Алексей Резник
Черная шаль

В цыганском доме

В большом цыганском доме, где жили Шита и Вишан, во всех комнатах горел свет, полыхали также мощные лампы в обширном сарае и над крытым заасфальтированным двором, посреди которого замер пятитонный грузовик. Вишан и Шита пересчитывали краденый товар и деньги. Вернее, этим занимались мужчины – Вишан и Мишта, а бедовая Шита готовила ужин. На кухне громко пузырился жир на обширной сковородке и по дому разносился запах жареного мяса и лука. Вишан и Мишта давно уже изрядно проголодались, и кухонные ароматы заметно выбивали обоих из равновесия, мешая сосредоточиться на скрупулезном подсчете богатств, выкопанных из таинственной могилы. Подсчет происходил в сарае, сверху донизу заваленном ворованным добром.

Посреди бетонированного пола цыгане расстелили гигантское старое покрывало и вывалили на него содержимое полосатых мешков, сшитых из краденых простыней. Вишан сел на одном конце покрывала, Мишта – на противоположном, и каждый перебирал свою долю. Перебирали они в основном крупные кристаллы красивого неопределенного цвета, на кладбище напомнившие Шите мармеладки. Кристаллы вспыхивали по краям обработанных граней маленькими радугами и при нечаянном ударе друг об дружку издавали нежный переливчатый звон. В выпученных базедовидных глазах цыган светились умиление и почти детский восторг. Казалось, что неброская, самобытная, не похожая на крикливое сверкание бриллиантов, красота кристаллов незаметно пленила чёрствые души отпетых бандитов. Искусно отлитая из настоящего серебра (цыгане, во всяком случае, были в этом абсолютно уверенны) рогатая голова венчала инкрустированный сложными резными узорами жезл. Он был прилонён к стене и равнодушно смотрел на Вишана и Мишту неживыми глазами.

А высоко над домом, в ночном майском небе, полыхал идеально круглый диск голубой раскаленной луны, безуспешно пытавшейся растопить потоками холодного света непроницаемую темень, залившую запутанные узкие улочки цыганской слободы. Крытая оцинкованным железом крыша пятистенка Вишана и Шиты подёрнулась мертвенно-бледным сиянием, переодически отражая в черноту ночи неживые лунные зайчики. Невероятная по размерам, чем-то похожая на гиену, лохматая средне-азиатская овчарка по кличке Вчир, охранявшая цыганский дом, с аппетитом выгрызала мягкие ткани из твердого, как сталь, рогатого черепа обитателя разграбленной накануне могилы. «Злее будет!» – резонно решил Вишан, отдавая собаке рогатую голову. К тому же он рад был поскорее от нее избавиться.

Шита, тем временем, уже поставила сковородку с жареным мясом на стол, из холодильника вытащила нераспечатанную литровую бутылку водки «Абсолют-цитрон» и принялась раскладывать ножи и вилки. Затем она вдруг неподвижно замерла на секунду, очевидно, какая-то неожиданная мысль пришла ей в голову. И точно – плутоватая улыбка расползлась по неприятному лицу Шиты стайкой морщинок-змеек. Довольно пробормотав что-то наподобие: «Сейчас я их удивлю», она достала из настенного шкафчика трехлитровую стеклянную банку, наполненную мутноватой желеобразной массой зеленоватого оттенка. Шита была почему-то уверена, что имеет дело с дорогой иностранной приправой специально для мясных блюд, изготовленной на основе натурального оливкового масла. Впрочем, она несколько раз пробовала желеобразную массу на вкус – кончиком языка, не рискуя глотать, в течение предыдущего месяца, и приправа неизменно вызывала у цыганки восхитительные ощущения. Месяц назад Шита переложила ее из блестящего ярко-оранжевого, скорее всего, керамического сосуда, наряду с прочим извлеченного из предпоследнего раскопанного «теплого гроба» в обычную трехлитровую стеклянную банку. Сосуд необходимо было срочно продать, а продажа вместе с ним симпатичного содержимого показалась жадной Шите непростительным расточительством и она спрятала остро пахнувшее зелье в настенный шкафчик. Или приснилось ей, или нашептал на ухо чей-то беспокойный дух, что неизвестная субстанция из огненно-оранжевого керамического сосуда не может быть ничем иным, кроме как вкусной съедобной штукой – каким-нибудь кулинарным жиром или пикантным соусом. Она твердо решила приберечь «соус» до ближайшего торжественного события. И вот, спустя месяц, событие настало – новый, безнаказанно раскопанный «теплый гроб», оказавшийся богаче всех предыдущих вместе взятых. Шита решительно взяла банку с соусом из потустороннего мира и нечаянно вывалила чуть ли не половину в необъятную сковородку, доверху полную кусков жареной свинины. Жир еще пузырился в сковороде и немедленно вступившая с ним в реакцию зеленоватая слизь, вылитая сходившей с ума Шитой (бедняга, даже не подозревала, как и подавляющее большинство психически больных, о постигшем ее недуге), породила высокий столб розоватого, пряно пахнувшего пара, с шипением ударившего под самый потолок. Мясо на сковородке мгновенно покрылось нежно-лиловыми и розово-перламутровыми крупными пузырями. Пузыри надувались, с громким печальным чмоканием лопались, распространяя вокруг и, главное, радуя чуткое обоняние Шиты, целую феерию густых ароматов – одновременно и нежных, и острых, и горьких, и сладких, но одинаково тонких, чуть-чуть самую малость, дурманивших голову. На месте лопнувших пузырей сразу надувались другие, снова лопались, и волшебные запахи делались концентрированнее и вкуснее.

