Алексей Борисович Лавров
Русский прорыв за Южный полярный круг. Жил отважный адмирал
Рисунок 36. Порт-Джексон. Конец ХVIII в
В заливе шлюп встретил комендант порта мистер Пайпер; он был очень любезен и предложил русским гостям стать на якорь на рейде непосредственно напротив города, что и было сделано 30 марта (11 апреля) 1820 г в 11 часов утра. К тому моменту и со времени выхода из Рио-де-Жанейро «Восток» пробыл под парусами 131 день.
Во всё время стоянки русских в Порт-Джексоне английские власти в лице Пайпера и губернатора колонии генерал-майора Маквари всячески заботились об удобстве наших моряков и оказывали им необходимую помощь. Так, уже 31-го (12 апреля) на берегу, с разрешения губернатора, оборудовали обсерваторию, и И.М.Симонов начал устанавливать там астрономические приборы. В Австралии учёный ежесуточно производил наблюдения истинного полдня по положению солнца, а ночью – прохождения через меридиан звёзд Южного полушария. Но если ночные наблюдения Иван Михайлович осуществлял лично (они были особенно важны, т.к. после астронома де Лакайля на мысе Доброй Надежды никто больше в Южном полушарии их не делал), то днём он поручил замерять время по хронометрам своим помощникам – двум подштурманам и унтер-офицеру артиллерии. Рядом с обсерваторией поставили палатку, в которой разместили баню. Воду разогревали в сложенной из чугунного балласта печке и при помощи калёных ядер, а чтобы пар не выходил сквозь парусину, снаружи закрытую палатку непрерывно обливали водой из брандспойтов.
Утром 7 (19) апреля, во время прогулки по берегу верхом вместе с губернатором Маквари, Беллинсгаузен и Завадовский, к своей большой радости, увидели лавировавший в заливе шлюп «Мирный». Около полудня противный для него ветер сменился благоприятным, и вскоре корабль уже стоял на якоре рядом с «Востоком».
О том, как проходило плавание «Мирного» до Порт-Джексона, известно из донесения Лазарева Беллинсгаузену, которое последний целиком приводит в своей книге.
Как мы помним, 4 (16) марта, т.е. в день совещания командиров шлюпов перед расставанием, матросы с «Мирного» занимались сбором льда, который Лазарев рассчитывал употреблять, растапливая, в качестве пресной воды. По возвращении Михаила Петровича со шлюпа «Восток» он, к своему величайшему огорчению, увидел, что привезённый лёд был дрябл и насыщен солёной водой. Даже после того, как лёд этот 4 с половиной часа пролежал на палубе, с тем, чтобы морская вода вытекла из него, солёный вкус не исчез.
«И так, – констатировал Лазарев, – мы принуждены были выбросить столько льду, что наполнили бы оным 20 бочек средней руки. Я сожалею о сём, не потому, однако, чтоб мы в пресной воде нуждались, ибо при умеренном употреблении довольно бы нам было ещё месяца на 3, невзирая, что на шлюпе все пили, сколько хотели;… я сожалел о негодности льда потому, что самая работа в набирании оного сопряжена всегда с немалым затруднением и употребляемые к сему делу матрозы, перемокнув в холодной воде, нередко подвергались простудам. Добытая из льда вода полезна на судах для того, что сохранение здоровья служителей много зависит от опрятности тела и чистоты их белья… Обстоятельство сие послужит примером на будущее время, что не всякий лёд, в море взятый, может быть в скорости годен к употреблению, но именно только тот, который крепок и ещё недавно от больших льдин отломился».
