Александр Черенов
По следам адъютанта Его Превосходительства. Книга вторая
– Фь-ь-ю!
Цифирь оказалась настолько «убойной», что Лесь Богданыч отреагировал на неё не вполне принятым в обществе способом.
– Однако!..
Аксинья Андревна не стала горячиться и немедленно бросаться на защиту выдвинутых условий с доказательствами в зубах. Она понимала, что свист Федулова – не более чем естественная реакция человека на неожиданность. Она была убеждена, что, поразмыслив, Лесь Богданыч согласится с этой цифрой, ибо других возможностей для решения своей проблемы у него нет. Ведь если бы они у него были, то он не стал бы обращаться за помощью к Аксинье Спиральской, известной всем и каждому полным отсутствием склонности к филантропии и альтруизму. Поэтому она молчала – и спокойно ждала иной, уже более осмысленной, реакции гостя.
Гость тоже не стал ударяться в риторику, и молча «переваривал» полученную информацию. Наконец, «переварив», он закряхтел и качнул головой.
– Согласен…
Вот теперь Спиральская улыбнулась.
– Всегда приятно иметь дело с умным человеком! Знали бы Вы только, Лесь Богданыч, как утомили меня проявления так называемых чувств: слюни, слёзы, сопли – извините за такую неделикатность!
Она мягко положила свою руку поверх руки Федулова.
– Ехать надо, не мешкая: документы на вас обоих уже готовы.
– Ого!
На этот раз удивление Федулова было, если и не приятным, то уважительным.
– Оперативно! Значит, Вы были уверены в том, что я никуда не денусь – и приму Ваши условия!
Спиральская очаровательно улыбнулась – и Лесь Богданыч припал губами к её руке.
– Вы – удивительная женщина, Аксинья Андревна!
Тут же его лицо приняла деловое выражение.
– И кто же мы с моим молодым попутчиком такие?
Спиральская встала из-за стола и проследовала к сейфу, вмонтированному в стену гостиной. Отперев ключом тяжёлую стальную дверцу, она извлекла из него два паспорта.
– Вы, уважаемый Лесь Богданыч – французский коммерсант Морис Лефевр, родственник известного ювелира. А Георгий Сергеич – Ваш референт Жорж Арман. Неплохо звучит, а: Морис Лефевр и Жорж Арман!
Думая о чём-то своём, Федулов нахмурился и рассеянно бросил:
– Главное – не в звучности фамилий, а, напротив, в том, чтобы ГПУ, как только ознакомилось с ними – сразу бы их забыло…
Ответ приятно удивил Жору: этот пожилой человек весьма трезво подходил к их, теперь уже общему, делу. Аксинья Андревна тоже по достоинству оценила рассудительность компаньона, и, согнав с лица неуместную улыбку, решила не отставать от него в плане деловитости.
– Выезжаете завтра. Поезд Париж-Берлин-Варшава-Москва. При себе иметь минимум вещей: только самое необходимое, так сказать, стандартный дорожный набор. Учтите, что нагрузки на обратном пути будут несколько большими. Хотя…
– «Хотя»? – стимулировал её активность Федулов.
– … не лучше ли будет реализовать ценности на месте? Ну, во избежание непредвиденных осложнений? Это значительно упростило бы Ваше возвращение.
Выслушав «совет на дорожку», Федулов скептически пожевал губами.
– «Упростило бы»? Возможно. Только Вы, любезная Аксинья Андревна, забываете, что мы едем не в Швейцарии, а в Советскую Россию, где иностранных банков нет. А без этого Ваше предложение лишено смысла: куда вкладывать деньги, вырученные от продажи? И, потом: неужели Вы всерьёз думаете, что такие ценности можно продать в Совдепии? Я сомневаюсь в том, что там найдётся покупатель на них. Нет в Совдепии таких денег – даже у нэпманов. Так что, в реализации клада на месте нет ни необходимости, ни возможности! Да и, какой смысл в этой затее? Ведь здесь мы можем реализовать ценности без проблем и с куда большей выгодой! Кроме того, вещи будут компактней пачек с банкнотами – и намного! Так, что, уважаемая Аксинья Андревна…
Не стирая с лица скептического выражения, Федулов молча развёл руками.
