Александр Черваков
Две стороны. Часть 3. Чечня
Пасмурным осенним утром на разведку выехал БРДМ разведвзвода и ГАЗ-66 с сидящими в кузове разведчиками. Слева от башни "бардака" восседал сам Чебышев, держа в руках развернутую карту местности, справа башни сидел начштаба майор Станкевич. Необходимо было обнаружить противника и передать координаты его позиций артбатарее, по первому приказу готовой выпустить свои 152-миллиметровые снаряды по боевикам. Мини-колонна продвигалась в сторону станции Червленой-Узловой по узким, неезженым проселочным дорогам, продираясь сквозь ветви разросшихся кустов и деревьев, порой выезжая на заросшие сорняками поля. Машины остановились на опушке густого леса. Где-то за ним, километрах в двух по прямой, скрывалась станция.
«Через лес не пролезем, – вглядываясь вдаль и сверяясь с картой, сказал Чебышев. – Надо аккуратно вот по этому проселку проехать, – он ткнул в тонкую линию на карте, – окажемся на северной стороне станции, там и посмотрим».
Разведка двинулась по проселку, слева желтел поредевшей листвой осенний лес, справа тянулись заброшенные поля. Вскоре показались постройки окраин, как вдруг оттуда раздались автоматные выстрелы в сторону колонны.
«Стой! – заорал Чебышев. – Давай левее, жмись к лесу!»
Бардак и "шишарик" вывернули колеса влево, но к лесу мешал прижаться старый арык с блестевшей сквозь опавшие листья стоячей водой. Разведчики попрыгали на землю и залегли на обочине. Чебышев, спрятавшись за бортом БРДМа, судорожно шарил пальцем по карте, пытаясь определить местонахождение.
– Рацию мне! – комполка протянул руку за шлемофоном Станкевичу. – Оркестр! Оркестр! Это Арзамас! – полковник вызывал артбатарею.
– На приёме "Оркестр", – донеслось из наушников.
– Оркестр, нанести огонь по квадрату… – Чебышев, глядя в развернутую карту местности, перечислил ряд цифр "по улитке", – Как поняли, приём?
– Понял тебя, Арзамас. Минутная готовность.
Со стороны станции доносились выстрелы, но пули ложились правее, кося сухие сорняки. Станкевич развернул свою карту, пытаясь "вычислить" координаты, названные Чебышевым.
– Товарищ полковник, – майор округлившимися глазами посмотрел на Чебышева, – Вы только что наши координаты назвали!
– Чего? – на понял командир полка.
– Наши координаты! Где мы сейчас находимся, а не боевики! Оркестр сейчас по нам долбанет!
Тут смысл сказанного дошел до Чебышева. – Бля! Оркестр! Оркестр! Отставить огонь! – но в наушниках только шипение, связи нет. – Оркестр! Валим отсюда! – заорал Чебышев, заскакивая на броню "бардака". – По машинам! Быстро отходим!
Разведчики, еще не понимая, чем вызвано столь резкое отступление, на ходу забирались в разворачивающийся "шишарик". Когда колонна неслась в обратном направлении, прыгая на ухабах, по месту, где она стояла еще минуту назад, ударили первые залпы САУшек. Осколки свистели над пригнувшимися к башне Чебышевым и Станкевичем, а связь с "Оркестром" всё не появлялась…
– Станкевич, ты про этот "косяк" смотри в штабе не расскажи! – сказал майору Чебышев, когда они уже подъезжали к расположению батальона.
– Товарищ полковник, я – могила. Надеюсь, разведчики ничего не поняли…
После обеда лейтенант Щербаков построил свой взвод по приказу командира роты. Абдулов придирчиво осмотрел внешний вид танкистов. Начал он про обстановку в районе, потом про воинскую честь и долг перед Родиной, затем, вставив пару замечаний по форме одежды и отвесив подзатыльник чумазому механику Обухову, приказал готовить танки к боевому выходу.