– Виш-ша-ан!!! – в радостном возбуждении зычно гаркнула Шита, лихорадочно свинчивая пробку с водочной бутылки и стремительно разливая водку по высоким фужерам.

– О-у-у!!! – раздался в ответ приглушенный крик из сарая.

Бросайте все – ужинать идите!!!

Вишан и Мишта очнулись от оцепенелого состояния, куда повергла их затейливая игра разноцветных искорок в прозрачной глубине удивительных камней, больше всего, действительно, напоминавших внешним видом окаменевший мармелад. Гробокопатели очнулись и непонимающим взглядом уставились друг на друга.

– Вишан!!! – опять рявкнула в доме Шита, – идите ужинать!!!

Цыгане, с грустью посмотрев напоследок на рассыпанные по старому покрывалу безыскусные многоцветные узоры, поднялись на ноги и энергично зашагали к пиршественному столу.

– И то правда, – озадаченно произнес Вишан, потирая лоб, когда вышел из сарая во двор – чувствовал он себя со вчерашней ночи как будто не совсем в своей тарелке, – надо бы водки выпить, да и закусить хорошенько – и снова за работу.

Уже в просторных сенях в нос им шибанул ураган экзотической смеси из ненюханных ранее запахов, и они моментально забыли о разноцветных кристаллах, сиротливо оставшихся лежать на покрывале в сарае, влюбившись теперь запахи, что рождались на сковородке.

Покрытая сверкающей радужной пленкой, жареная свинина на столе окончательно потрясла психику Вишана и Мишты, незаметно, но стремительно разрушавшуюся. Внезапный приступ жесточайшего голода и жгучего желания хлебнуть водки, буквально швырнул их на стулья. Стулья жалобно скрипнули, а цыгане вцепившись в полные фужеры, торопливо чокнулись, залпом выпили, схватили вилки и с силой воткнули в куски свинины. И всем троим показалось – о чудо! – как будто кто-то тоскливо хрюкнул в сковородке, а золотистое, пурпурное, смарагдовое, сочное и нежное мясо на остриях зубчиков вилок затрепыхалось, как живое, забрызгивая лоснившиеся лица цыган обжигающими радужными каплями.

Коричневые прокуренные зубы вонзились в нежно-сочное жаркое и… сказочные запахи слились в единое гармоничное целое со вкусом. Цыгане томно застонали, твердо решив, что жуют мясо ангела во плоти.

По ситцевым занавескам на окнах, по беленым стенам, по коврам, по посуде в шкафах резво заиграли в пятнашки огоньки всех основных цветов солнечного спектра.

– Ай да соус!!! Ай да соус!!! Ай да Шита, молодец!!! – медленно вскрикивала хозяйка, с острым наслаждением ощущая, как бессмысленная радость вскипает в ее полнокровном теле, вливаясь туда вместе с водкой и кусочками жареной радуги.

Изящным танцующим движением большая рука Шиты вспорхнула в празднично иллюминированном воздухе, нежно обняла пальцами теплые бока бутылки и второй раз наполнила до краев фужеры.

– Помянем Дюфю! – решительно вдруг бухнул посуровевший Вишан, – Хоть трус и дурак он был, да и сволочь, каких еще поискать, но все же – помянем!