– Ну, смотрите сами, – дёрнула плечиком Аксинья. – Вам, как говорится, виднее…
…Назавтра два элегантно одетых парижанина – пожилой и молодой – заняли места в экспрессе, следующим через несколько европейских столиц в Москву – и путешествие за бриллиантами началось…
Границу с Советской Россией путешественники миновали без проблем. Паспорта, хоть и оформленные на вымышленные фамилии, были подлинными: Аксинья Андревна честно зарабатывала свою долю.
Путь из Москвы в Киев также не обогатился происшествиями. По прибытии в столицу «радяньской» Украины Жора первым делом отправился в справочное бюро: о прогулке иностранцев в предместье и речи быть не могло. Если бы Пинский остался верен своей хибаре, его пришлось бы вызвать на встречу в центр. Через пять минут юноша уже имел на руках бумажку с адресом. Адрес был новым: Аркадий Леопольдыч, оказывается, уже переселился в самый центр города, на Крещатик. Необходимость в организационных хлопотах отпала.
Жора взглянул на часы: все нормальные советские чиновники давно уже должны были быть дома. Он щёлкнул пальцами – и через минуту «карета прошлого» везла их по знакомым до слёз улицам прекрасного города.
Пинский был дома – во всяком случае, так об этом объявила гостям его домработница. Она провела гостей по длинному коридору роскошной многокомнатной квартиры, в которой явно проживал один человек, и осторожно постучала в одну из дверей.
– Аркадий Леопольдыч, до Вас пришли…
В дверях появилась сухая фигура в роскошном восточном халате «с павлинами» – и спустя мгновение она уже тискала в своих объятиях растроганного юношу.
– Жорка, чёрт – ты? Неужели это, в самом деле – ты?
Аркадий Леопольдыч отстранился от объекта «рукоприкладства», и окинул фигуру гостя цепким оценивающим взглядом.
– Господи, а франт-то какой! Одно слово: Европа!
Тут же он посерьёзнел, и почему-то с опаской выглянул в коридор.
– Между прочим, дорогой Георгий Сергеич, здесь так не ходят…
Изрядно помятый в дружеских объятиях, Жора широко улыбнулся.
– Беспокойство излишне! Ты видишь перед собой французского подданного Жоржа Армана, который прибыл сюда легально по коммерческим делам, представляющим интерес…
Он сделал паузу – и усмехнулся:
– … и для Советской власти – тоже…
Нос Пинского моментально заострился: намёк был неясный, но перспективный.
– Ну, ты даёшь! А кто это, там, прячется у тебя за спиной?
Не снимая с лица насмешки, Жора посторонился.
– Мсье Лефевр, выйдите, пожалуйста, на передний план!
Едва только свет лампы упал на лицо «мсье Лефевра», Пинский вздрогнул от неожиданности.
– Что такое?! Не может быть! Лесь Богданыч?!
Федулов перевёл растерянный взгляд на Жору.
– Так вот, кто Ваш приятель, Георгий Сергеич…
Очередь удивляющихся замкнул Жора.
– Вы, что: знакомы друг с другом?
Пинский и Федулов дружно и одинаково неопределённо пожали плечами.
– Ну, так… встречались как-то… в прежней жизни, – не слишком ловко увильнул от прямого ответа Пинский. – Знакомство можно сказать, шапочное: мы с господином Федуловым – будущим мсье Лефевром – работали тогда в разных… хм… сферах.
Он покачал головой, словно не веря тому, что видит собственными глазами.
– Ну, если вы здесь – и в одной компании – то…
– … дуэт станет трио! – закончил за него Жора, многозначительно поигрывая бровями. – И теперь нам всем предстоит работать в одной сфере! Надеюсь, ты ещё не утратил квалификацию? Не прочь составить нам компанию – разумеется, не для того, чтобы «сообразить на троих»?
Глаза Пинского хищно – как это и требовалось сюжетом – блеснули, руки зачесались, ноздри раздулись. Аркадий Леопольдыч уже почувствовал запах денег. Больших денег.
– Можешь считать, Жорочка, что я уже подключился! Что от меня требуется?
