Александр Афанасьев
Противостояние

– Бобыкин… – произнес генерал как-то обреченно – Бобыкин куратор второго этапа. И списки – у него.

– Бобыкин… – человек с волчьими глазами произнес эту фамилию медленно, будто взвешивая на весах – Бобыкин. Поставили лису цыплят охранять…

– Что вы намерены делать?

Человек молча глядел в глаза генерала…

– Нет… – генерал понял, понял и без слов – вы сумасшедший. Вы с ума сошли после Афгана, вы все. Этого нельзя делать, это неслыханно.

– Почему же? Ignis sanat. Огонь излечивает, не учили латынь в «вышке»^[3], генерал?

– Этого нельзя делать. Это же переворот. Кроме того – вас вычислят.

– Вообще то, следовало бы заставить вас самих убрать за собой, генерал. Но вы и так обосрали все что можно. А что касается «вычислят»… Знаете, самый высший пилотаж в разведке – это не вербануть человека и заставить его качать информацию для вас – а сделать так, чтобы человек делал то, что тебе нужно, и даже не подозревал о том, что работает на вас. Это – уровень, которого вам не достигнуть, ваш уровень – анекдотчиков ловить и антисоветчиков колоть. Насколько я помню, у вас хорошие отношения с Бояринцевым?

– С Бояринцевым? – не понял генерал – хорошие, и что? При чем здесь Третье управление?

– Он тоже входил в пятерку – сказал человек – только не в вашу. Договоритесь о встрече в ближайшие три дня и передайте ему привет от Михаила Михайловича, он поймет. Пока это все, что от вас требуется. Как только мне нужно будет что-то еще – я свяжусь с вами. И доешьте хотя бы котлеты. Иначе вас запомнят…

Афганистан, провинция Нангархар. Джелалабад, ПВД. 22 сентября 1987 года.
15-ая отдельная бригада «спецназ», 154-й отряд.
Операция «Завеса».

Если к 1981 году стало понятно, что в Афганистане придется сражаться всерьез, без всяких скидок – то к концу восемьдесят четвертого Генеральный штаб и оперативная группа Министерства обороны пришли к выводу, что всю тактику ведения боевых действий надо менять. Кардинально.

Поводом к этому послужили все увеличивающиеся потери. 1984 год стал для Советской армии годом кровавым – в один год, выполняя свой интернациональный долг, в составе Ограниченного контингента советских войск в ДРА погибло 2283 военнослужащих. Почти 2300, цифра эта нарастала всё начало 80-х, чтобы достичь своего пика именно сейчас, в восемьдесят четвертом.

Анализ потерь показал, что увеличение численности ОКСВ ничего не даст, более того – увеличение численности группировки как раз и спровоцирует дальнейший рост потерь. Группировку надо было снабжать, снабжение – если не считать воздушного коридора, проходило колоннами по дорогам, в частности по печально известному Салангу – а это провоцировало дальнейший рост потерь. Смысла в бронетанковых частях не было вообще – бронетехники у духов не было, а наша бронетехника – мишень для фугасов и РПГ. Воевать надо было не количеством – но качеством.

Ответом стал резкий рост численности войск специального назначения и некоторые нововведения. Так, впервые в мире, опережая даже американцев, части специального назначения были подчинены отдельному оперативному командованию при штабе сороковой армии, в кодовых таблицах связи обозначенному как «Экран». Также была кардинально сменена тактика – командование поняло, что не стоит ждать, пока духи пройдут границу и растекутся по стране, где их придется выбивать поодиночке, проще охотиться на духов у самой границы, выбивать караваны. В итоге – в апреле восемьдесят четвертого началась известная «караванная» война, специальная операция по перекрытию афгано-пакистанской границы, не прекращавшаяся до самого вывода войск и известная посвященным по своему кодовому названию «Завеса».

