Алиса Дерикер
Ядовитый апельсин
– В каком смысле удручающее?
– Ну, все эти запахи больничные, люди страдающие – что там можно необычного заметить? Там всё в своём роде необычное, нездоровое.
Игорь обошел три магазина, чтобы найти литровую бутылку воды. Он проклял всё на свете, но пошёл на принцип. Наконец, с бутылкой под мышкой, галетами в одном рукаве и крекерами в другом, Игорь вошёл в больницу. Мама дожидалась его в коридоре, заговорщицки улыбнулась, взяла под локоток и они пошли в сторону конспиративного дивана, спрятанного за цветами.
– Игорёк, ты знаешь, я тут решила, мне пора домой.
– В смысле, мам?
– Ну, не могу уже. Неделю тут лежу – надоело! Чувствую я себя хорошо, что мне тут делать? Устала я, Игорь, я всё-таки не девочка уже, я домой хочу. Чтобы тушить свет не в девять вечера по отбою, а когда я сама решу. В ванной полежать хочу. Поесть нормально, не переживая, что в этой еде снова может что-то оказаться. Ты же меня понимаешь?
– Ёлки-палки, мам! Конечно, я тебя понимаю. Но, во-первых, ты тут лежишь меньше недели. А во-вторых, тут сейчас самое безопасное место, – повторил он слова Костика.
Мама обиженно поджала губы.
– Всё равно я с врачом сегодня поговорю.
– Поговори. Но я думаю, он тебя не отпустит. И я тоже против: тут охрана, тут врачи, а дома что? А если ещё одно покушение, что тогда?
Он благоразумно решил умолчать о найденном волосе, а мама отвернулась, давая понять, что тема исчерпана. Игорь воспользовался паузой и достал письмо с профилем Ленина на конверте.
– Мам, я когда убирался, нашел вот у тебя в альбоме. Кто это?
Мама вынула фотографию и заулыбалась.
– А это! Саша Беляев, Конкиной ухажер, представляешь? Я-то и не знала.
– В смысле?
– В прямом. Ходила я на танцы, познакомилась там с Александром, – умышленно ли, случайно, она ткнула ногтем в фотографию и попала ровно Александру в глаз, – высокий, красивый, – она помахала фотографией, – влюбился в меня. Ну, мы с ним то в кино, то в кафе-мороженое, а потом оказывается, что у него подруга всё это время была. Я случайно потом узнала. Она на танцы не пришла, заболела, а он пришел и со мной познакомился. Получается, я его вроде как увела.
– И?
– И ничего. У нас с ним ничего такого не было. Ну, гуляли, в кино ходили, за ручку держались, но он, знаешь, такой немного специфический в общении был. Навязчивый, я бы сказала. Его всегда было слишком много. И ему сложно было возражать. Бывало, знаешь, ляпну, что я по-другому считаю, так он аж желчью весь изойдет. Так и не скажешь, с виду такой красавец, а неприятно. А потом он уплыл, вот письмо прислал. А я с папой познакомилась и замуж вышла. Потом встретила его случайно, с кольцом на пальце уже была, а он меня не узнал даже, представляешь?
– Так. А при чем тут Конкина?
– А Конкина же после ресторана у меня спать осталась. А мы с девочками фотографии стали старые смотреть и письмо это вдруг выпало. Я его года два назад нашла в старых коробках, в альбом положила. Там ещё фотографии были, я их в ящик убрала. Хотела разложить красиво все, да руки не доходили.
– И?
– Ну что «и»? И показала девочкам вот это письмо. Похвастаться хотела, молодость вспомнить. Знаешь, смотришь на себя в зеркало, а тебе уже пятьдесят, а не двадцать. А тут раз – и кусочек юности. И дышится как-то веселее. Достала я Сашину фотографию, а Конкина и говорит «так вот, значит, к кому мой Санька-то ушел». Я и ахнула.
– Мам.
– Что?
– Почему ты раньше это не рассказала?
– А что тут такого? Это больше тридцати лет назад было! Дела давно минувших дней. И потом, они же с Конкиной не были помолвлены, так, гуляли просто. Встречались. Ну, как и мы с ним, в общем-то.