Первые признаки того шторма, который обрушился на «Восток» 9 марта, на «Мирном» заметили ещё 7-го, а в час ночи 8-го буря разразилась по-настоящему. «Около двух часов шторм продолжался с ужасной свирепостью, – говорится в донесении М.П.Лазарева, – и новый наш фок-стаксель изорван в мелкие куски. Я уверен, что никакой штормовой парус… не мог бы противостоять силе сего ветра. Но гафельные трисели44, которые, по предложению моему, сделаны в Кронштадте, во время сего шторма всеми рифами зарифлённые, стояли совершенно безопасно. Преимущество их против обыкновенных штормовых парусов видели мы довольно ясно, а потому весьма бы полезно было ввести в употребление в нашем флоте ежели не оба, то по крайней мере грот-трисель… Приятно было видеть, что шлюп наш в шторм при чрезвычайно сильном и неправильном волнении так крепок, что малая течь, которую обыкновенно мы имели, стоя в тихий ветр на якоре, по 2 дюйма (5,08 см – А.Л.) в сутки, нисколько не прибавлялась. Сим обязаны мы деятельному присмотру в Кронштадте при килевании и скреплении шлюпа. Какова была у нас килевая качка (которая, без сомнения, главнейшая причина расслабления членов у судов), можно судить по великому множеству морской травы, коею гальюн45 наш при рассвете был наполнен, и вероятно, что при всяком ударении носом трава попадала через поручни, … ибо нижняя часть гальюна так хорошо заделана, что не выбито ни одной перекладины. При всём том качка была плавная, и бушприт изредка воды касался, тогда как мне известно, что многие большие суда теряли бушприты свои от волнения, которое, так сказать, смывало оные».
Именно это, как мы помним, чуть не случилось с «Востоком», да и вообще интересно сравнить данный фрагмент с рассказом Беллинсгаузена о поведении его корабля в такую же погоду: «треск частей шлюпа» и т.п. «Сие доказывает некоторым образом, – заключает М.П.Лазарев, – что шлюп «Мирный», кроме многих удобств для груза и покойного помещения как для офицеров, так и для служителей, имел ещё качества доброго морского судна».
9-го, когда «Восток» еле выдержал удар стихии, в районе плавания «Мирного» было как раз поспокойнее, но побежавшие по небу около 6 часов вечера облака насторожили Лазарева, и он приказал убрать все паруса, кроме грот-марселя и тех самых зарифлённых триселей. 10-го в 6 утра шторм грянул с новой силой, и грот-марсель тоже убрали. Даже когда ветер стих и (в полдень) показалось солнце, по морю по-прежнему ходили высокие волны. «Я не помню, чтобы мне случалось когда-либо видеть такое большое и такой чрезмерной высоты волнение, – признавался Лазарев. – Казалось, что при погружении судна с волны вниз, хребты высоких гор окружали нас со всех сторон… Вскоре после полудня с марса увидели льдяной остров к SO. .. Можно сказать, что великое счастье сопутствовало нам в продолжение сих бурь, ибо мы не встретили ни одной из льдяных громад, которые могли быть для нас бедственны, а теперь упомянутый остров показался уже тогда, когда равноденственных ветров… сила уменьшилась. Шлюп «Восток», по моему мнению, был в опаснейшем положении, ибо, ежели капитан Беллинсгаузен находился тремя градусами нас южнее, вероятно, он мог встретить льды, о коих я не один раз вспоминал с чувствами великого беспокойства».
Рисунок 37. В штормовом море
Шторм удалил «Мирный» почти на градус к югу от района, куда рассчитывал выйти Михаил Петрович. 17-го (29-го) установилась перед полуднем и стояла весь день ясная погода. Ею воспользовались для просушки одежды матросов и проветривания жилой палубы, где долго нельзя было ни топить камельков, ни открывать люков из-за сильной качки и вливавшейся потоками воды. От холода и сырости у некоторых матросов появились было симптомы простудной лихорадки и ревматизма. Однако стараниями медика Н.Галкина обострения и распространения этих заболеваний удалось избежать. «Он (Галкин – А.Л.), при обширных познаниях, отличался неусыпным старанием, неутомимыми трудами и крайнею заботливостью о сохранении здоровья всех служащих на шлюпе; я приношу ему изъявление чувствования совершенной моей благодарности, которая навсегда сохранится в сердце моём», – заявил командир «Мирного»: по его словам, 17 марта «всё приняло хороший вид, и больных на шлюпе не было».
