Александр Бабин
Узник концлагеря Дахау

Как и говорил старший лейтенант на перроне курганского вокзала, призывники в учебном центре долго не задержатся, так и произошло. Не отбыв положенный трехмесячный срок прохождения курса молодого бойца, за два часа до подъема подняли по тревоге. Ничего не объясняя, старшина роты в каптерке выдал каждому плащ-палатку, матерчатый вещмешок, саперную лопатку, фляжку для воды, сухпаек на два дня. На железнодорожном вокзале погрузили в вагоны-теплушки, все произошло так быстро, что всем стало понятно, их везут на фронт. Ивана с Остапом определили в один взвод. Путь до Москвы занял ровно двое суток, согласно выданному пайку. Поезд прибыл на Казанский вокзал. Сразу же погрузили на полуторки. Проезжая по улицам Москвы, Иван, рассматривая многоэтажные дома, мечтал, как он в письме родным опишет красоту столицы. Жаль, что не получилось посмотреть Красную площадь, о которой много говорили в школе учителя. Но это поправимо, они сейчас бойцы Красной армии, скоро пойдут в бой и прогонят врага с родной земли. Ведь так думают и его товарищи, если всю дорогу только об этом и говорят. Настроение у всех солдат боевое, едут защищать свою родину, смелости им не занимать. Приближаясь к передовой, колонна остановилась у кромки леса, командиры разрешили бойцам сходить в туалет. Еще не все оправились по нужде, как прозвучала команда: «Всем в лес!». С западной стороны слышались звуки самолетов. Иван с Остапом все время держались вместе оставив в кузове свои вещмешки, забежали в лес и пластом упали в канаву. Звук самолетов приближался, и вот уже слышен свист падающей бомбы, затем второй, третий. Первый взрыв прозвучал в голове колоны, потом еще один и так по всей веренице машин. Ветки, срезанные осколками от разорвавшихся бомб, падали с деревьев, как осенью листья. Иван, прижавшись к земле, закрыл ладонями уши, боясь приподнять голову.

Самолеты, сделав круг, вернулись, и снова прошлись по колонне, побросав оставшиеся бомбы, скрылись за горизонтом.

– Остап, ты живой, – Иван спросил друга, видя, как на нем лежала ветка. Встал и отряхнул с себя землю от разорвавшихся бомб.

– Живой, что мне сделается, хорошо, что дерево не упало, – спокойным голосом ответил он Ивану, тоже сбросив с себя ветку. – Думаю, больше не вернутся, бомбы кончились.

– У командиров надо спросить, им лучше знать.

Остап вытянулся, прислушиваясь, сказал:

– Слышишь канонаду, это что уже линия фронта?

– Щас командиры скажут, пойдем, а то команду не услышим.

Вышли из леса, перед глазами предстала жуткая картина. На месте, где стояла их машина, зияла глубокая воронка, из нее шел пар, в стороне лежала искореженная рама, кабина отсутствовала. Сама рама и шины горели. Иван, уставившись на нее, подумал: странно, железо и горит. Ему не раз приходилось в кузне с отцом ковать металл, но такого еще не видел. И вдруг как будто протрезвел, в метре лежал с открытыми глазами боец с обгоревшим лицом, захлебываясь кровью, повторяя слова: «Мама, мама». Иван над ним наклонился и тут же отскочил, у него по пояс не было ног. А сквозь лохмотья дымящейся гимнастерки виднелись сочащиеся кровью раны. Иван нервно стал ощупывать себя, сначала потрогал живот, потом спину, ноги. Остап, видя его замешательство, спокойным голосом, сказал:

– Мне приходилось бывать под бомбежкой, когда с родителями убегал от немцев. От домов печные трубы торчат, под завалами стоны детей, и помощи ждать им не от кого. Кругом пылало заревом, и так по всей дороги.

Раненный боец замолк.

Остап к нему подошел и пальцами закрыл у него глаза.

– Нам, Вань, в этот раз повезло, на его месте могли быть и мы, видишь, – показал рукой на пылающие машины впереди колонны, повернулся назад. – И там убитые.

Подошли еще несколько бойцов, уставились на убитого солдата. Один из них прослезился:

– Как мы будет воевать без вещмешков?

