Александр Сергеевич Долгирев
Молодость
Глава 27
Новые времена
Лукреция ушла довольно рано. Перед уходом она сказала Кастеллаци, что не перестала быть собой за одну ночь. Он и сам это понимал. Чиро так и проспал всю ночь на диване в кабинете и, проснувшись, страдал от излишеств вчерашнего вечера так сильно, что Сальваторе пришлось его лечить. К полудню Бертини пришел в себя и удалился. Кастеллаци снова был один.
Он сходил в ближайший ресторанчик и пообедал. На улице было промозгло и ветрено, поэтому Сальваторе вернулся к себе и обратился к своей новой работе. Через полтора часа его отвлек телефонный звонок.
– Кастеллаци у аппарата.
– Чао, синьор Кастеллаци! Это Феллини вас беспокоит. Можете говорить сейчас?
– Да, конечно, Федерико.
– Помните наш разговор неделю назад, синьор Кастеллаци?
– Да, разумеется, помню.
– Я звонил вам вчера вечером, но вас не было дома. Боюсь, что с Казановой в ближайшее время ничего не выйдет. Я переговорил с несколькими людьми, которые способны проспонсировать такой проект. Есть один продюсер, который проявил интерес, но он в индустрии совсем недавно и не готов сразу вкладываться в столь рискованную затею… В общем, простите меня, синьор Кастеллаци.
– Глупости, Федерико! Я знаю, как делается кино – вам не за что извиняться.
– Я буду держать вас в курсе по возможности.
– Не стоит. Если вам удастся вернуться к этой идее, вы вполне сможете реализовать ее и без меня. Не хочу, чтобы вы чувствовали себя обязанным.
Феллини начал отвечать, но бесконечный вихрь суеты, в котором он жил, отвлек Федерико от разговора на минуту. Наконец, он вновь заговорил:
– Синьор Кастеллаци, мне нужно бежать. Заходите как-нибудь к нам в гости, я буду очень рад вашей компании!
– Обещаю, Федерико. Бегите, а то они без вас пропадут. Удачи вам!
– Чао, синьор Кастеллаци…
Сальваторе снова остался один. Он попытался сосредоточиться на работе, но через полчаса отвлекся, запрокинул голову и уставился в потолок. Кастеллаци отчетливо чувствовал себя ненужным. Дело было вовсе не в неудаче Феллини. Сальваторе понимал, что между намерением снять фильм и выходом готовой картины на экраны всегда лежит длиннющая полоса препятствий, каждое из которых вполне может стать последним. Иногда на преодоление этой полосы уходила целая жизнь.
Кастеллаци зло посмотрел на исписанный диалогами лист бумаги и спросил у него: «Зачем?» В ответ раздался еще один телефонный звонок.
– Кастеллаци у аппарата.
– Синьор Кастеллаци, это Доменико Куадри. Нам нужно встретиться.
– Это по поводу последней воли синьора Диамантино?
– В том числе…
От внимания Кастеллаци не ускользнуло то, что Доменико ушел от ответа.
– Хорошо, когда вы свободны, Доменико?
– До завтрашнего утра. Могу подъехать к вам, если вам так удобнее.
Сальваторе выглянул в окно и увидел, что над Римом начинался дождь.
– Да, Доменико, если вас это не сильно затруднит. Мой адрес…
– Я знаю. Скоро буду. Чао.
Сальваторе и до похорон Диамантино доводилось однажды видеться с Куадри, но в тот раз они не общались. Тогда заблудший гений показался Кастеллаци человеком, который все делает немного неискренне. Сами его выходки, казалось, были лишь тщательным исполнением роли алкоголика и наркомана идущего по пути саморазрушения. Сальваторе даже показалось, что безобразная свара Куадри с известным в городе адвокатом, которой он стал свидетелем в тот раз, последовала после всего лишь одного бокала вина, впрочем, тогда Кастеллаци пришел к выводу, что просто не знал, чем успел злоупотребить Доменико до этого.