21 – 23 марта Михаил Петрович занимался поисками острова Компанейского, якобы открытого испанцами, но у него получилось не лучше, чем у его начальника. 22-го в 18.30 достигли точки, в которой этот остров (Company’s Island) был обозначен на вышеупомянутой английской карте, да ещё с двумя меньшими островами, прилегавшими к нему с запада (широта 49°39’ южная, долгота 142°47‘ восточная) – и не обнаружили ничего, кроме водорослей и летающих в небе поморников. Решив проверить, не свидетельствуют ли эти растения и птицы о близости берега, продвинулись утром 23 марта (4 апреля) к востоку ещё на 2,5 градуса, но так и не увидели никакого острова. После этого Лазарев оставил поиски и пошёл к Вандименовой земле. Он с самого начала не верил, что злополучный остров удастся отыскать, потому что знал, с какими ошибками указывали испанские мореплаватели прошлых веков координаты даже действительно найденных ими земель, а реальность открытия острова Компанейского как минимум вызывала сомнения.
После того, как 27 марта миновали берега Тасмании (Вандименовой земли), их периодически задерживали то штили, то противные ветра. Австралийский берег «усмотрели» на рассвете 2 (14) апреля – это был мыс Георгия рядом с заливом Джарвиса. И тут выяснилось, что за последние сутки «Мирный» был отнесён на 37 миль (68,56 км) к югу противодействующим течением. Ночью, пережидая штиль напротив оконечности, названной обнаружившим её капитаном Куком Красной, видели на берегу огонь, «вероятно, – предположил Лазарев, – разведённый дикими новоголландцами (аборигенами Австралии – А.Л.), ибо в сих местах не было английских селений».
«Переменные тихие ветры, штили и течение, действовавшее к югу, причиною, что мы достигли к Порт-Жаксону не прежде ночи 6-го числа (18-го – А.Л.), – сообщал в донесении Михаил Петрович, – и тогда, …при сделавшемся безветрии, положили якорь во внутренности залива на глубине семнадцати сажен (31,11 м – А.Л.), грунт был белый песок… В 8 часов следующего утра при NW ветре и приливе снялись с якоря и лавировали в заливе до двух с половиною часов пополудни; внезапно переменившийся ветр доставил нам удовольствие вскоре бросить якорь вблизи шлюпа «Восток»…»
Приходом «Мирного» в гавань Сиднея завершился 1-й этап русской антарктической экспедиции. Главнейшая её цель была уже достигнута, но поскольку на кораблях об этом не знали, а если кто и догадывался, то не вполне доверял своей интуиции, наши исследователи готовились к новому «вояжу» в южные полярные моря.
Глава 9. Почему аборигены не съели ни Беллинсгаузена, ни Лазарева
Как было ранее сказано, губернатор провинции Новый Южный Уэльс Маквари (Маккуори), комендант порта Пайпер и другие представители британской колониальной администрации оказали русским морякам самый радушный приём. Стоянкой воспользовались для лечения больных, приобретения еды, дров и пресной воды, астрономических наблюдений и, конечно, приведения судов в порядок.
Рисунок 38. Портрет губернатора Нового Южного Уэльса Маккуори (Маквари). Художник Артур Леветт Джексон
Во время прилива М.П.Лазарев поместил свой «Мирный» носом на мель в бухте неподалёку от разбитого нашими путешественниками на берегу лагеря. Шлюп, как мы помним, ударился форштевнем о льдину незадолго до исторического открытия46, в самом начале января 1820 г. С отливом место в носовой части, где льдина выломала кусок штевня длиной примерно в 4,5 фута (1,37 м), оказалось вне воды. Повреждение удалось устранить силами мастеровых с обоих судов, не прибегая к помощи английских рабочих, которых предложил прислать губернатор.