В числе прочих, в Афганистан действовала и пятнадцатая отдельная бригада спецназначения, стоявшая на одном из самых опасных направлений – в провинции Нангархар. Вообще то раньше пятнадцатая называлась «мусбат», мусульманский батальон – и именно ее солдаты начинали эту войну – вместе с группами спецназа КГБ штурмовали дворец Амина. «Мусбат» – такое было название потому, что группы комплектовались только из солдат, призванных из Таджикистана, Туркмении и Узбекистана. После штурма дворца Амина «мусбат» был выведен в Чирчик, Узбекистан – но жизнь заставила спецназовцев вновь вернуться на опаленную войной землю Афганистана. Война, которую они и начинали не отпускала от себя. В итоге, отряд вскоре вновь был введен в Афганстан – но уже с новой оргштатной структурой и новыми возможностями. А с началом операции «Завеса» сто пятьдесят четвертый отряд был переброшен в Джелалабад.

Основной задачей бригады было перекрыть движение караванам моджахедов и проникновение из Пакистана отрядов боевиков по Хайберскому проходу – древнему караванному пути из Пакистана в Афганистан, одному из немногих мест на афгано-пакистанской границе – если не считать пустыню Регистан – где тяжело груженые караваны могли пройти на афганскую землю. Для проводки караванов использовали ослов, ишаков и верблюдов, а они через горы переправляться не могли – только здесь, только в этом месте. Вдобавок ко всему, в этом районе по обе стороны границы была создана мощная сеть укрепленных районов, включая знаменитый – «Тора-Бора», «гора воров», которую по преданиям не смог взять сам Искендер Двурогий^[4]. Короче говоря – район ответственности бригады был чрезвычайно опасным. Иногда конечно помогала двадцать вторая, Лашкаргахская отдельная бригада «спецназ», еще в зоне ответственности пятнадцатой бригады из советских частей были расквартированы шестьдесят шестая отдельная мотострелковая бригада и триста тридцать пятый отдельный вертолетный полк. Но в основном – спецназу приходилось полагаться на самих себя – да на вертолетчиков…

Выход назначили на темное время – около расположения без видимой причины постоянно шлялись афганцы, сменяя друг друга – явно духовская агентура, призванная предупредить своих сотоварищей о выходе спецназа на охоту. Своевременное сообщение о том, что спецназ «вышел в поле» могло спасти жизнь многим духам, несмотря на то, что батальон стоял здесь относительно недавно, про его боевые возможности знали уже многие, как по ту сторону границы, так и по эту. Из уст в уста передавались легенды – потому что правду мало кто мог рассказать, никого не оставалось в живых после встречи со спецназом на узких караванных тропах. Их называли «шурави иблис» – советские дьяволы.

Сейчас спецназ выходил на хоту для того, чтобы реализовать информацию, полученную от агента и проверенную по другим, независимым источникам – в общем, информации можно было доверять. Агент был не ХАДовский^[5], свой, прикормленный особистами – информации от него доверять было проще, чем информации, полученной от афганских друзей. Конечно, доверять в Афганистане любой информации можно было лишь относительно, для любого афганца, даже коммуниста «дух» – прежде всего соотечественник и соплеменник. Уже не раз спецназ пытались заманить в ловушку, подбрасывая дезинформацию о прохождении того или иного каравана, рассчитывая выманить спецназ в поле и устроить на него засаду. Но здесь донесшим на караван владели старые как мир чувства – жадность и зависть. На караван донес шурави один из джелалабадских дуканщиков – потому что караван был большим и смешанным, вместе с оружием везли и гражданские товары, в пропорции примерно пятьдесят на пятьдесят. А заказал эти товары в Пакистане – и уже оплатил их – старый конкурент и кровный враг того дуканщика – вот тот и решил устроить своему врагу «маленький праздник» лишив его товара.