Никто из бойцов не ответил на его глупый вопрос.

Эхом прозвучал командный голос:

– Командирам собраться в середине колоны. Передайте по цепочке.

Бойцы продублировали команду.

Откуда-то вынырнули два усатых бойца с санитарными сумками наперевес:

– Бойцы, слушай команду: несите его вон к той березе, – в приказном тоне сказал один из них, подав новобранцам плащ-палатку, кивнув на кучку бойцов, они копали яму. – Ноги его поищете, если от них что осталось, – сказал спокойным голосом, как будто находится на скотобойне.

– Раненые, контуженные есть? – таким же спокойный голосом спросил второй санитар.

Бойцы молчали.

– Понятно, от страха в штаны наложили, – ответил он за них. – Мужики, послушайте совета: близко к сердцу не принимайте, всех убитых на войне не пожалеешь, себя жалейте. Нарожен не лезьте, а то в первом же бою погибнете, с окопов голову не высовывайте, когда ведется обстрел из минометов, в основном они нашего брата солдата косят. Щас вам выдадут оружие, командиры планировали раздать на передовой, но, видно, она уже тут рядом, эта передовая. Слышите, разрывы снарядов, немец прорвал оборону, бои идут. Хотим предупредить: не вздумайте самострелом заниматься, доктора – люди опытные, сразу в особый отдел сообщат, а там трибунал. Лучше быть убитым в бою, ваши родные получат пайку от государства, а так – последнее отберут. Вы покурите, пока командиры совещаются, табак расслабляет проверено на себе.

Солдаты наперебой оживились:

– У кого есть табак. – Мой мешок в кузове остался. – И мой. – У меня есть.

Иван с Остапом тоже закурили, скрутив самокрутку.

– Обещал жене не курить, не сдержал слово, – оправдался Иван.

– Откуда она узнает, что ты курил, вернешься, не рассказывай.

– Слово дал, ждем ребенка, боюсь сглазить. Приедем в часть, домой письмо напишу, сейчас по сроку должно быть ясно как там у нее.

– Мужики, командир идет, – суетливо выпалил один из бойцов. Все куряки тут же побросали самокрутки.

– Бойцы, слушай команду, – прикрикнул на подходе офицер. – В хвосте колонны у старшины срочно получить оружие. Патроны с гранатами сложите в вещмешки, у кого они сгорели, потеряли, поделитесь с товарищем. Доберемся до передовой, там разберемся. В километрах пяти проходит вторая линия обороны, пока не ясно – немец ее прорвал или… – последние слова проговорил неразборчиво, пробубнив их под нос. – Выполняйте!

Бойцы гурьбой побежали получать оружие. Старшина каждому выдал винтовку, боекомплект патронов, по две гранаты. Вручая оружие, бурчал: «Берегите патроны, по воробьям не стреляйте, для вас винтовка – вторая жена, держите ее под боком. Гранаты налево-направо не разбрасывайте. Мотайте на ус».

Возвратились к разбитой машине. Солдаты заканчивали копать братскую могилу. Навстречу шли раненые бойцы, а кого вели под руки, в конце колонны для них выделили машину. Для некоторых новобранцев война закончилась, еще и не начавшись. Других подлечат в тылу, вернут в строй.

– Повезло мужикам, – сказал один из бойцов, тот, что шел рядом с Иваном. Остап чуть приотстал, ковырялся с оружием, щелкал затвором.

Иван вспомнил деда Самойла, это как сказать повезло или нет. Сосед с первой империалистической мается с ногами, еще не ясно, какие наступят последствия у раненых. Вернутся домой, а жены им с порога покажут от ворот поворот, вдруг там по мужской линии не все в порядке. Кто с мужиком-инвалидом жить станет. Опять лезут дурные мысли. Санитары предупреждали, надо держать себя в руках, в таких случаях расслабляет табак. Опять же дал обещание жене не курить, а рука сама тянется к закрутке.

Мысли о курении сбила команда офицера распределиться по машинам. Пройдя вперед, часть бойцов потеснила в кузове солдат соседней уцелевшей машины. Ивану с Остапом пришлось пройти мимо двух исковерканных полуторок, чтобы найти свободные места.