У «Востока» тоже приподняли нос, максимально разгрузив судно спереди, и те же мастера залатали бреши в медной обшивке подводной части корпуса флагманского шлюпа. Это повреждение не было по-настоящему серьёзным: гораздо большее беспокойство вызывала у Беллинсгаузена трещина в степсе бушприта его корабля, т.е. в гнезде, в которое бушприт был вставлен нижним концом. Поскольку бушприт – это выступающий вперёд носовой наклонный рангоутный брус, служащий для отдаления центра парусности от центра тяжести судна, а также для поддержания передней (фок-) мачты и установки треугольных парусов, необходимых, в частности, в штормовую погоду, ненадёжность такого важного элемента рангоута может иметь в плавании, мягко говоря, очень серьёзные последствия…
Между тем дерева, нужного для изготовления нового степса, не было ни в лесах поблизости, ни в местном адмиралтействе. Пришлось подкрепить старый толстыми железными обоймами с обеих сторон и упереть сзади двумя длинными кницами47 наискось. «Я полгал, – писал Беллинсгаузен, – что с сим подкреплением степс будет, наверно, крепче всякого нового…».
Если Рио-де-Жанейро произвёл на наших мореплавателей впечатление, скажем так, неоднозначное48, то в данных ими характеристиках увиденного в Порт-Джексоне преобладают, несомненно, положительные оценки. В частности, Беллинсгаузен очень одобрительно отзывается об усилиях английских властей по организации труда и быта ссылаемых в Австралию на каторгу преступников обоего пола:
«Плоды благодетельного попечения о преступниках ясно видны в Новом Южном Валлисе (провинция, а сегодня – штат Новый Южный Уэльс – А.Л.); многие из них сделались добрыми гражданами и даже служат образцами честности».
А о тех ссыльных, которые, напротив, «под защитою вольностей (в возмездие за невольничество), придумывают, как бы без наказания совершать различные преступления», Фаддей Фаддеевич делает оговорку: «исключая разбоя и грабительства».
Симпатизирует он и попыткам миссионеров и колониальной администрации организовывать обучение и воспитание детей туземцев в соответствии с канонами тогдашней английской педагогики, сожалея при этом, вместе с британцами, об отсутствии у местного населения, в его массе, желания идти навстречу апологетам Просвещения.
«Нам рассказывали, что весьма затруднительно уговорить отцов, чтобы они поручили детей для воспитания в сии благодетельныя училища. Привычка к свободе и кочующая скудная их жизнь, в климате благорастворенном, кажется им драгоценна…»
Рисунок 39. Вид на Порт-Джексон с севера. Художник П.Н.Михайлов
А вот коренные жители Новой Голландии (Австралии) неприятно поразили наших соотечественников убожеством своего быта и дикостью нравов. Нелестную характеристику аборигенов дал мичман с «Мирного» Павел Михайлович Новосильский:
«Дикие обоего пола роста ниже среднего (Беллинсгаузен говорит «среднего» – А.Л.), худощавы,… голова у них против туловища несоразмерно велика; цвет лица и тела… почти чёрный (у Беллинсгаузена «несколько светлее арапов», т.е. негров – А.Л.); рот большой, губы толстые, нос крючком, как у попугая, в ноздри вставляют кость или кусок тростника, черты лица отвратительные… Иногда они украшают голову птичьими или рыбьими костями, хвостом собаки или зубами кенгуру; иногда же заплетают волосы, намазывая их смолистым соком растения, отчего и походят они на концы верёвок. Лицо и тело пачкают красною землёю и проводят по телу длинные белые полосы; грудь, руки и спину исчерчивают ракушками или рыбьею чешуёй… Когда юноша вступает в мужеский возраст, выбивают ему 2 передних зуба, а девушкам, в ранней их молодости, отрезывают 2 сустава мизинца на левой руке, которые будто бы мешают наматывать лесы при рыбной ловле. Девушка не исполнившая этого обряда, была бы в презрении…
Дикари новоголландские живут большей частью близ лесов, хижин не имеют, а делают только полукруглую из хвороста загородку с той стороны, откуда дует ветер: внутри раскладывают огонь…
Большую часть дня проводят они на своих лодках: удят рыбу; поймав её, тотчас бросают на горячие угли, в самой лодке лежащие, и потом едят, не отделяя внутренностей. Живущие в лесу употребляют в пищу коренья папоротника, муравьиные яйца и некоторых насекомых».