– То есть ты увела у неё парня, и она только-только узнала об этом? Тёть Лара его сильно любила, ты говоришь?
– Игорёк! Ну, я же тебе говорю: отцвела моя белая липа, отзвенел соловьиный рассвет, – процитировала она Есенинские строки, – какая сейчас-то разница, кто с кем за ручку ходил?
–Ёлки-палки, мам, это мотив. Ты что, не понимаешь?
Мама ахнула.
– Лара? Из-за амурных дел тридцатилетней давности? Игорь, ты извини меня, но это бред, – решительно возразила она, – за такое не убивают.
А за что тогда убивают? Игорь хотел задать этот вопрос с ехидством, но прикусил язык.
– Она его, конечно, любила. Очень, – продолжала мама, – такого красавца как не любить? Но я-то тут причем? Я его у неё не уводила, – мама начала противоречить самой себе, – я вообще знать не знала, что он с кем-то ещё шуры-муры крутил. Да и потом, после того, как я замуж вышла, им ничего не мешало сойтись обратно, разве нет? Так что я тут не причём.
– А если это любовь всей её жизни была?
– Милый, я тебя умоляю! Любовь всей её жизни – это был Алик, её первый муж. Как она страдала после первого развода! Да и потом, у Конкиной столько ухажеров было, что она мне ещё фору даст! И, кстати, раз уж ты сам выдвинул такую версию, почему ты думаешь, что Саша только с Конкиной одной встречался? Может, он и с Надеждой тоже в кино ходил и за ручку держался? И с Ритой?
– Ты думаешь, он был такой ловелас?
– Не думаю, а знаю! Как Джеймс Бонд!
Игорь закатил глаза, досчитал про себя до пяти и передумал как-либо это комментировать.
– Мам, ну, они же ничего не сказали о нём, а она сказала.
– А они из вежливости промолчали. Или из умысла. Если ты думаешь, что кто-то из моих подруг решил меня злостно отравить, зачем же трубить о своих планах на каждом углу? Увидела фото, приревновала, затаила обиду и из мести потом апельсинчик отравленный подсунула. Почему нет? Куда логичнее, ведь правда?!
Про себя Игорь не мог этого не признать. В самом деле, логичнее промолчать. Но в подобных ситуациях люди редко ведут себя логично. Вслух он, конечно, решил ничего не говорить. Он уже думал, как расскажет это Костику. Вот только проверит кое-что.
– Ладно-ладно, мам, не кипятись.
Они дошли обратно до палаты. Часовой на своем посту выглядел бодро, пристально глянул на Игоря, но Игорь внутрь решил не входить. Сквозь открытую дверь палаты была видна лежащая на боку старуха – не хотелось мешать. Всё-таки пожилая женщина, болеет. Больше в палате никого не было. Игорь чмокнул маму и ушел.
Выйдя из больницы, он глянул на часы и тут же набрал Конкину. Было начало седьмого, ему повезло, и она была всё ещё в центре: ездила после работы на центральный рынок.
Они встретились на улице Ленина, рядом с парком. Тёть Лара выглядела уставшей, в руках у неё была сумка, и было ясно, что она явно не в восторге от встречи. Игорь пообещал угостить её пирожным, и они неудобно устроились в старом кафетерии за высоким стоячим столом. Игорь без предисловий положил на стол фотографию.
– Тёть Лар, вы знаете этого человека?
– Знаю, – устало сказала она.
– Можете рассказать о нём?
Она вздохнула.
– У нас с ним когда-то были отношения, – глянула с вызовом, потом опустила глаза, – давно-давно, лет с тридцать назад.
– Извините за вопрос, вы любили его?
– Любила.
– Как вы расстались?
Она промолчала. Секундная заминка, но заминка.
– Да как-то постепенно всё сошло на нет. Стали реже видеться, я подозревала, что у него другая появилась. Как оказалось, правильно подозревала, – она невесело улыбнулась, – это твоя мама была.