Все встретили это известие по-разному – кто заметно нервничал, ведь неизвестно, что случится завтра, а вдруг ранят или убьют, кто радовался, устав от унылого пребывания на одном месте и почуяв возможность чего-то нового, о чем будет потом рассказать в жизни. Щербаков воспринял всё это с определенным чувством тревоги. Он не боялся быть раненым или погибнуть – больше всего его страшило попасть в плен и подвергнуться пыткам и унизительному убийству, виденным им на трофейной видеокассете. Помогая готовить танки, Александр периодически нащупывал "последний" автоматный патрон в нагрудном кармане, подаренный ему Абдуловым еще в Дагестане.
Изначально на штурм Червленой-Узловой планировался выехать 1 ТВ, но при очередном ТО оказалось, что танки первого взвода нуждались в дозаправке трансмиссионным и моторным маслом, отстутствующим на складе ГСМ в данный момент. Решено было оставить 1-й танковый взвод в обороне мотострелкового батальона, а на Червленую отправить 4-ю мотострелковую роту и приданные ей на время операции два танка 3-го танкового взвода.
Весь оставшийся день танкисты провели, готовя танки № 157 и № 172 к выходу – догружали ленты с патронами для ПКТ, проверяли крепления бортов и КДЗшек, связь между собой и 4 МСР. К вечеру заправили до максимума внутренние баки солярой из топливозаправщика и получили сухпай на три дня. Экипажи двух танков вновь построились в сгущающихся сумерках, и Абдулов, оглядев каждого, задал вопрос, готовы ли экипажи к выполнению боевой задачи, на что получил четкий ответ: "Так точно!".
– Если кто не уверен в своих силах, может отказаться, пока есть такая возможность. У нас экипажи взаимозаменяемые. От действия или бездействия одного человека могут пострадать все. Есть желающие? – повторил вопрос командир роты.
– Никак нет! – хором ответили танкисты. Никто не хотел стать трусом и посмешищем в глазах своих сослуживцев.
Затем собрание в штабной палатке, вводные на завтра, 16 октября. Зайти нужно с востока и выйти к северным окраинам станции. В итоге всё сводилось к тому, что действовать по обстановке. Когда совсем стемнело, танки в ожидании утра заняли свои позиции.
Не спалось. Щербаков курил, глядя в ночную темень, спрятав огонек сигареты в кулаке. Сердце порой начинало учащенно биться, потом успокаивалось. Что будет завтра? "По-любому живым не сдамся", – думал Щербаков, чувствуя пальцами патрон сквозь давно не стиранную ткань камуфляжа. Обухов и Кравченко, умаявшись за день при подготовке, такими мыслями не мучились, во всяком случае, они мирно храпели в спальниках на успевшей нагреться трансмиссии. «А может, всё, как в Дагестане, "прокатит", там же в основном мы по боевикам стреляли», – закуривая очередную "Приму" успокаивал себя Александр. Часа в два ночи лейтенант растолкал Кравченко на дежурство, прикрыл за собой люк и провалился в беспокойный сон.
Червленая-Узловая
Построение колонны намечено на 5:30 утра. Обухов, конечно, заснул на посту, всё проспал, и экипаж разбудил пришедший со 172-го сержант Гирин. 157-й спешно завели и, выехав из окопа, танки направились к месту построения колонны, выхватывая фарами из сумрака кусты, палатки и притаившуюся в окопах технику. У выездного шлагбаума ждал БРДМ разведчиков с сидевшим на нём, помимо контрактников разведвзвода, полковником Чебышевым. За "бардаком" стояли ГАЗ-66 майора Шугалова и два "шишарика" с пехотой в их кузовах. Оставшуюся часть бойцов-мотострелков рассадили на танковую броню.
В 6:00 колонна выдвинулась в направлении Червленой-Узловой. Справа проплыли в предрассветных сумерках темные окраины Старощедринской, сменившиеся густой лесополосой. По левому борту высились стволы почти голых деревьев, за которыми прятался Терек. "Шишарики" и БРДМ продирались по заросшей травой узкой колее, сквозь нависающие с боков ветви. Сзади шли два танка, ломая гусеницами и бортами кусты на обочинах. Порой скрытая деревьями колонна останавливалась и подолгу ждала команды двигаться дальше от полковника Чебышева, уехавшего вперед на БРДМ по ранее проложенному маршруту.