Добавьте к этому обычай красть себе невесту из чужого племени, волочить её в своё жилище, обездвижив ударом булавы, и превращать потом, после «женитьбы», фактически в свою рабыню, которую наказывают за любой проступок той же булавой; также примите во внимание, что подобные похищения вызывали войны между племенами, кончавшиеся, по достижении определённого количества жертв, примирением сторон и пиром – и представьте себе, как выглядели туземцы в глазах образованных путешественников49.
Тем не менее, у моряков сложилось нечто вроде приятельских отношений с неким Бонгари – вождём племени, обитавшего неподалёку от Порт-Джексона и поставлявшего на корабли свежую рыбу. Не только люди Бонгари навещали русских, но и те порой наведывались в селение аборигенов. Принесённые вождём на «Восток» по просьбе начальника экспедиции оружие и приспособления для рыбной ловли, используемые туземцами, по мнению Фаддея Фаддеевича, «также доказывают, что жители Новой Голландии несколькими веками отстали от прочих островитян Южного моря». Но, справедливости ради, надо сказать, что коренные австралийцы, при всей их неразвитости, в отличие от многих из этих «прочих», по крайней мере, не были людоедами.
До прибытия «Востока» в гавань столицы Нового Южного Уэльса Беллинсгаузена беспокоило состояние двух матросов шлюпа, у которых появились признаки цинги – синие пятна на ногах. Отвар из сосновых шишек и лимонный сок, употребляемый как «внутрь», так и для растирания ног, лишь сдерживали развитие недуга, не излечивая бедняг полностью. Но в Порт-Джексоне качественная пища и благотворный австралийский климат сделали своё дело, и, как отметил командир «Востока» в записи от 20 апреля, «к общей нашей радости, признаки цинготной болезни у двух матрозов наших исчезли». У Лазарева на «Мирном», согласно его донесению начальнику эскадры, больных к моменту встречи шлюпов на рейде не было вообще.
Завершив ремонт судов и погрузив на них продовольствие и другие припасы, Ф.Ф.Беллинсгаузен и М.П.Лазарев 8 (20) мая расстались на время с гостеприимным английским портом. Они собирались ещё раз зайти сюда по окончании намеченных на зимние месяцы исследований малоизвестных районов Океании.
Встал, однако, вопрос: с чего начинать? Беллинсгаузен решил не следовать на этот раз букве инструкции Морского министерства, которая требовала от него идти севернее Новой Зеландии к островам Общества. Не надеясь сделать какие-либо важные открытия в близких к Австралии водах, он посчитал более целесообразным плыть, держась в стороне от маршрутов предшествовавших экспедиций, к острову Опаро, открытому английским мореплавателем Джорджем Ванкувером в ноябре 1791 г. Затем Фаддей Фаддеевич рассчитывал пройти между водами, названными Якобом Роггевеном (см. о его плавании в главе 4) Сердитым морем, и известной частью архипелага Туамоту.
11 (23) мая на «Востоке» случилось несчастье. Корабельный слесарь Гумин умер от травмы, полученной ещё в Порт-Джексоне при падении с грот-мачты, которую обивал медью в месте, где ванты стягиваются стропом. Беллинсгаузен хотел вообще оставить этого человека в госпитале Сиднея, но лекарь Берг уверил командира, что Гумин уже поправляется, и «излечение его весьма верно». Все на шлюпе сожалели о потере «доброго человека и искусного слесаря».
Кроме того, выявились негативные последствия «отдыха» моряков в Порт-Джексоне: взамен одного недуга (цинги) приобрели другой. При осмотре матросов через 5 дней после выхода в море оказалось, что несколько человек на «Мирном» и один – на «Востоке» заражены венерической болезнью. Фаддею Фаддеевичу пришлось признать, что не все проблемы, порождаемые спецификой переселенческого контингента, колониальные власти решают успешно: «Болезнь распространилась в Порт-Жаксоне и беспрерывно вновь из Англии завозима ссылочными».
