня постиг новый кошмар. Я обнаружила, что мамы нигде нет. Что-то подсказывало мне в тот момент, что надо делать. Вероятно, это был инстинкт, и он велел бежать вперёд. Ноги несли меня мимо детских площадок, и дети удивлённо смотрели мне вслед, а я громко кричала лишь одно слово – «мама! мама!». Я бежала мимо кирпичных домов, окна которых сурово и надменно следили за мной. Я бежала, пока не догнала маму. К этому времени она ушла далеко и продолжала идти, не сбавляя шага, к автобусной остановке. Я крепко схватила её за руку. Она шла вперёд, даже ни разу на меня не взглянув.
Когда мне было четыре года, в семье начался разлад. Родители стали часто ссориться. Они ругались, забывая обо всём, вертелись в круговороте неприязни друг к другу. Они так были поглощены ссорами, что часто забывали о том, что я нахожусь рядом. Я смотрела своими детскими наивными глазами на грязные разборки между ними, и меня брала ненависть. Беспощадная жгучая ненависть к себе. Именно я была причиной разлада в семье, так всерьёз полагала я. Из-за меня мама с папой ругаются, и никак не могут остановиться.
– Эй! – крикнул папа, сидя на письменном столе.
– Не эйкай! – сурово ответила мама.
Она схватила меня за руку, и мы вышли прочь из квартиры. «Как папа нехорошо разговаривает», – думала я, выходя с мамой за дверь.
Атмосфера недоброжелательности в семье нарастала. Ссоры родителей делали мир шатким, ненадёжным. В другой раз отец на моих глазах вдребезги разбил зеркало в спальне. Острые, неправильной формы осколки лежали на полу, а я стояла рядом и смотрела на них. Из соседней комнаты доносился свирепый отцовский крик: «Где деньги? Где ты спрятала деньги?»
В это время я подошла к зеркалу и сказала своему отражению, скорчив страшную гримасу: «Ненавижу тебя». Я схватила своей ручкой клочок светлых волос на голове и больно потянула вперёд.
В памяти сохранились воспоминания, когда я смотрелась в зеркало, хватая себя за волосы, а потом его разбил отец, но иногда эти события меняются местами.
Возлюбленные, которые однажды поклялись в любви и верности, перевоплотились в двух стервятников, пытающихся выклевать друг у друга сердца. В мире животных известно множество случаев, когда пары создаются на всю жизнь, но мир людей не таков. В мире людей царит хаос и сумбурность. Здесь нет и никогда не было стабильности. Как природные катаклизмы заставляют планету меняться вопреки её воли, так же и развод родителей внёс изменения в мою жизнь, разрушив крепкий фундамент под ногами.
Мы с мамой стояли на платформе и ждали поезд, который должен был увезти нас далеко от Комсомольска-на-Амуре, от бабушки с дедушкой, пляжа, омываемого рекой Амур и папы… Он стоял в стороне от нас. Я тихо подошла к нему, и он протянул мне разноцветную игрушку-пружинку. В воздухе витала тяжёлая невысказанность и печаль. Отцовские глаза густым туманом застилала грусть. У него было такое выражение лица, словно он извинялся передо мной, и в то же время на нём лежала печать безнадёжности и бессилия, что бывает перед неизбежностью.
Отец появлялся в моей жизни два раза. Первый раз, когда он приехал на пару дней в село; второй раз, когда я в сопровождении дедушки совершила путешествие, чтобы встретиться с ним.
Глава 7
После развода мама отстранилась от меня. Немного тёплого внимания и общения я получала от двоюродной сестры. Родители Юли развелись, и мать отдала её на воспитание бабе с дедой, тогда как сама жила и работала в городе, за двести километров от дочери.
Сестра как никто другой умела внести в мою жизнь веселье. Она умела найти ту невидимую ниточку озорства, умела рассмешить и себя, и других. Конечно, подростковые чудачества с возрастом утратили пыл, но в памяти осталось то беззаботное время веселья, проведённое с сестрой.
Но были случаи, когда из-за меня она незаслуженно получала нагоняя. Однажды нас вдвоём с сестрой отправили в баню. Ей дали наказ, чтобы она хорошенько меня вымыла. Когда мы вернулись, баба спросила, как меня помыла сестра.
– Плохо…– вдруг ответила я.
Баба нахмурилась.
– Почему ты её плохо вымыла? – строго спросила она.
