aliyashaaliya
Инсомния

Уилл швырнул полотенце в сторону, не удосуживаясь доделать нынешний заказ, и обратил свое внимание на подругу.

– С кем ты так долго болтала? – спросил он, надеясь, что его вопрос звучит не слишком навязчиво.

Она огляделась, словно опасалась какой-то неясной ему слежки, и, поднявшись на цыпочки, поманила Уилла к себе.

– Это был доктор Митчелл, – шепнула Кристалл.

Уилл густо нахмурился.

– Серьезно? Это и есть папаша мисс Митчелл?

– Да, – коротко ответила она, снова оглядываясь.

Уилл принялся готовить коктейли, предназначающиеся для Кристалл. Значит, вот кто поселился в сердце его подруги?

– И чем же он тебя расстроил? – по-прежнему хмурясь, продолжал расспрашивать Уилл.

– Доктор Митчелл не расстроил меня, – возразила Кристалл, качнув головой. – Он не мог меня расстроить.

Уилл совсем не понимал того, что она говорит. Однако на выяснения не было времени. И тогда он принялся за свою работу, хотя его мысли и были заняты совсем другим.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Элизабет с самого утра крутилась у зеркала: оценивала свой безупречный внешний вид и отрабатывала движения, которые придумала для сольного выступления на конкурс талантов. Она с особой серьезностью относилась к своему вокальному номеру, но все ее старания были вовсе не для того, чтобы одержать победу (вероятно, потому что Лиззи и без того была в ней уверена). Важным для нее было не упасть в грязь лицом перед толпой студентов, а знакомых или не очень – неважно. Элизабет Митчелл должна была выглядеть превосходно всегда и во всем, и желательно, чтобы все вокруг это замечали.

Она не помнила, чтобы хоть раз задумывалась о «звездном будущем». Перед ней не стоял выбор творческой профессии несмотря на то, что определенные задатки у нее имелись. Элизабет с детства любила выступать перед публикой, даже если объектом воздействия ее творчества служили выставленные в ряд мягкие игрушки или и вовсе один только папа, что хлопал в ладоши с таким воодушевлением, словно видел своего ребенка на огромной сцене в лучах прожекторов. В подростковом возрасте Лиззи обожала на весь дом врубать свою музыку (а ее вкусы порой были весьма специфичны), подпевая в щетку для волос и заимствуя танцевальные движения из музыкальных видеоклипов, и тогда ее отцу приходилось запасаться терпением. Не каждый родитель способен сохранить должное самообладание, воспитывая такого взбалмошного и чересчур активного ребенка, как Элизабет.

Она была карьеристкой. Собиралась в будущем создать собственное дело, которое будет востребовано и для которого она не стала бы жалеть своих времени и сил. Элизабет не относила свою персону к категории тех людей, кто предпочел бы проводить все свои дни в кухне с младенцем на руках, дожидаясь непутевого мужа с работы. Она была противницей такого жизненного уклада. Может, оттого, что у нее самой не было мамы, что дожидалась бы ее отца с работы, укачивая Лиззи на руках, а значит, не было и подобного примера перед глазами? Однако это ничуть не расстраивало Элизабет, которой сполна хватало любящего и заботливого папы. Но за отсутствием матери привязанность Лиззи к своему отцу была куда сильнее, чем она и сам Дэйв могли себе представить. Казалось, девочка выросла и теперь не так яро нуждается во внимании отца, но это являлось заблуждением.

Порой Элизабет приводил в бешенство тотальный отцовский контроль, а как только он ослабевал, так ей начинало его не доставать. Дэйв часто говорил себе, что уже не должен следовать по пятам за повзрослевшей дочкой, однако в определенных жизненных моментах забывался. Между ними уже давно установилось взаимопонимание, но какая семья обходится без столкновения интересов? Обычно конфликты разрешались быстро, не оставляя после себя горьких впечатлений. Так, бытовые ссоры, что вскоре выпадали из памяти.