До станции около пятнадцати километров, но часам к десяти утра прошли только две третьих пути. Колонна отвернула от Терека и выехала на давно не паханное поле. С неба, серого от низких осенних туч, изредка срывались мелкие капли измороси. Впереди чернел густой лес, за ним пряталась Червленая-Узловая. В лесу и на его окраинах могли устроить засаду боевики, поэтому пехота по команде выстроилась цепью и пошла в направлении темнеющих вдали деревьев. В промежутках цепи медленно двигались два танка, готовые в любой момент открыть огонь. Сзади, на большом отдалении, маячили "шишарики" и "бардак" разведчиков.
Чебышев прятался за башней щербаковского танка, вглядываясь в опушку леса через бинокль. Щербаков высунул голову из открытого люка, наблюдая, как пехота, спотыкаясь на невидимых средь густой травы кочках, бредет по заросшему сорняками полю, на ходу срывая перезревшие ягоды паслёна.
В полукилометре от леса цепь по команде залегла в высокой траве, а танк Щербакова, руководимый Чебышевым, продолжил движение вперед. Проехав еще метров пятьдесят, он остановился перед покосившимся забором, сделанным из старых, посеревших от времени жердей. За ним простиралось вытоптанное пастбище и углом выпирала опушка леса. В командирский прицел лес был близко, как на ладони. Никакого движения впереди не наблюдалось, но командир полка, нагнувшись в люк, крикнул наводчику сквозь грохот двигателя: «Наведи на опушку, возьми чуть выше и долбани осколочно-фугасным!»
Кравченко заученными движениями провел все манипуляции, и через несколько секунд прозвучал выстрел. Где-то в середине леса грохнуло, подняв в небо кучу веток, земли и дыма.
«Еще разок, поближе, прямо по опушке!» – вновь прокричал полковник.
Уже ближе столб огня и дыма. В ответ ни единого выстрела. Пехота лежит в траве, курит и ест паслён. Приказ заглушить двигатели и ждать разведчиков, уехавших в сторону Червленой, где их вчера обстреляли на подступах к станции.
Тишина. Лишь ветер шелестит в сорняках и чирикают маленькие полевые птички. Потом далёкая автоматная очередь и два взрыва, один за другим. Через час разведка вернулась с хорошими новостями – «вахов» в Червленой-Узловой нет – ушли, причем только что. Костры рядом с окопами боевиков еще дымились, валялись недоеденные сухпаи. Скорее всего, основные силы ваххабитов покинули станицу накануне, а оставшийся небольшой отряд, увидев приближающиеся танки и пехоту, решил не вступать в бой. Может, боевики подумали, что там не два, а больше танков и не рота, а батальон мотострелков. Немногочисленные жители, так и не покинувшие из-за войны станицу, прятались по подвалам и вылезли только после того, как увидели БРДМ с российским триколором на антенне.
– Что там за стрельба была? – спросил Шугалов у вернувшихся разведчиков.
– Да завалили там одного оставшегося. Наверное, чехи его с собой не взяли – ранен был, – начал высокий разведчик-контрактник по кличке Немец. – Мы к окраине мимо камышей пробирались, а он там спрятался и по нам палить начал. Ну мы гранату в камыши кинули. Сержант через пару минут полез туда посмотреть, а этот там лежит, нога перевязана, руку оторвало, а во второй гранату сжимает и дышит так часто-часто, того гляди сейчас "кони двинет". Сержант еще одну гранату туда – и бежать. И всё, капец негру.
– Негру? – удивился Шугалов.
– Ага, негритосу, товарищ майор. Мы сначала подумали, что он обгорел. – Немец протянул зеленый паспорт с гербом иностранного государства Шугалову. – У убитого в кармане нашли. Наёмник, сука.
С паспортной фотографии улыбался молодой чернокожий парень.
Приказа заходить в станицу не последовало – рота окопалась на полтора километра восточнее Червленой-Узловой по обочине дороги. Танки и машины спрятали между кустами и деревьями, разросшимися по берегу арыка, идущего параллельно дороге. Танковый окоп рыть не пришлось, потому что танк как раз по борт скрывался за спуском от обочины к арыку, а за арыком стояла непролазная чаща леса. Пехота окопалась по эту же сторону от дороги. Мелкий дождик начал моросить, навевая тоску, заставляя кутаться в танковый бушлат. Стемнело, всё вокруг окутало туманом и вязкой тишиной до утра.