Куадри приехал через час. Сальваторе увидел, как он паркует роскошный американский автомобиль и немного нетвердо выходит из него на дождливую улицу. Почти одновременно с этим из-за угла ближайшего дома выскочил молодой парень с фотоаппаратом и устремился к Куадри. Доменико попытался отмахнуться от объектива фотоаппарата, который фотограф пытался приблизить чуть ли не в упор к его лицу. После этого он начал о чем-то ругаться с фотографом, но слов не было слышно из-за расстояния и шума дождя. Наконец, парень ретировался, успев сделать из-за угла еще один снимок, и Доменико вошел в дом, в котором жил Кастеллаци.
Он был все в тех же джинсах и красной куртке, в которых Сальваторе видел его на похоронах. Только поздоровавшись, Доменико сразу попросил полотенце, чтобы вытереть лицо. Когда Куадри убрал ткань полотенца от лица, Сальваторе чуть не открыл рот от изумления. Тяжелые круги под глазами исчезли, как и синяк на правой скуле, сгладились скорбные морщинки у рта. Доменико Куадри стал выглядеть свежее и моложе. Только теперь Сальваторе обратил внимание, что Доменико стоит совершенно ровно и не похож на пьяного. Молодой человек бросил взгляд на полотенце и ухмыльнулся:
– Простите за полотенце, синьор Кастеллаци, чертов дождь очень некстати.
Сальваторе принял полотенце из рук Куадри и увидел, что на нем остались следы пудры и теней. Сказать, что Кастеллаци не понимал, что происходит, значило, ничего не сказать.
– Судя по вашему лицу, у вас есть вопросы. Я с радостью на них отвечу, но только не в коридоре…
Сальваторе пришел в себя и провел Куадри в кабинет, а после этого занялся кофе. Вскоре Кастеллаци устроился в своем кресле и поймал на себе лукавый взгляд Доменико – ему было весело. Сальваторе заговорил:
– Значит, вы не наркоман?
– Конечно, нет. Я иногда принимаю успокоительное, чтобы крепче спалось, но даже для этих целей предпочитаю использовать небольшой бокальчик граппы.
– И не алкоголик?..
– Точно не в таких масштабах, в каких об этом пишут в газетах.
– Но зачем?..
– Ну, синьор Кастеллаци, такой опытный человек, как вы, должен знать, что общество всегда охотнее превозносило тех, кто делает вид, что презирает его. Юный Доменико Куадри должен быть наркоманом и алкоголиком, должен смеяться над приличиями и презирать общественную мораль – так он будет во много раз интереснее публике, чем, если бы он просто писал киносценарии и пьесы.
Сальваторе не удержал улыбку – Диамантино, похоже, даже его не посвятил во все детали своей изящной махинации.
– Значит, все ваши эскапады, это игра на публику?
– Чистейшая. От начала и до конца.
– Откуда же вы взялись?
– Некоторая часть мифа о Куадри, это правда. Я действительно родом из Специи, действительно был достаточно беден до появления Диамантино в моей жизни, действительно иногда пописывал, правда, никогда не был в этом настолько же хорош, как мой отец или вы.
– Но те вещи, которые я читал – ваши ранние пьесы и первые сценарии – вы их автор?
– Нет, синьор Кастеллаци, ранние работы, которые считаются моими, принадлежат моему отцу, хотя в некоторых из них есть и мои идеи. Я никогда не публиковался под своим настоящим именем.
Сальваторе приказал себе ничему не удивляться и сделал предположение, которое при всей своей безумности, вполне могло оказаться истинным:
– Диамантино ваш отец?
– Вы проницательны. Да, я его сын.
– Но как же ему удалось это скрыть?..
