Александр Эл
Мотивация
Глава девятая
Мотивация катать тачку
– Так вот слушай байку, она со смыслом.
Ну, попал, – думал Егор, – похоже, этот Бельский любит поболтать. Байки рассказывает, как в курилке. Пусть бы просто сказал, что делать и дал спокойно жить.
– Один человек искал работу, – продолжал Бельский, – видит, идут друг за другом работяги и каждый катит тачку с песком. Решил он узнать, чего тут делают, может и для него работа найдётся. Спрашивает у первого, – ты чего тут делаешь? Тот отвечает, – вкалываю я, сам не видишь?… Спрашивает другого, тот отвечает, – сам не видишь, я тачку качу…. Спрашивает третьего, тот отвечает, – сам не видишь, я деньги зарабатываю…. Непонятно человеку, что же они все тут делают. Четвёртого спрашивает, а тот говорит, – я дом строю! Видишь, все делают одинаковую работу, но у каждого своя мотивация. Теперь, я тебя Егор спрашиваю, вот ты болванку принёс, ты, что делаешь?
– Я пилю.
– Я у тебя спрашиваю, какая у тебя мотивация? Зачем пилишь? Ты, деньги зарабатываешь? Или, может что-то строишь? Может, просто вкалываешь?
– Я угол делаю.
– Нет, ты тачку катаешь. А ты должен строить дом!
Какой ещё дом? Что за дом? При чём тут дом? Болтун этот Бельский. Ему бы в курилке байки рассказывать, – думал про себя Егор.
– Запомни, – продолжал Бельский, – никогда не вкалывай и не катай тачки. Помни, что ты человек, существо разумное. Тачки катает, быдло.
– Мне сказали, надо работать, а не болтать. При чём тут какой-то дом? Тут, инструментальный цех!
– Ты спрашивал, пилил ли я? Так как ты, я пилил только первый день, когда впервые на завод попал. А потом сказал, что уволюсь, если мне не объяснят зачем. Меня мужики даже побить хотели, чтоб делал как все. А я сказал, тачку катать не буду, даже если побьют. Тогда стали объяснять. Ты, вообще знаешь, что завод делает?
– Радиоприёмники, телевизоры всякие.
– А ты кто? Какая твоя роль, в этом?
– Слесарь я, ученик, работяга, в смысле – рабочий.
– Ты будущий слесарь-инструментальщик. Вон, посмотри в окно, видишь то здание? Там инженеры сидят. Всё там придумывают, и телевизоры, и радиоприёмники. А мы здесь, вот в этом цеху, создаём не телевизоры, а инструменты, которые будут делать телевизоры. Видишь все эти цеха вокруг. Везде наши инструменты. На заводе работают больше 15 тысяч человек, и все пользуются нашими инструментами.
– Напильниками что ли?
– Да не напильниками, а штампами и пресс-формами, и много ещё чем. Это, и есть инструменты, оснащение завода, которые мы делаем. Инженеры нарисуют, а мы должны сделать их из стали. С нас всё начинается, любой телевизор, любой приёмник. Без нас – никуда, без нас, инструментальщиков – завода нет!
– Ну, да, понятно, без работяг не бывает заводов, – только бы ты отвязался, – думал про себя Егор.
– Ты тупой? Без оснастки, без оснастки! Без самой сложной части любого производства. Эту самую сложную часть делаем мы, инструментальщики – элита. У хорошего инструментальщика зарплата, как у директора завода. Нас – единицы. Нам квартиры без очереди дают, переманивают с других предприятий.
– И Вам, тебе, квартиру дали?
– Дали, сказал уйду, дали.
Глава десятая
Инструмент за 100 тысяч
– А, почему тогда, наши приёмники, хуже заграничных? Говорят, что за границей оборудование лучше.
– Кто говорит? В курилке говорят? Хуже потому, что всем наплевать, привыкли тачки катать. Тут раз начальство додумалось. Заказали штампы у заграничной фирмы! Заплатили чуть ни 100 тысяч долларов. Хотели, секреты фирменные выведать. Консультанта заграничного пригласили, для наладки, ждут с переводчиком. А это оказывается Фима, он вон за тем верстаком работал, пока в Израиль не уехал. Теперь вот, консультант!
– 100 тысяч долларов? Неужели эти железки, стоят так дорого? – проснулся Егор.