Жора ответил не сразу – так, будто собирался с духом перед решающим броском. Наконец, он, собрался, решился – и поймал Аркадий Леопольдыча в прицел настороженных глаз.
– Скажи, Леопольдыч, в каких отношениях ты с ГПУ?
Пинский не вздрогнул от неожиданности – нет: он только ещё лучше услышал запах денег. И уже не просто больших денег – а очень больших денег. Огромных. Предваряя ответ, он уклончиво пожал плечами – из тактических соображений.
– Да, как тебе сказать…
– Да, как есть, так и скажи…
Юноша уже понял, что его «старинный приятель», не мешкая, приступил к «набиванию» себе цены. Поняв, что «номер не прошёл», и не выдержав насмешливого взгляда юноши, Пинский сразу же перестал ломаться.
– Есть знакомые, Жорочка. Кормлю, можно сказать, прямо из рук. И не какие-нибудь, там, замухрышки: с самых верхов.
Он многозначительно понизил голос и выразительно закатил глаза к потолку.
– …В том числе – и самый-самый…
Торжествуя взглядом, Жора обернулся к Федулову: «а я, что говорил»?
– А как в смысле… ну… это…
– ??? – целиком превратился в вопрос Пинский.
– … контрабанды? – выпалил Жора, здраво полагая, что тянуть резину – только снижать эффект неожиданности. А проверить старинного приятеля совсем не мешало: дело-то – какое!
Аркадий Леопольдыч улыбнулся.
– Зачем она мне – при моих-то возможностях?
Услышав такой ответ от человека, чьи возможности ему были хорошо известны, Жора не мог не удивиться, а заодно – и не позубоскалить.
– При каких возможностях, Леопольдыч: ты ведь не султан и не падишах?
– Ну, куда мне? – с деланным сожалением развёл руками Пинский. – Я – всего лишь скромный начальник Зевакинских складов.
Ироническая улыбка медленно сползла с лица юноши.
– Ты – начальник Зевакинских складов?! Вместо Закладина?!
Аркадий Леопольдыч шутливо уронил голову на грудь.
– Так ведь сам Бог послал нам тебя! – совершенно забыл о конспирации Жора – а ведь домработница всё ещё гремела кастрюлями на кухне.
– Сам Бог?! – ухмыльнулся Пинский. – И за чем же, если не секрет?
– Секрет – но не от тебя! – поддержал ухмылку Жора.
– Ищете кого? – «забросил крючок» Пинский.
– Не кого – а что! – со стороны полюбовался на «крючок» юноша.
– Уж, не сокровища ли, часом?
Аркадий Леопольдыч попытался сохранить ухмылку, но голос его дрогнул, и веко дёрнулось.
– Угадал!
– Газет начитались? – «спрямил дорогу» Пинский. Он уже с трудом удерживал на лице маску иронии, которая всё время норовила сползти и обнажить подлинное лицо хозяина, явно не приветствовавшего это намерение. Ну, вот, отвык Аркадий Леопольдыч работать со своим лицом.
Да и момент откровенно призывал к бдительности: денежная перспектива наклёвывалась всё отчётливей.
– Не угадал!
Аркадий Леопольдыч перестал трястись. Но и улыбаться он тоже перестал.
– Значит, вы – по другому вопросу?
Юноша ухмыльнулся.
– Нет, по тому же – но по другому адресу…
– ???
У Пинского уже не хватало слов: всё израсходовалось на переживания и догадки.
– Лесь Богданыч, опять Вы спрятались за моей спиной…
Жора укоризненно оглянулся на Федулова.
– Выйдите, наконец, из тени: общество хочет знать своего героя!
– За Вашими?!
Глаза Пинского выразительно округлились. Но не от изумления: от энтузиазма. Федотов лаконично кивнул головой. Руки Аркадия Леопольдыча зачесались ещё сильнее.
– Ну, тогда – другое дело… Тогда это – действительно серьёзно…
Пинский с трудом скрывал ликование: такой человек, как Федулов, из-за десятка-другого бриллиантов через границу не полез бы. Значит, речь могла идти только о миллионном состоянии, как минимум!
Облизнув пересохшие губы – да и то лаконично: избыток чувств в таких вопросах подозрителен – Аркадий Леопольдыч тряхнул «национальными» кудрями.