Вместе с караваном, исполняя роль его охраны шел и отряд боевиков, подготовленный в пакистанских лагерях, курируемых ИСИ – пакистанской военной разведкой и ЦРУ США. Возглавлять отряд должен был Барьялай – старый бандитский вожак, попортивший немало крови советским и афганцам, хитрый как лис. Это был смешанный отряд из афганских беженцев и арабских наемников, появившихся здесь через «организацию содействия».^[6] Они долго учились, они научились ненавидеть шурави, они научились убивать шурави – а теперь они должны были продемонстрировать свое умение на практике. А заодно, при переходе они решили подзаработать деньги, взяв на сопровождение довольно крупный – больше пятидесяти ишаков – караван.

На караван уходила стандартная группа – шестнадцать человек, два раза по восемь. Боевиков ожидалось в три, а то и в четыре раза больше – но это мало кого волновало, спецназ порой воевал и при раскладе «один против десятерых». Первую подгруппу вел лейтенант Николай Скворцов, вторую – прапорщик Игорь Шило, его вечный замок^[7]. Визуально они отличались весьма сильно. Интеллигентный, среднего роста – при том запросто выполняющий норматив мастера спорта на стрельбище – лейтенант из хорошей московской семьи и его «замок» – щирый хохол, известный «залетчик»^[8] и матершинник, при том на выходе тянущий на себе ПКМ, самостоятельно перешитый под свою спину рюкзак десантника с восемью сотнями патронов в лентах и внасыпку в нем и пистолет АПБ с несколькими обоймами. При этом он ухитрялся идти быстро, бесшумно и даже не потеть при этом. Прапор Игорь Шило страдал от двух вещей – своего несдержанного характера вкупе с несдержанным языком и своей фамилии, которую в бригаде моментально превратили в боевую кличку – Шило. Шило – так на армейском жаргоне назывался спирт, который можно было раздобыть в медсанбате или у вертолетчиков, которые там им что-то должны были протирать. Протирали конечно же не спиртом – это надо было быть мазохистом чтобы тратить спирт на протирание – а выдаваемый спирт принимали вовнутрь. Фляжку со спиртом проще было спрятать – она занимала немного места, не то, что бутылка водки, которая на шестьдесят процентов обычная вода. Ну а что до того, что спиртом можно было сжечь пищевод и желудок – так у разведчиков желудки были луженые. В центре подготовки в Чирчике^[9] их учили жрать ящериц и змей – если научился есть это, то спирт уж как-нибудь проглотишь…

Жратвы взяли сухпаем на три дня – весьма скромно, даже рискованно, учитывая, что до засады идти целых три, а потом еще и возвращаться – но предпочли взять больше патронов. Хотя пару дней можно и вообще поголодать – в Афганистане большей проблемой была не еда а вода. И хотя здесь не пустыня Регистан, где можно было запросто помереть от жажды, есть и речки и даже реки – все равно, воды с собой взяли на все время выхода.

Вооружение группы было почти стандартным – спецназ маскировался под десант, они носили голубые береты, их официально не существовало и оружие у них должно быть точно такое же, как в десанте. Тем не менее, любой разумный командир перевооружал группу под свои надобности, понимая, что, например, одним ПКМ на шестнадцать человек много не навоюешь. Поэтому на группу из шестнадцати человек было два ПКМ, два РПК, два АКМ с ПБС, одна СВД – у командира, потому что командир в этой группе стрелял лучше всех. К трем автоматам и снайперской винтовке были ночные прицелы – мало, но большего из заведующего снабжением прапорюги вытащить не удалось. Группа и так была полностью вооружена нештатным оружием под патрон 7,62*39, потому что таким же оружием были вооружены духи, и можно было, находясь на разведвыходе пополнять боезапас с трупов. Да и вообще – новый патрон 5,45 показал себя на этой войне далеко не лучшим образом…

Выходить из расположения решили с хитростью. В расположении вышел из строя бронетранспортер, его надо было оттащить в Шамархейль, в расположение 66 ОМСБр, чтобы починить – там был рембат. Поскольку БТР своим ходом перемещаться не мог – из шестьдесят шестой прислали здоровенный тентованный КрАЗ в сопровождении еще одного БТР. Ездить без сопровождения по улицам Джелалабада, тем более, когда дело к ночи идет – занятие небезопасное. Вот в кузове этого самого КрАЗа и разместились уходящие на задание разведчики.