– Да не железки это, а инструменты, оснастка. Ими же всю продукцию клепают, это же всё равно, что деньги печатать.
– А зачем, болванку пилить? – спать Егор расхотел.
– Вот, мы к этому и пришли. На самом деле, это очень важно. Качество штампа, того самого инструмента, или оснастки, зависит от того насколько точно подогнаны его режущие кромки. Это сотые доли миллиметра. Поэтому, отклонение от прямого угла, либо сокращает срок службы штампа, либо детали, вырубленные таким штампом, будут с дефектами. А некоторые формы штампов, настолько сложные, что их приходится делать вручную, никаким станком не подлезешь. Вот и нужно научиться делать прямой угол руками так, чтобы от станка не отличалось.
– А как же это сделать полуметровым напильником?
– Никак, это невозможно. Этот напильник совсем для другого. Это как топором зубы лечить.
– Так, зачем я этим занимался?
– У стариков такая традиция, ещё с дореволюционных времён идёт, ставить молодёжь на место. Вот и пилят месяцами, как ты. Пока не надоест.
– А почему никто не сказал? Это что шутка, что ли такая? – весь цех надо мной потешался, вдруг подумал Егор, обезьяна с напильником. Ведь даже друзья из курилки, ничего не сказали.
– Это традиция, проверка характера. Надолго ли тебя хватит. Мне тебя жалко стало, ты ведь совсем ещё зелёный, привык старших слушать. А тут все взрослые, тут не школа, тут жизнь и каждый сам за себя. Ладно, на сегодня хватит, у меня заказ срочный. Забирай свою болванку и иди, думай. Тебе есть, о чём подумать. Завтра расскажешь, до чего додумался.
– Так сегодня что, мне пилить дальше, или не надо?
– Ты, хоть понимаешь, куда пилить и зачем?
– Ну да, чтобы угол был, чтобы руку набивать.
– Опять тачку катать будешь? Ладно, я объясню суть, слушай внимательно, повторять не буду. Будут вопросы, подходи, но учитывай, что я тоже занят. Мне, в курилке сидеть некогда. Итак, первое задание. Как я тебе объяснил, научиться делать прямой угол так, чтобы твоя ручная работа не отличалось от той, что делает машина. Надеюсь, это ты уже понял. Затем, следующий уровень. Нужно сделать прямой угол с боковой стороны. В общем, нужно сделать прямоугольный параллелепипед.
Егор попытался представить себе параллелепипед из учебника школьной геометрии. Становилось скучно.
– Но, есть ещё и следующий уровень сложности, – продолжал Бельский, – сделать не параллелепипед, а кубик, где все углы прямые, и все стороны одинакового размера. А ещё сложнее, сделать вручную кубик заданного размера. Понимаешь, в чем сложность?
– Понимаю, пилить мне и пилить, – заскучал Егор.
– Сложность не в том, чтобы пилить. Ты можешь сделать кубик, хоть из картошки. Сложность в соблюдении размеров и недопустимости ошибки. Если лишнее с любой стороны отрезал, назад не приклеишь. Если размер задан, и уменьшать кубик нельзя, что тогда? Ничего – брак! Бери новую картошку, и начинай всё сначала.
– Картошку?
– Только, мы работаем не с картошкой, а с самой прочной сталью. В одном месте спилил лишнюю сотую миллиметра, с любой стороны, всё – брак! Начинай всё сначала. А только для того, чтобы отрезать нужный кусок стали, уже придётся потрудится. Понял теперь?
– Понял, кажется…, – Егор понял, что ничего не понял. При чём тут картошка?
– Это работа не руками, а головой. Вот домой пойдёшь, попробуй с картошкой. Ладно, мне работать надо. Думай, думай…
– А что, если я не смогу, не получится у меня?
– Не получится? Экзамен не сдашь, на разряд. В подсобники переведут.
– Какой ещё экзамен?
– Тебе и этого не объяснили? Что же ты тут делал, столько времени? Неужели, так на себя наплевать? Ты, хоть итог подведи. Зачем жил три месяца, чему научился. Неужели непонятно, что держать тебя вечно в учениках никто не будет? Не могут они, это завод, а не школа. Переведут в подсобники, поднять-да-бросить. Подметать будешь, без работы не останешься.