Ближе к обеду Элизабет выбралась из своей комнаты, прихватив с собой тяжеленную коробку с надписью «барахло», которую с усталым вздохом поставила в прихожей. Проделав то же с еще парой коробок, Лиззи отряхнула ладони и довольно улыбнулась. Коробки призывно смотрели на Элизабет, словно умоляли освободить от вещей и вернуть те на свои законные места в комнате наверху, но она уже их не замечала, увлеченно нажимая на кнопки телефона своего отца, что буквально разрывался от коротких звуковых сигналов, сопровождающихся вибрацией.

Поужинаем сегодня? Если хочешь, можем просто выпить кофе. И еще я хотела с…

До конца прочитать смс-сообщение от некой Лилиан Андерсен Элизабет не удалось – она ознакомилась лишь с частью этого послания, отображающегося на главном экране. Открыть его полностью она не решилась. Все-таки любопытство не настолько сильно охватило ее, чтобы потом получать выговор от отца относительно ее излишнего внимания к его личным вещам. Лилиан Андерсен Элизабет знала, и посему ее заинтересованность все же брала над ней верх.

Когда-то отец очень близко общался с этой женщиной, но насколько близко, Лиззи тогда еще (очевидно, в силу своего возраста) не понимала. Окончив тот же университет, что и Дэйв, Лилиан уехала в Калифорнию, и они больше не виделись. Элизабет знала, что Дэйв время от времени проводит время с противоположным полом, однако всерьез его «дружбу» с женщинами не воспринимала. Может, ей хотелось, чтобы папа обрел возлюбленную, но если и представляла, что какая-то дамочка поселится в их доме и будет пытаться стать для Лиззи мамой (которая ей и вовсе не требовалась), ее одолевало раздражение, к которому обязательно примешивались ревностные нотки. Элизабет не желала делить своего отца с какой-либо женщиной и даже не считала это неправильной позицией. Дэйв сам создал им такую жизнь, в которой не было места третьему человеку. И его, и Элизабет это вполне устраивало.

Женщины часто вились вокруг молодого, привлекательного и успешного доктора, и Элизабет это было известно. Она сама знала, что из себя представляет ее папа, и чем старше становилась, тем яснее было это представление. Однако Лиззи знала и всех этих женщин, которые, на ее взгляд, не могли принести ее отцу ничего, кроме разочарования.

Ощутив в руках вибрацию мобильника, Элизабет в удивлении вздернула бровь и принялась читать новое сообщение.

Я остановилась в отеле на Таймс Сквер. Шампанское в номера и все такое. Если, конечно, ты не хочешь коф…

Она закатила глаза, уже вообразив себе напомаженную жгучую брюнетку, развалившуюся на широкой кровати отеля в чем мать родила, и оттого ее губы скривились в отвращении. Шампанское в номера? Закатайте губу, мисс Андерсен!

– Элизабет, ты мне здесь не поможешь?

Она вздрогнула, заслышав голос отца, что донесся из кухни, и поспешно положила телефон на комод в прихожей, где он до этого и ожидал в смирении своего обладателя. Бросив короткий взгляд на столпившиеся на пороге коробки, Лиззи решила с ними повременить и бросилась в кухню.

– Чего там у тебя? – с улыбкой поинтересовалась она, приближаясь к Дэйву. – Опять галстук?

– Да, какой-то неудачный, – пробормотал он, наспех допивая свой кофе в то время, пока Элизабет стала возиться с его неудачным, как он сам его и окрестил, галстуком.

– Очень даже ничего, – затягивая получившийся простой узел, а затем ровно размещая галстук на воротнике рубашки, заметила она.

– Спасибо, малыш, – Дэйв чмокнул дочь в макушку, в два глотка опустошая чашку, и схватил со спинки стула пиджак. Торопливо набрасывая его себе на плечи, он взглянул на наручные часы.

– Чего ты так торопишься? – Элизабет взяла со стола пустую чашку и поставила в раковину. – Это на тебя не похоже. Да и кофе в обед – тоже.