– Ни че нас немец потрепал, доехать бы до передовой, да по зубам его прикладом. Товарища Кольку ранило. Мы с ним со школьной скамьи, – стал рассказывать один из бойцов. – Я им, гадам, все кишки выпущу, – не успокаивался смелый солдат.

– А куда его ранило? – поинтересовался рыжеватый парень.

– Ноги покосило, лицо зацепило, кровища, как из поросенка. Так-то грудь цела, главное, живот цел. Попади пуля в живот – тут как повезет, успеют санитары до лазарета донести, выживешь, нет, пиши богу за упокой. Санитар сказал: в атаку пойдете, пригибайтесь к земле, каска все тело закрывает.

– А как бежать в атаку, уткнувшись глазами в землю, споткнешься, воткнешь штык в задницу товарищу? – с недоумением переспросил «рыжий».

– Вприпрыжку, как заяц, скок да скок, – пошутил рядом с ним круглолицый казах.

Бойцы громко засмеялись.

Иван подумал: странно, каких-то несколько минут назад солдаты находились в паническом настроении и вдруг всего лишь одна шутка солдата и уныние как корова языком слизала. Странное существо человек, в школе учителя как объясняли: человек стал, кем он есть, пройдя эволюционный путь развития. Деревенский поп на проповеди говорил обратное, на земле все живое и неживое создано богом. Так зачем бог людей друг на друга натравливает, войны им разные устраивает. Сидит в кресле на небесах и смотрит, как им же созданные люди между собой воюют. Самолетов понастроили, танков, вот винтовка в его руках, раньше секли головы мечами и все для того, чтобы отнять жизнь у другого человека. Так он и сам своей смертью помрет, дай время. Наверно, бог так забавляется, это как в древние времена римляне устраивали гладиаторские бои. Пожил бы он в деревне, там воевать некогда: весной посевная, лето тоже в заботах – сенокос, огородные дела, заготовка дров, осенью вовремя убрать урожай. Гитлер – он совсем другое дело – городской житель, живет на всем готовеньком. Мечтает уничтожить всех евреев, тех же цыган, с мозгами только у него не все в порядке, они что ему плохого сделали, девушку любимую отбили? Да и нас, русских, включил в свой список, а мы с немцами почти одной крови и кожа белая, как лист бумаги. Поставь рядом – родные братья. А Гитлер явно по лицу – не немец, он себя в зеркале видел, турка завоеванный, так о нем отзывался дед Самойл, старый вояка, увидев его на странице газеты, готовя ее для своей самокрутки. Интересно, как он там поживает, как обычно сидит на лавочке в валенках и табаком дымит.

– Иван, ты что уснул, – спросил его Остап, видя, как он закрыл глаза.

– Родных вспомнил, как они там?

– О нас думают, ждут, когда вернемся. Вот приедем на передовую и дадим немцу под зад. Сколько можно отступать, за спиной столица. Нет, братцы, нам надо гуртом навалиться на немца, – крутя головой, говорил громко, чтобы слышали бойцы. – Мы что зря прошли курс молодого бойца! Стрелять научили, гранаты бросать умеем! Еще бы духу солдатского понабраться. Ну ничего, обвыкнемся, дай время!

Дорога до второй линии обороны прошла без приключений. Командиры распределили бойцов по ротам. Ивана с Остапом определили во взвод лейтенанта Суворова, его внешний вид выдавал в нем старого вояку. Выцветшая гимнастерка, зашитая наспех в нескольких местах, голенища у сапог в гармошку, как будто меха в кузнице. На голове солдатская пилотка песочного цвета, выцветшая от солнца. На ослабленном потрепанном ремне болталась кобура.