Пасмурное небо над головой. Низкие тучи медленно плывут на юг, но дождь перестал.
– Товарищ лейтенант, Вас майор Шугалов вызывает, – боец мотострелкового взвода, задрав голову, смотрел на сидевшего на башне Щербакова.
«Чего ему надо? – слезая вниз думал Александр. – Вроде, ничего не накосячил».
– Ну что, лейтенант, – заложив по обыкновению руки за спину и сверля взглядом лицо Щербакова, сказал Шугалов подошедшему строевым шагом Сашке, – бой не удался? Да "вольно" уже. Как служба-то?
– Нормально, товарищ майор, – чуть расслабился Щербаков.
– Нормально? Ну тогда тебе ответственное задание. Вон видишь метров пятьсот по прямой крыша дома среди деревьев?
– Вижу, – лейтенант прищурился, вглядываясь подслеповатыми глазами в расплывчатую желтизну деревьев.
– Разведка наша доложила, что там пасека есть. Ульи стоят рядом с домом. А я смотрю, туда пехота уже "ломанулась", кто-то "инфу" им про пасеку слил.
Щербаков вопросительно смотрел на майора.
– Возьмешь сейчас банки трехлитровые в моём "шишарике" – и срочно на пасеку за медом. Одну можешь себе оставить. Задание понял?
– Так точно, товарищ майор!
Забрав пять трехлитровых банок у водителя шугаловского "шишарика", Щербаков бегом кинулся к своему танку.
«Обух, заводи. – на ходу крикнул лейтенант, – Кравченко, держи банки! Да не разбей!»
Через три минуты танк выскочил из придорожного овражка на грунтовку, переехал её и напрямую через поле помчал в сторону видневшегося среди деревьев домика.
«Кравченко, ты когда-нибудь за мёдом на танке ездил? Вот и я никогда!» – улыбаясь, Щербаков смотрел, как полуразрушенный домик стремительно приближался, а среди синеющих ульев копошилось несколько мотострелков.
Танк, давя гусеницами перезревшие кочаны капусты и проломив хлипкую изгородь, остановился рядом с маленьким, видно давно заброшенным домишком, белевшим потрескавшейся штукатуркой со следами пуль и осколков. В окнах ни одного целого стекла, дверь нараспашку, на крыше остатки битого шифера. Рядом небольшая пасека с десятком крашенных синей краской ульев. Половина ульев уже разломана и пуста.
«Э бля, мабута! Командиру полка один улей оставьте!» – сквозь грохот двигателя закричал Щербаков.
Пехота, то ли не слыша лейтенанта, то ли просто его игнорируя, ломала прикладами уцелевшие ульи, вытаскивая рамки с сотами и отмахиваясь от растревоженных пчел.
«Погодите пять минут, – по внутренней связи сказал Кравченко Щербакову, – сейчас их пчелы закусают, они сами свалят».
И впрямь, солдаты, успев вытащить несколько истекающих медом рамок, бросились в сторону шумящего за домом арыка, спасаясь от озверевшего роя пчел.
«Пчел нужно дымом окуривать, тогда они кусать не будут, – сказал Щербаков, – у моей бабули на хуторе пасека была».
Рядом с ульями развели костер из поломанной изгороди, накидали в полыхающее пламя сырой травы. Густой белый дым распугал остатки кружащих над разгромленными ульями пчел, и Кравченко с Обуховым смогли спокойно заниматься тем, что выламывали из рамок полные меда восковые соты и заталкивали их в трехлитровые банки и свои армейские котелки. Тем временем Александр обследовал полуразрушенный дом, но, кроме старого тряпья и поломанной мебели, ничего интересного там не нашел. Вскоре вернулась очухавшаяся от пчелиных укусов пехота, подбирая остатки и доламывая последний улей.
«Ладно, задание выполнено, погнали назад, – Щербаков забрался на башню. – Кравченко, одну банку нам спрячь».
Танк развернулся на заросших сорняками грядках и через поле понесся назад.
Вскоре поступил приказ возвращаться в расположение батальона. К вечеру танки стояли на своих позициях близь Старощедринской.