– Совсем не выспался, – потирая глаза, пожаловался доктор Митчелл. – Но ничего, сейчас взбодрюсь.

– Ты не придешь сегодня на конкурс в университет? – опираясь о столешницу, спросила Лиззи.

– Прости, у меня работа до самого вечера, – он снова поцеловал Элизабет в волосы, на мгновение дотронувшись костяшками пальцев до ее щеки. – Не обижайся на папу, ладно?

– Не буду, – она неуверенно улыбнулась, но потом ее улыбка стала шире и куда искреннее. – Со мной будет Кристалл. Может, заснимет мое выступление на мобильник.

Дэйв по непонятной Элизабет причине нахмурился, а затем рассеянно кивнул.

– Хорошо. Желаю удачи, – он развернулся к выходу из кухни, вскидывая ладонь.

– Пап, стой! – Лиззи окликнула его и схватила под руку. – Чуть не забыла! Я тут собрала кое-какие свои вещички, которые пылятся в моей комнате, но при этом выбросить мне их жалко. Я подумала отвезти их на квартиру. Мне нужны ключи.

– Конечно, возьми в моем столе.

Элизабет услышала грохот закрывшейся входной двери и, ополоснув одинокую кружку в раковине, поплелась обратно в свою комнату. Ее ожидала очередная репетиция у зеркала. И так до тех пор, пока она не будет убеждена, что готова блестяще выступить сегодняшним вечером.

Кстати, о сегодняшнем вечере. В университете «Пейс» в день проведения ежегодного конкурса талантов студентов было гораздо больше, чем во все остальные. Учиться мало кому по-настоящему хотелось, а вот поглядеть на танцующих, поющих и еще неведомо как выражающих себя сокурсников, было куда интереснее.

Актовый зал учебного заведения пестрел студентами всех курсов и факультетов, которые ожидали начала мероприятия и громко переговаривались между собой. Кто-то явился заблаговременно и уже в нетерпении ерзал на ярко-синих мягких креслах, а кто-то еще протискивался между рядами, вызывая этим не самые одобрительные возгласы. Ну, а за кулисами витало нервное напряжение, распространяющееся почти на всех выступающих, и это могло говорить лишь о том, что пришло время начинать запланированное действо.

Когда тяжелый, такого же синего цвета, как и кресла, занавес начал разъезжаться в разные стороны, зрители направили все свое внимание на широкую, ярко освещенную различным световым оборудованием сцену. Зал, наконец, дождался почти идеальной тишины, но ее тут же без зазрения совести нарушила громкая музыка, возвещающая о начале мероприятия.

Высокий худощавый третьекурсник Питер Янг сегодня явился перед остальными студентами в роли ведущего – это стало для него дебютом. Обычно ведущим здесь был бессменный Тони Мартинес, но в прошлом году он вошел в число выпускников, насовсем покинув университетские стены. На его место почти не было желающих, поэтому Питеру легко досталось право топтать начищенный до блеска паркет, приглашая занять его место в самом сердце сцены одного за другим участников конкурса.

Сопровождаемый шумными аплодисментами, Питер начал свою заблаговременно отрепетированную речь, сказав пару слов о правилах конкурса. На большом экране позади ведущего то и дело всплывали эмблема университета и фотографии с конкурса прошлых лет, на которых некоторые зрители могли узнать себя или своих приятелей, при этом обмениваясь впечатлениями по этому поводу. Приподнятое настроение передавалось по цепочке от одного студента к другому, но когда очередь дошла до Кристалл Рид, цепочка резко оборвалась.

Сидящий по левую сторону от нее Джаред Майерс заметил подавленное состояние своей спутницы еще когда они только направлялись сюда, но никак не решался спросить, отчего Кристалл так расстроена. Она пыталась улыбаться, но делала это до того неестественно, что Джареду даже становилось не по себе. Парень размышлял о том, что, возможно, его общество было не слишком ей приятно, однако их прошлая встреча в картинной галерее ни о чем таком думать ему повода не давала. Чудные аппликации Анри Матисса заставляли их останавливаться у каждой и без конца обсуждать содержание той или иной его работы. Споров было много, но это даже и спорами нельзя было назвать – скорее, полемика двух страстных любителей искусства.