Он властно скомандовал строиться:

– Забудьте, что вас учили в учебке, сейчас я ваш учитель, ближе отца родного, – начал свое знакомство офицер, прохаживаясь вдоль шеренги. – Понимаю, моя фамилия вас смутила!? Не родственник ли генералиссимусу Суворову? Не вы первые над ней похихикали, хочется верить, последними будете шутниками, дай бог останетесь живыми. Я третий месяц воюю, на носу сентябрь, четвертые сапоги сносил, из первого состава в строю осталось два человека – я да повар. Для чего это вам говорю, это чтоб на рожон не лезли, присмотритесь, не гонитесь за орденами, на небесах богу они ни к чему. А то сломя голову с винтовкой на танк попретесь, глаза по пятаку, – и как-то хитро посмотрел. – Открою военную тайну – танк вас победит. Сейчас главная ваша задача научиться воевать в окопах, они для вас дом родной. Поговорите с солдатами, они как раз после боя отдыхают. Фриц вчера сунулся, прорвал первую линию обороны, хотел взять нахрапом и наши позиции, но зубы обломал, отброшен на прежний рубеж, сейчас он отдыхает, у немца все по расписанию. А у солдата Красной армии есть время подготовиться к бою: привести в порядок оружие, боеприпасами припастись, да и про свой живот не забывать. Повару дана команда вас с дороги покормить, подождите пяток, а пока пойдемте знакомиться с окопами, тут они недалеко. Голову берегите, снайпера не спят, они страшнее танка. Вопросы есть?

– Родным, когда можно письмо написать, – спросил один из бойцов.

– Успеете написать, только с бумагой на передовой туго, приберегите ее для цигарок. Почта запаздывает, за полком не угнаться, уже как две недели отбиваем немца на этом рубеже, в любой момент перекинут на левый фланг или на правый и где прикажете почте вас искать? На отдых полк отправят, вот там всем родным и напишете.

Офицер еще раз прошелся вдоль шеренги, остановился около бойца небольшого роста, потрогал ремень на его винтовке.

– Подтяните ремень, с оружием будьте осторожны. Гуськом за мной марш, – скомандовал Суворов и пошел в сторону передовой.

Иван, идя, думал, точно такие же напутственные слова, как вести себя в армии, говорил в Кургане старший лейтенант и санитары пару слов прибавили. Стало быть, все командиры на одно лицо и он со временем станет похожим на них, хотя война быстро закончится, недолго осталось ждать конца. Завтра или сегодня они, новобранцы, покажут немцу кузькину мать. Главное, нет страха, странное чувство, легкость в душе. Ну, правильно, организм рвется воевать с фашистом.

На пути у кромки леса на пригорке несколько солдат копали большую яму. Иван подумал, землянку для жилья оборудуют, в сентябре ночи становятся прохладными. Поравнявшись, полноватый солдат в промокшей от пота гимнастерке крикнул:

– Мужики, помогите бойцов похоронить, они вон там, в ложбинке, лежат, – кивнул в сторону леса.

Лейтенант скомандовал:

– Выполнять!

– Иван с Остапом, взяв погибшего бойца за руки и за ноги, понесли к могиле. Все его тело, лицо посечено осколками от снаряда. Санитары предупреждали: бойтесь минометной мины, видно, она и есть эта мина, страшнее танка.

– Вань, что-то много погибших, не меньше взвода, а сколько раненых – рота, а может, и больше. Лейтенант, стало быть, говорил правду, из полка двое их осталось, он да повар.

– Пугал, чтоб мы на рожон не лезли. Я щас об отце подумал, его призвали в первый день войны, интересно, где первый бой принял. Может, в окопе встречу, а Остап, вот было бы здорово! – и тут же пришла такая мысль: на войне без году неделя, несу покойника, а уже смерть погибшего товарища воспринимается как должное. Неужели так быстро черствеет душа. Почувствовал холодок по телу. Нет, меня не убьют, – слова ударили по вискам, – такого с ним не произойдет, ведь дома ждет жена, а родится ребенок, кто с ним будет нянчиться, чужой дядя.

Придя на передовую Иван, увидев окоп, или, как говорил лейтенант, он для вас дом родной, воспринял его слова за шутку. Тот окоп, что видел в учебке, и этот – две стороны медали, кругом обсыпанные брустверы от разорвавшихся мин, груды гильз, смятые котелки, пробитые от пуль каски, винтовки с согнутыми стволами, осколки от снарядов. В стенах окопа выкопаны ниши, в них кучками сидели солдаты. Ниша им служила вместо табурета. Кто-то из бойцов курил, кто-то забивал автоматный диск патронами, взгляд остановился на солдате – он сидел в одних трусах и иголкой зашивал дырки на галифе. Рядом с ним без головного убора седой капитан курил самокрутку:

– Что, Микола, целы твои прелести?! – он ему широко улыбнулся.