– На самом деле он ничего не скрывал. У него с моей матерью был короткий роман, который быстро закончился. От их отношений появился я. Мать к тому моменту вышла замуж за Луиджи Куадри, который согласился принять меня, как своего, растил и воспитывал меня до семи лет. Он погиб в самом начале Войны где-то в Ливии, а мать умерла в начале 50-х. Времена были так себе, я перебивался, чем придется, работал на верфи и не только на верфи… Почти семь лет назад Диамантино нашел меня. Я тогда работал ночным сторожем в театре, где по вечерам ставил с друзьями небольшие пьески для своих. Хорошая была жизнь, правда, совсем безденежная…
Я точно не знаю, почему отец решил вернуться в Специю. Он говорил, что хотел найти мою мать, а когда узнал, что у нее родился сын, который вполне мог быть от него, то решил непременно найти меня. Благо, это оказалось не самой сложной задачей… Вы смеетесь, синьор Кастеллаци?
– Скорее плачу, Доменико… Последние несколько дней ваш отец раз за разом тыкает меня в мои недостатки и ошибки, я уже начинаю подозревать, что он это специально!
– Вы о завещании?
– Не столько о завещании… Впрочем, продолжайте, пожалуйста, мне интересно, как мы с вами оказались в этом переплете.
– Я поначалу принял его в штыки. Однако отец был готов к этому и дал мне время. В итоге мы с ним, в общем и целом, смогли принять друг друга. Тогда я узнал, что он занимается кинопроизводством в Риме, и примерно тогда у него родился план, к реализации которого он решил меня привлечь, увидев, как я играю в одном из наших маленьких ночных спектаклей.
Отец всю жизнь занимался писательством, однако, как он мне сказал, когда пришлось выбирать между богатством и творчеством, он выбрал богатство. Тем не менее, совсем свое увлечение он не бросил, более того, иногда даже публиковался. Заведя целый выводок псевдонимов, он отправлял свои пьесы и рассказы в небольшие местные журналы в разных частях страны. Кто-то принимал, кто-то отказывал, но, так или иначе, это не привлекало к нему особенного внимания.
– А почему он не хотел публиковаться открыто? Учитывая его связи, для него не составило бы труда выпустить книгу своих сочинений достаточно большим тиражом.
– Отец говорил, что писательство для него просто развлечение, и он не хочет приобретать серьезной славы в этом деле. Мне тогда показалось это полной нелепостью, но потом я его понял…
Однажды отец закончил работу над очередной пьесой и понял, что хочет превратить ее в сценарий для кино. Понимая, что к фильму снятому по сценарию собственного продюсера мало кто отнесется хоть сколько-то серьезно, он придумал нищего талантливого драматурга из Специи, роль которого исполнил я. Авантюра удалась, сценарий пошел в обработку и, хотя в итоге фильм так и не был снят, отец был удовлетворен результатом и решил повторить этот трюк… Через год я переехал к нему в Рим и начал играть роль непонятого интеллектуала левой ориентации, которых так любит эстетствующая публика в наши дни. С тех пор этим и занимаюсь.
– Я, признаться, не очень понимаю, зачем в этой схеме потребовался я?
– Как я уже говорил, синьор Кастеллаци, выбирая между деньгами и писательством, мой отец всегда выбирал деньги. Поняв, что его придуманный гений приносит хорошую прибыль, он решил найти драматурга, которого считал более компетентным, чем он сам. Я думаю, его подтолкнула к этому необходимость писать о том, во что он не очень-то верил. Вся эта левизна и классовая борьба, неореализм… Ему было интересно попробовать сделать что-то подобное, но вообще-то он всегда был далек от этого. Не знаю, почему он выбрал именно вас, но, учитывая, как идут дела, он сделал правильный выбор.
– А как же его собственные работы?
– Он, как и раньше, продолжил публиковать их в маленьких журналах под разными псевдонимами… Я думаю, теперь имеет смысл перейти к цели моего визита.