Этим любителям было что обсудить и после выставки, прогуливаясь по улицам и попивая коктейли в пластиковых стаканчиках с горой взбитых сливок. Кристалл была благодарна Джареду за то, что он предложил ей свой билет, а также за то, что проводил ее до дома. Вдохновленная, она достала мольберт, холст, кисти и краски и принялась за рисование, даже не заметив, как ночное небо густо усеяли звезды, а мягкий свет лунного диска пробирался в ее окно. Лишь с наступлением рассвета Кристалл смогла оторваться от своего занятия и ненадолго прилечь.

Джаред, как ни старался, найти своих огрехов не смог. Он взглянул на Кристалл, что невидящим взглядом следила за происходящим на сцене, и склонился к ее уху.

– Ты в порядке?

Она медленно повернулась к приятелю, слабо улыбнувшись одними губами.

– Ага.

Джареда ответ Кристалл не устроил. Тем не менее, он не стал допытываться, по ее подобию устремив глаза к сцене.

Кристалл незаметно прикоснулась правой рукой к своему виску, сильно поморщившись. Голова снова болела, напоминая об очередной бессонной ночи, а из-за громкой музыки и словно ни на мгновение не прекращающихся аплодисментов ситуация только усугублялась. Кристалл чувствовала себя одним из ингредиентов в огромном сэндвиче, который с силой приплюснули и отправили поджариваться. Люди вокруг ее раздражали. Хотелось закрыть глаза, заткнуть уши и не ощущать этой жуткой духоты. Ее щеки пылали. Она инстинктивно приложила ладонь ко лбу, как будто проверяла, не поднялась ли температура, но и собственная ладонь казалась горячей.

Голоса, звучащие в голове, часто настигали Кристалл. Такое стало происходить после ее последнего посещения клиники, и этот кошмар заслонил собой все другие, включая болезненные сновидения. Крики мамы и ее собственные детские крики порой были такими явными, словно Кристалл и без помощи доктора Митчелла с легкостью каждый раз возвращалась в прошлое и проживала трагедию своей семьи вновь и вновь. Теперь она по-настоящему боялась. Оказалось, что страх, доселе в ней живший, ничего абсолютно не значил. То, что Кристалл испытывала теперь – это и был страх. Липкий, смрадный, отвратительный страх, заставляющий чувствовать себя одинокой во всем этом иллюзорном мире. И это одиночество истязало ее, не оставляя никаких сил на нормальное будущее. Она отчаялась.

В самые мучительные моменты своего нынешнего существования Кристалл думала о своем папе, а еще о Дэйве Митчелле. Как же, должно быть, она разочаровала его… Клялась и божилась, что станет бороться, но быстро свернула с пути. Трусливо сбежала, предпочитая отдаться своей болезни на растерзание.

Папа бы тоже был ею разочарован. Кристалл по рассказам тетушки знала, что он всегда двигался только вперед, не останавливаясь из-за встречавшихся преград, и сейчас она подумала, что тем более отец не стал бы давать волю чувствам. Не позволил себе слабости, а демонстрацию ее другим и подавно. Безупречная репутация, высокооплачиваемая работа, чудесная жена и дочь – всего он добился своим трудом, а проявленная слабость, по его мнению, могла все уничтожить. Отец Кристалл ничего и никогда не принимал близко к сердцу. Его решения не требовали большого количества времени и никогда не сопровождались душевными переживаниями. Все, что он делал, шло прямиком из его головы – не от сердца. И если бы этому человеку пришлось узнать, что его дочь станет жить лишь волей своих чувств, то он бы совершенно точно испытал разочарование. В этом Кристалл не ошибалась.