Солдаты засмеялись, один из бойцов с перевязанной головой пошутил:

– Товарищ капитан, прелести Миколе ни к чему, после войны собрался идти евнухом в гарем.

Солдаты еще громче засмеялись. Микола пробурчал:

– Посмейтесь, посмейтесь, завтра посмотрим, кто из нас евнух. Щас вы все герои, что-то я не видел, как ты, Степан, в атаку в полный рост шел, все на четвереньках полз, как дворовая собачка.

– Так я это для зарядки полз, чтоб не забыть, как на бабу залезть, – оправдался шутник по имени Степан, в звании младший сержант, с перевязанной рукой. Мужик коренастый.

Лейтенант Суворов подошел к капитану:

– Пополнение прибыло, – доложил ему, не назвав звание и не отдав честь, как положено по уставу.

– Маловато что-то командование выделило, они что там совсем с катушек съехали. Еще две таких атаки, как вчера, и от полка останется ты да я, да мы с тобой. Вояк распредели по окопу, правый фланг укрепи, там совсем бойцов не осталось, а я пойду командиру полка доложу. Надо же, – разведя руки, – мать вашу, они дали пополнение курам на смех, – выругался капитан и пошел, пригнувшись, по окопу.

– Мужики, снайпер как поживает? – спросил лейтенант.

– Постреливает, чтоб мы не дремали, – ответил без эмоций младший сержант, тот, что с перевязанной рукой. – Не дает трупы забрать, еще с денек полежат на солнышке, и без противогаза не похоронишь. Хитрый попался фашист, попробуем с утра его обмануть, пленный немец за наживку пойдет. Снайпер, видать, лежку поменял, где-то в лесочке хоронится.

– А почему особисту немца не сдали, может, ценный фрукт.

– Так особист вчера отдал богу душу, миной его накрыло, полголовы снесло. Фриц на время подсадной уткой побудет, вон он сидит толстяк, – показал на него рукой.

В метрах десяти, прижавшись спиной к стене окопа, на земле сидел тучный немец, переодетый в форму Красной армии, и грыз кусок сухаря.

– Корми его еще этого кабана. Это Петр не дал мне его кокнуть. – Степан повернул голову к солдату с цигаркой во рту, – видишь ли, руки он поднял, хэндэхох, мол, сдается. А как не сдаваться, когда бежать не мог, силенок нет такую тушу таскать, трактор нужен. Бросили его товарищи, так он решил прибиться к нам в полк на постой.

– Степан, разведчики ночи не спят, не могут взять языка, а ты сразу к стенке. Не годится так, – Суворов говорил с ним по-приятельски.

– Что его фашиста жалеть-то! Вчера эти свиньи убили моего земляка, из одного города мы. Я еще не забыл, как из окружения полк выходил и видел горы трупов. Фрицы расстреляли тысячи наших солдат, что-то в плен никого не брали. А тут сидит толстяк в тепле, за две щеки сухари уплетает. Корми его еще. Пусть меня трибунал осудит, не убьет его снайпер, пулю ему в лоб всажу с удовольствием. А то вернется с войны, нарожает таких же фашистов. Нашим детям придется с ними воевать. Я так думаю, чем больше фашистов мы убьем, тем лучше для России, спокойно поживем хоть какое-то время. За сорок лет второй раз с немцем воюем. Я и говорю, детям и внукам поможем.

– Степан, ты это брось фашистскую философию, я как бывший учитель истории тебе скажу, люди веками не меняются, все зависит, где ты родился.

– Вы, товарищ лейтенант, что-то в бою немца не жалеете, какая разница убьешь его в атаке или вот так у стенки кокнешь.

– В бою совсем другое дело, там все по-честному: ты его или он тебя, а так! – махнул рукой. – Русские люди никогда войной не шли, всегда оборонялись от врага, такая видать наша доля. И с пленными поступали достойно, мы же не папуасы.

Послышался с неба свист, вскоре в метрах ста прозвучал взрыв от разорвавшейся мины.