Сальваторе все еще обдумывал услышанное, примеряя это на того Диамантино, которого он знал. Кастеллаци пришлось прервать свои мысли и вернуться к разговору.
– В своей последней воле мой отец решил поиграть в этакого Баббо Натале40 и устроить жизнь всем, кто был ему близок. Не беспокойтесь, я уважаю его волю и не буду пытаться обойти ее. Я буду лично передавать вам сто тысяч лир в первых числах каждого месяца, начиная со следующего. Однако оставив мне все свои финансы, отец оставил мне и часть своих деловых связей. Я хочу продолжить комбинацию с великим драматургом Куадри…
Сальваторе начал понимать, к чему ведет этот молодой человек, и заговорщитски ухмыльнулся:
– Вы планируете продолжать корчить из себя социопата, Доменико?
– Нет, мне это порядком надоело. Мой план выглядит следующим образом: под воздействием смерти своего патрона Куадри решает резко изменить свою жизнь. Он уезжает в Швейцарию и ложится в частную клинику, где проводит три недели. Швейцарские чудотворцы излечивают его от наркотической и алкогольной зависимости, а также приводят в порядок его порядком расшатанные нервы. Доменико возвращается сияющий и готовый к новым трудам. Теперь он не только драматург – он начинает сам продюсировать фильмы, снимаемые по его сценариям, а также пишет для театра. Так как Куадри сперва прославился, как сценарист, то к его желанию избавиться от назойливой опеки продюсеров публика отнесется с интересом, а не с недоверием, как если бы на подобный шаг пошел мой отец…
Для этого вы и нужны мне, Кастеллаци. Я понимаю, что мой отец обеспечил вам спокойную старость, но если я правильно понимаю таких людей, как вы, вы не сможете не работать. И я предлагаю вам работать на меня. Вы продолжите писать, но только ваши работы будут ложиться не в ящик вашего стола, а на столешницу моего… Разумеется, оплата останется на прежнем уровне, что, согласитесь, дает вполне неплохую сумму вместе с теми ста тысячами.
Доменико замолчал и выжидательно посмотрел на Сальваторе. Тот же смотрел на Куадри и видел в нем Диамантино, причем, не того Диамантино, который умер в объятиях возлюбленной проститутки, а того, который заставлял Кастеллаци переписывать самые лучшие места в его работах. А этого Диамантино Сальваторе всегда обожал немного позлить:
– Звучит, конечно, заманчиво, но, что если я откажусь и найду другой способ опубликовать свои работы, попробую предложить свои услуги напрямую студиям, например?
Вопреки ожиданиям Кастеллаци, Доменико вовсе не вышел из себя, напротив, он, казалось, разгадал задумку Сальваторе и согласился поиграть в эту игру:
– Нет, Кастеллаци, не откажитесь. Я не так уж мало о вас знаю. Вы не ищете славы и никогда ее не искали. Деньги… они у вас есть в количестве, которого вам хватает. Гордость… я покушаюсь на нее не более, чем мой отец, а на него вы вполне успешно работали. Я даю вам возможность заниматься любимым делом и не терпеть из-за этого неудобств. Так зачем, еще раз, вам отказываться?
– Да, но заниматься любимым делом я буду под вашим контролем…
– Каждому нужен контроль. Меня контролирует моя женщина, вас контролирую я, Папу контролирует госсекретарь Ватикана…
Сальваторе понял, что ведет себя до безобразия инфантильно. Предложение Доменико было очень выгодным и было очень вовремя – такое предложение нельзя было упустить. Кастеллаци глубоко вздохнул и произнес:
– Хорошо, синьор Куадри, вы меня убедили. Я согласен работать на вас.
Доменико встал и протянул ему руку, которую Сальваторе без колебаний пожал.
– Вот и отлично!.. Работаете над чем-нибудь сейчас?
– Да, уже несколько дней. Правда, там очень мало про социализм и рабочий класс.