Порой она долго думала о своем отце. Пыталась выскрести из головы еще немного воспоминаний о нем, но большего вспомнить не могла. Короткие фрагменты, наполненные радостью и счастьем – все, что ей от него осталось. И тогда Кристалл уверяла себя, что не заслужила такого отца. Не заслужила ни его любви, ни чьей-либо еще. Но она жаждала быть любимой. Особенно в моменты горького одиночества, лежа в своей холодной и неудобной кровати. Кристалл хотелось обыкновенного теплого прикосновения, и она спрашивала себя: «Неужели я многого хочу?» И сама же отвечала: «Многого, раз мечтаю о прикосновениях только одного человека».

Меньше всего Кристалл хотелось слышать голоса здесь, в актовом зале университета в окружении толпы студентов. Рядом сидел Джаред, обеспокоенно на нее поглядывая, и оттого ей становилось еще хуже. Если сейчас она потеряет над собой контроль, то от такого позора точно никогда не оправится.

Кристалл принялась размеренно дышать. Вдох за вдохом, выдох за выдохом. Ничего не помогало. Она по привычке стала теребить волосы, игнорируя дрожащие пальцы, которые даже сжала в кулак, быстро спрятав под подлокотником сидения. Все внутри нее съеживалось, как от спазмов. У Кристалл было такое ощущение, будто кто-то посадил ее в крохотный чулан, запустил туда огромную змею, закрыл двери и оставил сходить с ума от холодящего кровь ужаса. Она обнимала свои колени, прислонившись к стене, и наблюдала за предельно медленным приближением премерзкой рептилии, что вот-вот бросится прямо в лицо. Кристалл зажмурилась, увернувшись от несуществующего нападения, а на деле – чрезмерно яркого сценического освещения, и тряхнула головой. Ее ассоциации превращались в уж больно реалистичные видения, и тогда Кристалл стало совсем худо.

Она обеими руками схватилась за подлокотники и повернулась к Джареду. Кристалл вновь изобразила на своем лице что-то наподобие улыбки и хрипло заговорила:

– Прости, мне нужно уйти, я неважно себя чувствую, – ее пальцы сильно сжимали мягкие подлокотники, а сердце бешено колотилось в груди.

– Что случилось? – Джаред выпрямился, откинув в сторону свои волосы, и вгляделся в лицо Кристалл.

– У меня, кажется, жар. Мне нужно уйти, – пробормотала она, мысленно выпрашивая у Джареда хотя бы каплю понимания.

– Хорошо, я тебя провожу, – он решительно поднялся с кресла и схватил Кристалл за руку.

– Нет, не нужно, – она замотала головой, ощущая, как неприятная тошнота подбирается к горлу, и насилу высвободила свою руку. – Пожалуйста, не провожай меня.

– Эй, может, уже усядешься? – парень позади Джареда недовольно зыркнул на него и Кристалл, раздраженно хлопнув по спинке его сидения.

– Простите, пожалуйста, – прошептала Кристалл и стала протискиваться между рядами. – Все хорошо, – обернувшись на приятеля, пролепетала она.

Джаред пребывал в растерянности. Он явился на этот конкурс только для того, чтобы провести время с Кристалл, но остался здесь один. Недовольный зритель, сидящий на соседнем ряду, не оставлял Джареду иного выхода, кроме как досидеть остаток мероприятия, не сдвигаясь с места, и волноваться о сбежавшей приятельницы.

Кристалл думалось, что ее вот-вот вырвет. Она опрометью помчалась в туалет, даже не представляя, что ее желудок может извергнуть – во рту с самого утра не было ни крошки. Схватившись за края раковины, Кристалл уставилась на себя в зеркало. Она дышала как разъяренный бык перед атакой, как загнанная, подыхающая от жажды собака. Включив холодную воду, Кристалл наполнила ею ладони и умыла лицо. Стало немного полегче – тошнота отступала. Проделав то же самое снова, она теперь уже попила из своих ладоней, после чего утерла рот рукой. Потянувшись за бумажными полотенцами, Кристалл зажмурилась от досады: диспансер для полотенец оказался пустым, что очень даже характерно для университетских туалетов. Утерев руки о подол свободного вязаного платья-свитера, она откинула волосы с шеи и коснулась ее еще холодными от воды руками, удовлетворенно прикрыв глаза.