Терек
«…Командующий объединенной группировкой войск на Северном Кавказе генерал-полковник Виктор Казанцев официально сообщил о завершении начальной фазы войсковой операции в Чеченской Республике Ичкерия. Силы Минобороны и МВД прочно обосновались севернее Терека. Под контролем федералов находится треть территории Чечни, включающая Шелковской, Надтеречный и Наурский районы. Признаком некоторой нормализации обстановки в освобожденных районах стало возвращение домой первых беженцев. Командование категорически отказывается говорить о том, какие задачи будут стоять перед войсками во время второго этапа операции в Чечне. Известно лишь, что вдоль берегов Терека проводится перегруппировка сил…», – вещал диктор программы «Время» с экрана маленького черно-белого телевизора. Замполит 2 МСБ капитан Сергеев, сидя в штабной палатке, смотрел новости о положении дел в Чечне. Изображение дрожало, звук прерывался из-за помех, но общая картина событий была ясна. Капитан делал пометки в своём блокноте, искоса поглядывая на рябивший экран.
– Чего там брешут, Олег? – заглянул к Сергееву начштаба Станкевич.
– На построении расскажу. Всё, типа, "идёт по плану" и "бла-бла-бла".
– Заканчивать всё это не собираются?
– Заканчивать? "Стрижка только начата"…
На построении прозвучал приказ: 4-й мотострелковой роте вместе с 3 танковым взводом выдвинуться на правый фланг и занять оборону на берегу Терека. 1 ТВ решено оставить вместе с 5 МСР при штабе батальона у Старощедринской. 6 МСР со вторым танковым взводом уже давно стояла на левом фланге, контролируя переправу через реку Терек.
Танки 3 ТВ взвода вновь раскидали по взводам 4 МСР, которой командовал недавно получивший "капитана" Дмитрий Кушнирович. Сашкин танк стоял среди высоких кустов и деревьев в трех метрах от крутого обрыва к Тереку, направив пушку на его правый берег, также поросший лесом. Справа расположился взвод старлея Тодорова с заглохшим БТРом. БТР затащили в кусты на тросе танком Щербакова. 172-й стоял в двух с половиной километрах вверх по Тереку с мотострелковым взводом, спрятавшись в густой чаще, а 158-й – среди многовековых деревьев километрах в трех вниз по течению с другим взводом.
Пока Щербаков маскировал танк высохшим плющом и ветками, Кравченко с Обуховым по очереди принялись копать землянку рядом с высокой раскидистой осиной – утром на построении сказали: стоять придётся долго. Судя по утренней речи замполита Сергеева, с тыла к нам вряд ли кто сунется, левый берег наш. Впереди холодный Терек, и до другого берега от ста до двухсот метров, так что уже не так беспокойно по ночам, лишь не дают спать расплодившиеся "бэтэры". Еще речная сырость и начавшиеся ночные заморозки. Костер ночью не разведешь – тебя видно, а ты, как крот, слепой. На ночь танкисты пост не выставляли – надеялись на пехоту, отсутствие противника в тылу и закрывающий впереди Терек.
Приказано экономить горючее, поэтому танки не заводят и на холодной трансмиссии не поспишь. Чтобы хоть как-то согреться ночью, Кравченко с Щербаковым плотно закрывали люки, ставили на казенник затвора пушки таганок с белой таблеткой сухого горючего. Таблетка горела желто-синим пламенем, постепенно нагревая воздух в тесной башне. Становилось чуточку теплее, но потом начинала болеть голова от недостатка выгоревшего кислорода. К тому же существовала опасность, что нечаянно задетое сухое горючее может упасть внутрь конвейера, и тогда неизвестно что случится.
Привыкший к холодам, пермяк Обухов спал в своем отделении механика-водителя, задраив люк и накрывшись найденным в доме пасечника пледом. Спалось ему удобнее остальных членов экипажа – он спал лёжа, положив голову на съёмную спинку сиденья. Кравченко и Щербакову приходилось спать сидя, примостившись на своих узких, неудобных местах. Сашка, закинув ноги в грязных берцах на пулемёт ПКТ, всю ночь ворочался, постоянно просыпаясь от холода, затекающих мышц и кусающих вшей. Землянку пытались рыть в нескольких местах, но всю землю переплели корни кустов и деревьев, так что танкисты бросили это занятие, надеясь, что стоять тут, всё же недолго.