Последним в кузов забирался лейтенант, перед этим он выполнил свой традиционный ритуал – посмотрел на часы. У каждого ритуал был свой – кто-то мочился на дорогу, как космонавты, кто-то еще что. Разведчики – люди суеверные. Посмотрев на часы, лейтенант передал в кузов свою винтовку, затем забрался и сам, сразу же залег на грязный, рифленый железный пол кузова.

– Трогаем!

Кто-то саданул кулаком в кабину водителя, утробно взревел двигатель КрАЗа, выпустив целый столб сизо-черного дыма. Огромная машина дернулась, сдвигая с места каличный БТР разведбата, потом пошла веселее…

– Только бы Царандою^[10] не попасться… – приглушенным голосом выразил озабоченность кто-то.

– Царандой только днем шарится, духов боятся. Они только по пьяным – сдерживая смех, ответил другой.

– Тихо! – пристрожил свое воинство лейтенант. Хотя рев двигателя КрАЗа заглушил бы и разговор в полный голос – лишний раз понапрасну он рисковать не хотел.

Шутка, связанная с Царандоем имела свою почву. Меньше недели назад царандоевцы задержали в нетрезвом состоянии за рулем кого-то из офицеров шестьдесят шестой бригады. Освободили их просто – приехали на двух БТР и БМП, направили стволы на здание в центре Джелалабада, где сидел Царандой и пошли на переговоры. Переговоры завершились за десять минут, безоговорочно в пользу шурави – но потом были последствия. Царандоевцы накатали жалобу, ушла она не куда-нибудь а в Розовый дом.^[11] В итоге беднягу офицера посадили на губу и готовили разбирательство – за дискредитацию офицерского звания. Садиться за руль пьяным, конечно, плохо – но о том, что в Афганистане служат живые люди, у которых не железные нервы, тоже надо было думать…

Трясло на дороге нещадно – рессоры у КрАЗа были дубовыми, рассчитанными на десять тонн груза в кузове и каждая яма, каждый камень на дороге разведчики чувствовали своими спинами и пятыми точками. Кое-кто подложил под спину рюкзак – хоть немного помягче – а лейтенант и вовсе сидел у самого борта на полу, держа в руках и оберегая от тряски свою СВД – снайперская винтовка была точным инструментом и тряски не терпела. В прорезях матерчатого тента кузова тоскливо догорал закат, тяжелый солярный дым просачивался в кузов – видимо где-то травил глушитель. Слезились глаза – но тент открыть было нельзя – маскировка…

– Б… да мы тут задохнемся… – закашлялся придушенно кто-то.

Лейтенант ничего не ответил – он смотрел на часы.

* * *

Высадились у самого Джелалабада, на крутом повороте, не доезжая первых постов, охраняющих въезд в город. КрАЗ на несколько секунд притормозил – и с кузова как горох посыпались разведчики. Те, кто оставались в кузове бросали рюкзаки со снаряжением, те кто уже спрыгнул их ловили. Несколько секунд – и последний разведчик – им был лейтенант, спрыгнул с кузова и растворился во тьме. Еще пара секунд – и мимо прогрохотал БТР, подсвечивая дорогу совмещенным с КПВТ прожектором. Сидевшие на броне солдаты «ничего не заметили»…

– Строиться!

Секунда две – и шестнадцать теней стоят в строю, в две шеренги первая и вторая подгруппы…

– Головной дозор: Балу, Гусь, Муха! Удаление пятьдесят метров!

Трое разведчиков бесшумно нырнули в заросли….

– Замыкающий дозор: Зверь, Бай. Удаление тридцать метров. Остальные – в колонну по одному. Марш!