– Вы поддерживали с ним общение после того, как он уплыл? – Игорь помахал письмом.
– Да, я писала ему. Один раз он мне даже ответил. Но после того, как он вернулся, мы встречались всего раз или два. Уже как чужие совсем.
– Как-то странно всё закончилось.
– Да, Игорь, вот так вот в жизни бывает.
– Тёть Лар, но вы же не думаете, что это моя мама его у вас увела? – спросил Игорь в лоб. Какой-то внутренний голос робко запищал, что это не профессиональный вопрос, но Игорь даже слушать его не стал.
Она подняла глаза и пытливо посмотрела на Игоря.
– Нет, я так не думаю.
Вот и хорошо, хотел уже было сказать Игорь, но прикусил язык. Ничего хорошего, по правде говоря, тут не было. Разговор оставил какое-то неоднозначное впечатление. Конкина быстро ушла, сославшись на усталость и начинающую уже попахивать рыбу, хвост которой Игорь разглядел в сумке. А Игорь остался в сомнениях.
Ну, хорошо. Это мотив. Но если даже предположить, что это Конкина, то получается, что это она же выкрала у него ключи, залезла к маме в квартиру и оставила волос на фотоальбоме. Что тогда помешало ей забрать это письмо? Она ведь видела, где оно лежит.
Кофе остыл и сделался неприлично приторным, но Игорь всё равно мужественно его допил. Он достал телефон и набрал Костика. Костик выслушал историю про капитана, но энтузиазма не выказал.
– Принял. А теперь, извини, надо работать.
– Кость, подожди. Тебе не кажется, что это возможный мотив?
– Извини, ничего сейчас сказать не могу. Не до этого. Давай. Всё, отключаюсь.
Почему-то Игорь разозлился. Головой он понимал, что ничего не случилось, но ощущение было такое, будто им пренебрегли. Он знал, что теперь надо бы поговорить с Яровыми, но посмотрел на часы и понял, что уже поздно. Настроение испортилось.
Покрутив телефон между пальцев, он всё-таки собрался с духом, позвонил тёте Рите и договорился, что приедет завтра. Больше всего сейчас хотелось пойти домой. И разобрать, наконец-то, чемодан.
Глава 7.
В среду, собираясь к маме, Игорь вдруг понял, что отпуск у него не бесконечный. Что будет, если маму к тому моменту ещё не выпишут? Не только не получится навещать её ежедневно, но и расследовать это дело будет трудно. Про поездку, Сухум и Ханифу он уже и забыл. Конечно, впереди ещё целая неделя, но Игорь вдруг ощутил укол беспокойства.
В больничных часах посещения что-то явно изменилось. Теперь Игоря пускали к маме в любое время, это было, конечно, приятно. Но сегодня, когда Игорь подошел к палате, он обнаружил, что дежурного больше нет. В коридоре торчала Зоя, мерила коридор длинным шагом и что-то тараторила в трубку.
Может, отлучился на минуту? Ощущение было неприятным. Не отлучился, почему-то понял Игорь. Сняли дежурство.
Он вошел в палату. Старухина постель была убрана, матрац скатан – видимо, бабушку выписали. Олеся бросила на Игоря любопытный взгляд, поздоровалась и вышла. Выглядела она бодро, так и не скажешь, что человек болеет.
На тумбочке у маминой кровати стояла бутылка воды, та самая, которую Игорь искал по всему городу. Мама выглядела озабоченной.
– Привет, мам, что случилось?
– Пойдем, пройдемся.
Они вышли из палаты, прошли мимо Зои, и мама снова взяла Игоря под локоток. В этом жесте было что-то одновременно милое и в то же время старомодное.
– Игорюш, мне предстоит операция.
– В смысле?
– В прямом, Игорек, в прямом. Наверное, на следующую неделю назначат.
– Ёлки-моталки, мам, зачем? Давай я с заведующей поговорю!
– Не надо! Игорь, ты не врач. И я не врач. Они просто делают своё дело, им виднее. Я очень плохо себя чувствую в последнее время, вчера сделали рентген, сказали, нужно оперироваться. И не спорь!