– Шесть часов, хоть часы сверяй, фашист ужинать пошел, – сказал Степан, посмотрев на ручные часы на ремешке. – Мечтаю посмотреть на этого часовщика, вторую неделю в одно и то же время стреляет. Видать нравится ему воевать. Нет их надо всех под корень, – вздохнув, еще раз напомнил об уничтожение всех немцев.

Лейтенант выпрямился и поправил сзади гимнастерку:

– Мужики, времени нет, принимайте пополнение. Знакомьтесь, может, и земляков встретите, ребята прибыли с Урала. Я вот родом из Ленинграда, пока не встретил родственную душу, не с кем побрататься. Пройдусь по окопу, посмотрю, куда кого распределить. Да, чуть не забыл, котелки помогите новобранцам раздобыть, повар обещал кашу подвезти.

Степан ответил за всех:

– А что их искать-то, вчера убитых под сорок, старшина – мужик запасливый, скажем, выдаст.

– У нас еще вещмешки сгорели, – сказал один из новобранцев.

– И вещмешки подыщем, вот с табаком у солдата проблема…

Говорливый солдат по имени Степан определил Ивана с Остапом к себе в землянку. Узнал, что Остап родом из Украины, а у него там родственники на оккупированной врагом территории, посчитал его земляком. И он сам с рождения украинец, в настоящее время живет в Омске, фамилия у него Олизко. Познакомившись поближе, они стали разговаривать на украинском языке. Иван, слушая их разговор, не мог понять, о чем говорят, кажется, слова похожи на русские, но некоторые режут слух. Особенно слово погано, поинтересовался у Остапа, что оно обозначает. Степан за него ответил:

– Москалям, – обозвав его таким словом, – язык врага запрещено знать, – ответил, улыбаясь.

– Украинцы русским братья, – Иван тут же ответил, восприняв ответ Степана серьезно, первый раз в жизни услышав слово «москаль».

Степан, видя, что его шутку боец не понял, сказал:

– У меня родственники живут недалеко от Львова. В прошлом году переехали из Омска, захотелось пожить на родине, еще в гражданскую войну перебрались в Сибирь, голод погнал. Так с тех времен ничего не поменялось. Хохлы не любят советскую власть. Во как!

Остап подтвердил слова Степана, назвав украинцев «поганым» народом, готовым за полушку хлеба продаться любому, кто первым поманит их сахарком. В придачу народ Украины веками находился под игом то под Польшей, то под Австрией, кровь перемешана на сто рядов, как и он сам наполовину еврей. Когда с родителями бежал от немцев, то их соседи, с кем делили хлеб, фашистов встречали цветами. Хохлы пострашнее любого врага, и он знает, какие разговоры велись в отношении русских, когда жил среди них. Спокойную жизнь на Украине обеспечивала твердая рука советской власти.

Иван, слушая Остапа, косо на него смотрел:

– По вам не видно, что вы плохие люди, вы надо мной шутите?

– Не дай бог тебе встретиться с хохлом по другую сторону баррикады, не пощадит, – ответил за двоих Степан. – А вот и командир! – сказал в то время, когда лейтенант Суворов зашел в землянку.

– Мужики, приказываю в дозоре не курить, потерпите, на левом фланге снайпер только что убил бойца. Нынче рано темнеет, цигарку далеко видать. Степан, решай со снайпером. Не получиться завтра с фрицем, вечером по темноте сползайте в лес, понаблюдайте, если, конечно, немец в атаку не пойдет. Может, выходной себе устроит, сколько можно воевать. Разведчики за линию фронта ходили, фрицы танки подтянули к своим позициям. Опять же место тут болотистое. Увязнут. Если мы не удержимся, драпанем, путь один – пробиваться болотом. А дорогу в тыл фрицы нам перекроют, в этом они мастера. Вспомни, Степан, как в июле из окружения по лесам бродили, топи спасали. Как бы еще раз не пришлось, нынче у нас силишек маловато, немец потрепал полк. За месяц второе пополнение, а оно, видишь, как повернулось. Ты, Степан, солдат опытный, присматривай за новобранцами.