19 мая с 4 часов дня бушевал шторм, но он не причинил особого вреда, если не считать сорванной со шкафута «Востока» сетки50, налившейся в жилую палубу и отчасти в трюм судна воды и ушибленного плеча старшего офицера Завадовского: тот попытался выбежать наверх через парадный люк, как раз когда из последнего хлынул вниз водяной поток. Беллинсгаузен, однако, опасался за мачты, которые у его шлюпа изначально были сделаны чрезмерно высокими.
20 – 21 мая с севера постоянно дули крепкие противные ветры, и начальник эскадры засомневался, смогут ли шлюпы, особенно «Восток», пройти к востоку (прошу прощение за каламбур) севернее Новой Зеландии. Решив не ждать у моря погоды (получается – в прямом смысле, без кавычек), он избрал другой путь – прямо через архипелаг, между двумя крупнейшими островами оного, водами пролива Кука. Уведомив Лазарева семафором об изменении маршрута, Фаддей Фаддеевич назначил местом рандеву для кораблей (на случай, если они в пути потеряют друг друга из виду) бухту Королевы Шарлотты внутри этого пролива.
Берег Новой Зеландии увидели уже 24 мая (5 июня) в 7 часов утра, а 28-го (9 июня), в 4 часа дня, «Восток» стал на якорь в вышеназванной бухте, с северо-западной стороны острова Мотуаро. Впоследствии выбрали другое место для якорной стоянки, поскольку первоначальное, как объяснял Ф.Ф.Беллинсгаузен, «не обещало совершенной безопасности от сильно дующих здесь NW (северо-западных – А.Л.) ветров, и наливание бочек свежею водою по дальнему расстоянию сопряжено было с затруднением». «Мирный» запоздал с входом в залив из-за сильного противного ветра и встречного течения и с наступлением темноты всё ещё лавировал. Чтобы показать Лазареву местоположение «Востока», на последнем подняли 2 фонаря и иногда жгли фальшфейеры51: иначе на втором судне экспедиции могли бы принять за сигналы флагмана огни разведённых туземцами на берегу костров. Только в 11 часов шлюпу Михаила Петровича удалось подойти к «Востоку» и стать рядом с ним на якорь.
Моряки с тревогой вглядывались в незнакомые берега. С трёх сторон – высокие, крутые, в основном покрытые лесом горы, на севере синеет другая, тоже высокая земля… На кораблях знали, что Новая Зеландия населена каннибалами, слышали об убийстве аборигенами матросов Абеля Тасмана, десяти человек из экипажа сопутствовавшего Куку в его второй «кругосветке» капитана Фюрно (как раз здесь, в заливе Королевы Шарлотты!), о страшной участи французского мореплавателя Мариона52.
Вскоре после прихода «Востока» в бухту к нему подошли две пироги, в одной из которых сидело 23 человека, в другой 16. Носы лодок были украшены сквозной резьбой, улитковыми линиями и изображением человеческого лица с глазами из ракушек и высунутым языком, а кормы представляли собой прямоугольные брусья примерно в 1,83 м высотой. Туземцы гребли типичными для жителей островов Полинезии лопаткообразными вёслами, которые, как и лодки, были тёмно-красного цвета.
Чуть–чуть не дойдя до шлюпа, пироги остановились; сидевший в одной из них старик, которого Беллинсгаузен правильно, как потом выяснилось, посчитал вождём, произнёс длинную и совершенно непонятную нашим соотечественникам речь. Ему ответили взмахами белого платка, и новозеландцы, видимо, понимавшие смысл этого жеста, приблизились, а вождь поднялся на борт. Фаддей Фаддеевич подарил ему бисер, зеркальце, куски грубого ситца и ножик и, видя, что подарки старику понравились, произнёс по-новозеландски «рыба» («гийка»). Старик засмеялся, переговорил со своими соплеменниками, и уже на другой день, по завершении перехода к новому месту стоянки, команды шлюпов получили свежей рыбы в достаточном для ужина количестве и плюс к тому местные ремесленные изделия – в обмен на бисер, зеркальца и другие безделушки.