– Я готов! Я готов помочь Вам всем, чем только смогу!
– У Вас есть свои люди на юго-западной границе? – взялся за слово – и за Пинского – Федулов. – Точнее, на одном из её участков?
Заметив висящую на одной из стен карту Украины, Лесь Богданыч ткнул пальцем в точку на ней.
– Вот здесь?
Некоторое время, уткнувшись в карту, Пинский осмысливал информацию, очевидно, сопоставляя её с наличными возможностями.
– Вам нужны пропуска в погранзону – на въезд и выезд… Ну, что ж: будут! Как – это уже мои проблемы! Только…
– Сколько?
Хорошо понимая, что означает эта заминка, Федулов решил не тратить время попусту.
– Десять процентов!
– Пять – и ни процента больше! Ни доли процента больше!
В голосе Федулова Пинский как-то не услышал не только готовности к компромиссу, но даже готовности обсуждать тему и, так сказать, творчески спорить. Аркадий Леопольдыч сразу понял: явно Жора и тот, кто стоит за ним – вероятно, Спиральская – уже продуктивно «ощипали» Лесь Богданыча. Рассчитывать на повторный «ощип» «клиента» уже не приходилось: только – оплата услуг. Торг был уже неуместен. Нужны были иные варианты решения – а они пока не находились.
– Согласен, – вздохнул Пинский.
Он согласился с цифрой – но отнюдь не смирился с ней. Впереди, пусть и неясно, маячило широкое поле деятельности. Возможности для манёвра ещё не были исчерпаны. Аркадий Леопольдыч всего лишь отступил – но не сдался. Не такой он был человек.
– Кстати, господа, вы можете остановиться у меня: места хватит на всех.
Жора и Федулов молча переглянулись.
– Нет, Леопольдыч, – огласил содержание консенсуса Жора. – Спасибо за гостеприимство, но лучше этого не делать. Как-никак мы – иностранцы, а ты – ответственный советский работник Зачем привлекать к себе ненужное внимание? И, потом: у нас – вполне приличный номер в «Национале». А встретиться нам лучше всего завтра утром, в букинистическом магазине – здесь же, на Крещатике. Знаешь такой?
Пинский кивнул головой.
– В десять часов тебя устраивает?
– Вполне.
– Ну, вот и славно!
Жора старательно изобразил на лице подобие радостной улыбки.
– Надеюсь, завтра мы сможем обрадоваться уже конкретным результатам?
– Обижаешь! – ухмыльнулся Пинский.
– Тогда – до встречи!
Жора дружески хлопнул Пинского по спине, а Федулов вежливо приподнял шляпу…
… – Он и в самом деле может нам помочь?
Сомнение было первым, чем Федулов поделился с Жорой, едва только они оказались на улице. Жора искоса посмотрел на ювелира.
– Не сомневайтесь, Лесь Богданыч: если Пинский обещал – сделает! Аркадий Леопольдыч никогда не говорит просто так. Если он не может – то сразу же откажется. Хотя тип он, как говорится – «ещё тот»! «Жук» первостатейный! С таким всё время надо держать ухо востро…
Как только гости ушли, Пинский заметался по кабинету. Он думал. Он напряжённо размышлял. Он был полон идей и соблазнов. Изощрённый мозг его старательно отрабатывал одну мысль за другой. Это было видно уже по одному его одухотворённому лицу, отнюдь не обезображенному безумным взглядом.
Наконец, что-то надумав, он решительно поднял трубку телефонного аппарата.
– Барышня, коммутатор ГПУ…
Глава сорок шестая
… – А, Павел Андреич! Прошу, прошу!
Широким хозяйским жестом Кутахов указал полковнику Концову на кресло. Седалище полковника не осталось неблагодарным к любезности новоявленного главы РВС.
– Надеюсь, Павел Андреич, Вы не считаете, что я, как это говорится, «подсидел» Барона?
Всегда по-солдатски прямолинейный и решительный, генерал уже с порога «взял быка за рога». Этим вполне определённо выказывалась и готовность к скорейшему переходу к делу. Концов индифферентно пожал плечами.
– Я не считаю возможным давать оценку взаимоотношениямсвоих начальников, Ваше превосходительство.