Юля непонимающими, влажными от слёз глазами глядела на неё и не знала, что сказать. Слово «плохо» вырвалось так неожиданно и стремительно, что я не успела подумать, прежде чем ответить. Возможно, мытьё без мамы не принесло мне радости, но сестра не могла этого исправить, так же как баба была не в силах это понять.
В другой раз Юля ехала на велосипеде, а я бежала следом. Был тёплый летний вечер, коровы возвращались с пастбищ в родные стойла. Я боялась, что сестра уедет и я останусь на дороге одна, несмотря на то, что дом был за поворотом. Юля обернулась и улыбнулась мне, затем она прибавила скорость и скрылась из виду. Я ускорила бег, но неожиданно споткнулась и распласталась на асфальте. Домой я вернулась с разбитыми коленками и в слезах. Когда баба с дедой спросили, что произошло, я во всём обвинила сестру.
Летом мы с Юлей делали домики для кукол во дворе дома. Нам давали в распоряжение старые тумбочки, которые мы обустраивали как комнатки, и наши куклы ходили друг к другу в гости. Но наступило то лето, когда сестра не стала сооружать домик. Не сделала этого и следующим летом. Напрасно я просила её поиграть со мной. Сестра выросла и больше не интересовалась куклами, теперь я строила домик одна, а у моих кукол больше не было соседей.
Юля со школы увлекалась музыкой. У неё был магнитофон и кассеты с различными исполнителями, а на стене в её комнате висел постер с Дженнифер Лопес. Загорелая латиноамериканка смотрела со стены уверенно и смело. Я во всём хотела быть похожа на сестру. Её увлечения и стиль манили меня свой дерзостью и эстетикой. Она носила брюки и кофты, о которых я могла только мечтать. Ко всему прочему сестра обладала достойной фигурой и внешностью. Её густые чёрно-угольные брови достались ей от отца-азербайджанца, но всё остальное говорило о славянской наружности и гармонично смотрелось на лице тёплого оттенка. Для сестры я была лишь вредным ребёнком, который ходит за ней по пятам, вырывает у неё из журнала наклейки и пытается копировать её стиль. Я всюду следовала за Юлей, и баба с дедой в шутку называли меня «хвостиком». Мне становилось обидно от данного прозвища, которое указывало на то, что я являюсь не отдельным человеком, а лишь частью кого-то, причём частью не самой нужной.
Однажды у Юли появился ещё один хвостик. Деда привёз домой дикого утёнка, которого нашёл у воды, когда ездил на рыбалку. Маленький пушистый комочек с чёрными глазками-бусинками начал повсюду ходить за сестрой. Одним летним днём мы так разбегались по двору, что не заметили, как утёнок свернул себе шею. Разыгралась настоящая трагедия. Ясное безоблачное небо внезапно покрылось тяжёлыми тучами горя. Никто не понял, как это произошло. Утёнок бежал следом за нами, и внезапно упал. Его тельце обмякло и притихло, лапки покорно висели, когда его несли мимо. Я ушла на задний двор, села на крышку погреба и залилась безутешными слезами. Ко мне подошла мама и начала что-то говорить, пытаясь меня успокоить. Вероятно, в этот момент сестру успокаивала баба.
В период взросления сестра от меня отдалилась, и отчуждение, образовавшееся между нами, то и дело обнаруживало себя в различных ситуациях. Одним вечером Юля сидела за ноутбуком и не отрываясь от экрана смотрела видео. За окном чернело небо. Эту ночь я решила провести у бабы с дедой. Мне подумалось, что я скоротаю вечер в компании сестры, она покажет мне фотографии и мы вместе над чем-нибудь посмеёмся, как это часто бывало.
Я вошла в комнату Юли и тихо встала рядом с её столом. Она продолжала водить глазами по экрану, не обращая на моё присутствие ни малейшего внимания. Я спросила у неё, что она смотрит, но не получила ответной реакции. Огорчённая, я ушла в тёмную нежилую комнату, забралась на твёрдую кровать и так сидела – одна, в кромешной темноте. Мне нестерпимо захотелось домой, зарыться в свою тёплую мягкую постель, накрыться одеялом и забыть про своё одиночество.
Баба с дедой смотрели телевизор, из их комнаты доносились чужие громкие возгласы и реплики. Вдруг я услышала голос бабы.
– А Алёна где? – спросила она у сестры.
– Наверное, пошла в туалет, – ответила Юля.