День начинался с того, что экипаж вылезал из холодного танка и разминал застывшие за ночь конечности. Если светило солнце и не шёл дождь, все принимались выискивать в складках одежды и давить осточертевших "бэтэров". После такой процедуры завтракали сухпаем и начинали выполнять задачи, поставленные по танковой радиостанции Абдуловым, с комроты выходили на связь по определенным часам. А задачи поступали разные – почистить пушку и одеть на неё чехол, почистить ПКТ, НСВТ, автоматы, замерить масло и дизтопливо, проверить крепления КДЗешек на бортах и башне, догрузить конвейер подвезенными со склада РАВ снарядами-зарядами. Но большую часть времени экипаж занимался своими личными делами, то есть ничем особо – давили неистребимых "бэтэров", писали письма домой, смотрели на мутный Терек. Ни телевизора, ни радио, ни газет. Что происходит в мире, в Чечне? Что будет дальше? Когда домой? Никто не мог дать ответов на эти вопросы, постоянно крутящиеся в голове.
Через пару дней доели последний сухпай, а новый всё не везли. Из еды осталась только картошка, раздобытая где-то запасливым Кравченко еще до отъезда на Терек. Сигареты закончились, питьевая вода во фляжках тоже. Спустившись по обрывистому берегу к воде, набрали фляжки прямо из Терека, закинув внутрь по несколько таблеток обеззараживающего пантоцида. Пехота также сидела без сухпая и воды, надеясь, что сухой паёк и сигареты вскоре привезут. Кто-то из солдат додумался глушить рыбу, кидая в реку или близлежащие арыки наступательные РГД-5, но толку от этого было мало.
Испекли картошку в костре, пригласили Серёгу Тодорова. Съели всё с остатками галет. Обухов сделал отвар из ягод терна, вместо сахара мёд с пасеки.
Ближе к вечеру Тодоров позвал Щербакова к себе.
– Саша, держи – Сергей протянул Щербакову большой кусок мяса, обернутого газетой.
– Нифига себе! Откуда?
– Да там корова на мине подорвалась, – махнул в сторону Старощедринской Тодоров, – не пропадать же.
В неожиданно своевременную смерть коровы Щербаков не особо поверил, но мясо взял.
– Серёга, вечером приходи на ужин.
– На ужин? Спасибо, приду.
В цинке из-под 5,45 нажарили мясо с картошкой. Оставшееся мясо обильно обваляли в соли, коей Кравченко тоже припас целую пачку, и спрятали в недоделанной землянке. Комвзвода Тодоров принёс полторашку с плескавшейся на дне прозрачной жидкостью.
– Спирт с водой разведённый остался чуть, – сказал Сергей, – нам на двоих по сто «фронтовых» граммов как раз.
Уселись на трансмиссии, расстелив спальный мешок. Выпили. Повеселело, и жизнь не казалась уже такой тревожной и унылой.
– Санёк, а можно я в танк залезу? Ни разу в танке не сидел.
– Давай. Лезь на место наводчика, а я на место командира.
Большой Тодоров сначала в бушлате пытался пролезть в люк – не получилось.
– Вот поэтому в танкисты таких мелких и худых набирают? – сняв бушлат и наконец протиснувшись в люк, сказал Сергей.
– Наверное, поэтому. Наливай!
Обухов с Кравченко сидели у спрятанного в ямке тлеющего костра, пили терновый отвар, обсасывая медовые соты.
– Сейчас бы тоже, граммов по сто, – Кравченко посмотрел на чокающихся железными кружками лейтенантов.
– Ага, – Обухов задумчиво ворошил угольки сырой веткой.
Вскоре костёр совсем погас, а фицеры еще долго разговаривали в темноте, вспоминая мирную жизнь.