– Похвально, Павел Андреич!
– Нет, это я – не ради похвалы, – ухмыльнулся Концов. – Просто констатирую факт. Меня интересует дело – и только дело. Если Барон решил выйти из игры – это его выбор. И я его принимаю как данность. Значит, так тому и быть. Один ушёл – другой пришёл. Естественная смена поколений. Лирика здесь неуместна.
И содержание, и форма ответа произвели благоприятное впечатление на Кутахова. Сам он так куртуазно изъясняться не мог – да и Концов был в ударе. Лицо главы РВС растянулось в довольной улыбке.
– Однако, какой у Вас прагматичный подход к делу, дорогой полковник! Что значит Европа, Париж! А я, грешным делом, полагал Вас человеком исключительно Барона, и поэтому с опаской выходил на этот разговор.
– Вы полагали меня человеком Барона? – усмехнулся Павел Андреич. – Ошибаетесь, Ваше превосходительство: я – человек самого себя. И только себе я присягал на верность. Прошу меня понять верно – и не поминать ни государя, ни России: мои слова – вне этого контекста.
Павел Андреич не лгал. Да, он заверял Барона в лояльности и даже преданности – но только до известного предела: до отставки Барона. Да и его заверения носили тактический характер: ему нужно было выглядеть человеком Барона. Нужно для того, чтобы поддерживать в Его Высокопревосходительстве готовность продолжать интриги против Кутахова и Клеймовича – на пользу третьего… в данном случае, четвёртого радующегося: самого себя. Отставка Барона и выданная тем на прощание «индульгенция» освобождали его от «клятв верности».
В стратегическом же плане Концов действительно был человеком самого себя. И чем дольше – тем дальше: чем дольше он формировался как миллионер – тем дальше он отходил от всего, что не способствовало накоплению капитала, не говоря уже о том, что могло влечь за собой его растрату. Концов, наконец-то, становился тем, кем он и должен был стать: добропорядочным состоятельным эгоистом. Но пока мундир не был снят, и, главное, пока не были сняты оковы ГПУ, ему приходилось играть роль. И – не всегда ту, какую он отводил себе сам.
– Вы ведь уже здесь не первый год представляете особу Барона, не так ли? – улыбнулся Кутахов, извлекая Пал Андреича из мыслей.
– Да, Ваше превосходительство.
«Ваше превосходительство» из уст полковника Концова нисколько не задевало Кутахова: полковник не обязан был уподобляться ротмистру Телятьеву. Держа в уме, в том числе, и эти соображения, генерал улыбнулся ещё шире.
– Ну, а теперь никого представлять не надо, дорогой Павел Андреич: наш Союз – в лице его руководства – перебирается сюда на постоянное жительство. В Сербии останется лишь наше представительство, ибо остаётся прежней дислокация основных сил РВС.
Кутахов взял паузу и задумался. Когда он зазвучал вновь, энтузиазма в нём было уже значительно меньше.
– Не хочу скрывать от Вас, Павел Андреич: наш Союз переживает сейчас не лучшие времена. Непрекращающиеся склоки, моральное разложение отдельных офицеров и даже отдельных частей, настроение безысходности… Всё это не способствует укреплению наших рядов. Но это ещё полбеды. Самое неприятное для нас сейчас – отсутствие денег. Потому, что нет денег – ничего нет! Ни конкретных дел, ни спонсорской помощи, ни авторитета в эмигрантских кругах и в кругах правительств стран места пребывания – ничего!
Он вздохнул: минор быстро перешёл в подавленность.
– Мы, конечно, не сидим, сложа руки, пытаемся заручиться согласием потенциальных кредиторов, но…
Он взглянул Концову прямо в глаза: ему, солдафону до мозга костей, это не составляло труда.
– … нужны доказательства нашей политической состоятельности! Вы меня понимаете, Павел Андреич?
Концов «понял».
– Шпионаж?
Кутахов замялся. Если он, сам прямолинейный во всём, и пытался возразить против избыточной прямолинейности Концова, то сделал это не слишком убедительно и активно.