И Шита и Мишта молча согласились с краткой характеристикой невезучего Дюфини, оставшегося лежать в разграбленном гробу и злорадно ухмыльнулись при мысли о нем. Всем троим после выпитого поминального фужера стало казаться, что Дюфиню они искренне ненавидели нечеловеческой ненавистью всю свою сознательную жизнь. Даже в душе Шиты, родной сестры Дюфини, не возникало самого слабого намека на жалость, когда она порой невольно представляла себе, как несчастный брат лежит в вечной темноте гроба, отчаянно молотит кулаками по крышке, царапает её, ломая ногти, теряя последние силы, надежду, веру в родственников, и оставаясь, в конце концов один на один с холодным липким ужасом погребенного заживо. «А так ему и надо, так ему и надо, гаденышу!» – с сумасшедшей уверенностью думала Шита, зачарованно глядя на пузырившуюся неземными красками свинину. Нестройный ход злобных мыслей Шиты прервал громко и протяжно рыгнувший Вишан, глаза Вишана до невозможности налились кровью и еще сильнее выпучились. Вслед за Вишаном так же протяжно и мучительно зарычал Мишта и Шите сделалось страшно…

Александровское кладбище

Обсуждая Дюфиню и его невеселую судьбу, ни Шита, ни Вишан, ни, тем более, конченный отморозок Мишта, не могли предположить, что Дюфине, несмотря на то, что он фактически на их глазах, оказался погребенным заживо, повезло значительно больше, чем им троим. Дело заключалось в том, что цыгане раскопали и разграбили вовсе не гроб. И, следовательно, Дюфиня оказался живьем не в гробу, но, на этом везение Дюфини по сравнению с его жестокими родственниками, закончилось.

Он не очутился в полном мраке, растянувшись рядом с обезглавленным трупом ограбленного покойника после сильного удара по темени, нанесенного так неожиданно захлопнувшейся тяжелой крышкой. На короткое время Дюфиня лишился сознания, а когда оно вернулось к нему, он сильно об этом пожалел. К счастью, почти ничего не поняв, трусоватый деверь Вишана и подловатый брат Шиты вновь перестал ощущать собственную индивидуальность, теперь уже навсегда – оказавшись растворенным в другом, на бессчетное количество порядков более могучем интеллекте…

За поминальным столиком, установленным под сенью березы, скучали и зябли, обдуваемые прохладным ночным ветерком рядовые Саенко и Верченко. Остальные бойцы «Альфы», численностью семь человек, дремали в бронированных недрах БТР-а, оставленного на кладбище по приказу Панцырева для охраны могилы и замаскированного неподалеку среди густых кустов сирени.

Командир группы лейтенант Кравцов разделил автоматчиков на наряды по два человека, которые должны были сменять друг друга каждые полтора часа, чтобы нести вахту непосредственно возле разрытой могилы, сидя на деревянных скамеечках за миниатюрным поминальным столиком, вкопанными, как уже указывалось выше, под раскидистой кроной красавицы-березы.

Никто из бойцов решительно не понимал, с какой целью их оставили здесь на ночь, толком ничего не объяснив, кого или что охранять, или – от кого. И, разумеется, что ничего, кроме тупого равнодушия, солдаты не испытывали во время несения этого бессмысленного ночного дежурства. Рядовые Саенко и Верченко не оказались исключением, изнемогая на скамеечке от вынужденного безделья и негромко кляня, на чем свет стоит, «долбанную службу».

– Одно меня поддерживает, – тоскливо проговорил Саенко, – что в отпуск осенью. А так… – он безнадежно махнул рукой, – На кладбище этом гребанном почти сутки уже торчим, чего вылавливаем – хер его знает!

– Да-а-а!… – поддержал товарища лейтенант Верченко, – Спиртику бы сейчас еб… ь – в самый раз бы пошло! Пашка, ты не находишь?

Компанейский парень Пашка Саенко молча кивнул, полностью согласившись с Верченко, и уже серьезно подумал: а не достать ли заблаговременно положенную в карман заветную фляжку, где плескались грамм триста хорошего армянского коньяка. Он даже поднялся на ноги и… тут они оба поняли, что возможно их оставили дежурить возле этой могилы совсем не напрасно. Низкое басовитое гуденье, нарушившее кладбищенскую тишину, заставило подскочить на ноги и лейтенанта Верченко:

– Что это, Пашка?! – настороженно спросил он у Саенко.

– Опять э т о т Г р о б! – прошептал Саенко, стараясь подавить приступ суеверного ужаса.

– Это не гроб, а – трансформатор, Паша, – немного сдавленно прошептал лейтенант Верченко. – Надо майора разбудить.