Покинув уборную, Кристалл оказалась в темном пустом коридоре, и только из актового зала доносились звуки очередного музыкального сопровождения – в остальных же уголках помещения обосновалась пугающая тишина. Она вновь мысленно заперла себя в кладовой и ожидала, пока из темноты к ней выползет та самая змея, и ее образ становился лишь реалистичнее.

Кристалл поспешила покинуть университет, прихватив свое пальто и наспех набросив его на себя, даже не застегиваясь. Холодный ветер хлестнул ее по лицу, отрезвляя помутневшее сознание. В спешке она миновала ступеньки, что вели к главному входу в учебное заведение, и побежала в первом попавшемся на глаза направлении. Глаза застилала пелена слез, и Кристалл ничего перед собой не видела, однако продолжала нестись по темным улицам, то и дело врезаясь в возмущенных прохожих. Слезы сдали позиции, уже безостановочно стекая по щекам, и все вокруг казалось смазанным, словно кто-то пролил банку воды на старательно написанный художником пейзаж. Дыхание сбилось, сделалось хриплым и тяжелым, а голоса наперебой звучали в голове, не прекращая это безумство.

Стук сердца. Звук дыхания. Крик мамы. Вдруг кто-то нажал на паузу, резко прерывая все это, и Кристалл, как по команде, остановилась. Она сначала замерла, не веря в образовавшуюся на мгновение тишину, а потом обессилено рухнула на колени.

Безудержные рыдания сотрясали ее худые плечи, скрывающиеся за тканью драпового пальто. Кристалл не таила своей боли, не пыталась ее заглушить. Она полностью освобождалась от нее, с силой упираясь ладонями в холодный, шершавый асфальт. Завитки ее волос лежали на земле, но ей совсем не было до этого дела. Одна из коленей чуточку кровоточила под тканью плотных колготок, но и того Кристалл не ощущала. Она плакала. Плакала и освобождалась.

Кристалл не заметила, как ноги принесли ее в клинику «Психотерапия и нейропсихология Нью-Йорка». Она остановилась у здания и смотрела в то окно, за которым ей уже доводилось стоять и являться наблюдателем происходящего на видневшейся из него улице. В этом окне горел свет, и, увидев это, Кристалл на почти негнущихся ногах ринулась в клинику.

– Мне нужно попасть к доктору Митчеллу, – сквозь слезы произнесла она, обращаясь к рыжеволосой девушке, которая только что повесила трубку рабочего телефона.

– На какое время вам назначено? – работница клиники улыбнулась, коротко взглянув на часы, висящие на стене, а затем опустила глаза в журнал записей.

– Мне не назначено, – хватаясь пальцами за стойку ресепшен, призналась Кристалл. – Но мне очень нужно попасть к доктору Митчеллу. Прямо сейчас. Прошу вас!

Эшли не без смущения оглядела зареванную растрепанную пациентку и нахмурилась.

– Извините, но доктор Митчелл не может принять вас без записи в такое время. Хотите воды? Может, сделать вам чаю? Я подберу удобную дату для визита, а пока ознакомьтесь с брошюрами по… Мисс, подождите!

Кристалл не дослушала вежливый отказ Эшли и понеслась в кабинет Дэйва. Ей было плевать, если ее сейчас отсюда вышвырнут. Пусть! Ей необходимо было его увидеть. Она более не могла ждать.

Дэйв сидел за своим рабочим столом, сквозь стекла очков глядя на написанный собственной рукой текст. Он увлеченно работал, умело абстрагируясь от любого постороннего шума, и домой возвращаться не спешил. Однако когда в его кабинет вихрем влетела Кристалл, Дэйв резко оторвался от своего дела и растерянно заморгал, срывая очки.

– Дэйв, – выдохнула она и прижалась спиной к двери. – Мне очень нужна ваша помощь.