Весь следующий день вытягивали 172-й танк из размокшей береговой трясины. Экипаж 172-го, состоявший из дембелей Гирина, Марченко и Стеценко, чувствовал себя вольготно и расслабленно вдали от командира роты. На командира взвода лейтенанта Щербакова они вообще большого внимания не обращали. Экипаж находился в распоряжении командира 4 мотострелковой роты Димы Кушнировича, стоявшего с одним из своих взводов на изгибе реки, среди редкого леса. Мотострелки окопались по берегу Терека, но вскоре на дне окопов начала хлюпать грязь от просочившейся воды. В результате оборудовали новые огневые точки повыше, на бугорках и пригорках, замаскировав их ветками. Танковый окоп отрыли слишком близко к берегу, и постепенно он заполнился речной и дождевой водой, доходившей до верхних поддерживающих гусеницу катков. Самостоятельно танк выбраться из окопа не смог, сев на брюхо и всё глубже увязая в мокрой земле.
За помощью к Щербакову послали механика Вову Марченко. Пока тот добрел до щербаковского танка, пока завели и доехали назад – уже полдень. Пытались тянуть одним 157-м – порвали трос, но увязший танк так и остался в плену грязного окопа. Поехали за 158-м, стоявшим в пяти километрах от 172-го с другим мотострелковым взводом на берегу Терека. Только совместно двумя танками удалось вытащить помогавший им 172-й, который позже отрыл себе окоп подальше от берега. На своё место вернулись под вечер голодные, грязные и уставшие. На ужин решили дожарить оставшуюся картошку с вчерашним мясом.
«Такое ощущение, что его грыз кто-то, – сказал Кравченко, отрезая кусочки обваленного в соли мяса. – Надо дыру в землянке посильнее заделать. Слышали, по ночам то ли волки, то ли шакалы воют? Может, это они, а может, лиса».
Дыру заделали, но ночью неведомое животное разворошило замаскированную ветками щель и утащило остатки мяса.
Сырость и холод сделали своё дело – у Щербакова поднялась температура, бил озноб. Целый день Сашка пролежал на броне, завернувшись в спальный мешок, пытаясь согреться под осенними лучами теперь не такого горячего солнца. К счастью, на следующее утро, 22 октября, МТ-ЛБу медвзвода объезжал позиции по Тереку.
– Т-тридцать восемь, – поглядев на градусник, сказал прапорщик-медик Слава Румянцев, – в батальон тебе н-надо, отлежаться, – чуть заикаясь продолжил он.
– Как же я танк брошу? – Щербаков кивнул в сторону сидевших на броне Обухова и Кравченко.
– Да ничего с ним не случится, вон Тодоров приглядит.
– А что я Абдулову скажу?
– Я сам скажу, поехали, – Слава спрыгнул в пожухшую сырую траву и зашагал к своему "мэтэлу".
Еще по дороге в батальон Румянцев надавал Сашке каких-то таблеток.
В батальоне, выходя из медицинской палатки, Щербаков наткнулся на майора Шугалова.
– Ты что тут делаешь, лейтенант?
– Да приболел, товарищ майор.
– Может тебя в госпиталь отправить? Отлежишься там, отстираешься, а то вон какой худой, комбинезон весь в грязи.
– Не надо, товарищ майор, комбинезон я постираю, а отлежусь в Волгограде. Мы же скоро домой?
– Ну смотри, – Шугалов, не ответив Сашке на вопрос, зашагал в сторону штаба батальона.
Видимо, от славиных таблеток стало получше, но в батальоне Щербаков не задержался, успев посмотреть всего пару фильмов на "видаке" в штабной палатке. Абдулов "выгнал" лейтенанта назад на позицию, попросив Румянцева снабдить Сашку лекарствами.
«Лечись амбулаторно», – сказал командир роты на прощанье. И Щербаков с пачкой таблеток поехал назад на "шишарике", развозившем сухпаи по позициям.
Благодаря таблеткам, через пару дней от простуды не осталось и следа.
В понедельник, 25 октября, приехал ГАЗ-66 хозвзвода с передвижным автоклавом для прожарки военной формы от вшей и медицинский МТ-ЛБу. На поляне установили небольшую душевую палатку. Перед помывкой прапорщик Румянцев лично проводил осмотр солдат на наличие кожных заболеваний и педикулеза. Педикулез, а именно платяные вши, были у всего личного состава. Далее бойцы отдавали свою форму на прожарку и направлялись в душевую палатку. Щербаков искупался тоже. На всё про всё не больше пятнадцати минут – очередь. Но какой это кайф, помыться после нескольких недель без горячей воды! Вытираться и одеваться пришлось в холодных сырых кустах, но после долгожданного горячего душа это уже мелочи.