* * *

Для того, чтобы разведчиков не обнаружили – за ночь им предстояло пройти кишлачную зону и выйти в район кишлака Шергар – а оттуда уже уйти в горы, в горный массив Чокайбагабан. При этом им нужно было миновать укрепленный район «Тангай», еще не разгромленный спецназом. Осложняло задачу большое количество кишлаков в этой зоне – пригодной для земледелия земли в Афганистане было так мало, в любом месте где она была, люди селились очень плотно. А тут еще и две реки – Кабул и Кунар, не считая более мелких горных – рай на земле, по афганским меркам. Упрощало же задачу то, что ночью афганцы спали, а не шарились по окрестностям (Аллах велел ночью спать!), а собак, способных предупредить о приближении чужаков, афганцы не держали никогда. Сказывался страх – в Коране написано, что укушенный собакой не попадает в рай. Поэтому и не было в афганских домах никогда друзей человека, способных сильно осложнить жизнь разведчикам. Еще, в кишлачной зоне не слишком стоило опасаться мин и растяжек – афганцы их не ставили боясь подорваться самим, а советская армия не хотела убивать мирных крестьян и тоже мины не ставила…

Группа шла довольно быстро – если бы не требования скрытого перемещения, они бы вообще бежали – при этом шли бесшумно. Едва слышно шуршала листва, потрескивали ветки…

– Ложись! – лейтенант первым услышал опасность…

Спецназовцы моментально нашли укрытия, залегли, направил стволы на все стороны света. Тени, еще секунду назад споро двигающиеся по едва видимой тропе, моментально превратились с бесформенные кучи на земле, готовые при малейшей опасности огрызнуться шквалом огня.

Вой, доносящийся откуда то с запада постепенно нарастал, звук гулял по долине, отражаясь от далеких горных массивов и возвращаясь обратно. К завывающему вою турбин прибавились характерные хлопающие звуки винтов…

– Мишки^[12]. Штуки три… – прошептал прямо на ухо подползший к лейтенанту Шило. – На охоту пошли!

– Замереть всем!

Б…, еще не хватало, чтобы караван спугнули… Мать их, летунов…

Помимо спецназовцев, караваны забивали и вертолетчики. Ходили на охоту ночью, по три вертолета и больше. Увидев караван, сбрасывали ФОТАБ^[13] – и пока маленькое полночное солнце, покачиваясь под парашютом и заливая окрестности нереальным, иссиня-белым светом опускалось на землю – вставали в круг и глушили. Глушили чаще всего из курсовых и бортовых пулеметов, иногда бортмеханик и вовсе стрелял из АК. Если встречались с сильным сопротивлением – разворачивались, заходили на цель и долбали НУРСами. Потом приземлялись для досмотра, брали трофеи – результативность охоты оценивалась, в том числе и по добытым трофеям. Ценились безоткатные орудия, разные пусковые установки для ракет, вне конкуренции были Стингеры – за захват Стингера в свое время обещали звезду Героя. Стингер захватили – но Героя не дали – у того, кто захватил, было взыскание по партийной линии…

Мишки прогрохотали почти над самой разведгруппой, разрывая ночь воем винтов, невидимые и от того более страшные. Затем шум их винтов начал удаляться, глохнуть – но лейтенант продержал группу на земле еще десять минут, прежде чем дал разрешение двигаться дальше. До каравана оставалось еще три дня – и несколько десятков километров пути.