– Это ничего. Публику нельзя все время кормить одним и тем же, иначе она присытится. Сможете закончить за три недели?
– Точно не знаю, скорее да, чем нет.
– Постарайтесь, если это возможно. Через три недели я возвращаюсь из Швейцарии, хотелось бы приступить к работе сразу по возвращении.
Сальваторе улыбнулся – его забавляла энергичность этого молодого человека, который, наконец, избавлялся от надоевшего панциря. Кастеллаци ответил:
– Хорошо, синьор Куадри, я подготовлю черновой вариант к вашему возвращению.
Глава 28
Расставание
– Ты не сможешь бегать от меня вечно, Чиро.
– Я от тебя? У меня сложилось впечатление, что это ты избегаешь меня.
Смена закончилась, и Чиро намеревался немного прогуляться перед тем, как идти домой. Сандра догнала его метрах в двухстах от проходной. Бертини не хотел сейчас с ней общаться, но и уходить от разговора он не хотел.
– Я не избегала, просто… мне нужно было время.
– Я так и понял, дорогая.
– Давай просто поговорим, хорошо? Постарайся не дуться, не обижаться и не осуждать меня.
– И в мыслях не имел. Куда хочешь пойти?
– Ты выбирай…
Бертини задумался на некоторое время. Он примерно представлял, о чем пойдет разговор. Сандра бросит его, осыпав тысячей оборотов в духе «мы не можем быть вместе…», возможно, она даже предложит ему остаться друзьями. Чиро не хотелось общаться обо всем этом на прохладной улице.
– Здесь сравнительно недалеко есть одно местечко. Пойдем туда.
Через полчаса молчаливой прогулки двое сидели за столиком небольшого кафе, расположенного совсем недалеко от того театра, в котором Чиро впервые увидел Фабриццио Пикколо. Молодой человек заметил это местечко еще в тот раз, но тогда мысли его были заняты другим, и он не нашел возможности отведать местную кухню и вино.
– Не знала, что тебе нравятся такие места…
– Я тоже.
Чиро сделал аккуратный глоток белого вина и улыбнулся. Несмотря на невысокую цену, это было отличное вино с легким, едва уловимым ароматом апельсиновой корки. Увлекшись вином, Бертини не сразу понял, что Сандра его о чем-то спросила.
– Прости, отвлекся. Что ты говоришь?
– Я спрашиваю, где ты достал эту шляпу?
Чиро испытал детское желание пустить Сандре пыль в глаза, сказав, что это была настоящая шляпа от Борсалино, но беспощадно подавил этот соблазн и ответил честно:
– Вчера купил с рук у одного знакомого. Нравится?
Сандра посмотрела на него с каким-то странным полупрезрением:
– От того, что ты носишь шляпу, ты не становишься джентльменом, Чиро.
– Джентльмены тоже становятся джентльменами не из-за того, что носят шляпы, Сандра. Я всегда хотел носить настоящую шляпу от Борсалино. Белую, с темной лентой, но просто шляпа тоже сгодится.
– Я не думала, что ты такой…
Чиро не удержался и воздел глаза к потолку.
– Это я уже слышал, дорогая. Я такой, какой есть, и я наконец-то начинаю это ценить.
– Ты выглядишь, как зажравшийся, самодовольный лентяй, Чиро.
– Эй, мы вообще-то в одном цеху сегодня работали – я точно не лентяй. Просто я больше не стесняюсь получать удовольствие от жизни.
– Говоришь, как обыкновенный буржуа.
Сандра намеренно пыталась задеть Чиро, и он был готов самую малость поддаться ей:
– «Я не думала, что ты такой…», «Говоришь, как буржуа…» – люди не утюги, Сандра – на них нельзя просто наклеить этикетку и поставить штамп. А по поводу буржуазности… ты вообще видела, на какой машине ездит твой новый друг?
– Ах, вот в чем дело! Ты просто завидуешь Фабриццио!