После того, как начальник эскадры потёрся, по обычаю жителей Океании, своим носом о нос вождя, обнял его и отобедал вместе с ним и Лазаревым в капитанской каюте «Востока» (прочих гостей угощали на шканцах сухарями, маслом, кашей и ромом), «взаимное дружество», по выражению Фаддея Фаддеевича, как будто утвердилось. Туземцы приглашали русских к себе в деревню и показывали знаками, что там будут женщины. Но на кораблях не торопились принимать эти приглашения: в отличие от несчастного капитана Мариона, введённого в заблуждение показным дружелюбием дикарей, наши моряки нимало не обманывались насчёт новозеландского «радушия». В наибольшей степени это относилось к самому Беллинсгаузену, за плечами которого был опыт участия в плавании Крузенштерна – Лисянского, когда Фаддей, в то время молодой мичман на корабле И.Ф.Крузенштерна «Надежда», лично убедился в «своеобразии» представлений полинезийских дикарей о дружбе и гостеприимстве.
Это произошло 18 мая 1804 г. Корабли экспедиции выходили тогда из залива Тайо-Гое острова Нукагива (Нука-Хива) в Маркизском архипелаге, жители которого, как и новозеландцы, были каннибалами. Вот что писал об увиденном в тот день Иван Фёдорович Крузенштерн в своей книге «Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях «Надежда» и «Нева»:
«… во всю бытность нашу в заливе Тайо-Гое не только не подавали мы повода к какому-либо негодованию, но, напротив того, всевозможно старались делать им всё доброе, дабы внушить хорошее о себе мнение и возбудить если не благодарность, то, по крайней мере, благорасположение, однако, ничего не подействовало.
При выходе кораблей наших из залива, разнёсся между нукагивцами слух, что один из них разбился. Сие, конечно, произошло оттого, что мы принуждены были стать на якорь весьма близко берега… Менее нежели в 2 часа собрались множество островитян на берегу против самого корабля, вооружённых своими дубинками, топорами и пиками. Никогда не показывались они прежде в столь воинственном виде. Итак, какое долженствовало быть их притом намерение? Верно, не другое, как грабёж и убийство. Прибывший в то время на корабль француз подтвердил то действительно и уведомил нас о возмущении и злонамерении жителей всей долины».
Уже в первую ночь стоянки в заливе Королевы Шарлотты вахтенным выдали заряженные ружья и приказали быть в полной боевой готовности. В последующие дни матросам и офицерам приходилось неоднократно съезжать на берег для наполнения бочек пресной водой, заготовки дров, сбора съедобных растений и ловли рыбы. Посетили они и селение, в которое их так настойчиво зазывали, и некоторые другие места по соседству. Старый вождь, между прочим, сдержал обещание и предложил Беллинсгаузену, как выразился последний, «не старую, но довольно отвратительного вида женщину»; капитан вежливо отказался. Но куда бы и на какое бы время ни отправлялись путешественники, всегда перед высадкой они принимали меры для обеспечения своей безопасности.
Рисунок 40. Татуированный вождь маори. Изображение 1784 г
В книге Ф.Ф.Беллинсгаузена находим описание виденных русскими маори – аборигенов Новой Зеландии:
«Жители залива Королевы Шарлотты роста среднего, сложением тела крепки и довольно стройны, только колена несколько толстоваты; лицом и телом смугло-желтоваты, глаза чёрные, быстрые, волосы чёрные, у всех проколоты уши, а у большей части и средний носовой хрящ. Лица испестряют набивными, кривыми, но правильными линиями и натирают тёмно-синею краскою, знатные люди более, нежели прочие. У некоторых женщин только губы были испестрены».