Пакистан, район Исламабада. База ВВС Пакистана Чахлала

22 сентября 1986 года

Ехать пришлось долго – хотя и с относительным комфортом, на тяжелом американском джипе, не армейском, а гражданском. В последнее время такие поездки стали часты – ЦРУ не имело здесь своего авиапарка, а пакистанцы выделяли вертолеты и самолеты очень неохотно. Мало того – уже неоднократно сотрудники ЦРУ замечали, что за ними местная служба безопасности ведет слежку – во враждебной и даже нейтральной стране это было бы воспринято нормально – но в дружественном Пакистане такое отношение местных властей заставляло сильно задуматься. Генерал Мохаммед Зия Уль-Хак, военный диктатор Пакистана, зверски убивший своего предшественника, демократически избранного Али Бхутто и правящий в стране железной рукой в последнее время начал зарываться. На Пакистан и так выделялась львиная доля «черного» бюджета ЦРУ, предназначенного для борьбы с коммунистическим проникновением в разных странах мира, и это не говоря об официальной помощи, проводимой по линии как министерства обороны, так и госдепартамента США. В страну валом валили деньги – до миллиарда долларов безвозмездной помощи ежегодно только от США, поставляли новейшее оружие. В Пакистан на вооружение ВВС по бросовой цене поставили новейшие на то время F16, шли переговоры о поставках танков М1А1 Abrams – но диктатору этого было мало. На секретных переговорах в конце прошлого года он поставил перед американскими переговорщиками условие – если они желают, чтобы Пакистан и дальше боролся с СССР – Америка должна продать Пакистану ядерное оружие и средства доставки, как гарантию от удара советской армии непосредственно по пакистанской территории. А вот этого делать было категорически нельзя – поскольку обладание ядерным оружием превращает второстепенную захолустную державу, какой Пакистан и являлся, в игрока мирового уровня, способного на равных говорить с кем угодно. Американцы поставить ядерное оружие категорически отказались, в качестве компенсации предложили увеличить поставки самолетов – но этого было уже мало. В отношениях наметилось определенное похолодание…

Темно-серый джип, с наклейкой в виде американского флага на затемненном стекле лихо подрулил к КПП базы ВВС Пакистана в окрестностях Исламабада, столицы этого государства – той самой, на которой стоял и президентский С-130, предназначенный для полетов по стране. Несмотря на то, что перед постом был установлен большой плакат, на котором, в том числе и по-английски было предписано заглушить двигатель и предъявить документы, водитель Шевроле этого делать не стал. Вместо этого он трижды, громко и раздраженно просигналил.

Вышедший из бетонного здания рядом со шлагбаумом раздраженный младший офицер – невысокий, усатый в подражание диктатору, с белой кобурой на поясе, разглядел машину, увидел дипломатические номера и спецпропуск на лобовом стекле, раздраженно заорал на сгрудившихся рядом подчиненных, чтобы побыстрее поднимали шлагбаум. Его оторвали от сладостной дремы, разбудили – и он был эти очень недоволен.

Проехав КПП, водитель Шевроле резко свернул – раз, другой, направляясь к одной ему ведомой цели – к группе ангаров в дальнем конце базы, охраняемых переодетыми военнослужащими армии США. Судя по скорости и уверенности, с какой он маневрировал, на этой базе ему уже приходилось бывать не раз.

– Слушай, Дик… – сидевший рядом с водителем здоровенный блондин, с виду типичный американец, зевнул во весь рот – какого хрена мы сюда премся? Пусть этот тип, кто бы он ни был, разъезжает на такси, если ему приспичило. Черт…

– Помолчи – раздраженно бросил водитель – Лэнгли кипятком из-за этого визита ссыт. Еще я хочу провести Рождество дома в кругу семьи и не потерплю, если какая-нибудь задница типа тебя будет вставлять мне палки в колеса! Усек?

– Окей, Окей! – блондин шутливо поднял руки, показывая, что сдается – если тебе не терпится лишний раз лизнуть начальственную задницу, я пас. Ты хоть мне скажи, что за шишка прибывает сюда, что нас за ним отправили?

– Хрен его знает. Но судя по тому, что у старика сегодня весь день работает бумагорезка, это какой-то серьезный тип. Финансовая крыса из управления, скорее всего.

– А какого хрена ему делать в Пешаваре? – не отставал блондин – ему что, не хватит Исламабада? Пусть трясет местных, какого хрена он тащится к нам?

– Боишься? – пристально взглянул водитель – лично я бы подчистил хвосты, если они у тебя есть. А они у тебя есть, я знаю это Томми. Точно знаю.

– Да пошел ты… – бросил блондин уже с ноткой раздражения в голосе.