– Самую малость. Автомобиль у него, что надо!
– И давно ты знаешь?
– Уже неделю. В один из вечеров после нашей ссоры я пришел к тебе домой, чтобы примириться, и увидел, как вы уезжаете вместе.
Чиро замолчал и сделал еще один глоток вина. Сандра явно поставила перед собой задачу сделать ему как можно больнее, поэтому Бертини с интересом ожидал следующего действия девушки.
– И ты ничего не скажешь по этому поводу?
– Неа.
– В этом весь ты. Если бы ты устроил сцену, назвал меня шлюхой, разбил этот бокал, я бы поняла, но ты не делаешь ничего, как всегда!
Чиро не стал устраивать сцену, называть Сандру шлюхой и, уж тем более, он не стал бить бокал.
– А ты на что злишься, Сандра? Ты сама себе на этот вопрос ответь. Ты меньше месяца встречалась с забавным пареньком. Тебе было с ним неплохо, но он оказался размазней неспособным отстаивать собственные взгляды. Тогда ты стала встречаться с успешным состоявшимся мужчиной, который свои взгляды отстоять вполне способен. Размазня ведет себя как размазня и никак не препятствует тебе в твоих новых отношениях, но ты ищешь встречи с ним и теперь злишься на него за то, что ему плевать с кем ты спишь. Еще раз, на что ты злишься?
– На тебя я злюсь, черт тебя дери! На тебя! Как ты все расписал! Да ведь не так же все было! Ты не размазня, ты умный, с тобой интересно, ты был готов слушать мою болтовню часами… А потом ты в один момент все это бросил, стал вести себя, как мерзавец, оскорблять хороших людей… Пропадать с работы на несколько дней… Дьявол! Где ты был в эти дни? Почему не дал о себе знать?! Не смей врать, что был дома – я заходила к тебе, и тебя там не было!
Чиро сделал еще один глоток, на этот раз он хотел спрятаться от взгляда Сандры. Бертини совсем не ожидал подобного поворота. Молодому человеку хотелось рассказать ей правду об этих двух днях, но он не мог себе этого позволить.
– Я ездил к родителям на пару дней. Знакомый доктор сделал мне справку.
– Почему ты не предупредил меня об этом?
– А ты почему не предупредила меня, что идешь на свидание с Пикколо?..
– Да я же просто… Он был таким харизматичным, таким целеустремленным – я не смогла устоять.
Чиро взял руки девушки в свои.
– Послушай, если на третьей неделе романтических отношений один предает другого без оглядки и размышлений, значит, к черту такие отношения. Один человек сказал мне, что я должен сражаться за свое счастье, не опасаясь быть смешным. Я сражался за свое счастье, и мне очень жаль, что этим счастьем оказалась не ты.
– Что же для тебя счастье, Чиро?
Бертини задумался. Последние дни были наполнены для него поражениями и неудачами. Он чувствовал, что изменился после них, но при этом все же остался тем же, кем был. Наконец, Чиро развел руками:
– Я не знаю, Сандра. Но я точно знаю одно – я больше не люблю тебя. Прости меня за это.
Девушка заплакала. Чиро удивился тому, что стал в этой истории злодеем, но, пусть то, что он говорил, и было жестоко, он не лгал. Ему было жаль плакавшую девушку, но он ее не любил. Сандра подняла на него взгляд:
– Неужели ничего нельзя сделать?
– Ничего не нужно делать, дорогая. Мы посидим еще немного, попьем вина, а потом разойдемся по своим жизням. Ты продолжишь встречаться с Пикколо, я искренне надеюсь, что он действительно стоит твоего внимания, а я пойду в кино. Я очень надеюсь, что мы продолжим общаться и иногда будем проводить вместе вечера за прогулками по городу и болтовней, но большего у нас не будет.
– Почему ты не одернул меня, когда я как дура пустила слюну по этому франту?