Снова наступила тишина, и я поняла, что баба ушла обратно в спальню. «В туалет? Без фонарика? Одна?» – с возмущением и горечью подумала я. Туалет находился на улице, рядом с сараем, и чтобы дойти до него, надо было пересечь огород. В селе по ночам стоит кромешная тьма, ни один уличный фонарь не работает. Дойти до туалета ощупью и не провалиться в яму с фекалиями было рискованной затеей, а мрачные очертания сарая, в глубине которого молчаливо пряталось «нечто», нагоняли ужас. Внезапно меня посетила безумная, но манящая мысль. А если уйти домой? Прямо сейчас!
И вот я одна иду по пустынной дороге. Кругом молчаливая и пугающая тишина. В неё словно в вязкую жижу погрузились деревья и дороги, поля и огороды. Дома, расположенные по обочинам, презрительно следят своими тёмными окнами за каждым моим шагом. В них не горят огни, их стены с чёрными стёклами напоминают лица с пустыми глазницами. Есть ли там, внутри люди или же мгла поглотила их живьём, не оставив шанса на последний крик…
Я продолжаю неуверенно двигаться дальше. Скоро я достигну перекрёстка. Но что это? Там, где дорога уходит вправо мне чудятся едва уловимые движения… Я напрягаю зрение, суживая глаза, и пытаюсь разобраться в своём видении. Впереди, поглощённый мраком, шагает человек. Он идёт тихо, размеренно, но я слышу, как подошвы его ботинок касаются асфальта и это невыразительное глухое шарканье нагоняет на меня страх. Кто идёт мне навстречу – хороший человек или же дурной? Но хорошие люди не совершают проулок по ночам. Сердце колотится сильнее, и я чувствую, как слабеют ноги. Мы медленно продвигаемся навстречу друг другу. Может повернуться, убежать, пока ещё не поздно? – в смятении думаю я.
Человек не спеша опускает руку в карман. Только сейчас я замечаю на нём очертания широкополой шляпы. Во тьме сверкнуло лезвие ножа. Не помня себя от ужаса, я разворачиваюсь и бегу что есть сил. Человек тоже срывается с места. По улице раздаётся гулкий шум бегущих ног. Он становится всё ближе и ближе… Человек догоняет меня, я слышу за спиной его дыхание. Я забегаю за угол и останавливаюсь, окончательно выбившись из сил.
Тишина. Внезапно до меня доходит, что за моей спиной никого не было, что я слышала собственное дыхание. Становится спокойнее. От пережитого испуга дрожат колени, во рту пересохло и вдыхаемый воздух кажется колючим, словно царапает глотку. Почти слившись в единое целое с чёрным бархатом летней ночи, виднеется крыша. Я собираюсь с силами и делаю неверные шаги в направлении дома.
– Ты не скроешься от меня, – доносится из черноты холодный как остриё ножа голос. – Никогда.
Позади меня стоит человек в шляпе. Его руки свободно висят вдоль туловища, а глаза разрезают тьму пронзительным блеском. Меня до костей пробирает дрожь. Я слышу крик, преисполненный безумства, и понимаю, что он доносится изнутри меня…
Я встрепенулась от нахлынувшего образа и обвела взглядом комнату. Нечёткие очертания стола, старая гладильная доска у стены и твёрдая поверхность кровати указывали на то, что я всё ещё здесь, у бабы с дедой. Обида на сестру по-прежнему подстёгивала меня совершить необдуманный импульсивный поступок, но страх был сильнее. Я тихо пробралась в комнату, накрылась одеялом и уснула. Страх помог мне в ту ночь не стать жертвой маньяка.
Глава 8
Я не думаю о переезде и ничего мне о нём не напоминает. Муж работает, дети ходят в садик, а я занимаюсь домашними делами и творчеством. Теперь я размышляю так: «Мы приняли решение, но до переезда ещё столько времени, что об этом можно пока не беспокоиться». Значительно легче жить, когда решение принято, каким бы оно ни было, поскольку неопределённость лишает уверенности. Ты словно мечешься от одного к другому, не зная, что выбрать. Но рано или поздно выбор придёт как озарение, и ты сразу поймёшь – да, это оно.
В начале ноября я начала укладывать вещи в картонные коробки и чёрные блестящие мешки. Больше всего на свете я хотела бы уехать из этого села. Раньше, когда о переезде не было речи и во мне говорила безнадёжность, я с досадой наблюдала, как другие люди пакуют вещи, садятся в машины и уезжают за сотни километров отсюда. Навсегда, без планов на возвращение. «Почему они, а не я?», – с горечью спрашивала я у себя, кляня тот день, когда решила снова поселиться в селе.