Ангары были огорожены забором из сетки-рабицы, с кинутой поверх колючей проволокой – от воров. Преграждал въезд на особую, считающуюся американской, территорию хлипкий на вид шлагбаум, охранявшийся солдатами морской пехоты США. Здесь по сигналу проехать уже не удалось, пришлось открывать дверь и предъявлять документы. Впрочем, особого контроля тоже не было – американцев в стране было не так много и друг другу они доверяли, американец – и проезжай.

В этот день у складов было пустынно, между ними сиротливо стояли три замызганных вилочных автопогрузчика, машин тоже не было. Оживление здесь было тогда, когда сюда прилетал С130 с грузом, его разгружали, привезенное оружие и много что еще затаскивали в склад и потом его несколько дней распределяли. Вот тогда здесь было шумно и людно – а сейчас – тихо, хотя широкие, ограждающие эту площадку от ведущей напрямую к ВПП рулежной дорожки ворота были открыты – значит, ждали самолет…

– Сколько ждать? – спросил блондин, взглянув на часы.

– Сколько надо, столько и будем ждать – отрезал тот, кто сидел за рулем, устраиваясь поудобнее…

* * *

Самолет приземлился через полчаса – обычный для этих мест, транспортный С130, в котором доставляли оружие и боеприпасы для моджахедов, они же стояли на вооружении пакистанских ВВС и уже настолько примелькались, что никто не обращал на них никакого внимания. На сей раз в самолете не было никакого груза – кроме одного пассажира, который вышел из самолета как только к ведущему в пилотскую кабину люку подставили легкий алюминиевый трап. Прибывший – почему то Дик дал ему кличку «Проф», то есть профессор профессиональное заболевание разведчиков, присваивающих в уме клички любому встреченному человеку. Проф – седовласый, полноватый господин лет шестидесяти, больше походил на профессора университета в Йелле или что-то в этом роде. Одет этот господин был в приличный, возможно даже пошитый в Лондоне костюм-двойку и черные кожаные мокасины, при себе имел дипломат и больше никаких вещей у него не было – хотя он продела путь в добрый десяток тысяч километров и собирался здесь остаться на какое то время. Встречающим – он никак не представился, но с ним было двое охранников Секретной службы США и трое человек свиты. Маркович выбрал одного, бесцветного блондина, деятельного. Кивнул в сторону, они отошли, пока босс со свитой рассаживались по машинам.

– Ричард Маркович – подал первым руку водитель – исламабадская станция, помощник резидента.

– Томас Курран – ухмыльнулся, именно ухмыльнулся, подавая руку блондин – пешаварская точка, начальник. Там в машине еще Джон Маллоун, один из моих людей.

Приехавший посмотрел сначала на Ричарда, потом на Томаса, пристально так посмотрел, запоминающе…

– Джек Строуболт. Что у нас по плану? – осведомился он.

– Вообще-то, нас подняли буквально по тревоге мистер…

– Строуболт.

– Да… точно Строуболт. Мы планировали отвезти вас в отель для начала, сэр… Карлтон вас устроит?

– Так вы не знаете, кто мы? – спросил прибывший.

– Сэр, я только что сказал – нас буквально подняли по тревоге. Мы не знали о том. что будем здесь еще два часа назад.

Прибывший кивнул на машину.

– Вон там – Док Лонг, сэр.

– Извините…

Маркович толкнул коллегу в бок и тот моментально перестроился.

– Ах, да, сэр… я вас понял. Так как начет Исламабада.

– Боюсь я бы с радостью, но…

– Вы не хотите заехать в Исламабад, сэр? – удивленно переспросил Маркович – мистер Ратледж ждет вас, он замещает мистера Томпсона, пока тот находится в Вашингтоне.

Прибывший сплюнул на землю.

– Лично я просто хотел бы оказаться как можно дальше от этой долбаной дыры, господа. Что от Исламабада, что от Пешавара. Но вот мой начальник, ему…

Профессор высунулся из машины. Махнул рукой.

