Александр Волконский
От Новаго Маргелана до границы Бухары

Указанные мною оригинальные качества туркестанских лошадей свойственны в большей или меньшей степени различным бухарским породам; точно также причины вырождения бухарских пород (в роде гиссарской или бальджуанской) – те же, что вызывают вырождение какой-нибудь мианкальской или уратюбинской породы на нашей территории; поэтому сказанное мною о туркестанских лошадях в равной мере справедливо и по отношению в коневодству Бухары. Это до некоторой степени оправдывает мое отступление в область конских вопросов; тем не менее я воздерживаюсь от дальнейших подробностей на тему, могущую интересовать далеко не всякого читателя. К тому же выражать свое суждение о лошадях всегда рисковало: слушая бесконечные разговоры знатоков-любителей этого дела и видя, как они неизменно считают своей обязанностью по всем пунктам друг другу противоречить, не приходило ли вам, читатель, на ум, что составить себе правильное мнение об этом предмете – задача, принадлежащая к труднейшим проблемам человеческого мышления?!

Скажу только два слова о способе вьюченья, чтобы больше уже не возвращаться в теме о лошадях. Помимо обыкновенного сартовского вьючного седла (похожого на наш кавалерийский ленчик), существует специальное вьючное приспособление («чом»): оно состоит из круглого, толстого, вершков 3-х в диаметре, соломенного жгута, согнутого в форме буквы П. Его короткая, обшитая войлоком сторона имеет выем для холки, на которую она накладывается, а длинные концы, идущие вдоль спины по изгибу ребер, стягиваются бичевкой близ крестца, применительно в ширине крупа; после нескольких дней пути седло под влиянием тяжести принимает форму соответственно строению лошади. Самым удобным подобное седло оказывается когда оно сделано не из соломы, а из слоев войлока; в этом случае оно называется «бухарским» (в отличие от «кашгарскаго»).

Вещи укладываются либо в «ягтаны», либо в «куржумы». Последние представляют из себя парные ковровые или грубой бумажной материи мешки, которые перебрасываются чрез седло; они очень поместительны и пригодны для всякой поклажи, кроме хрупкой посуды. Поверх куржума нередко садится погонщик; местные жители ухитряются сохранять равновесие на таком сидении даже при подъемах на значительные крутизны. Ягтаны – это небольшие кожаные сундуки, около аршина длиной и ½ арш. вышиной; ширина их должна быть по возможности меньше (не более 8 вершков), – иначе лошади грозила бы опасность падения на узком карнизе.

Идея этих туземных вьюков очень остроумна; будь на вашем месте практичные немцы или англичане, они бы давно уже выработали различные подробности вьюков, применяясь к европейским потребностям; был бы в точности определен груз, соответствующий силам местной лошади, были бы пригнаны на свое место каждый ремешок и застежка. У нас не так. Не мало нами снаряжалось в этом крае экспедиций, и ученых, и иных, но всегда мы довольствовались в деле вьюченья измышлением туземцев; в результате – факты, подобные тому, который произошел в недавней, пользующейся громкой известностью, экспедиции: до половины обозных лошадей пришлось оставить на дороге вследствие побитых спин; раны издавали такое зловоние, что к табуну трудно было подойти.

IV

Чрез четыре часа, все карнизами вдоль реки, мы, наконец, дошли до площадки, достаточно широкой, чтоб воспользоваться ею для привала… С вьючка, на котором следовали наша столовая и буфет, сняли куржумы, достали из них жестяные чайники и остатки какой-то закуски в виде пирожков и языка довольно сомнительной свежести; затрещал костер, закипела вода в кунганах – высоких медных кувшинах, которые ставят прямо в огонь, – и скоро путешественники, расположившиеся на земле у подножья скалы, могли отдыхать, утоляя жажду чаем; подошли остальные вьюки и направились к висячему мосту, перекинутому чрез реку в нескольких саженях дальше. И караван, извивавшийся змейкой среди каменных глыб дороги, на половину скрывавших собою лошадей, и группа отдыхавших путников, навались такими маленькими, такими ничтожными в тени исполинской скалы… Большой камень, когда-то сорвавшийся с вершины, покоится теперь у её подножья и, прислонившись к стене, образует что-то в роде пещеры, своды которой зачернены копотью: в течение многих веков проходили здесь караваны; быть может, тысячи путников раскладывали свои костры под прикрытием этого камня. Здесь шел лучший путь из Каратегина в кокандское ханство. Но русским он стал известен лишь очень недавно.

Первый образованный европеец, посетивший Алайский (или Южно-Кокандский) хребет и долину Алая и поведавший всему ученому миру об этой таинственной дотоле области, был А. П. Федченко. Не продолжительно было время, проведенное этим ученым в Туркестане, не многочисленны лица, входившие в состав экспедиций, во главе которых он стоял, но добытые им результаты настолько велики, что ставят его имя на ряду с теми, которые составили эпоху в научном исследовании Средней Азии^[15]. Самой важной его экспедицией была поездка на Алай в 1871 г., предпринятая им только вдвоем с женою, иллюстрировавшей его путешествие. В то время еще существовало кокандское царство; в нем правил кровожадный по отношению к своим подданным, подозрительный ко всему русскому Худояр-хан, и жизнь путешественников, впервые проникших в те самые места, которые мы теперь так спокойно проходили, подвергалась ежедневному риску. Из Коканда Федченко направился на юг, к Алайскому хребту, был в долине Нефари, Караказыка и, прорезав хребет тем же путем, как мы, по Исфайрамской долине, вышел на Алай у Дараут-Кургана, где впервые увидал великолепную панораму многоснежного Заалайского хребта, существование которого до этого дня никто не подозревал. Изследовав Алайский хребет на восток до Гульчи, Федченко возвратился северной границей кокандского ханства (Ферганы) в Ташкент. Он не успел поделиться результатами своих драгоценных наблюдений, так как преждевременная смерть скоро похитила этого замечательного человека, посвятившего все свои силы на пользу науки. Его труды заинтересовали весь ученый мир, и целый ряд русских и иностранных ученых специалистов принял участие в разработке и издании собранных им материалов.

Алайский хребет принадлежит вместе с идущим параллельно ему Заалайским хребтом к системе Тянь-Шана; он отделяется от главной её части в юго-восточном углу Ферганы, близь китайской границы, и тянется в прямом направлении на запад, на протяжении более 300 верст. Средняя его высота над уровнем моря 11 000 ф., а над Ферганской долиной – 9500 ф. Шесть путей, длиною ок. 80-ти верст каждый, прорезают хребет с севера на юг, подымаясь из Ферганской долины вдоль горных рек на снежные перевалы и круто спускаясь в долину Алая. Два важнейших из них делят хребет на три, почти равные части: один – тот, что дальше к востоку – идет чрез перевал Талдык и, спустившись в Алай, взбирается чрез Заалайский хребет и в 40 верстах от его гребня достигает озера Кара-Куля на Памире; другой удобный путь – тот, по которому мы шли.