В ночном воздухе распространилась горячая свежесть озона, басовитое гуденье сменилось пронзительным свистом, заставившим обоих бойцов инстинктивно упать на землю и настороженно заозираться по сторонам. Правда, природа происхождения зловещего свиста, выяснилась уже через пару секунд: свист сопровождал выпорхнувшую из могилы ослепительную бирюзовую звезду, которая ярко осветила, наверное, с пол-кладбища и со сверхзвуковой скоростью отправилась вертикально вверх по направлению к Луне. И лишь на бесконечно огромной высоте, там, где таинственная могильная звезда превратилась в крохотное бирюзовое пятнышко, сопровождавший ее полет свист постепенно уподобился угрожающему змеиному шипению. Это шипение утихло одновременно с яркой радужной вспышкой, украсившей ночное небо в точке столкновения прозрачной границы чужого мира с бесшумно взорвавшимся ослепительным бирюзовым посланием, вылетевшим из великолепно отполированного черного гроба. На самом деле это был не гроб, а «ахайсот» – сложно устроенный агрегат, выполняющий функции, диаметрально противоположные тем, ради которых в свое время были придуманы на Земле гробы.

Бойцы неподвижно лежали, задрав голову, примерно с минуту – ровно столько, сколько длился полет бирюзовой звезды, закончившийся кратковременной вспышкой настоящего северного сияния. Когда она погасла, ошарашенные Саенко и Верченко посмотрели друг другу в глаза, затем одновременно повернули лица к могиле, в которой вновь послышалось басовитое гуденье, разбавленное на этот раз громкими щелканьем и треском, обычно издаваемыми проводами ЛЭП в грозовую дождливую погоду.

– Будим майора, Паша – пока не поздно! – проговорил Верченко и бойцы бегом бросились к БТР-у, где крепким безмятежным сном спали их боевые товарищи…

Болото Унгардов

В чужом ночном небе, освещенном изумительным, по канонам земной красоты, холодным светом огромного изумрудного полумесяца, тревожно пульсируя, вспыхнул огненно-красный круг. Он изуродовал хрупкую красоту изумрудной весенней ночи неприятным кровавым оттенком, незванно примешавшимся к световым гаммам, что по ночам украшали бескрайние Болота Унгардов.

Но, к счастью, красный круг повисел в небе совсем недолго. Окрасившись изнутри мягким золотистым сиянием, он погас, оставив волшебную красоту изумрудного полумесяца и весенней ночи, предоставленной самой себе.

Рогатые гиганты унгарды, повыскакивавшие из хижин, шумно и дружно с огромным облегчением переводили дух. В силу специфических физиологических причин они с трудом соображали по вечерам, особенно – ранней весной, когда в своих поступках рядовые унгарды руководствовались, преимущественно, эмоциями и невиданный кроваво-красный круг в ночном небе поставил их в полный логический тупик и даже немного напугал. Не напугался и не оказался в состоянии логического ступора лишь один из жителей деревни Болотных Унгардов рядовой унгард Аджаньга, возвращавшийся с вечерней рыбалки – необычайно опасного предприятия весной и в позднее вечернее время.

Когда он увидел странный красный круг в небе, то от неожиданности опустил весла, которыми торопливо греб по направлению к родным берегам и его лодка какое-то время неподвижно торчала на одном месте, представляя великолепную мишень для пауков-снайперов и плюющихся болотных медуз.

Удивление у Аджаньги прошло достаточно быстро и увидев, как красный круг в небе взорвался изнутри золотистым сиянием и почти сразу растворился в привычном изумрудном свете родного спутника, он догадался, что в какой-то чужой параллели произошла большая беда с одним из резидентов-контактеров или, может быть, случилась неприятность иного рода. Но, в любом случае, сейчас он увидел вспышку аварийной информационной капсулы, ярко выраженного инфернального характера, преодолевшую, прежде чем попасть в родное небо, по меньшей мере, одну пограничную сеть-призрак, что само по себе всегда казалось Аджаньге самым настоящим чудом. Своим не особенно развитым интеллектом рядового болотного унгарда, он никогда не мог постигнуть механизма таинства инфернальных переходов туда и обратно. Аджаньга являлся не просто рядовым унгардом, а – заслуженным рядовым унгардом, состоявшим на учете в одной из боевых дружин Клана и имевшем на своем счету несколько удачно проведенных акций. Забыв о снайперах и медузах, Аджаньга упорно не брал весла в руки и зачарованно рассматривал то место на небосводе, где только что растаяло красно-золотистое зарево аварийной капсулы – большое шестикамерное сердце заслуженного унгарда сладко замерло в особенном предчувствии. Ему так захотелось поверить в то, что он видел сейчас в небе отражение своей заветной сокровенной мечты – хотя бы раз в жизни выполнить для Клана задание инфернального характера.