– Но, мам!
– Не «мам»!
– Ты же говорила мне, что всё в порядке! Ты же вчера только домой собиралась, выписываться хотела!
– Игорь, прости, я врала. Чтобы тебя не расстраивать. На самом деле мне очень плохо.
Он посмотрел на маму. Он ничего не понимал. Она действительно выглядела страдающей и больной. Но он же собственными ушами только вчера слышал, что она собирается домой, чтобы лежать в ванной и тушить свет, когда она сама пожелает.
– Послушай, я знаю, что у тебя язва. Мне заведующая в тот раз сказала. Но при язве же не всегда требуется операция. Можно же и без неё обойтись. Ну, я не знаю, лекарства там какие-то новые попробовать.
– Ах, Игорь, – глаза у мамы стали влажными, – я знаю, что ты хочешь, как лучше, но ты ведь даже не представляешь, какие это боли! Я ведь ничего не ем. Не могу. Это так ужасно!
Игорь обнял маму. Она никогда не жаловалась на отсутствие аппетита. Он был сбит с толку. К тому же, видеть мамины слёзы было непереносимо. У него разрывалось сердце, и он твердо решил про себя, что пойдет к заведующей. Если надо, они поменяют больницу. Поедут в Краснодар, в конце концов, у тети Нади там дочь живет, и, наверняка, есть какие-то связи.
– Слушай, мам, а что с дежурным случилось? Заболел? – спросил он, чтобы сменить тему.
– Нет, Игорь, вчера последний раз дежурили. Он сам зашел потом в палату попрощался.
– Как это? Почему?
– Я не знаю Игорек. Очень плохо себя чувствую. Проводи меня, пожалуйста, пойду лягу.
После того, как Игорь проводил маму до палаты и убедился, что она осталась внутри, он всё-таки поднялся наверх. Заведующей на месте не оказалось. Игорь поспрашивал, где найти лечащего врача, но врач то ли делал обход, то ли просто испарился. Его не было ни на посту, ни в ординаторской, ни в коридорах.
Выйдя из больницы, Игорь набрал Костика. Костик не брал трубку долго. Наконец, гудке на шестом, снял и без приветствия зашипел скороговоркой:
– Не могу сейчас говорить, позвони позже.
Игорь хотел было что-то сказать, но до него донеслось только «на совещании», а потом пошли гудки. Немного послонявшись по городу, чтобы убить время, он наконец направился домой к Яровым. Новость об операции никак не выходила из головы. Игоря это тяготило.
Домик, как всегда, выглядел очень уютно. Тётя Рита кроме редкой красоты была ещё редкой хозяйкой. Сколько он помнил её, у неё любое дело спорилось: пирожки всегда выходили румяные, и даже в неурожайные годы она ведрами собирала помидоры и огурцы, угощала ими всех друзей и соседям раздавала.
Казалось, одно её присутствие может дать растениям сил. И людям тоже. Игорь вспомнил, как они однажды играли с мальчишками в футбол на пустыре. Было жарко, и у одного мальчика, Витьки Матросова, закружилась голова. Никто не обратил на это внимания, пока Витька не упал. Тогда кто-то из ребят постарше крикнул: «Надо в больницу!» И они пошли. В больнице всё было очень строго, неприятно пахло, и они растерялись. А ещё там было прохладно, и Витьке сразу стало лучше.
Они бы так и ушли, но по счастью в этот момент вышла тёть Рита, Игорь до сих пор помнит её: в белых босоножках и белом халате, показавшемся им сначала платьем, она была похожа на ангела. В руках у неё были какие-то металлические штуки, потом Игорь узнал, что они называются «биксы», в них гремели и звенели инструменты. А она словно танцевала с ними – так легко и быстро, будто фигуристка в белых коньках на льду.
Она подошла к Витьке, приложила ему руку ко лбу, спросила «перегрелся?», а он ей только кивнул. Игорь уже не помнил, что она сделала, помнил только чувство облегчения от её присутствия. Может быть, это было оттого, что все они были детьми, а она – взрослой.