– Ну, зачем сразу так…
– А Вы предпочитаете упаковать это как-нибудь покрасивше? – ухмыльнулся Концов, глядя прямо в глаза Кутахову. Тот не выдержал этого взгляда и смутился: Концов хоть завтра мог уйти к своим миллионам, о наличии которых у полковника в РВС не говорил только немой. А с кем тогда останется Кутахов? С Клеймовичем и его людьми?
– Ну, если хотите… если Вы так ставите вопрос – то: да! Да!
Он решительно тряхнул наголо бритой головой. Это у него получилось даже с большим эффектом, чем, если бы он тряхнул кудрями.
– Нам сейчас приходится торговать секретами, потому, что это – единственный товар, за который покупатель готов платить! Как военная сила, мы – ничто! Нам ещё только предстоит стать такой силой! А до этого, уж извините за прямоту, нам придётся старательно поползать на брюхе, преданно заглядывая в глазки хозяевам! И в этом я очень рассчитываю на Вас, полковник!
– В совместном ползании на брюхе? – не изменил усмешке Концов.
Кутахов не опешил от нахальства, хотя никому другому он не простил бы подобной вольности. Однако Концов не был «кем-то другим». Это был Концов, во многом напоминающий генералу самого себя – такой же отчаянно-смелый, грубоватый, однозначно понятный и без «интеллигентских выкрутасов». Именно такой, каких только и любил никого не любивший Кутахов.
Поэтому сейчас он лишь усмехнулся вослед концовской дерзости. Добродушно, так, усмехнулся.
– Хм… Не исключено, Павел Андреич, что и в этом – тоже… Однако – шутки в сторону… Дело, которое я намерен Вам поручить – совсем не шуточного свойства.
Концов подобрался: он хорошо, и не в теории, усвоил смысл библейской истины: «Всему своё время». Поэтому он трезво представлял себе границы допустимого в обращении с начальством.
– Я Вас слушаю, Ваше превосходительство.
Прежде чем начать, генерал походил по кабинету, собираясь с мыслями и набираясь решимости.
– Помните, Павел Андреич, по прибытии в Константинополь Вы докладывали Барону о выполнении поручения генерала Клеймовича?
Из тактических соображений – нужно было прикинуть, куда это клонит шеф РВС – Концов старательно и правдоподобно изобразил амнезию.
– Поручение? Клеймовича?
– Ну, да! Ну, помните, ещё в Севастополе он поручил Вам спрятать архив штаба армии и отдела контрразведки?
«Вспомнив», Концов звучно шлёпнул себя ладонью по лбу.
– Ах, Вот Вы о чём! Ну, конечно же, помню! Разве можно забыть, как штаб и отдел контрразведки дружно бросили меня «на съедение» «красным»!
Ответ по эффективности превзошёл вопрос – и генерал покраснел. За бесчестными делами он ещё не утратил способности к честным оценкам.
– Видите ли, Павел Андреич… Тогда была такая обстановка… «красные» уже прорывались к порту… и мы подумали… Ну, и… Вот…
Закончив весьма «красноречивое» выступление, генерал беспомощно развёл руками, словно говоря: что было – то было.
Смятение генерала удовлетворило Концова. Он своей цели добился: в очередной раз продемонстрировал начальству колючий и независимый характер, с которым надо не только мириться, но и считаться. Хотя бы – в силу исключительной ценности его обладателя.
– Я – не в претензии, Ваше превосходительство. Я – солдат, и лирика – не по моей части.
Кутахов перевёл дух и заулыбался.
– Рад слышать это, Павел Андреич. В очередной раз приятно убедиться в том, что я в Вас не ошибся. Полагаю, что ни тот… м…м…м…м стародавний инцидент, ни отставка благоволившего Вам Барона не повлияют на перспективы нашего сотрудничества? Поверьте, я ценю Вас нисколько не меньше Его Высокопревосходительства!
Судя по вовремя прикушенному языку, Кутахов едва не добавил, что он и сам уже – Его Высокопревосходительство, пусть и не по праву. Но совсем без текста он не остался – под многозначительный прищур глаз и выразительную игру бровью:
– Я умею ценить людей… Не всех, конечно…
Концов улыбнулся.
– Чтобы покончить с этой темой: можете пока считать меня в числе тех людей, которых Вы умеете так ценить!