Об одежде туземцев сказано следующее: «… покрывают тело, начиная из-под грудей до половины ляжек, куском белой ткани, которую перевязывают узким поясом; чрез плечо набрасывают кусок белой или красной ткани, весьма искусно сделанной, с тёмным вокруг узором, и на грудях зашпиливают шпильками… из зелёного базальта и костей, вероятно, человеческих или собачьих, ибо, кромке собак, других зверей никто из путешествовавших здесь не встречал. Сии шпильки висят на тонких верёвочках, чтоб не потерялись. Когда прохладно, сверх всего надевают мохнатую бурку наподобие черкесской. Так одевался старый начальник…; молодые по большей части, кроме бурок, ничем не прикрывались… Голову убирают, завязывая на теме волосы в пучок, воткнув в оные несколько белых перьев. В уши продевают кусок птичьей шкуры с белым пухом. На груди носят безобразные человеческие изображения, застёжки или род ножичка из зелёного камня, а у других просто косточки. Все сии вещи охотно променивают, и потому невозможно полагать, что принадлежат к их кумирам».
Внимание путешественников привлекли «пету» – кистени маори из нефрита или костей морских животных, с резьбой длиной 38,1 – 45,7 см, шириной в 10,16 и толщиной в 5 см и с дырой в рукоятке – для верёвочки, за которую кистень обычно держат. Также новозеландцы изготовляли три вида оружия из крепкого тёмного дерева – пику длиной примерно 9 м; нечто, напоминающее алебарду длиной 2,44 м с резным изображением отвратительного лица, в глазницы которого вставлялись раковины отражающего зелёного цвета; наконец, некое подобие топора длиной в половину второго из перечисленных предметов. Последние два были замечены у вождей и предположительно служили знаками их статуса.
Предостерегая моряков, могущих впоследствии посетить Новую Зеландию, Фаддей Фаддеевич подчёркивает следующие особенности маорийского менталитета:
«От привычки с юных лет не обуздывать своего нрава и следовать всем худым и добрым движениям сердца, жители Новой Зеландии хотя и горячи в дружбе, но непостоянны, за малейшую причину доходят до ссоры, которая производит пагубные последствия…
Когда старый начальник у меня обедал, я спросил его, ест ли он человеческое мясо, и показал на руку. Он объяснил, что очень охотно ест, и кажется в том нет никакого сомнения, ибо капитан Кук был сам очевидцем, как зеландцы с удовольствием ели мясо своих неприятелей, убитых в сражении».
Понятно, что, несмотря на великолепие местной природы (Беллинсгаузен описывает пение птиц в Корабельной бухте, где запасались водой, как «отзывавшееся подобно фортепианам с флейтами и обвораживающее слух») и отсутствие видимых признаков враждебности со стороны обитателей побережья, нервы у участников экспедиции были напряжены до крайности, и в глубине души каждый мечтал поскорее покинуть эту имевшую столь чудовищную репутацию землю.
Рисунок 41. Ф.Ф.Беллинсгаузен и М.П.Лазарев с отрядом вооружённых матросов наблюдают пляску маори на берегу залива Королевы Шарлотты. Художник П.Н.Михайлов
«Во время семидневного пребывания нашего близ берегов острова… мы были в всегдашнем согласии с его жителями, но это потому только, что они боялись наших пушек и ружей, – писал астроном И.М.Симонов. – При первом посещении своём на шлюп «Восток» они показали нам, что знают действие нашей артиллерии, и, показывая на пушки, с некоторым страхом произносили «пу». Однако ж, при всей уверенности их в превосходстве сил наших, мы никогда не решались посещать места, ими обитаемые, без оружия и достаточного прикрытия».
Поэтому, когда 4 (16) июня туземцы, видя приготовления к отходу шлюпов, выражали своё сожаление и просили русских остаться в бухте ещё ненадолго, для моряков их вздохи и просьбы звучали скорее настораживающе, чем трогательно. Впрочем, ни Беллинсгаузен, ни Симонов не сомневались, что огорчение, например, старого вождя было искренним, «потому что, – как иронически заметил учёный, – он (вождь – А.Л.) ещё надеялся за свои безделки выменять у нас много необходимых для него вещей». Некоторые аборигены, в основном юноши, и вовсе просили взять их с собой в Россию, и один добился-таки согласия командира «Востока», но старейшины, поняв намерение парня, почти силой заставили того вернуться к соплеменникам.