Иван, слушая командира, все больше осознавал: война одним месяцем не закончится. Сутки не прошли как он на передовой, а уже столько узнал нового и повидал, хотя в настоящем бою еще не был, не считая, налета самолетов на колонну. Какой будет завтрашний день, неизвестно, а еще ночь впереди. В землянке не хватало свежего воздуха, хотя вход наполовину завешан плащ-палаткой, солдаты по переменке ходят по нужде и покурить. Недалеко от окопа в ложбинке для этих дел отведено специальное место – поляна, окруженная кустами черемухи, поспевшие ягоды висели лишь на верхушке, внизу ветки сломлены под корень, видно, приятное совмещали с полезным. Иван после приема пищи, а повар приготовил гречневую кашу с тушенкой, побывав на этом «интересном» месте, вернувшись, Остапу сказал, улыбаясь:

– Остап, пойдешь ночью по нужде, не наступи на «противопехотные мины», без фонарика там делать нечего.

– А противотанковых не видел? – ответил, зевая, поняв смысл слов о мнимых «минах».

– Судя, как повар недоварил кашу, к утру будут. Ты что спать пристраиваешься, – Остап расстилал плащ-палатку на земляном полу, покрытом сосновым лапником вперемешку с пожухшей травой. Лег, под голову подложил кулак, сверху пилотку. – Как уснуть, если кругом стреляют, – Иван высказал вслух слова для себя. – А вдруг снарядом накроет, в землянке накат курицам на смех, пальцем ткни, насквозь проткнешь.

Степан, услышав слова бойца, в полудреме сказал:

– Зато от дождя спасение, землянка для солдата первое дело. Ночью в окопе как цуцик продрогнешь. Вы, ребятки, спите, когда есть лишняя минутка, это спасет вам жизнь. Не дай бог уснете на посту, немец сцапает, рот кляпом заткнет, на загорбок взвалит, как волк овцу, и в свое логово унесет. Такое у нас часто бывает, как и наша разведка «овечек» носит. На передовой кто кого обхитрит! Бывает, вражеские окопы рукой подать, лица разглядываешь, фриц кричит: русь, сдавайся, мы в ответ: Гитлер капут. Тут весело, штаны только успевай суши.

Иван, выслушав нравоучения Степана, расстелил палатку рядом с Остапом, лег на спину, как и он, подложив под голову пилотку. Не успел закрыть глаза, как в немом кино замелькали кадры: горящая полуторка, большим планом обгоревшее лицо безногого солдата. Интересно посмотреть со стороны, как он предстанет пред богом без ног. Бог его грозным голосом обязательно спросит: «Ну и как тебя, солдат, угораздило потерять свои ноги? Я тебя для чего родил на свет божий, чтобы ты ими разбрасывался. Вторые ноги не получишь и не проси, я не старшина твоей роты, вот к нему иди и упрашивай». Солдат начнет оправдываться, мол, не виноват, это немцы отняли у него ноги. Да и он убит, мертвый человек. Предстать перед старшиной без ног – его сразу Кондратий хватит. Я же похоронен в братской могиле на его глазах. Что откопался! Нечистая сила! – с испуга закричит старшина. На земле люди в чудеса не верят. Бог, конечно, солдата простит и сотворит чудо, подарит новые ноги. Он же сам виноват в его судьбе, на земле все дела делаются с его божьей воли, та же война. Значит, так им задумано, чтобы мы, люди, осознали, на свете нет ничего дороже, чем жизнь человека, не ты ее дал не тебе ее отнимать. Бог войнами учит людей быть милосерднее, а немца создал по ошибке, кто не ошибается. Вот поэтому нам, солдатам, Красной армии поручил уничтожить фашистов под корень, даже их детей, – Иван, последние слова произнес вслух.

– Вань, перевернись на бок, во сне говоришь, – попросил его Остап.