Разумеется, Кутахов не пропустил мимо ушей это многозначительное «пока». Намёк был понят: генерал и не сомневался в том, что «миллионщик» Концов в любое время мог «на законных основаниях» отойти в сторону. Имея в виду это соображение, он благоразумно не стал развивать тему, а лишь осторожно подержался за локоть полковника.
– Вот это – мужской разговор, Павел Андреич. Честный разговор. Офицерский.
Он извлёк из сейфа бутылку «мартеля» и разлил коньяк по рюмкам.
Концов удивлённо оттопырил губу. Такой чести от Кутахова не удостаивался ещё никто: Барон и Клеймович, как «триумвиры» – не в счёт.
– Выпьем за то, что было, и, главное, за то, что будет!
Они чокнулись рюмками и аккуратно выцедили их содержимое.
– Сигару, Павел Андреич?
– Не откажусь, Альсан Палыч.
Некоторое время курили молча. Наконец, Кутахов прервал молчание.
– Итак, о деле. Как Вы уже наверняка догадались, я не зря завёл разговор об архивах. Это – товар! Валюта! Единственная наша надежда на более или менее сносное существование хотя бы на ближайшее время. Даже если агентура окажется не в состоянии добыть приличной информации, мы продадим саму агентуру. И покупатели уже есть. И не просто есть: в очередь выстраиваются.
Концов аккуратно положил окурок сигары на край пепельницы и, встав из-за стола, по привычке, словно китель, одёрнул пиджак.
– Я готов, Ваше превосходительство. Когда прикажете отправляться?
– А чего «тянуть»: завтра же и отправляйтесь!
Кутахов «приговорил вопрос» столь поспешно, словно боялся, что Концов передумает. Он и в самом деле не ожидал такой скоропостижной готовности от полковника, который был известен скрупулёзной подготовкой к операциям – за что и ценился начальством. Поэтому Кутахов и не сомневался в том, что Павел Андреич запросит несколько дней на подготовку. Одно только и радовало, что денег полковник запросить не мог: глава РВС не зря предварился «оригинальным вступлением» в духе «плача Ярославны в переложении для финансов».
Концов с достоинством поклонился и вышел. Вечером того же дня он навестил связную.
– Немедленно предупредите Центр о том, чтобы архивы в оригинальной упаковке были возвращены на место первоначальной закладки. И не позже дня нашего прибытия в Севастополь: я еду не один, а с «ревизорами». Хоть их и определили под моё начало, как тягловую силу, но это – «глаза и уши» Клеймовича. А между мной и генералом всегда существовало определённое недопонимание. Вряд ли он подозревает меня – для этого у него нет оснований. Но чтобы подгадить Кутахову, он может использовать и меня. Пусть в Киеве подсуетятся. И пусть там подготовят людей: не исключено, что я не смогу контролировать выбор кандидатур для проверки.
– Для проверки? – дрогнула голосом Наташа.
– Да! – мужественно нахмурился Концов. – Насколько я понял, перед моими сопровождающими поставлена задача не только заполучить архив, но и проверить сохранность агентуры. Такой тип, как Клеймович, вполне резонно может опасаться, что архив достался Чека со всеми вытекающими последствиями.
– Будет исполнено!
Наташа положила свою маленькую лодочку-ладонь поверх холёной руки Павла Андреича: в последнее время она не могла налюбоваться рассудительностью Концова и изысканностью его речи.
– И сегодня же!..
На следующий день в сопровождении двух «грузчиков» из аппарата Клеймовича Павел Андреич отправился в Марсель. Спустя два дня они сели на первый же пароход, идущий к Босфору и далее в Одессу: в Севастополь решили добираться пешком и окольными путями.
Этого времени органам ГПУ хватило для того, чтобы самым тщательным образом подготовиться к встрече гостей «из-за рубежа». Архивы были возвращены на место, люди на «окнах» – предупреждены и проинструктированы.
До Одессы группа Концова добралась без приключений. Севастополь тоже не стал исключением. В этом была заслуга не только «товарищей из органов», но и Концова, который не позволил компаньонам отклониться от маршрута, согласованного с ГПУ. Хотя, наслышанные о крутом нраве полковника, спутники особенно и не настаивали.