Следующим вечером, когда закат догорал в темнеющем небе, на "шишарике" прикатил командир 4 МСР Дима Кушнирович с двумя "телохранителями" – здоровенными бойцами, увешанными оружием и боеприпасами.
– Саня, мне тут тодоровский взвод доложил, что на противоположном берегу какое-то шевеление в кустах. Ты ничего не замечал? – спросил Дмитрий у Щербакова.
– Не, не замечал.
– Ты не против, если я с твоего танка покорректирую огонь своим минометчикам? На той стороне "стопудово" наших нет.
Кушнирович залез в танк на место наводчика, Щербаков на место командира. Сзади к башне прильнул старлей Тодоров.
– Может, с танка долбануть по тому берегу? – Дмитрий подмигнул Александру.
– Да куда там долбить? Просто по деревьям? Тем более у меня разлет осколков до двухсот метров, а тут до берега не более ста.
Настроили радиостанцию на частоту 4 МСР, и в сгущающейся темноте начался минометный обстрел вражеской территории. Периодически раздавался взрыв среди деревьев противоположного берега, затем долетал противный свист мины. Кушнирович по радиостанции корректировал огонь минометчиков, наблюдая, как разрывы приближаются к кромке воды. В ночной прицел видны только ярко-зеленые вспышки, больше никакого движения. Наконец одна из мин разорвалась прямо посередине Терека, взметнув столб брызг и осколков. Офицеры за долю секунды юркнули в люки, Тодоров бросился на трансмиссию, прячась от свистящих над головой кусочков смертоносного металла.
– Хорош на сегодня, – высунув голову из люка, сказал Кушнирович, – может, вам показалось, Серега?
– Да что-то мелькало, – неуверенно поднял голову Тодоров, – хрен там разберет, что за деревьями.
Вокруг стояла оглушающая тишина, даже птицы умолкли. Вечерняя заря погасла на западе, и первые звезды загорелись на черном бархате неба.
– Ну вы всё равно наблюдайте, – на прощанье сказал Дима, сев за руль своего 66-го. – Если что, я всё время на приёме на этой частоте, – добавил он и, треща ветками кустов в темноте, медленно покатил в сторону своего расположения.
Конец октября, но солнце днем греет достаточно сильно, чтобы оставаться в одном "комке". Пользуясь теплой погодой, Щербаков снял верх куртки и штанов зимнего танкового комбинезона и целый час отдраивал грязную материю обувной щеткой, выполаскивая одежду в холодном Тереке. Затем развесил всё сушиться на стволе танка. К вечеру комбинезон высох, от тщательного трения превратившись из горчичного в ярко-желтый.
Слухи о том, что 2-му МСБ на замену скоро придет новый батальон из Волгограда, разгорались и вновь затихали. Откуда-то появлялись даты вывода батальона из Чечни, маршруты выдвижения на погрузку и даже номера воинских подразделений, "спешащих" на замену, но замена всё не приходила.
Ночами стало еще холоднее. Щербаков надел на ноги две пары носков, благо берцы 42-го размера позволяли, однако ноги всё равно мерзли. В вырытой позади танка яме разводили костер, надеясь, что с противоположного берега его не видно, и полночи грелись у огня, подбрасывая сырые ветки в потрескивающее пламя. Затем залезали в танк, закрыв люки, зажигали таблетку сухого горючего, пытаясь заснуть в призрачном тепле, но сон был обрывистый – полностью отключиться мешал холод и заедающие "бэтэры". Прожарка, которой пытались уничтожить насекомых, не помогла – всю одежду за один раз прожарить не получилось, вши жили не только в "сменке" (у кого она имелась), но и в спальных мешках. Утром ломило всё – затекшие мышцы, суставы, особенно замерзшие колени. Вылезая из люка на прохладный осенний воздух, Щербаков вспоминал школьную байку про актера Джеки Чана. Тот якобы весь переломанный на съёмках фильмов с восточными единоборствами, не мог самостоятельно подняться с постели.