Но вот и мне улыбнулась судьба. В октябре мы приобрели четыре билета на поезд. Это был решительный шаг и я сомневалась, но собрав всю смелость в кулак, сказала мужу: «Давай». Мы сели за стол и открыли сайт железнодорожного вокзала. Несколько щелчков по клавиатуре и дело сделано. Психолог посоветовала выбрать купе, чтобы я могла чувствовать себя комфортно в поездке. Мы приняли её совет, и теперь нас ожидает отдельная комнатка в вагоне, в которой мы проведём двое суток.
Сколько переездов было в моей жизни… Я родилась в Комсомольске-на-Амуре, после развода мама привезла меня в Кочки. Закончив школу, я уехала учиться в Новосибирск и прожила там пять лет. Когда я вышла замуж и забеременела, мы с мужем уехали на юг, к Чёрному морю.
После окончания школы я приехала в Новосибирск, не зная самостоятельной жизни и не готовая к трудностям. Я впервые оказалась одна в пучине громадного, кишащего чужими людьми города и как никогда остро ощущала отсутствие защиты и поддержки. Первые дни со мной была мама, но вскоре она покинула Новосибирск и уехала обратно в село. Мною овладели тоска и уныние, я всей душою желала оказаться дома, где всё так привычно и знакомо. Меня окружали безликие, автобус был наполнен ими, и они не ведали, что творится у меня в душе, какое смятение, какая тоска меня гложет! Я не сдерживала слёз. Пока я была погружена в безрадостные мысли, уличные воришки воспользовались моим состоянием и обчистили мою сумку. Пропажу кошелька я обнаружила лишь придя домой к тёти, у которой остановилась на время учёбы. Дикие городские джунгли не жаловали таких растерянных и печальных, какой была я в то время.
Я поступила в медицинский университет, но я не выбирала профессию врача, и никогда не думала о том, чтобы лечить людей. Я хотела пойти на факультет клинической психологии или поступить на психолога в педагогический университет, но баба Валя сказала своё веское «нет». Родственники негативно относились к психологии, и не считали это достойным выбором. «Психологов этих, как собак», – говорила баба Валя. Она в своё время мечтала быть врачом, но поскольку ей не удалось осуществить свою мечту, она перенесла свои амбиции на нас с сестрой.
– Врач – это бог. Он вершит судьбы, от него зависит жизнь людей, – говорила мне баба Валя, когда мы сидели за столом на кухне.
Я успешно сдала экзамены и с нетерпением ждала результатов. Когда они стали известны, я пришла в восторг. По количеству баллов я прошла на факультет психологии в педагогическом университете и на лечебный факультет медицинского вуза. Передо мной стоял выбор, но я недооценила его важность. Мама переспросила меня:
– Ты уверена?
– Да! Конечно я уверена! Он же престижный! – ликовала я.
Наслушавшись пафосных речей о врачах, о том, что медицинский университет в Новосибирске является престижным, я поверила в то, что лишь избранные достойны учиться там. Эта мысль прельщала меня, лелеяла моё самолюбие. Девочка, которая за свою жизнь ни разу ничего не добилась, будет учиться в престижном университете. Где-то незримо глубоко теплилась надежда: «Может быть теперь я заслужу поддержку и поощрение родственников? Может, теперь я буду чувствовать себя нужной?»
Учиться в медицинском университете оказалось не просто. Учёба меня изнуряла. На лекциях было сложно сосредоточиться. Я с трудом видела, что изображено на доске и не понимала, о чём говорит лектор. Его слова рассеивались в воздухе, словно стайка мотыльков, и до меня долетали лишь обрывки слов. Я перестала понимать, где нахожусь и зачем мне всё это надо. Мне пришлось купить много книг, которые, как выяснилось, не слишком-то были нужны. По вечерам со мной случались приступы. У меня темнело в глазах, воздуха не хватало и было ощущение, что меня закрыли в тесной коробке. Мама посоветовала мне нюхать нашатырь, и я вдыхала резкие пары, как только чувствовала, что слабею.
У меня сильно ухудшилась память и упало зрение. Я пила таблетки глицина, но казалось, память становилась ещё хуже. Сестра в шутку говорила, что мне надо перестать пить таблетки и память восстановится. Однажды я забыла спортивную форму на физкультуру и мне пришлось возвращаться за ней обратно. У меня не было ключей от домофона и я простояла около часа у дверей подъезда, в напряжении ожидая, что кто-нибудь выйдет. Мне до сих пор снятся сны, в которых я не готова к физкультуре и мне приходится возвращаться домой, чтобы переодеться.