– Сон приснился плохой, – ответил ему, а сам подумал, уснул быстро, надо же заговорил Степановыми словами немецких детей убивать. Лейтенант прав: дети не виноваты, что у них отцы фашисты. Лучше засыпать с думами о родных, начну с жены, представил, как он ее целует, она шепчет на ухо ласковые слова, тело у нее теплое, запах ромашковых волос…

Иван проснулся от звука разорвавшегося снаряда, через несколько секунд, прогремел еще. Третий взрыв совпал с сонным голосом Степана:

– Видать, живой фриц, ни пуля его не берет, ни снаряд, хоть бы его понос пробрал, в лазарет отправили. Сам не спит и другим не дает, – говорил он о немецком минометчике. – Мужики, поднимаемся, скоро с обходом подойдет взводный, бриться, умываться, гимнастерки в порядок привести. И на войне надо оставаться человеком. Эй, фриц, ты живой, – крикнул в темноту, – просыпайся, не на курорте, – адресовал слова пленному немцу. – Печенкой чувствую, снайпер с ночи на охоту вышел. Жирного зайчишку мы ему приготовили и нам не сплошать, не дать ему уйти. Обнаглел гад, где-то он недалеко хоронится. – Степан говорил о снайпере с азартом, как говорят охотники перед охотой на дикого зверя.

Иван, выйдя с Остапом из землянки, деля на двоих опасную бритву, выданную старшиной, их вещмешки сгорели в полуторке, аккуратно побрились, смотря в осколок зеркала в нише окопа. Привели в порядок форму, а она еще ноская, не как у старослужащих солдат, штопанная перештопанная.

По окопу, пригнувшись, в их сторону торопился лейтенант Суворов, поравнявшись, спросил:

– Олизко в землянке?

– Так точно, – отрапортовал Остап.

Лейтенант почти вбежал в землянку, Иван с другом проследовали за ним.

– Степан, фриц у тебя где? А вижу, живой, – посмотрев в темноту угла, свет от керосиновой лампы отражал лик человека. – Пленный немец сидел на карточках. – Срочно его доставь на КП. Обрадую тебя, разведчики ходили за линию, возвращаясь, наткнулись на снайпера, он и пикнуть не успел. Командир полка приказал обоих фрицев доставить в штаб.

– Какая тут радость, неудачный день, «охота» накрылось медным тазом, повезло тебе, Ганс, – огорчился Степан, бросив взгляд на немца.

Немец понял, что обращаются к нему, соскочил и начал тыкать пальцем себя в грудь:

– Их капрал Шульц, – говорил по-немецки.

– Понятное дело, что ты не фельдмаршал, одна хрень – басурманин. Давай поднимай свой жирный зад, шнеля. – Степан к нему подошел, резко ухватил его за шиворот и с силой толкнул в проход, добавив кулаком в спину. – Шевели копытами, – злился, что не он обезвредил снайпера.

– Мужики, как спалось на новом месте, перина не снилась?! – мягким голосом спросил лейтенант новобранцев.

– Привыкаем, – ответил за всех Остап. – А когда немцы воевать начнут, если у них все по расписанию, уже рассвело, пора наступать?

– Не терпится из винтовки пострелять, понимаю, не вы первые рветесь в бой. Дай бог будете последними. Настреляетесь еще, это я вам обещаю! Сейчас идите на свои позиции, понаблюдайте, присмотритесь, в атаку пойдете, в воронках прячьтесь, если минометный обстрел начнется. Первая линия обороны от нас в шаге. Одно ей название, та настоящая первая с укреплениями осталась далеко впереди, занята врагом. Здесь на передовой все перемешалось. А вот затишье хуже бомбежки, не знаешь, что фриц задумал, а он явно хитрит, если танки подтянул. Этажерка вчера летала над нашими позициями. Не зря, не зря, – лейтенант о чем-то призадумался. – И еще, зарубите себе на носу: не вздумайте стрелять поверх головы, подстрелите бойцов, тех, кто побегут с первой траншеи в наши окопы. А то со страха натворите дел.

– В учебке нас научили воевать, – смело проговорил один из новобранцев небольшого роста, это тот «великан», которому Суворов посоветовал подтянуть у винтовки ремень, знакомясь с пополнением.

– У тебя, боец, как фамилия? – заулыбался лейтенант, смотря на его вид: гимнастерка на нем висела мешком, старшина выдал большего размера, в ней он выглядел смешным.

– Рядовой Богатырев, – бахвалисто отрапортовал и вытянулся, как гусь, пытаясь выглядеть выше, чем он есть.