– Я попытался, но ты разметала все мои доводы, как прекрасная, грозная фурия…
Сандра постепенно успокаивалась. Наконец, она грустно улыбнулась и произнесла:
– Ты же понимаешь, что мы будем жалеть об этом, Чиро?
– Понимаю. Не сегодня и не завтра, но очень скоро мы почувствуем, что совершили ошибку и будем жалеть о ней до конца жизни, но ведь то же самое произойдет и если мы вновь сойдемся, сделав вид, что ничего не случилось.
– Прощай, Чиро.
– До завтра, дорогая.
Чиро допил вино, расплатился и оставил Сандру в одиночестве. Ему было тяжело, но он не сомневался в истинности своих слов. А еще он искренне желал девушке счастья.
Было уже довольно поздно для прогулок, и Чиро направился в сторону своего дома. Завтра ему предстоял еще один рабочий день, к Риму подступала ночь, откуда-то слева раздавались звуки супружеской ссоры – жизнь текла своим чередом, вовсе не впечатлившись погибшими чувствами двух молодых людей. Бертини вспомнил последние слова, которые сказал Сандре. Только теперь он понял, что они принадлежали не вполне ему и не удержал грустную улыбку: «Она, конечно, не Ингрид Бергман, но ведь и я не Хамфри Богарт…»
– Чао, Чиро!
Бертини отвлекся от размышлений и посмотрел в ту сторону, откуда его звали. Он уже подходил к дому. Его окликнула девушка с завода, которую звали Клаудия. Чиро не очень хорошо ее знал. Клаудия всегда казалась ему очень серьезной и даже хмурой. Во многом это впечатление создавали очки, которые она носила, практически не снимая. Бертини не знал, чем Клаудия занимается на фабрике, и видел ее только во время обеда. Он ускорил шаг и направился к ней.
– Добрый вечер, Клаудия. Как дела?
– Как всегда… А у тебя?
– Пожалуй, хуже, чем обычно.
– Что-то серьезное?
– Да, в общем, нет…
Клаудия поняла, что он не хочет продолжать эту тему и замолчала. Возникла пауза. Чиро уже собирался попрощаться, но Клаудия опередила его на доли секунды:
– Ты очень торопишься?
– Нет, совсем не тороплюсь.
– Тогда, может, погуляем немного?
Бертини не увидел причин для отказа. Чиро жил в одной квартире с семьей с тремя детьми. Он хорошо относился к этим людям, но, в общем-то, ни с кем из них не приятельствовал, однако сейчас ему хотелось общения. Клаудия, кажется, была вполне неплохой компанией. Они вывернули из дворов и пошли в сторону небольшого сквера.
– Прости, если лезу не в свое дело, но, что у вас с Сандрой?
– Больше ничего.
– Жаль…
– Ну да…
Вновь возникла пауза. Чиро отчего-то задумался об органной музыке, а о чем думала Клаудия, нельзя было сказать по ее сосредоточенному серьезному лицу. Неожиданно девушка закашлялась, как будто подавилась. Она отказалась от помощи Чиро и пришла в себя через минуту, а после этого посмотрела ему прямо в глаза сквозь стекла очков и сказала немного сдавленным после кашля голосом:
– Я давно… В общем… у тебя есть планы на завтрашний вечер?
Он посмотрел на ее лицо и ответил вопросом на вопрос:
– Ты любишь кино?
– Не особенно.
– А как относишься к политике?
– Не интересуюсь.
– Любишь пешие прогулки?
– Только в хорошей компании.
– В таком случае, у меня нет никаких планов на завтрашний вечер, Клаудия.
Она каким-то очень обыденным жестом, как будто они были близкими друзьями уже много лет, поправила шляпу на голове Чиро, которую он немного перекосил на левую сторону, потом неожиданно улыбнулась и произнесла:
– Так лучше.
– Сдается мне, Клаудия, что это начало очень интересной истории.