– Мы теряем время, джентльмены, поехали!

Голоса у него был профессорский, поставленный. Привычный к многочасовому чтению лекций.

Сопровождающий сделал жест руками, понятный всем, кто работает на большого босса: мол, я бы решил по-другому, но у меня есть босс. Поспешил к машине…

– Пошли, чего рот разинул! – вызверился Маркович.

ЦРУшники тоже прошли к своей машине. Конвой уже тронулся, им пришлось поднажать.

– Какого черта ты взбеленился? – спросил Курран – ты что, его знаешь?

– Еще бы. Этот козел прилетал в прошлом году.

Машины уже проскочили на скорости КП аэропорта и вылетели на трассу. Машина полиции, сопровождающая их, включила сирену.

– И кто он?

– Конгрессмен Соединенных Штатов.

– Конгрессмен?! Да ты издеваешься…

– Если бы… Пару лет назад наше начальство привозило его сюда, наверняка для того, чтобы вытянуть из него денежки. А теперь – если я правильно понимаю – конгрессмен желает узнать, как они потрачены.

Малкович подмигнул.

– Не вешай нос, дружище. Лично я только что сюда прибыл – так что просто намереваюсь насладиться бесплатным цирком. Только и всего…

Курран в ответ на подмигивание Марковича, помрачнел – он то здесь был уже давно и мог попасть в число тех, кого сделают крайними. Похоже, на пешаварской точке предстояли веселые деньки.

* * *

От военного аэродрома в окрестностях Исламабада, столицы страны и до цели – города Пешавар пришлось ехать на той же самой машине. Здоровенный семиместный джип Шевроле хотя и проглатывал все неровности местных дорог играючи – но выделался в местном транспортном потоке, преимущественно состоящем из разукрашенных как новогодние елки грузовиков-бубубахаек и старых автомобилей, преимущественно британских, пятидесятых шестидесятых годов выпуска, как слон в степи. Открытых вооруженных провокаций против американцев еще не было – но это не значило, что она не могла состояться сейчас. А больше провокаций следовало бояться обычного вооруженного налета с целью грабежа. Оружия в стране было много, народ жил бедно, а грабеж, тем более грабеж иноземца рассматривался не как преступление, а как достойное мужчины и заслуживающее уважения деяние…

Несмотря на то, что по дороге на базу все смеялись и шутили, сейчас в машине царило молчание. Маркович сосредоточился на дороге – дорога была скверная, еще и забитая транспортом, да еще и водители местные права большей часть покупали, а то и вовсе без прав ездили – секундного замешательства вполне могло хватить для автокатастрофы. Курран лихорадочно вспоминал – что же он такого сделал, что на него наслали проверку из Вашингтона и в порядке ли у него дела. А дела были совсем даже не в порядке. Пешаварская станция была «боевой», то есть работала в условиях, близких к тем, в каких еще УСС^[14] работала в Третьем рейхе и оккупированных немцами странах. Это была даже не московская станция – московская станция работала хоть и под постоянным прессом советского КГБ – но все же в мирной и цивилизованной стране. А тут шла самая настоящая война, до нее было – пара часов пути на машине до границы. И то, что в самом Пакистане войны пока не было, не делало работу здесь менее опасной. А во время войны за каждой бумажкой не набегаешься. Ну как, скажите, оформлять выдачу денег агенту, если агент и расписки то написать не может, потому что не умеет писать? А ведь если дана команда – любое лыко в строку поставят.

Что же касается «варяга» – то он спокойно сидел на заднем сидении и рассматривал пейзажи, проносящиеся за окном – нищая, в основном вручную возделываемая земля, убогие хижины батраков – вся земля принадлежала местным феодалам, изрыгающие черный дым, еле преодолевающие подъемы бурубахайки – на грузовиках здесь ездили до тех пор, пока они не начинали разваливаться на ходу, а как начинали разваливаться – разбирали на запчасти и ставили их на другие, едва дышащие на ладан машины. За все время поездки он не произнес ни слова.