Почему она, кстати, ушла из больницы? А! Как-то так получилось, что у неё то ли образование было незаконченное, то ли с дипломом какая-то беда приключилась, в общем, работала полулегально. Потом правила поменялись, контроль стал жестче, и ей пришлось уйти.
К чему Игорь вспомнил всё это сейчас? Странная штука память – иногда такие вещи подкидывает. Тогда она удивилась, увидев их, но они сразу перестали беспокоиться за Витьку: он был в надежных руках. Она пощупала ему лоб, дала воды, что-то сказала.
А вот теперь она уже стареет. Она и мама. И тёть Надя, и тёть Света. И это Игорь должен о них заботиться. Защищать их. А он вместо этого ходит и ищет среди них отравительницу. Во рту стало горько, и Игорь тайком сплюнул слюну за разросшейся сливой.
Они сели за стол втроём. Игорь был рад, потому что в первую очередь хотел поговорить с дядей Славой. В этом доме не было принято, чтобы мужчина делал что-то на кухне, поэтому они сели и молча смотрели, как тёть Рита накрывает на стол. Игорь осторожно завел разговор о ресторанах, потом вспомнил мамин юбилей и наконец, спросил о причине драки.
– Ах, это, – махнул рукой дядя Слава, – недоразумение.
Он улыбнулся, но лицо у Игоря было каменным. Дядя Слава облизнул губы.
– Ну, понимаешь, мы уже все подвыпившие были, слово за слово… Ну, я и вмазал ему. Этому Валентиновичу.
– Что он такого сказал?
Тётя Лара принесла чайные ложки и печенье, поставила на стол и придирчиво его оглядела. Дядя Слава молча смотрел на неё: ждал, пока уйдёт. Ждал и Игорь.
– Да мимо Ритка с Людой проходили, а он меня в бок толкает и говорит «какая женщина роскошная – мечта поэта!». Бухой уже был! Качался, еле на ногах стоял. Я и спрашиваю: какая мол? Мало ли, может он про мать твою. А он мне – «обе!» Я ему и говорю: слышь, ты, ты на мою жену-то пасть не разевай, алкоголик.
Огромным усилием воли Игорь подавил улыбку. Он живо представил себе весь диалог, представил пьяного Алексея Валентиновича. В нетрезвом виде он был страшно забавный, переходил, как ему казалось, на возвышенный язык, но говорить на нем не мог: начинал витиевато объясняться в своих чувствах, неизменно путался, сбивался и страшно напоминал Ипполита из известного фильма.
– Игорек, слышь? А он мне в ответ-то знаешь что? А он мне и говорит: «я, говорит, может и потомственный алкоголик, но у меня наследственность скрытая!» Я ничего не понял, – рассмеялся дядя Слава и Игорь улыбнулся вместе с ним, – уже хотел плюнуть на него, а он мне: а вы, сударь (сударь!) наследственный идиот. Ну, я ему и вмазал. И за идиота, и за сударя.
Игорь прыснул.
– Наследственность скрытая?
– Ага.
– Это как?
– А не знаю. Поди этого сударя разбери. Он же пьяный – такое несёт!
Тёть Рита подошла неслышно и замерла около мужчин. Она вслушивалась, пытаясь уловить суть, а потом тоже рассмеялась.
– Господи, Слав, мне знаешь, что послышалось? Не «наследственность скрытая», а «наследство». А я стою ещё и не могу понять: ну какое наследство? Причем тут наследство и почему наследство скрытое.
– Эк тебе слышится-то на старости лет!
Они рассмеялись, Игорь хотел подхватить шутку, но вдруг осекся. Он схватил чашку с чаем и принялся лихорадочно на него дуть.
Чай был ароматным, с травами. Вообще сидя за чаем со всякими вкусностями говорить об убийстве очень сложно, и разговор сам собой перетек на другие темы: ранние заморозки, подорожавшее масло и прочую ерунду.
Улучив момент, когда дядя Слава вышел из-за стола, Игорь выложил фотографию.
– Тёть Рит, вы его знали?