Новость ошарашила. Оказывается, и здесь цепляются, и в покое не оставят. Ещё хуже, чем в школе.
Глава одиннадцатая
Элита и сволочь
В курилку в этот день Егор не пошёл, обиделся на «друзей», что не подсказали про напильник. Болтался по цеху, разглядывая всё новыми глазами. В отличие от остальных, верстаки инструментальщиков высшей квалификации стояли вдоль окон, где посветлее. Егор уже знал, раз им много платят, значит народ не простой.
Вечно чумазый Сеня, наверное, гордился своим никогда не стиранным, невозможно замызганным и засаленным комбинезоном, и таким же замызганным беретом. А рядом, за соседним верстаком работал Арон всегда одетый одинаково, в белую рубашку с отвёрнутыми манжетами, в наглаженных брюках, и, невозможно поверить, в лакированных туфлях. И Сеня и Арон, оба были инструментальщиками и делали одинаковую работу. Как один ухитрялся измазаться с ног до головы, а другой при этом оставаться похожим на случайно забежавшего официанта из дорогого ресторана. Как он ухитрялся не исцарапать лакированные туфли, понять было совершенно невозможно.
Очень непохожего на других, представительного Арона, Егор довольно долго считал начальником цеха и не мог понять, почему он всё время крутится у верстака, как будто у начальников нет других занятий. Когда узнал, что Арон один из инструментальщиков, присмотрелся поближе. У Арона были золотистые вьющиеся волосы, а во рту под цвет волос сверкала золотая фикса. Арон никак не вписывался в общую обстановку цеха, в разговор вступал лишь по необходимости и вообще казался каким-то временным. Тем не менее, он был одним из лучших.
За следующим верстаком трудился очень тощий Герасим. Одевался он в чистую, застёгнутую на все пуговицы чёрную куртку-спецовку, но впереди наподобие жабо он носил пышный, пёстрый, женский платок. Говорили, что Герасим оттого такой тощий, что его заездили бабы, потому, что он живёт сразу с двумя. И что его уже ветром качает и, если он одну не выгонит, то скоро загнётся.
Следующим, в самом углу, стоял верстак одноногого Кулакова. Он ходил на протезе, опираясь на палку, и всегда был в кепке. Кулаков был старым специалистом по замкам, мог открыть любой сейф. Однажды открыл сейф начальника цеха, когда тот забыл дома ключи. Кулаков был пенсионного возраста, но продолжал работать. Говорили, что у него никого нет, и без завода он сопьётся, хотя пьяным его никто не видел. Замков цех не делал, поэтому Кулаков делал штампы.
Верстак Бельского был в этом же ряду посредине. Лысый спереди, и лохматый и кучерявый на затылке, невысокий с низко опущенными плечами и длинными руками, к удивлению окружающих, Бельский, без посторонней помощи поднимал тяжеленные болванки. Ходил в чистой ковбойке, с завёрнутыми рукавами и штанах от рабочей спецовки.
В цеху работало много слесарей, но эти были элитой с огромной зарплатой. Никого из них, Егор действительно не нашёл на Доске почёта. В курилке они никогда не сидели, и даже не смотрели в ту сторону. Не похоже было, что они вообще курили. Они уходили и приходили, когда хотели и могли вообще не прийти на работу. И все привыкли, что им можно. Но, странное дело, они всегда были на работе.
Стать таким как они, и есть его светлое будущее, к которому надо стремиться? Или, плюнуть на всё, и просто катать тачку с железяками и мусором? О деньгах, о зарплате Егор пока не думал, кормили родители, и казалось, что так будет вечно.
– Слышь, Матрос, ты давно знаешь Бельского?