Подозрительный плеск болотной воды неподалеку от лодки, вывел Аджаньгу из состояния праздной мечтательности, и он взялся за весла, покосившись внимательным взглядом по направлению источника подозрительного плеска. Среди широких круглых листьев и закрывшихся на ночь цветочных бутонов, самый маленький из которых достигал величины земного капустного кочана средних размеров, зоркие глаза унгарда заметили, исчезающие под поверхностью воды, спинные шипы так называемого банального Сумирога, одного из нескольких тысяч шпионов могущественного клана Сумирогов, на протяжении многих тысячелетий являвшихся злейшими врагами не менее могущественных хозяев Аджаньги – древнего клана Чермиков…

Сомнения мэра

Андрей Витальевич Шлодгауэр после завершения короткого разговора с моей тещей, некоторое время в задумчивости стоял над телефонным аппаратом и мысленно прокручивал только что состоявшуюся беседу, выискивая возможные, неудачно построенные фразы, которые кажущейся недосказанностью могли бы обидеть юбиляршу. Но нет – слабых мест в своем поздравительном монологе, временно исполняющий обязанности городского мэра, не нашел. «Женщина, я думаю, останется довольна!», – удовлетворенно подумал он и сел в удобное мягкое кресло перед телевизором, возвращаясь к прерванному просмотру учебного видеофильма «Как воспитать в себе политического вождя?».

Андрей Витальевич остался дома в одиночестве, жена с дочерьми уехали на дачу. Он решил посвятить выдавшийся свободным вечер политобразованию, которого, по его мнению, ему ощутимо не хватало как новоиспеченному главе городской администрации. Посмотрев пару минут на экран, Андрей Витальевич вдруг ощутил отсутствие душевного спокойствия, какое обычно испытывал вот в такие одинокие вечера, когда ему никто не мешал заниматься размышлениями на любимые темы.

Что-то насторожило и.о. мэра – какое-то неуловимое темное предчуствие, неожиданно вылетевшее из мглы подсознания и прошло немало времени, прежде, чем он интуитивно связал его появление с праздновавшимся в эти часы пятидесятилетним юбилеем Антонины Кирилловны Кобрицкой – директора, едва ли не крупнейшего городского ресторана «Люкс», вот уже несколько лет традиционно обслуживавшего городскую номенклатуру.

Что-то там, на этом юбилее, происходило не так, неправильно и нелояльно по отношению к верхушке городской администрации.

– Надо же!… – воскликнул он даже вслух, безмерно удивившись вздорности собственных, таких пугающе неожиданных мыслей.

В этот момент зазвонил мобильный телефон. «Очень кстати!» – подумал и.о. мэра, поднося «говорящую дырку в семейном бюджете» к правому уху, не без оснований предполагая, что звонит с дачи жена.

Но оказалось, что звонила вовсе не жена. Андрей Витальевич услышал хорошо поставленный мужской голос, давно уже ставший ему ненавистным. Голос принадлежал генерал-майору внутренних войск в отставке, бывшему Депутату Государственной Думы, черт его знает какого созыва, главе областного отделения одной морально полностью обанкротившейся политической партии, некоему Антону Савичеву.

– Здорово, Андрюха! – в обычной своей фамильярной манере поприветствовал Шлодгауэра Савичев – когда-то, лет двадцать пять назад, они вместе учились в университете на разных факультетах.

Андрей Витальевич с тихой ненавистью процедил сквозь зубы:

– Не Андрюха, а – Андрей Витальевич. Я же с тобой свиней не пас, Антон! Говори быстрее, что хотел и не трать мои деньги!

– Я тебя хотел предупредить о наступлении крайне неблагоприятных дней для представителей правящей в области и, особенно, в городе, партии. Это совершенно достоверные данные, вытекающие из друидского гороскопа, составленного нашим известным городским магом Надеждой Врубливлецкой! Уже завтра или послезавтра ты, Андрей, можешь запросто сойти с ума, как бедный Тарасов! У тебя существует лишь один реальный шанс избежать в ближайшем будущем крупных неприятностей, это – я и моя партия…

– Пошел ты …!!! – в ярости воскликнул Шлодгауэр и отключил мобильник. А затем выключил и телевизор – сосредоточиться на просмотре у него не осталось никаких нервных резервов. Он нетерпеливой рысцой подбежал к холодильнику и достал оттуда, из заветного тайника между трехлитровыми банками с солониной, недавно начатую литровую бутылку настоящего ямайского рома. Так что у субботнего вечера появился великолепный шанс, не оказаться, безнадежно загубленным.