– Лично не знала.
– А не «лично»?
– По рассказам только.
– Можете пересказать?
– А что рассказывать? – она пожала плечами, – я только с чужих слов знаю.
– Расскажите, что знаете.
– Нам было лет по тридцать – тридцать пять, Лара тогда с первым мужем разводилась, с Алексеем. Нет! С Аликом. Алик его все звали. Не знаю, как по паспорту. Тяжелое было время, тогда, знаешь, к разводам немного не так, как сейчас относились. И вот мы с ней сидели у неё дома, сейчас не помню, почему уже сидели вдвоём, какой-то праздник, кажется, был. На столе был консервированный ананас и бутерброды с бужениной, вот это я как сейчас помню. А пили мы, почему-то, портвейн. Красный. Вот.
– А потом?
Она смотрела в стол и разглаживала и без того ровную скатерть. Игорь не мог не отметить этого жеста, механического и при этом и немного нервного, и немного растерянного.
– А потом она как давай рыдать! Горько так, ты знаешь, у меня аж сердце сжалось. И, главное, так внезапно. Только-только улыбалась, а потом раз – и в слезы. Ну, я, естественно, начала её утешать, «Лара, что случилось?», то-сё. А она глаза поднимает на меня и говорит: «Я не за того замуж вышла. Я Сашу до сих пор люблю». Ну, я и спрашиваю, какого Сашу? Она мне рассказала, что так, мол, и так, встречалась она с матросом Сашей Беляевым. Фото мне показала. Не это, другое. Он полгода на суше, полгода в море. Потом его капитаном сделали. И что-то у них мутные какие-то отношения были, я так с её слов поняла, то они расходились, то сходились, как в море корабли. Так и сказала: «как в море корабли» – я это запомнила потому, что он же моряк был. Ну, и есть сейчас, наверное, я не знаю. А потом он – бац, и не звонит ей больше. Она стала выяснять, узнала, что у него другая. Только мне тогда и сказала: «Я его любила, а он меня бросил. Кто-то его увёл». Но, Игорь, тогда немного иначе всё это воспринималось! Сейчас уже и слово такое не в ходу – «увел», просто говорят «расстались» и всё.
Игорь думал. Похоже это на мотив или нет? А черт его знает. Он чувствовал, что это не то. Не то. Не замечая, нервно барабанил пальцами по столу.
– А когда они всё-таки расстались?
– Не знаю, – тёть Рита перешла на шёпот, – мне тогда показалось, она так говорила, будто бы она с ним, с Сашей этим, виделась уже, когда замужем была.
– То есть сошлась с ним после того, как этот Саша писал маме?
– Я не знаю. Не знаю. Ты лучше у неё у самой об этом спроси.
Спрашивал, – чуть было не ляпнул Игорь. Только не понял ничего. Она как-то толком-то о нём ничего и не рассказала. Тёть Рита начала прощаться.
Уже стоя на пороге, он вспомнил кое-что важное.
– Тёть Рит, вы знаете, что маму будут оперировать?
– Как оперировать?
Она всплеснула руками.
– Батюшки мои! И ты молчал?!
– Извините, только сейчас вспомнил. Она ничего не говорила об этом?
– Нет! Конечно, нет! Я сейчас же ей позвоню и спрошу, в чем дело. Может, ей что-то привести надо?
– Раскудахталась, – беззлобно передразнил дядя Слава жену. Он обнял её и поцеловал в висок, – не переживай ты так.
– Ой, Славка, ты не знаешь, операция – такое дело серьёзное! Конечно, я переживаю.
– Ну, конечно, а я не знаю. Мне вон аппендицит вырезали, а я и не знаю, – смеялся дядя Слава, – всё с ней хорошо будет, не переживай.
У Игоря почему-то стало тяжело на душе. Аппендицит вроде как – самая простая операция. И потом, дядь Слава же тогда явно был моложе.
Но он распрощался, и едва выйдя за калитку, набрал Костику. Наконец, тот взял трубку.
– Кость, почему убрали дежурного?