– Что, понял уже? Это тебе, не тот Наставник. С Бельским жизни не будет, та ещё сволочь, – Матрос был рад, что Егор к нему обратился, – он же, с начальством якшается. Чуть что, всё ему, самые выгодные заказы. Вроде, он такой незаменимый. По блату всё! Ты меня держись, я своих не продаю. На меня не обижайся, пойми, ты салага, а салаг нужно учить…
По дороге домой, Егор мысленно подводил итог, чему научился за три месяца жизни. Первым на ум пришло, что знает, как украсть кабель. Что на заводе, оказывается, воруют и через проходную можно вынести, не только кабель. Он научился пить пиво и курить. Повторять бородатые матерные анекдоты. Он узнал, как и где добыть спирт. Егор узнал, как нужно дышать, когда скажут «дыхнуть». Как выкручиваться, когда опоздаешь на работу. Как дремать на рабочем месте, чтобы не заметили. А вот, как работать с металлом, хотя бы выточить простой прямой угол, он так и не научился…
Глава двенадцатая
Пуансон это не фамилия
Дома Егор стал кромсать картошку, стараясь сделать правильный кубик. Мать пришла в ужас от перепорченного продукта. Но ещё больше, её расстроила очевидная странность поведения сына, который как-то рассеянно и невнимательно реагировал на её замечания. Может, ребёнок просто не высыпается? А может, его нужно показать специалисту?…
Утром Егор сразу пошёл к Бельскому и потребовал нормальный напильник. Бельский, без лишних слов, отвёл его в общую кладовую, где были напильники и вообще все инструменты, на любой вкус. Оказывается, Егор имел права пользоваться всем этим, наравне с остальными работниками цеха. Стоило лишь сказать кладовщице что нужно, и это молча выдавалось. К горлу подкатилась обида, почему никто не сказал? Зачем нужно было, три месяца тупо мучиться с напильником, который больше похож на тёрку для моркови? Хотя в душе Егор уже понимал, водить за руку не будут, здесь не школа. Раз не спрашиваешь, значит тебе не надо.
– Так, сейчас пойдёшь к термитчикам, нужно отжечь пуансон.
Чего отжечь? Это что такое? – Егор заподозрил, что Бельский тоже решил над ним пошутить. Слово это, «пуансон» он слышал и сначала думал, что это фамилия Арона. А потом вообще решил, что это, что-то неприличное, какое-то местное ругательство, А тут «это», нужно… «отжечь»?
– А, ведро кислорода, принести не надо? – Это было первая тупая дежурная шутка, которую Егор услышал, когда попал на завод.
– Я не шучу, тебе часто придётся это делать. Пойди, посмотри как.
– Ага, отжигать … Насекомыми?
– Какими насекомыми?
– Термитами. Ты же сказал, иди к термитчикам.
– Да не насекомыми, не термитами. Это от слова «термо» – температура, ну, как термос. Понимаешь? Давай быстрее, спросишь там, где термитчики находятся.
Пуансоном оказался вытянутый стальной цилиндр. Егор отдал его первому, кто назвал себя термитчиком. Тот молча взял длинными щипцами и стал медленно помахивать в воздухе перед каким-то устройством. Край пуансона быстро покраснел и стал ярко светиться. Зрелище завораживало. Термитчик напоминал фокусника из цирка. Он ещё помахал, и когда пуансон перестал светиться, сунул его в воду. Через минуту, ещё тёплым, он уже был в руках у Егора. Что дальше делать, Егор не знал.
– У тебя, ещё что-то? – спросил термитчик.
– Это что, всё?
– Всё. А тебе мало?
– Пуансон – это часть штампа, то чем дырки пробивают, – объяснил Бельский, – он очень твёрдый, почти как сверло, потому, что закалённый. Но чтобы он не вываливался, чтобы его закрепить, одну сторону нужно расклепать. А для этого, нужно сталь сделать мягкой, отжечь, или отпустить. Вот, ты это и сделал,
Егор снова пилил, ту же самую болванку. Но, теперь, он «не тачку катал», а учился и добивался поставленной цели! Его злило, что прямой угол, и просто плоскость, не получаются. Теперь Егору было уже не до курилки. Было стыдно показывать Бельскому, что он не может справиться, что он – тупой…. К концу свой четырёх часовой смены, он так ничего и не добился, и решил остаться до конца общей смены. Но, пришёл мастер и наорал. Детям не положено работать сверхурочно! И выгнал из цеха. А Бельский, вместо того, чтобы поддержать, просто улыбался! Матрос прав, та ещё….
Дома Егор снова стал резать картошку, стараясь не привлекать внимания. Но был уличён, пришлось объясняться, зачем он это делает. Егор честно рассказал, но мама так и не поняла, зачем резать картошку. У неё поднялось давление, она перевязала голову и пошла лежать. А отец, кажется понял, и не осудил. Сказал, что картошку резать можно, но желательно так, чтобы потом её можно было поджарить. А с мамой он поговорит.