По Севастополю Концов мог пройти с завязанными глазами или, как некогда и бывало, невменяемо пьяным. Каждый камушек под ногами был ему знаком. В подвал дома, определённого Концовым тогда, в ноябре двадцатого, в качестве места закладки тайника, группа проникла, не привлекая к себе ничьего внимания. За исключением, разумеется, тех, чьё внимание она обязана была привлечь.
Когда попутчики извлекли из ниш чемоданы, Павел Андреич про себя поблагодарил товарищей чекистов за надлежащую подготовку операции: чемоданы были покрыты таким густым слоем «возрастной» пыли, что сам Фома неверующий с первого взгляда подтвердил бы факт неотлучного пребывания архивов в тайнике.
Один из чемоданов вскрыли тут же. Видимо, проинструктированный Клеймовичем, «попутчик» -капитан решил удостоверить порядок укладки документов. Концов отнёсся к этой затее спокойно и даже равнодушно.
По причине лимита времени ни до закладки, ни во время её он в чемоданы не заглядывал, и с их «внутренним убранством» знаком не был. Доказательством тому являлось содержание актов о закладке тайника, подписанных не только им, но и ушедшими в «мир иной» его тогдашними спутниками.
– Порядок! – удовлетворённо прошептал человек Клеймовича: чекисты и здесь не поленились – и восстановили «первозданный облик» «внутреннего убранства» чемодана. – Ну, что, господин полковник: теперь наугад проверим несколько адресов?
Концов равнодушно пожал плечами.
– Валяйте!
Несмотря на демонстрацию равнодушия, Павлу Андреичу было немного не по себе: успели ли чекисты подготовить разоблачённых агентов к встрече с «гостями»? Хорошо, если так. А если некоторые из агентов были ликвидированы во время ареста? Как тогда объяснишь Клеймовичу их отсутствие на месте во время проверки? Заменить же их чекистами невозможно: в досье каждого наверняка имелись фотокарточки.
Словом, Пал Андреичу было, от чего «вибрировать». Минор усугублялся ещё и тем, что информацией от чекистского начальства о реальном положении дел он не располагал.
Для проверки спутники полковника определили пять агентов: двоих – непосредственно в Севастополе, одного – в Киеве, и двоих —
на обратном пути – в Одессе. Но после некоторых раздумий, даже
без подсказки Концова, от проверки киевского адреса люди Клеймовича отказались сами. Идти вглубь страны по территории, полностью контролируемой ГПУ, им совсем «не улыбалось». В итоге третий адрес для проверки оказался также севастопольским.
Решив, что «инспекторы» не сунутся вглубь страны, чекисты не ошиблись в расчётах. Это в значительной степени упрощало задачу надлежащей подготовки к встрече гостей – и ГПУ постаралось «не ударить в грязь лицом». В этом Павел Андреич оказал «конторе» существенную помощь: в месте закладки чемоданов оставил записку с координатами. По причине ограниченных возможностей, в записке он указал лишь порядковые номера агентов – но чекистам осталось только сопоставить их с фамилиями и адресами из списка.
В итоге, всё пять адресов были оперативно «заселены» их прежними обитателями, временно изъятыми для этих целей из мест их теперешнего пребывания. Ещё до получения записки Концова чекисты – на всякий случай – подготовили всю агентуру из списка. Теперь же они имели возможность предметно работать с объектами проверки. До сведения агентов было доведено о том, что в случае надлежащего поведения во время встречи с «гостями» они могут рассчитывать на снисхождение в части изменения срока и режима отбывания наказания. Положительное воздействие этой информации было закреплено также и объявлением о том, что в случае «неправильного» поведения «агенты» могут жаловаться только на себя и собственную недальновидность.
В свете изложенного визит «гостей» из-за кордона не оказался неожиданностью для «агентов» и «курирующих» их товарищей из ГПУ. Задача «агентов» облегчалась ещё и тем обстоятельством, что «ревизоры» могли только проверить факт их наличия на месте и сличить физиономии с анкетными данными из досье. Никаких претензий к содержанию и результатам «работы» проверяющие не могли предъявить по одной лишь причине: приказом Клеймовича агентура была «законсервирована» «до востребования».