– Ну, во-первых, здравствуй, – тон у друга был ледяной, – во-вторых, извини, но это распоряжение начальства.
– Блин, но она же в больнице ещё! У неё операция будет на следующей неделе! И после операции она будет наиболее уязвима! Как вообще был в этом смысл: поставить дежурных на несколько дней, а потом снять? Для чего вот всё это было, а?!
– Успокойся, пожалуйста, и не ори. Понял? Я с тобой в таком тоне разговаривать не буду.
– Как мне успокоиться?! Она будет без сознания лежать, её отравить легче легкого будет! Ты понимаешь это или нет?!
– Теперь я понимаю, почему тебя Петрович так невзлюбил. Ты как с людьми-то разговариваешь, а Игорь?
На секунду у Игоря потемнело в глазах. Напоминание о том, как Игорь поругался с начальником, как орал на него, и как его потом за это выперли с записью в трудовой о несоблюдении субординации, было как удар под дых. И Костик знал, что это больное место.
– Да ты чего, оборзел? Ёлки-палки, у меня мать убить пытаются, а ты дежурного убираешь!
– Это ты оборзел. Успокойся и не истери, как девчонка. У нас сейчас других дел хватает, я не могу этим заниматься. Всё отбой.
Игорь ещё долго матерился, он был ошарашен. Костик, который сам говорил «ты звони, если что, в любое время», теперь вот так вот вешает трубку? «Ты сам оборзел». «Успокойся и не истерии». Может, и правда, Игорь перегнул?
– Слушай, это моя мать, – кричал он тогда в трубку, – я не могу не лезть!
– Это не твоё дело! – грубо перебил его Костя, – я тебе говорю «не лезь», значит, не лезь, Игорь!
Значит, вот так? Сначала сам звонил, делился информацией, а теперь? А теперь «не лезь». Может, у них ещё одно покушение на убийство? Или ограбление. Вот их и кинули всех на другое дело. Сняли дежурство – вот что самое хреновое. Да ещё и такое отношение…
«Я не могу этим заниматься?» А чем он тогда может заниматься? Другими делами? Неужели он только потому и звонил, чтобы дело раскрыть, информацию из Игоря достать, а сейчас у них приоритеты поменялись?
Но это всё ещё можно было как-то понять. А вот это «я понимаю, почему Петрович тебя невзлюбил» – это Игорь расценивал как предательство.
Ёлки-моталки, что же это такое? Друг, называется! Вот так вот взять и бросить всё сейчас, в такой ответственный момент? Они что там решили, слить всё расследование? Просто забить на это дело и отложить как «глухаря»? Или они там подождать хотят, пока улик прибавится, так что ли?
А ведь и точно. Это очень походило на провокацию. Спровоцировать, получить труп и надеяться, что в этот раз повезет, и убийца оставит побольше улик.
Игорь был вне себя от ярости. Он чувствовал, как ходят желваки и дергается глаз, но был не в силах это контролировать. Продолжая вести с Костей внутренний диалог, он сам не заметил, как доехал до дома. Дома маялся, ходил по квартире из угла в угол, потому сел на диван и уставился на черный прямоугольник монитора.
Подышал по квадрату, как учили, немного успокоился. Можно было бы кино какое-нибудь посмотреть, или новый сериал. Если бы речь шла не о маме. Но ничего, Игорь знает, что надо делать. Завтра с утра он приедет к семи часам и будет лично весь день дежурить у палаты. И так каждый день: от рассвета и до заката. Если получится, и ночевать там будет. И ни одна мышь мимо не проскользнет.
Не сводя взгляда с экрана, он встал, включил компьютер и пошел на кухню заварить себе кофе. По пути снова запнулся о чемодан, и чтобы не упасть, схватился за вешалку. И нащупал что-то твердое в кармане.
Он запустил руку, это был тот самый диск от генеалогического альбома. Точно, он же тогда сунул его в карман куртки, а потом погода поменялась. Игорь обрадовался: он давно хотел посмотреть его, ещё с маминого юбилея, но всё руки не доходили. А вот сейчас – самое время.
